Насколько тесен мир

— Ты думаешь, они ничего не поймут? — спросил Макфи, устало откидываясь на спинку дивана. Сидящий рядом Дон пожал плечами, отвечая не сразу. — Ну вам же нужна помощь? Совсем необязательно объявлять всем, что помогать вам буду именно я. К тому же ты сам говоришь, что вся проблема в бумагах... а в бумагах я разбираюсь неплохо. — Знаю. Но и ты знаешь, что сейчас я не директор музея, и меня исключили из попечительского совета. — Из-за того, что кому-то пролили шампанское на платье? Восстановим. Причина мизерная. Главное сейчас — вернуть вашего... ваш... — Главный экспонат, — подсказал Макфи, закрывая глаза. — Главный экспонат, — эхом отозвался Дон, глядя перед собой и крепко задумавшись. — Как все хорошо-то получилось! — Макфи чокнулся с Доном бокалами и довольно улыбнулся. — Эти ещё не знают, что кое-кто после экспозиции останется здесь. Пусть пока подумают, не буду говорить им раньше времени. — А это жестоко, — сказал Дон, осушая свой бокал. — Ларри вон уже грузится. — Пусть, пусть, ему полезно. Потому что головой надо думать, головой, а не Рузвельтом, — Макфи залпом выпил вино и поставил пустой бокал на стол. — Вон как шумят: по-моему, им и так неплохо. — Слышу, — кивнул Дон. — Может... тогда пойдём домой? Здесь слишком интенсивное движение, чтобы хоть как-то отдохнуть. — Пойдём, — согласился Макфи, поднимаясь и выглядывая в коридор. — Только идти придётся через грузовой выход, тут не пройдешь. — Он вздохнул и быстро закрыл дверь. — А, как же я не люблю, когда мне нужно красться в собственном музее! Дон улыбнулся. Он уже давно говорил, что пора перестать "красться в собственном музее", тем более что в музее у них исключительно деловые встречи. Макфи пока не созрел. Говорил, что Ларри Дэйли сильно заденет, если он узнает, кто помогает музею с вопросами возврата артефактов; только почему — по-прежнему было непонятно. Дон считал, что на самом деле Ларри будет глубоко без разницы, кто помогал, если фараон наконец вернётся в Нью-Йорк. По меньшей мере. По большей мере Ларри будет рад и очень благодарен тому, кто этому поспособствовал. Но Макфи имел своё мнение на этот счёт, и поэтому приходилось вот так "красться пока через грузовой вход". — Грузовой так грузовой, — вслух сказал Дон, поднимаясь с дивана. — Знаешь, я начинаю уже привыкать. Как пробираться через потайной вход в замок. — Тебе смешно, — фыркнул Макфи. — А у меня репутация. Дон улыбнулся. Он-то лучше всех знал, что собственная репутация Макфи беспокоит едва ли не в самую последнюю очередь. А вот репутация музея — да. — Ну, пойдём, — снова сказал Макфи, — пока там все заняты. А то сейчас нас здесь застанут, и не выйдем. — Пойдём, — согласился с ним Дон, выскальзывая следом в коридор. — Слушай, а где фараон так научился управляться с диджейским пультом? — Понятия не имею. Надо будет спросить на досуге, — Макфи заранее открыл грузовой выход пультом, и по мере того, как они удалялись, в коридоре становилось все тише. Дон глянул на часы. Три часа ночи. Через два часа рассвет. Весь музей живёт по этому принципу. Уже снова живёт, с сегодняшнего дня. И Дон внезапно порадовался, что им не нужно следить за рассветом. Только проще это не делало ситуацию нисколько. Они были знакомы с Макфи довольно давно. Сначала вместе учились в одном колледже. Потом вместе остались в одном городе. Макфи был повёрнут на истории, как Дон на своих тенденциях рынка и оба встречались иногда, чтобы обсудить работу или что-то такое. Общение было редким, но комфортным, и Дон никогда не задумывался о том, что это, возможно, что-то исключительное. Пока не понял, что из колледжских друзей у него остался только Макфи. С остальными было не о чем разговаривать. Потом Макфи устроился в музей. Сначала каким-то там научным работником, Дон не особо понял, потом его внезапно повысили до директора — предыдущий ушёл на пенсию. И понеслось. Макфи пропал в своём музее на добрых два года, изредка присылая открытки по праздникам. Дон и сам не заметил, как оброс другими знакомствами, сменил работу, пошел в гору, женился, развелся, пожил для себя, снова женился. Познакомился с Ларри Дэйли, пожал плечами, послушав от Эрики, какой чудак её бывший муж, а потом внезапно всплыл музей, в который устроился работать Ларри. Дон тогда иронично подумал, что мир тесен, и только через несколько дней понял, насколько тесен мир, когда Макфи внезапно выплыл в телефонном разговоре с предложением встретиться. Эрике это не понравилось. Дон все равно уехал и приехал крепко за полночь: просто потому, что не видел Макфи уже довольно много лет. И где-то в глубине души не хотел признаваться себе, что соскучился. Ларри уволился из музея. Открыл свой бизнес, стал популярен. С одной стороны, Дон был за него рад. Дела Ларри пошли в гору, он перестал нуждаться в деньгах, и Эрика немного от него отстала. С другой стороны... Дон прекрасно видел, как все это угнетает Ларри, и если сам Дон чувствовал себя в деловой среде вполне естественно, то Ларри там просто погибал. Морально. Как погибал и музей, которому отчаянно не хватало финансирования. Деньги, деньги, снова эти деньги. Макфи звонил через день, и Дон слышал, как он хочет поговорить о чем-нибудь другом, но не может. Проблема музея занимала все его сознание. Да что там. Она занимала всю его жизнь. И когда Макфи велели сдать "устаревшие экспонаты в архив" — он не выдержал. Такого бесцветного голоса Дон не слышал у него никогда. Эрика устроила тогда скандал. Дон собрался вечером и поставил её перед фактом, что у него дела. Они крепко поругались, потом она звонила ему в такси, пытаясь, видимо, выяснить, куда он едет. В итоге, едва оказавшись в квартире Макфи, Дон первым делом отключил телефон, благо, что на следующий день был выходной. Они просидели всю ночь на кухне; сначала Дон слушал весь этот поток "попечительский совет ничего, ничего не понимает в истории", а потом началось "не нужны экспонаты, подавай им компьютеры, а потом и этого будет не нужно. Нас закроют, закроют, понимаешь?" Дон понимал и отчаянно не знал, что с этим делать. Вторую половину ночи они провели в попытках найти хоть какой-то выход, в результате чего Макфи под утро заявил, что возьмёт кредит и вложит все в музей. Дон и сам готов был взять кредит, просто потому, что видел — музей едва ли не самое важное в жизни Макфи, и это уже не изменится. Экспонаты все-таки отправили в архив. Но мало того, что они вернулись чудесным образом обратно: кто-то ещё, так же безоглядно влюбленный в историю, сделал музею огромное пожертвование. Дон потом узнал, кто. Узнал и зауважал Ларри Дэйли ещё сильнее. Тот, кстати, вернулся на должность ночного сторожа и стал выглядеть совершенно счастливым: в те несколько раз, когда Ларри приходил к ним за Ником, Дон буквально чувствовал — Ларри ожил. Это было видно даже невооружённым взглядом, видно всем, кроме Эрики, которая до сих пор сетовала, как Ларри мог продать свою фирму и где были его мозги. И что Дон, который все делает правильно, никогда бы так не поступил. Сам Дон был в этом абсолютно не уверен, но говорить об этом Эрике было бессмысленно. Чувство, что он находится не в своей тарелке, посещало его все чаще и острее, и с каждым днём он все яснее понимал, что ему не хочется идти домой. Не хочется. И с каждым днём все сильнее. Это жрало хуже всяких материальных проблем, которые Дон решал. Ежедневно и выматывало сильнее сверхурочки, которую он брал в запредельных количествах, оставаясь даже ночевать на работе, лишь бы не добираться домой, даже с учётом того, что он спокойно мог вызвать такси. А потом Дон подал на развод. Съехал, сменил номер, позвонил Макфи в тот вечер, когда юридически их с Эрикой ничего уже не связывало. Макфи был весел, рассказывал что-то про ночную программу, и Дон ощущал себя паршивее всего: и нет, не из-за развода, а из-за того, что отчаянно хотел оказаться сейчас там же, рядом, чтобы заразиться этой атмосферой и... почувствовать себя живым и необходимым? Как тогда, в ту ночь, когда он искал варианты, как спасти этот музей. Фраза "Может, ты приедешь, у нас сегодня как раз репетиция?" прозвучала внезапно и так к месту, что оказываться было бы просто запредельно глупо. Дон ответил только "Да, я приеду, напомни адрес", на другом телефоне набирая уже номер такси и думая о том, что он окончательно запутался в этой жизни. Оставалось понять только, в чем именно. Ночную программу он в итоге наблюдал по камерам из кабинета Макфи. Высовываться в люди не хотелось, но атмосферы, атмосферы, которая была здесь и ощущалась совершенно прекрасно, было вполне достаточно, чтобы почувствовать, что его хоть немного отпускает. Когда что-то пошло не так в их ночной программе, Дон был в другом городе. Макфи позвонил ему, игнорируя разницу во времени, и начал жаловаться так быстро, что Дон сначала даже не понял, что случилось. Какой-то попечительский совет, какая-то катастрофа. Макфи, судя по голосу, был изрядно пьян. Дон запереживал, ему не давали вставить и слова. А когда на том конце сказали "я больше так не могу" и связь оборвалась, нервы и вовсе сдали. Дон спешно завершил все свои дела и вылетел из Лос-Анджелеса первым же рейсом, втайне надеясь, что все не так страшно. Увы, все было страшно. Попечительский совет наехал на Макфи всем составом, главный артефакт отправился в Лондон, Ларри уехал вместе с ним. В музее стало пустынно и очень грустно, и ощущение "закрыто, закрыто, закрыто" буквально висело в воздухе. Макфи едва не скатился в пьянство, а потом выяснился тот факт, что документы оформлены неправильно, и теперь возвращение главного экспоната под вопросом. Этот вечер Дон запомнил надолго. Потому что ему действительно стало страшно. И за музей, и за Ларри, которого он видел мельком в коридорах, и за Макфи, который полвечера просидел молчаливой статуей, уставившись в одну точку. Дон тогда зарылся во все эти документы в поисках ошибок, буквально поселившись в кабинете Макфи, и нашёл. Нашёл не совсем то, что ожидал, но это было даже лучше. Это давало им возможность вернуть фараона обратно и даже в ближайшее время, потому что ошибки в документах были с обеих сторон. Это давало им возможность расторгнуть договор довольно быстро, если правильно им заняться. Это давало им надежду, что все наладится и все будет в музее как раньше. Живым. И ночная программа. И Ларри. И Макфи. Особенно Макфи. Первым делом Макфи. И Дон этим занялся. Потому что этот вопрос стал для него первостепенным.