Испытание

— Ты ведь понятия не имеешь, что сейчас происходит? Вопрос больше похож на утверждение, за ним следует тихий смех, но Джакс не обижается — не знает как — и больше путается, не понимая, чего Кайя добивается. Элекс струится в их венах по-разному, даруя ему холод и концентрацию, а ей — жар и эмоциональность, однако их цели и желания всегда соприкасались. В эмоциях Джакс пока не разбирается, но разделённое на двоих чувство точно должно быть куда глубже животного влечения, известного людям. Чистота элекса всё ещё неоспорима. Ночь укрывает их на вершине башни, вдалеке от посторонних глаз и хаоса раздираемого на части мира, и Джакс безмерно рад, что только с Кайей может разделить столь щекотливый для него момент: больше никто во всём Магалане не в силах понять его метания. Нужно лишь дышать ровно и сориентироваться, найти логику — и дело в кармане. Холод элекса не вывести так просто, даже в его крайне запущенном случае, поэтому Джакс застывает изваянием, когда чувствует на щеке лёгкое, но горячее касание. Кайя пусть и улыбается, но не торопит. Босая, с вьющимися, растрёпанными волосами, она противоречит тому миру, что ему известен. Жар исходит мягкий — такой, что не сдирает с ладоней кожу, когда Джакс проводит пальцами по смуглым плечам и раскрасневшимся щекам. Раньше он никогда не хотел кого-то касаться, а теперь не может остановиться. Он знает, что Кайя способна создать самое настоящее пламя, и не боится сгореть… Растаять — куда опасней: Джакс понимает, что стоит раз поддаться эмоциям, и альбом ему больше не стать. Кайе кажется, что он у неё на ладони — нагой и наивный в пробудившихся эмоциях, — но она не берёт в расчёт многолетнюю муштру. Он позволяет милостивой ночи проявить инициативу, уступает любопытству и ласковому взгляду, чуть отпускает контроль — наверное, впервые в жизни, — но не даёт ядовитой трясине привязанности к одному человеку сомкнуться над головой. Даже свободной Кайя остаётся берсерком, кровным врагом. Когда она прижимается к нему, на коже проступают мурашки; инстинкты приказывают немедленно отойти, но прежде, чем Джакс успевает среагировать, Кайя оставляет поцелуй на сомкнутых губах — совсем детский и первый на его памяти, — затем, точно распробовав, закрывает глаза и льнёт кожей к коже, обнимает за шею и притягивает ближе, словно желая поглотить его душу. Другой рукой она шарит намного ниже и ловко расстёгивает штаны, что говорит о богатой практике. В этот момент что-то меняется в химии тела, будто просыпается от многолетней спячки, и — как, наверное, бывает у берсерков — элекс растекается по венам лавой, но жгуче-холодной. Большинство альбов непригодно к естественному по меркам людей размножению из-за стерильности чувств, но Джакс, замеревший на тонкой грани с человечностью, уже им не считается. В ушах шумит кровь, пока Кайя мягко касается его члена, проводит вдоль длины пальцами и дразнит головку, вызывая в мускулах волны дрожи. Джакс чувствует себя уязвимым, слишком открытым и делает глубокий вдох, как перед сражением, зажмуривается, призывая в поддержку остатки элекса в крови, чтобы найти равновесие — иначе он спечётся заживо. — Отпусти, расслабься, — шепчет снизу эта огненная ведьма, — удовольствие тебя не убьёт. Альбы не знают, что это, но Джакс уже понимает, как сильно влип: теперь отказаться будет невозможно. У альбов нет разделения по половому признаку, и даже душевые у них общие, в отличие от городов Свободных людей, поэтому женская нагота не оказывается чем-то новым. Однако прежде он не хотел никого касаться — ни альба, ни тем более человека; смуглая кожа и живой взгляд больше не кажутся чем-то омерзительным. Вспоминая строгих женщин Ксакора с безучастными лицами, Джакс всё так же ничего не чувствует, но Кайя, загорелая и взлохмаченная, наполненная мощью элекса, будто создана для того, чтобы стать ему парой в эту ночь. Соображает он плохо; инстинкты как обычно ведут тело, но на сей раз — варварские. Будто оружие снимают с предохранителя. Оставляя следы пальцев на коже, Джакс прижимает Кайю к раскиданной на полу одежде, наваливается сверху и резко входит в неё, потому что иначе никак не может. Внутри она сухая, но великолепно узкая — даже в близости с ней приходится пробиваться с боем. В ответ Кайя царапает его плечи и шипит сквозь зубы, чуть подаётся бёдрами выше. Он пытается двигаться ровно, призывая всю ледяную выдержку, но срывается в погоне за новым, разливающимся по всему телу чувством. Лицо Кайи меняется, а пальцы впиваются в спину, указывая на что-то, однако Джакс не в состоянии прочитать эти эмоции — каждая похожа на боль. С отчуждённостью, будто из иной вселенной, он глядит в её глаза, надеясь найти знакомый каждому альбу страх, но видит лишь отражение огня. Теперь Джакс начинает понимать, почему секс порабощает умы людей и кидает принципы в пропасть, но элекс куда могущественнее. Каждое касание и толчок разливаются силовой волной и кидают разум прямо к звёздам. Его бесят звуки шлепков и резкий запах извергаемой телом слизи, но то, что расцветает в крови — чистое откровение. Элекс под тонкой кожей норовит порвать вздувшиеся вены; сжимая зубы, Кайя корчится, точно под пытками, и Джакс ускоряется, толкается глубже, чтобы прикончить несовершенный сосуд плоти, и высвободить безупречное пение элекса. Приходится применять силу, но дикарка не против — иначе бы огонь давно сожрал его глаза. Джакс взмывает на восхитительную вершину, как делал всегда, и сливается с элексом воедино, теряя никчёмную человечность — всего на секунды. Идеальная ночь обрывается дикой усталостью и грязью. Джакс смотрит на белые подтёки, намокшие жёсткие волосы между ног Кайи — и не чувствует ничего, кроме отвращения. Он прошёл испытание.