Just one year of love

– Нет, сэр, вы всё равно не поймёте!.. Действительно, понять такое трудно: хорошо одетый человек наливается хорошо выдержанным шотландским виски в самом сердце пережившего войну Лондона. Для начала возникает вопрос, где он его достал. И к тому же пользовать благородный напиток в столь низменных целях – страшнейшая нелепость, о чём он не преминул сообщить собеседнику. Но тот лишь устало отмахнулся. Пришлось предпринять вторую попытку: – Знаете что, сэр, даю слово джентльмена: если я решу, что ваш рассказ противоречит законам бытия или здравому смыслу, то сочту это проявлением delirium tremens[1], а уж никак не умственным расстройством. – Ebrietas certe parit insaniam[2], – грустно улыбнулся собеседник. – Определённо. – Что ж, тогда позвольте представиться. Меня зовут доктор Генри Морган. И для начала давайте выпьем. * * * Четырьмя часами ранее Шум драки и характерные улюлюкающие крики он услышал издалека и, не торопясь, направился в их сторону. Конечно, стоило послать подвыпивших солдатиков разбираться со своими проблемами самостоятельно… Пора домой. Пускай хозяйка пансиона и вызвалась в его отсутствие присмотреть за малышкой, но злоупотреблять её добрососедским отношением было бы неразумно. А в квартале, где через дом питейное заведение, драки – дело обычное. Но тут пронзительно закричала женщина, он сорвался в стремительный бег и всё-таки опоздал. Из проулка, словно крысы от пробоины, разбегались недавние задиры. Один особо нерасторопный не успел увернуться: глухой звук удара и хриплый стон позади слегка подняли настроение. Но только на секунду. Посреди маленького дворика девушка прижимала к груди мужчину. Даже в мутном свете газовых фонарей невозможно было ошибиться – по лицу стремительно растекается бледность, дыхание свистит, изрядная такая лужа крови – ножевое ранение, парню осталось не больше минуты. Не успев выйти, он шагнул глубже в тень. Пусть уж лучше попрощаются. – Не волнуйся, тебя отвезут в больницу, – воркует девушка. Кажется, имей раненный силы, он бы убежал. Рвётся прочь из удерживающих его рук. Но силы уходят с каждым ударом сердца. – Ты не поймёшь… Ты не поймёшь, прости! – Не проси прощения, – вспыхивает она, – все будет хорошо! Кто-нибудь придёт, и тебя отвезут в больницу. – Прости, – одними губами шепчет мужчина, замирает на последнем вздохе и… исчезает. Рука сама потянулась протереть глаза. Чего он только не видывал за свою не то чтобы короткую жизнь, но такое… Светловолосая девушка ошарашенно оглядывается по сторонам. Не осталось ничего: следы крови на брусчатке и те пропали. – Генри?.. * * * – На этом месте мне стоило бы скормить вам правдоподобную байку о том, почему меня угораздило купаться в Темзе в столь поздний час, – доктор Морган задумчиво разглядывал совершенно неуместную узкую стопку. – И что вам мешает? – Вы удивитесь, Альфред, первый раз за очень долгое время мне не хочется врать. Не совсем верно, – он с сомнением глянул на нового знакомца, – первый раз мне хочется рассказать правду. И не кому-то, а именно вам. Почему так? – Видимо, у меня слишком честное лицо. – И имя не соответствует внешности… – Морган нахмурился. – Николсон – если память мне не изменяет, это равнинный клан. Но акцент, некоторые физиогномические особенности… Я могу с уверенностью утверждать, что вы не просто шотландец, а горец. – И окажетесь правы, – он улыбнулся легко и открыто, самой неотразимой из своих улыбок. – А фамилия дело такое… Давно ли вы где-нибудь в Друимарбине видели прогуливающегося с удочкой негра? – Не доводилось бывать. – А мне доводилось. Негров не видел, но поверьте на слово: с каждым годом мир становится все меньше. И странное встречается буквально на каждом шагу. Что уж говорить о нашем крохотном Хайленде. Пока собеседник задумался, вероятно, над скоростью заселения долин Шотландии мигрантами из Африки, он с интересом разглядывает резкие черты лица, открытый взгляд – похоже, этот человек совершенно не умеет скрывать свои эмоции – сейчас во взгляде плещется неизбывная тоска. Такая, которую нельзя оставлять при себе. – Рассказывайте, Генри, я вас слушаю. * * * Четырьмя часами ранее Девушка оправилась на удивление быстро и от предложения проводить до дома отказалась наотрез. Он и сам не знал, какой ожидал реакции: слез, истерики или болезненного безразличия, – но уж никак не чёткой собранности, с которой блондинка, приняв протянутую руку, поднялась, оправила юбку и поспешила прочь. – Благодарю вас, сэр, со мной всё в порядке, – неопределённо махнула она рукой. Не удержалась, глянула тревожно на свои пальцы, туда, где должны были остаться следы крови, и ещё больше подобралась. – Но я слышал крик. И эти типы в подворотне… – Ну что вы, сэр, я всего лишь оступилась. А уж куда бежали молодые люди… – девушка улыбнулась ярко и искренно. Не стань он свидетелем недавней сцены, обязательно бы ей поверил. Теперь не верил, но выдержку и артистизм оценил. * * * – Что бы вы сказали, если бы я выдвинул предположение, что существуют некие существа... вернее, люди, которые живут сверх положенного человеку времени? Много больше… – Я бы сказал, что вы либо слишком мало выпили, либо пытаетесь-таки вычурными формулировками задурить мне голову. – Совсем немного пьяной удали в голосе, и доктор Морган ощутимо расслабился: – Бросьте, Генри, давайте уже вашу сказку!.. * * * Тремя часами ранее Из задумчивости его вывел громкий, как щелчок взводимого курка, хруст ветки в кустах. Зова не было, но и рисковать оказаться в канаве с проломленным черепом почему-то не хотелось. Время ночное, знаете ли. Хотя кусты на набережной так себе, чахлые, и даже по темноте прятаться в них мог один, максимум два человека. – Хей! Кто там? Покажитесь или буду стрелять! Оружия у него не было, но нападающим об этом знать не обязательно. Кусты отчётливо зашуршали. – Выходите! Живо!!! – он наставил на источник шума вытянутую руку, в которой мог быть зажат револьвер. – Прошу прощения, сэр, но ваше требование абсолютно невыполнимо. Чёткое, как по учебнику, произношение, мягкий, хорошо поставленный голос, – как минимум джентри[4], а скорее виконт или что повыше. Можно расслабиться, этот с дубиной бросаться не станет, раз уж заговорил. – И почему же? – поинтересовался он у всё больше раскачивающихся кустов. Выдохнул, вдохнул, неопределённо кашлянул в попытке не засмеяться. – Э… – Вот именно поэтому, – пожал голыми плечами мужчина. – Должен поблагодарить вас, сэр, что удержались от смеха. Почёл бы за честь протянуть вам руку для приветствия, но в текущей ситуации считаю данный жест несколько неуместным. Он смущённо улыбнулся и кивнул на прикрывавшие причинное место ладони. * * * – Как я уже говорил, меня зовут Генри Морган. Я почти такой же человек, как вы, Альфред, или любой другой из нашедших приют в этом удивительно уютном заведении. Но к неусыпной моей горечи должен отметить, что «почти» – это вовсе не «такой же». Вам покажется это невероятным. Скажу честно, я убеждён, что вы мне не поверите: дело в том, что я родился девятнадцатого сентября 1779 года. – Это получается… – Именно. Мне сто шестьдесят четыре года. Я пережил всех своих сверстников минимум вдвое. И, к ещё большему моему сожалению, умереть я не способен. – А что, неужто пытались? – Скажем так, – поморщился доктор Морган, – для того, чтобы умереть, далеко не всегда нужно пытаться. – И… – Первый раз я погиб в возрасте тридцати пяти лет на корабле, пересекавшем Атлантику. Но не умер в привычном нам смысле этого слова, а переродился. И с тех пор каждый раз возвращаюсь к жизни в воде. – В воде? – Именно. В любом близлежащем крупном водоёме. Как показала практика, в определённом его месте. И каждый раз голышом. Само собой, случаются неловкие ситуации… * * * Двумя часами ранее Одолженный плащ оказался катастрофически мал, и голые лодыжки торчали из-под него, как ножка сатанинского гриба: большепалые и наверняка красные. В неверном свете окон вокзала разглядеть было невозможно, но стоило взглянуть на зябко переминающуюся фигуру, и воображение достраивало картинку с завидной точностью. – Почему Ватерлоо? – О! – улыбнулся мужчина. Зубы его отбивали ощутимую дрожь. – Я... в-в-всё оч-ч-чень про-осто. – Он встряхнулся, отгоняя сковывающий холод. – Во-первых, он ближе всего к искомому месту. Чем меньше приходится расхаживать голышом, тем проще. К тому же именно здесь первыми начали применять в камерах хранения кодовые замки. А это в моём положении, как вы можете догадаться, огромный плюс. – А что, ваши заплывы по Темзе носят систематический характер? – Ни в коем случае! Просто другого выхода нет, – мужчина поёжился и попытался закутаться плотнее. * * * – А отрубание головы не пробовали? Доктор Морган кисло скривился. – Не самый приятный способ покинуть этот мир, но и не самый болезненный. Случалось, к сожалению. Не помогло. – Генри, объясните мне, неразумному, почему вы так стремитесь умереть? – Он поймал ускользающий взгляд собеседника. – В вашем положении можно найти немало плюсов. Если впереди вечность, столько всего можно успеть: повидать мир, выучить множество языков. Научиться любому делу, о котором мечталось. Главная проблема смертных, что они не успевают жить. Чаще всего просто не успевают найти себя. – И уходят раньше, чем ты успеваешь с этим смириться. Знакомая боль резанула стылой горечью: – Вы кого-то потеряли? – Терял. А главное – теряю сейчас. * * * Часом ранее – Считается, что кодовые замки, для которых не требовались ключи, были распространены ещё в Древнем Китае. Правда сведения эти нельзя считать достоверными из-за отсутствия должных археологических изысканий, – донеслось из-за кустов. Шелестели они непривычно размеренно. – В Европе же первый образец кодового замка был создан в XVI веке Джероламом Кардано, сыном друга Леонардо Да Винчи. Ну а после изобретения Джеймсом Сарджентом в 1857 году первого механизма с надёжным методом замены кода, кодовые замки стали крайне популярны у производителей сейфов и у охранных служб банков. Кусты зашелестели в последний раз. Смущённо улыбаясь, мужчина вернул плащ. Теперь у него был свой. А ещё строгий костюм-тройка, серая рубашка, слегка помятая в камере хранения федора и портфель, в котором подозрительно булькало. – Если вы согласитесь уделить мне ещё полчаса вашего времени, хотел бы поблагодарить вас за избавление от совершенно неуместных в нашем климате райских вольностей. * * * – Как и во всяком важном событии, смею предположить, в ваших душевных метаниях замешана женщина. Ответом ему был усталый, уже не осуждающий взгляд старой больной собаки. – Когда-то давно я был женат. Счастливо, как мне тогда думалось. К ней я возвращался после первой своей смерти. Возвращался долго, потому что в те времена вернуться из Нового Света было задачей серьёзной даже при деньгах. А уж при их отсутствии… Именно тогда я узнал всё, что мне известно о моём бессмертии. И о том, что любую смерть сопровождает вполне настоящая боль. Хотя боль физическая, несомненно, не самое страшное в нашей жизни. Задумавшись, Морган подтянул к себе рюмку. Но пить не стал. – Когда я вернулся, то хотел обо всём ей рассказать. И о том, что не сойти с ума мне помогали мысли о ней и о бессмертии. И знаете, что произошло? – Могу предположить… – Именно! Дело закончилось лечебницей для умалишённых. И дальше было не лучше. Стоит людям узнать, кто я, и из меня выкачивают кровь, вырезают во славу науки органы. Единожды вешали за ересь. Каждый раз, когда мне приходилось раскрыть кому-то свою сущность, я должен был всё бросить. Потому что люди не в состоянии принять сам факт моего существования. – А как же: «Когда же тленное сие облечётся в нетление и смертное же облечётся в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: „поглощена смерть победою[3]“»? – Первое послание Коринфянам, глава пятнадцатая, стих… стих… – Где-то ближе к концу. – Удивительно, насколько отрадно действует общество понимающего джентльмена. За вас, Альфред! Они опрокинули рюмки. – Так чего вы боитесь? – Я умер у неё на руках, Альфред! Представляете?! Я нашёл прекрасную девушку: милую, нежную, умную. Я был готов быть с ней всё время мира. Мы собирались жить вместе с ней и малышом Эбрахамом. – Это ваш сын? – встрепенулся он. – Нет! Мы подобрали малыша в одном из разгромленных гетто. Но теперь, поймите, – Морган заломил руки, – теперь всё потеряно! Нужно снова бежать, бросить всё. Их бросить. Ведь она не сможет понять… Никто не сможет. – Ну а как же я? Я вас понимаю. Хотелось залепить самому себе в лоб, так он опростоволосился с этим бессмертным доктором. Девушка в подворотне, бесследно исчезает умирающий… Как он не сообразил! – Вот что, Генри, – он говорил медленно, подыскивая правильные слова, – может быть, мои слова покажутся вам легковесными, но за свою жизнь я видел много: и смертей, и боли, и страданий. Но также я видел много жизни, много красоты и чудес. И могу сказать с уверенностью – важно не количество прожитых лет. Жизнь, она как мозаика складывается из особых мгновений, которые дарят нам наши близкие. Те, с кем свела нас судьба. И можете мне поверить: с судьбою лучше не спорить. Даже единственный год, прожитый с любимыми, ценнее вечности в одиночестве. Так что дружеский вам совет: не нужно оставлять за собой выжженной земли. Идите домой. И дайте себе и своей женщине шанс на счастье. * * * Три часа спустя Легкая занавеска колышется, пропуская темную фигуру. Комкая в руках шляпу, мужчина склоняется над детской кроваткой. Улыбается тянущему руки малышу. – Прощай, Эбрахам. Хочет сказать ещё что-то, но чужой судорожный вздох заставляет его вскинуться. На пороге комнаты, прижав в изумлении руку к лицу, стоит она. Такая, такая... – Эбигейл, послушай, – дыхание перехватывает, но он должен. Хотя бы попробовать. – Ты наверняка неправильно поняла то, что видела. Есть совершенно логичное объяснение… Но девушка уже идёт к нему, всматривается в искаженное страхом лицо и, поднявшись на цыпочки, обнимает. – Тише… тише… Ах ты, бедняжка. * * * Конор МакЛауд из клана МакЛаудов шагнул в дымный предрассветный туман и поплотнее запахнул плащ. Поскорей бы уж в Лондоне перестали топить углём. Красивый получится город. ___________________________________________ [1] Белая горячка (лат.) [2] Пьянство определённо порождает безумие (лат.) [3] Кор. 15, 40-54 [4]Дже́нтри (англ. Gentry) – английское нетитулованное мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами. В отличие от йоменов джентри не занимались земледелием.