Нед Смит из Торки

Некоторые постоялые дворы просто созданы, чтобы на них плелись интриги и подслушивались секреты. «Талигойская звезда» во Фрамбуа на первый взгляд казалась созданной для тайных встреч любовников, но только если эти любовники очень юны или наивны, не заботятся о толщине стен и доверяют добродушному папаше Эркюлю. Любовь Ричарда Окделла ждала его в Олларии, сладкие мечты мешали уснуть, поэтому негромкий разговор за стеной все-таки привлек внимание — Ричарду показалось, что он услышал свое имя. С кем разговаривает Алва, может быть, вернулись Савиньяки? Нескольких минут у двери и куска чужого разговора хватило понять, что он ошибся. — …капитан Нед Смит. Как только тебя отпустил фок Варзов? — Он согласился, что у меня есть уважительная причина для поездки в Олларию. Я не мог угадать, что ты опять сорвешься на войну. — Значит, ты забыл мои привычки. Я всегда появляюсь там, где меня не ждут. За дверью стало тихо, Ричард отошел на цыпочках, чтобы не быть пойманным за подслушиванием, как в Тронко, мучаясь теперь любопытством — кто такой этот капитан Смит, который говорит герцогу Алве «ты», когда, зачем и откуда он прибыл? Впрочем, это может быть кто-то, служивший вместе с ним в Торке. Если речь зашла о фок Варзове, надо будет спросить у него, не знает ли он чего-нибудь о Катершванцах. Если бы он не уснул, мог бы расслышать свое имя, повторенное еще не раз. Капитана Неда Смита Ричард увидел на следующий день. Трудно не обратить внимание на человека, у которого через пол-лица протянулся ужасный шрам, чудом не затронувший ни глаза, ни губы. Шрам и форма торкских стрелков подтвердили догадку Ричарда, и в другой раз он бы заинтересовался им больше, но сегодня все его мысли занимал грядущий въезд в столицу и обвисшее перо на шляпе. К тому же капитан Смит, как многие горцы, оказался неразговорчив и застенчив, еле-еле выдавливал из себя слова и то таращился во все глаза, то начинал разглядывать потолок. В предпарадной суете мало кто его замечал, только Эмиль Савиньяк, выручивший Ричарда с пером, поперхнулся, увидев капитана — оказывается, он тоже его знал, видимо, все по той же Торке, — но разговора Ричард уже не слышал, умчавшись приводить в порядок шляпу. Ричард почти не обращал внимания на капитана Смита весь день — до позднего вечера, до сухого короткого треска, лошадиного ржания, похожего на крик. Он даже не понял, что произошло, не понял, как капитан Смит оказался рядом, он же был в самом хвосте отряда! Капитан Смит кое-как выбрался из-под упавшей лошади, резко запахло кровью. Рокэ Алва выяснял, откуда стреляли, и неожиданно повернулся к нему: — Юноша, вы не хотите поблагодарить того, кто спас вам жизнь? — Эр Рокэ? — он растерялся: убийца промазал, что неудивительно, отряд двигался бодро, да и темно уже. — Если бы капитан Смит не оказался рядом столь вовремя и не пожертвовал своей лошадью, пуля могла настичь вас. — Это… это, наверное, был кагет! — Вам бы этого очень хотелось, правда? — Рокэ сухо рассмеялся. — Так где же ваша благодарность? Ричард покраснел: ему дважды напомнили, причем при людях! — Капитан Смит, примите мою благодарность. Я ваш должник, а Окделлы не забывают своих долгов. Капитан как-то странно вздрогнул и неловко поклонился вместо ответа. — Сядьте в седло с… — Алва оглянулся на отряд, и Ричард торопливо перебил: — Со мной, капитан Смит, Сона спокойная и сильная. Капитан прихрамывал: видимо, ушибся, когда падал. Ричард протянул ему руку, помогая взобраться, и даже не поморщился, когда ее сжали очень крепко. Капитан Нед Смит как будто не собирался возвращаться в Торку. Ричард пытался сойтись с ним поближе, но все попытки разбивались о неразговорчивость собеседника. О Катершванцах он знал очень мало, потому что служил в другом углу Торки, судя по всему, очень глухом, ничего не рассказывал ни про сражения, ни про то, откуда у него шрам, ни о себе самом. Ричард мог бы предположить, что тот обладает только личным дворянством, но капитан Смит держался как человек благородный, а говорил хоть и мало, но чисто, не как варастийские адуаны, только часто покашливал. Когда Ричард обеспокоился его здоровьем, капитан сослался на старое ранение в грудь. Зато он очень хорошо слушал и про кагетскую кампанию, и про Надор, и про сестер, пока Ричард не спохватывался, что он слишком много говорит. Когда Ричард рассказывал про встречу с Робером Эпинэ, даже шрам не мог скрыть, что капитан Смит взволнован. Ричард решил про себя, что он — один из втайне сочувствующих Раканам, но говорить более откровенно пока что не решался. Даже Оскар Феншо, умный и справедливый, не понимал, что время Олларов истекло. Ричард теперь тоже держался мнения, что трон может занять не только Ракан, но и другой достойный талигоец, но об этом, конечно, тоже не говорил с посторонним человеком. Иногда он удивлялся про себя, почему такой застенчивый с ним капитан Смит держится столь свободно с резким и насмешливым герцогом Алвой, а это было так — капитан нередко беседовал с Алвой наедине в черном кабинете, Ричард не подслушивал, конечно, но голоса из-за дверей доносились так, будто за ними разговаривали равные, а не Первый Маршал и торкский капитан. Впрочем, это, кажется, никого в доме не удивляло, да и Ричард не задумывался об этом, пока не поделился с эром Августом. — Ты говоришь, он из Торки? — Да. Жаль, он не знает Катершванцев. — Никогда не слышал о человеке с таким именем. — Смитов много, — осторожно напомнил Дик. — В Надоре тоже, а Недов Смитов там можно в каждой деревне встретить. — Как, ты говоришь, он выглядит? — Выше меня, но ненамного. Выше герцога Алвы. Волосы русые, глаза… кажется, светлые, и еще у него страшный шрам через все лицо. — Я бы хотел посмотреть на него. Должно быть, он давно служит. — Он говорит, что почти всю жизнь. Он редко выходит из дома, говорит, что не любит Олларию. Кажется, у него не очень хорошее здоровье. — Не очень хорошее здоровье у солдата? — эр Август сделал знак рукой, чтобы Ричард помолчал, задумавшись на некоторое время. — Ты уже взрослый, Дик, и неплохо сам разбираешься в людях. Не забывай только, что мы с Ее Величеством беспокоимся о тебе, а в Торке служат не только честные люди, но и изгнанные за недостойные поступки, как Жермон Тизо. — Ее Величество спрашивала обо мне?! — Ричард немедленно забыл о капитане Смите. *** Ричард сказался нездоровым и поспешил уйти к себе, несмотря на обеспокоенный взгляд капитана Смита. Он хотел бы поговорить с ним о недавней Октавианской ночи, о предстоящем суде над Килеаном; капитан Нед — не Наль, он не будет кудахтать и причитать, он сдержан, как и должен быть солдат — как настоящий северянин. Видимо, герцог Алва подписал приказ о переводе капитана Смита из Торки к себе в штаб, потому что капитан ездил с ним, пока Ричард гостил в Надоре. Дик еще не успел рассказать про поездку домой — сперва были ночные колокола, потом они пили с Савиньяками, капитана с ними не было. А потом была Марианна, а после разговор с Ее Величеством, перевернувший мир. Ричард не мог говорить о пустяках, когда прекраснейшая и светлейшая женщина этого мира невыносимо страдает. Все военные преданы Алве, капитан Нед, наверное, тоже, он не помощник в случае тайного бегства, да Ричард и не вправе открывать ему чужую тайну. По правде говоря, Ричард избегал капитана еще по одной причине — не мог решить, сон он видел тогда, после бессчетных бутылок вина в кабинете Алвы, или… Если это было правдой, капитан Смит достоин осуждения, если сном — осуждения достоин он сам, заподозривший благородного человека в бесчестном поведении. Он уснул тогда прямо на ковре, а когда проснулся, Савиньяков уже не было, тихие голоса рядом звучали словно из-под воды. — Ричард спит. — Зря ты позволил ему столько пить. — Он не ребенок, а я не надорская старая нянька. Почему ты не пришел? Я посылал за тобой. — Я не хотел встречаться с близнецами Савиньяк. Эмиль и так готов вспыхнуть, как порох, когда меня видит. — Эмиль выпил достаточно, чтобы любой порох отсырел. Тебе стоило бы опасаться не его, а Лионеля, но Лионель спросит у меня, если его что-либо заинтересует. Он не причинит тебе вреда, если я попрошу об этом. — А ты попросишь? — Ты сомневаешься? Хотя я давно отослал бы тебя обратно в Торку, здесь для тебя все опаснее с каждым днем. — Еще немного, Росио. Я все понимаю. Позволь мне остаться с тобой еще немного. — Со мной ли? — Алва усмехнулся. — И с тобой тоже. Ричард приоткрыл глаз и почти сразу зажмурился, увидев, как капитан Нед и Рокэ Алва стоят вплотную друг к другу. Нет, обнимают друг друга! Дальше он, видимо, снова уснул, но дурманное видение не давало покоя, он приглядывался к ним теперь, пытаясь понять, мерещится ли ему тайная связь. Если это правда, капитан Нед заслуживал осуждения, безусловно, но в меньшей степени, чем герцог Алва, бездумно игравший чужими телами и душами! Как он может, когда Ее Величество… А еще капитан со спины кого-то ему напомнил, но Ричард не мог понять, кого, и мучался, пытаясь вспомнить. За черной дверью, украшенной странными завитками, царила тишина. Рокэ Алва был один. Это было хорошо, Ричард не хотел случайно поставить под угрозу еще чью-то жизнь. Например, капитана Смита. Ну почему Рокэ Алва сегодня не разговаривал с ним, Ричард мог бы с чистой совестью спрятать кольцо в карман, а там, может, что-нибудь случилось бы! Нет, случиться может только самое худшее, каждый день жизни Рокэ Алвы приближает смерть Катарины Ариго. Ричард собрался с духом, но не успел постучать, как дверь распахнулась. — Эр Рокэ, как умер мой отец? Алва поднял бровь и так пристально взглянул, что Дик поежился. Алва что-то заподозрил?! — Быстро. — Как… Как Эстебан? Алва рассказывал про линию, спрашивал, с какого возраста он себя помнит, и пристально за ним наблюдал. — Хочешь еще что-то спросить? Ричард не мог отвести взгляда от того, как пьет эр. За бокал он ухватился с радостью, но выпить ему не дали. — Поставь бокал, я сказал! Огонь зашипел, когда в него выплеснули отраву, кинжал, за который Ричард схватился сгоряча, полетел на пол, а сам Ричард — в кресло, Алва подхватил клинок, разглядывая клеймо. — Ты, надо полагать, думаешь, что на нем твой фамильный вепрь? — Такие клинки называют «поросятами» из-за клейма, — послышалось от двери. Когда вошел капитан, что он успел увидеть и услышать, если стоит белый, как полотно, и смотрит на Ричарда так, словно… — Дик! — капитан Нед бросился к нему, прихрамывая, он все еще хромал после падения с лошади… после падения ли? Капитан остановился в нескольких шагах, будто на стену наткнулся, резко обернулся к герцогу Алве, все еще стоявшему с кинжалом в руке, а тот расхохотался в голос. — Ричард? — пока Алва смеялся, капитан сделал еще шаг к креслу. — Дик? — Нет, — Ричард вжался в спинку, отстраняясь от него с омерзением. — Нет, не подходи… не подходите! Слишком знакомый голос, без покашливания, знакомые жесты, за что Создатель лишил его разума, не позволив увидеть раньше, или это как раз начало безумия — увидеть призрак отца в чужом человеке? В возможном любовнике герцога Алвы?! — Юноша, помолчите и не вздумайте впадать в истерику, — железный голос Алвы подействовал, как ведро холодной воды, как пощечина. Ричард отвернулся бы от него, но с другой стороны стоял капитан… Стоял знакомый и чужой человек, которого он сейчас ненавидел едва ли не больше. Алва дернул звонок, через невыносимо долгую минуту появился Хуан. — Проводи герцога… Проводи Ричарда в его комнату, он плохо себя чувствует. Хуан быстро оглядел комнату и не выразил никакого удивления, подхватил Ричарда под локоть и вытащил вон. Ричард оглянулся на пороге. Бывший капитан Смит стоял, ссутулившись, нелепо опустив руки. *** …трава в Ренквахе, напоенная болотной влагой, зеленела ярко там, где ее не притоптали. Будь здесь обычная дуэль, от травки не осталось бы и следа под ногами бойцов, но линия — совсем другое дело. Трава осталось свежей, и кровь на ней казалась особенно красной. — Зачем вам тело?! — Морис Эпинэ, искусанный комарами, так и не отчистивший болотную грязь, мало походил на прежнего красавца и щеголя. — А вы его утопите в трясине? Мы не договаривались о перемирии для похорон, господа, — Рокэ Алва хлопнул себя по щеке. Комарам было все равно, кого кусать, мятежников или верных Олларам талигойцев. — Кольцо, шпага и конь герцога Окделла будут переданы его наследнику. Можете сразу вручить и ваши, чтобы завтра мне не пришлось собирать их по кочкам. — Вы еще не победили, герцог Алва, — глаза Мишеля Эпинэ, поддерживавшего отца, на грязном лице блестели еще ярче. Военного совета перед штурмом Ренквахи не собирали — все было решено заранее, дуэль стала лишь небольшой отсрочкой. Каждый знал, что делать, а тем, кто не знал, приказ герцога Алвы передал граф Лэкдеми. Он же был единственным, кого впустили в шатер Алвы. — Рокэ, это безумие. — Подай мне корпию и не изображай Дорака. Эмиль послушно встал рядом, держа в руках ворох нитей. — С такой раной не выживают. — Я не настолько хорошо его убил, значит, выживет. — Ты нарочно это сделал? — Я мог бы сказать, что мою руку направили какие-нибудь силы, но ты мне не поверишь. — Если Эгмонт… герцог Окделл выживет, это нельзя будет скрыть. — В этом мире можно все, если приложить достаточно усилий. Иди спать и думай про завтрашнее сражение. — Это будет бойня, а не сражение… — Значит, бойня. — И ты сейчас спасаешь того, кто ее устроил! Рокэ, я могу понять, я даже Лионелю не говорил, он сам догадался, но… — Не можешь, — Алва отмахнулся от него и вытер лицо, поперек осталась кровавая полоса. Он окинул взглядом повязку, стянувшую грудь лежавшего без сознания герцога Окделла. Бутылка стояла на столе посреди щипцов, скальпелей и игл, Алва плеснул было в бокал, но рука дрогнула, вино пролилось, и он отпил прямо из горлышка. — Хочешь вина? — У тебя кровь на щеке. — Не только на щеке. Иди спать, Эмиль. И постарайся завтра не попасть под чужую шпагу, для двоих раненых в моем шатре места будет маловато. *** Стены выдерживали натиск метели, но огонек свечи все равно пугливо вздрагивал от сквозняка, а то и от громкого голоса. — Какого Леворукого ты согласился на эту дуэль?! Если хотел покончить с собой, мог бы просто застрелиться! — Рокэ Алва уселся прямо на кровать, щупая пульс раненого. Эгмонт Окделл лежал неподвижно, с ввалившимися глазами, обросший и осунувшийся до неузнаваемости, одинаково равнодушно созерцая и Алву, и потолок, и заткнутые за окно ветки высохшей рябины. — Что там… — Что? — Алва наклонился к самому лицу, разбирая еле слышный шепот. — Что там… так воет? И стучит? — Метель. Вы чуть не месяц провалялись без сознания, герцог Окделл. А зима в этом году пришла рано, почти сразу после того, как я тебя убил. — Не шути, ради Создателя, — в светлых глазах мелькнула искра жизни. — А я не шучу. Ты ни разу не сразился со мной хотя бы вничью! — Я хотел… увидеть тебя. В последний раз. Рокэ… — Я бы решил, что ты стал чувствительным идиотом от ранения, но я ранил тебя не в голову. И не смей ничего говорить про сердце, я бы простил тебе, будь это шуткой, но ты не умеешь шутить, как все надорцы. — Ты меня не убил. — Убил, все в этом уверены, включая кардинала, а это было самое трудное. Твою шпагу и все остальное я отправил в Надор, хотя вряд ли она там пригодится в ближайшее время. — Тогда зачем? — Ты предпочел бы Занху? Извини, но я не согласен. А сейчас я запрещаю тебе говорить, пока не открылась рана. — Росио… — Не называй меня так. И лежи спокойно! К Леворукому, я отобрал тебя у него не затем, чтобы ты сам извел себя! — Тогда скажи мне, чем все закончилось?! — Его Величество Фердинанд Оллар по-прежнему на троне с Ее Величеством Катариной, герцог Анри-Гийом — в Эпинэ. Морис Эпинэ и его дети погибли, кроме третьего сына — Робер, говорят, объявился в Агарисе. А герцог Окделл — герцог Окделл тоже мертв, его наследник получил шпагу, кольцо и коня, вдова — гроб с телом. — Чье в нем тело?! — Там камни и ветошь. Гроб закрыт, сам понимаешь, путь от Ренквахи до Надора далек. Я похоронил твою честь, если тебе так угодно, но тебе сдохнуть не дам. Можешь считать это моим мщением. Эгмонт Окделл закрыл глаза, губы зашевелились. Рокэ Алва разбирал в шепоте между гальтарскими словами имена. — Если ты закончил беседу с Создателем, вернись на землю и выпей, вино как раз остыло. Пей, я сказал, или я волью его в тебя против твоей воли! Вот и хорошо, а теперь спи. Когда Эгмонт уснул, Рокэ Алва разорвал брошенный на стол перед тем конверт. «Росио, Сильвестр не верит, что ты уехал в Кэналлоа, и еще меньше в это поверит, если ты вернешься промороженный северными ветрами. Поезжай туда, куда собирался, забирай с собой раненого, если он может перенести дорогу, а если еще нет, позволь прислать верного человека, который будет его выхаживать. Я не могу сказать, что понимаю и поддерживаю твой поступок, но ты можешь рассчитывать на меня, как и в любом другом случае. Твой Лионель». Плотный конверт разгорался дольше, чем письмо, но и он осыпался на стол темным пеплом. *** — Скоро ты встанешь на ноги. — Я предпочел бы, чтобы ты отправил в том гробу в Надор меня! Как мне жить, когда Морис Эпинэ, Мишель, Серж и Арсен мертвы?! Когда мертвы мои вассалы, все, кого я повел за собой?! — Эгмонт приподнялся в постели, силясь встать, но слабые еще ноги подвели. — Ты им ничем не поможешь, если наложишь на себя руки или уйдешь в монастырь. Им уже все равно, — Рокэ Алва надавил на плечо, вынуждая его сесть. — Ты не веришь в Создателя! — Это для тебя новость? — Что с Надором? — Надор на военном управлении. Спокойно! Я знаю человека, который туда отправлен. Твоим надорцам придется подтянуть пояса, но ничего страшнее им не грозит, если они не вздумают снова бунтовать. — Без меня — не вздумают. Это я виновен во всем! Рокэ, я согласился с тем, что тебя обрекли на смерть, а ты вместо того, чтобы убить меня, проявляешь милосердие! — За милосердием и отпущением грехов — в Агарис. Эгмонт, успокойся, ты на какой-то момент поддался чарам отродья Леворукого, забыл, кто я, позволил себе грешную страсть, но потом покаялся и попытался искупить свой поступок. Не твоя вина, что я, опять-таки отродье Леворукого, решил над тобой посмеяться и заставить жить. Ничего удивительного, твоя вдова способна святого довести до бунта. — Моя жена, Рокэ. Мирабелла моя жена перед лицом Создателя. — Ты не вспоминал об этом, когда брал меня на плаще, как обозную девку. — Рокэ! — Надеюсь, ты достаточно хорошо это помнишь, чтобы покаяться как следует. Оставайся со своими мертвыми и своими сожалениями, — герцог Алва вышел, не обращая внимания на новую попытку встать. Зима в эти места приходила рано, а уходила поздно и неохотно, но метели все-таки уступили место ливням, а те в свой черед впитались в землю, только пар поднимался над сохнущими полями. Просохли и дороги, кони больше не вязли в грязи по бабки. — Умер! Зарезался! Погубил себя! Истошные крики встревожили сонную улочку, а едва подъехавший к дому всадник изменился в лице и черной птицей слетел с седла. — Каррьяра! Эгмонт попытался улыбнуться, на залитом кровью лице гримаса боли выглядела еще страшнее. — Ты сошел с ума?! — Если ты хочешь, чтобы я жил, я буду. Но вряд ли ты хотел, чтобы меня узнал первый встречный, когда я выберусь отсюда, — Эгмонт говорил медленно, каждое слово причиняло боль. — Каррьяра… — Рокэ, прости меня за то, что я наговорил в прошлый раз. Я о многом думал, пока лежал, о тебе, о нас, о Ракане, о Фердинанде. — ЧУдная компания, я польщен. — У меня остался только один путь — служба. Торка принимает всех. — Прекрасно. А способа лучше изменить свою внешность ты не нашел и решил навсегда себя изуродовать. — Я заслужил это. *** В «Талигойской звезде» пахло дымком и яблоками, ступеньки лестниц и половицы поскрипывали. — Капитан Нед Смит, — Рокэ Алва усмехнулся, вплотную подойдя к гостю, поднял руку, почти касаясь страшного шрама. — Каррьяра. Эгмонт… — Нед Смит, — Эгмонт стоял не шелохнувшись, не попытался уклониться от руки, на обветренном лице, перечеркнутом рубцом, жили только глаза. — Брось. Шпионы Дорака уже ушли на покой. — Ты не веришь Дораку? — Я никогда ему не верил. — Но ты ему служишь, — гость неодобрительно покачал головой. — Я служу самому себе и Талигу. — Росио… — Не смей называть меня так! — Как скажешь. Герцог Алва, я прошу вас ответить, почему вы взяли в оруженосцы герцога Ричарда Окделла?! — Ах вот как нынче просят в Торке, а мне показалось, это больше похоже на требование. — Рокэ! — Он похож на тебя. Твои волосы, твои глаза, твои повадки. Эгмонт, ты примчался спустя столько лет только затем, чтобы убедиться, что я не обижу твоего наследника?! — Он не мой наследник. Он герцог Окделл. — Капитан Смит, можете возвращаться в Торку, я отвечу фок Варзову позже. — Рокэ, прости меня. — Убирайся, — Алва подошел к столу, взял бокал за ножку, но не поднял, а так и остался стоять, не поворачиваясь. — Я никогда не любил дидериховских трагедий с внезапно воскресшими. — Разреши мне хотя бы его увидеть. — Тебе принесет это радость? — Рокэ Алва поднял бокал и посмотрел на собеседника через него. — Я сказал, что он похож на тебя. Он такой же дурак, как ты. Знаешь, с чего он начал? Связался со Штанцлером, проиграл твое кольцо и коня. Я бы простил ему коня и Штанцлера, но кольцо… — Он ребенок. — Он почти взрослый и получит орден за эту войну. — Правда? — На твоем месте, Эгмонт, я бы постыдился смотреть ему в глаза. Я надеялся сделать из него что-то приличное, но он почти так же безнадежен, как ты. *** — Как ты заметил стрелка на крыше? — Я не знаю, Рокэ. Почувствовал, если ты в это поверишь. — Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы предположил, что это он его туда и послал. — Рокэ! — глаза Эгмонта были обведены тёмными кругами, Алва выглядел намного бодрее. — Вполне в духе Людей Чести. Успокойся, Ричард жив, цел и ничего не понял — впрочем, как всегда. Ты доволен? Увидел его? Может быть, хочешь теперь повидаться с дочерями и супругой заодно? — Прости меня. Я не смею тебя просить… — Не смеешь, так и не проси, — Алва усмехнулся зло, тряхнул головой так, что лежавшие на плечах волосы взметнулись. — На сколько тебя отпустил фок Варзов? — Он не вписал в приказ дату возвращения. Сказал, что предоставляет это Первому маршалу. — Ричард не умеет держать язык за зубами и бегает к Штанцлеру. Если ты проговоришься ему, Занха тебя наконец дождётся. — Ты думаешь, я этого боюсь? Рокэ, я мёртв для всех уже семь лет, я живу только твоим милосердием! Милосердием, Рокэ, я не оговорился, — Эгмонт повысил голос и закашлялся. — Пей, — Алва сунул ему в руку свой бокал. — Как ты служишь с этим всем? — Это не самое страшное. Почему ты позволяешь Ричарду навещать Штанцлера? — А я должен запретить? Это же эр Август, кансилльер, опора и надежда Людей Чести при дворе, — Алва, сощурившись, разглядывал взволнованного Эгмонта. — Я не мог себе представить, что Дик уже такой взрослый. Что он так похож на меня. Рокэ, позволь мне остаться здесь, может быть, я смогу исправить хоть что-то? — Не перестарайся, исправляя. Мне всё равно. *** Из раскрытого окна тянуло дымом, перед камином выстроился целый строй бутылок, свечи оплыли восковыми слезами, превращая тени людей в огромные размытые силуэты, ползущие по стенам от каждого движения. — Страшно представить, что было бы, если бы мы опоздали. — Дом так просто не возьмешь даже приступом. Люди сражались бы. — Дик вышел наружу. — Он твой сын, — Алва усмехнулся. — Тише. — Он спит. Даже я после стольких бутылок уснул бы. — Не верю, — улыбаться Эгмонту было трудно, к тому же от улыбки шрам перекашивался. — Тебя никто не мог перепить даже в Торке: правду говорят, что у кэналлийцев вино вместо крови в жилах. — А у северян, видимо, пиво. Редкая гадость. Они говорили негромко, оглядываясь на спящего, но иногда Эгмонт, волнуясь, повышал голос. — Еще немного, Росио. Я всё понимаю. Позволь мне остаться с тобой ещё немного. — Со мной ли? — Алва усмехнулся, а Эгмонт встал, припадая на ногу, шагнул к нему и положил руки на плечи. — И с тобой тоже. — Уезжай в Торку, — Алва не шевельнулся. — Ты ждешь, пока до тебя доберутся Штанцлер или Дорак? — Тебе же всё равно? — Мне всё равно. Можешь хоть завтра явиться к кардиналу на шадди, но я бы предпочёл, чтобы удар хватил господина кансилльера. — Прости меня. — За что? За то, что у твоего сына голова трудами его матери и Штанцлера набита агарисским старьём? Или за то, что было семь лет назад? Или… — За всё это. За то, что я струсил и не посмотрел тебе в глаза. Алва шевельнул плечами, стряхивая руки. Лицо Окделла исказилось гримасой. — Почему ты позволяешь тогда мне ездить с собой, но не подпускаешь к себе? Или… я теперь уродлив, да? — Я не сплю с покойниками, герцог Окделл. *** — Рокэ, что здесь было?! — бледный, растерянный Эгмонт оглядывал Рокэ, небрежно крутившего в руках кинжал, камин, в котором поблёскивал лопнувший бокал, второй на столе, пустой, а рядом — золотое кольцо с красными шерлами. — Забирай своего отпрыска и уезжай, — Рокэ запустил кинжалом в стену, острие вошло между головами вепрей. — Что случилось?! — То, что должно было случиться. Некто в очередной раз подбил очередного Окделла истребить отродье Леворукого — отродье, увы, всё то же самое. Всего лишь яд. — В вине?! — Успокойся, Ричард не пил. — А ты? Рокэ, не смейся! От этого есть противоядие? Наверняка есть, ты же хорошо знаешь яды! — Ты мне льстишь, Эгмонт, я не могу знать то, чего не существует. — Рокэ! — Окделл тряхнул его за плечи, но Алва перехватил и сжал руки. — Приди в себя, я ещё не собираюсь умирать. Не сегодня и не завтра, я ещё не всех убил кого хотел. Собирайся в дорогу, Хуан проводит вас до границы. — Я не уеду, пока не удостоверюсь, что ты жив! — Ты на редкость непоследователен. Когда я просил тебя остаться, ты уехал. Когда нужно, чтобы ты уехал… Ты предпочитаешь, чтобы Занха всё-таки дождалась какого-нибудь Окделла? — Рокэ… Росио… — Кошки бы тебя побрали, Эгмонт. Тебя и всех Окделлов с Мирабеллой и Надором вместе, — Рокэ устало опустился в кресло, Эгмонт упал на колено возле него. — Я не отдам Дораку ни тебя, ни Ричарда. Карета будет готова рано утром. — Это моя вина. Я боялся, что он меня узнает, почти так же, как что не узнает никогда. Если бы я больше говорил с ним, завоевал его доверие… — Вино пролито, Эгмонт, поздно сожалеть. У тебя будет нелёгкий путь. — Дай слово, что останешься жить. — Ты будешь первым за долгие годы, кто мне поверит, — Рокэ усмехнулся. — Не дам, потому что это зависит от тебя. — То есть? — Этот яд убивает, если отравленный уснет. Не давай мне спать сегодня. — Тебе не противно касаться этого? — Эгмонт застыл, когда Алва прикоснулся к рубцу, стягивавшему щеку. Тот рассмеялся. Они были теперь в спальне, но едва успели сделать несколько шагов от порога. — Ты забыл, как выглядит моя спина? — Забыл, — жадно выдохнул Эгмонт, когда шрама коснулись уже не пальцы, а губы. Шрам доходил до угла рта, прикосновения скоро превратились в поцелуй. — Рокэ… Росио… — Хорошо, что ты больше не носишь бороду, — Алва усмехнулся, проводя по подбородку. — Ты даже тогда не целовал так… — Ты просто забыл. А ты — хуже. Отвык? — Клянусь, я никого не целовал после тебя. — Ужасно. — Я не всё забыл, — Эгмонт гладил его шею и плечи медленно, легко, очерчивая выступы мышц, осторожно спускаясь к ребрам и животу. — Росио, почему ты так долго не подпускал меня к себе? Я думал, ты меня ненавидишь… — Ненавижу, — Алва выгнулся назад, подставляя тело под поцелуи, так, что волосы коснулись поясницы, дёрнул рукой, сбрасывая повисшую рубашку, зацепившуюся кружевом. — За все эти семь лет, за этот проклятый шрам, — он выпрямился, запуская руку в волосы Эгмонта, заставил пригнуть голову, чтобы дотянуться до губ. — За то, что ты — жердь надорская. — Это было мщением как раз в твоем духе — дать мне каждый день смотреть на тебя, желать тебя и не позволять даже коснуться, — Эгмонт сжимал его бёдра, оглаживал спину широкой ладонью поверх шрамов и кончиками пальцев вдоль каждого. — Ты мог вернуться в Торку. — Не мог. — Если ты все семь лет никого не укладывал в постель, я боюсь твоего пыла. — Рокэ! Эгмонт застонал первым, когда Алва развязал тесёмки белья, сквозь складки ткани глубоко запустил руку, прижал член и тут же отпустил. — Росио… — Я заставлю тебя заплатить за это всё, — Алва хищно усмехнулся, синие глаза блестели, будто от вина. — Готовься, Эгмонт Окделл. — Я согласен. Росио, я почти забыл, как ты красив, — Эгмонт не отводил от него взгляда, попытался было опуститься на колени, но Алва покачал головой, придержав за плечо. — Твоя нога. Иди сюда, — Алва упал на спину, раскинувшись на кровати. — Так. Здесь было меньше свечей, чем в кабинете, и тени вновь плясали по стенам и потолку огромными причудливыми силуэтами — одним силуэтом, отражением двоих на кровати. Эгмонт наклонялся над Алвой, скользил губами по члену, забирая в рот. Пальцы Рокэ скребли по постели. Он застонал и положил руку на русый затылок, надавливая. — Как я погляжу… шрам тебе не мешает? — Нисколько, — голос Эгмонта был хриплым. — Этого мало, герцог Окделл. — Чего ты еще хочешь? — Тебя, Эгмонт. Помнишь, как ты доказывал, что северяне могут ездить верхом не хуже кэналлийцев? — Не слишком ли я стар, чтобы объезжать диких кэналлийских морисков? — Эгмонт безудержно рассмеялся, не заботясь, что гримаса кривит лицо. Блики света дрожали, отражаясь в льющемся масле, а после — золотя кожу. Эгмонт опирался ладонями на постель, двигаясь над Алвой размеренно, каждый раз поднимаясь высоко и опускаясь до самых бёдер, сжимая собственный член; хриплое, громкое дыхание обоих смешивалось. — Быстрее, — потребовал Алва. — Vamos más rápido! — Скажи… ещё, — выдохнул Эгмонт. — Когда ты начинаешь на кэналли… — Te odio — no puedo vivir sin ti — más rápido… Espera! О… Леворукий… подожди меня, — Алва резко поднялся, ухватившись за Окделла, они не удержались и оба упали на кровать, мгновенно снова сплетаясь в объятиях. — Подожди меня! — Да. Да… — Мне всегда жаль, что я не понимаю, что ты говоришь. — Выучи кэналлийский, будешь понимать, — Алва зевнул. — Росио, тебе же нельзя спать! — Спать мне как раз можно. — Но ты же говорил?.. — Я тебя обманул. Отравленный умрёт, если уснёт и его разбудят. А вот если дать ему выспаться, проживёт долго. Или не проживёт, уж как получится, так что если я всё-таки усну, постарайся поцеловать меня на прощание так, чтобы не разбудить. — Росио!!! — А если ты хочешь, чтобы я мог ответить, лучше поцелуй прямо сейчас. *** Ночью Ракана очень походила на Олларию. Ночью не было ничего удивительного в запертых дверях и окнах, в пустоте улиц и тишине. Только королевский дворец светился огнями. — Где они?! Где Ворон?! Вы его видели?! — Мы нашли только гимнетов и солдат, — Лаптон отдувался от быстрой ходьбы. — Они говорят… Говорят, что видели призрака. — Какого призрака? — изумленный Робер Эпинэ оттеснил Альдо Ракана от Лаптона. — Герцога… Герцога Окделла. — Ричард прибыл в Олларию? — В Ракану! — рявкнул Альдо. — Когда ты запомнишь?! Робер успел предположить, что мальчишка решил отомстить убийце отца и подкараулил выезд, но Лаптон замотал головой. — Призрак герцога Эгмонта Окделла. В полном облачении, с раной в груди, весь в крови… Он… он сказал, что явился за своим убийцей… Робер зачем-то выглянул в окно, как будто призрак мог прийти ещё и ко дворцу, но за стеклом была только зимняя ночь, а круглая зелёная луна как будто ухмылялась и подмигивала. — Не ожидал от вас, герцог… Простите, судя по всему — граф Горик? — Как и от вас, герцог Придд. Юноши сидели по разным углам небольшой трактирной комнаты, подозрительно поглядывая друг на друга. — Я был удивлен, что вы не появились в столице вместе с человеком, называющим себя Раканом, и герцогом Эпинэ. — Я был в другом месте, — очень хмурый Ричард заметил на руке бурое пятнышко и тщательно его стёр. — Вместе с вашим отцом, надо полагать? — Да. — Герцог Окделл очень вовремя пришел на помощь. Хорошо, что он не явился перед солдатами и гимнетами сам, шрам слишком сильно его изменил, люди могли не поверить. Ричард не ответил, завернувшись в плащ по самые глаза. Валентин с любопытством поглядывал на него, но от дальнейших вопросов воздержался. В другой из комнат той же гостиницы беседа была намного сердечнее. — Неужели ты наконец научился шутить? — Росио, я чуть с ума не сошёл, когда узнал о тебе, — Эгмонт Окделл осторожно отвел с лица прядь, провел по скуле, резко обрисовавшейся под запавшей кожей. — Вижу, не научился. Не всё же мне сходить с ума, когда ты что-то выкинешь, — Рокэ рассмеялся. — Ты наконец поладил со своим наследником? — Да, у нас было время поговорить. Росио, куда мы направимся завтра, в Ноймаринен? — Эгмонт, ты упустил такой шанс послужить Великой Талигойе, — Рокэ усмехнулся. — Вы направитесь. Прихватишь с собой герцога Придда? — Что?! — Мы ещё увидимся. Поверь мне.