***
Стайлз смотрел на осень, как на преступление. На первый взгляд ничего не происходит, мятный привкус августа неспешно затягивается разодранной коленкой – всего лишь маленький побочный эффект ночных вылазок со Скоттом. Довольно трудно не купиться на это заманчивое предложение. Но если приглядеться, прислушаться, если сосредоточиться, вытянуть руку, пытаясь поймать ветер, вдохнуть воздух и разбить его на компоненты, ты узнаешь. Ты узнаешь, как знает это Стайлз, что тишина – признак надвигающейся бури, что статичность подозрительна, что лето ушло, а осень – лгунья. Однако никаких улик так и не обнаружено. Нет никаких следов, только что-то садистски медленно скребется под ребрами, предупреждая, но не давая в руки оружие. Это как дразнить малолетку: выведешь из себя за считанные секунды, но ничего не добьешься, потому что ему нечем крыть. Стайлзу достаточно предчувствия, для него все происходит на грани ощущений; то, что для других – пустой звук, для него – пролог. Он бы хотел научиться предотвращать, а не только бороться с последствиями. Но это время – театр. Ты главный герой, перед тобой полный зрительный зал, и тебе уж стоит постараться не налажать. Ты знаешь текст от и до, без конца репетировал и полностью вжился в роль. Но что же будет, если ты на сцене, а за кулисами совершается преступление? Стайлз помнит, что не должен налажать, Стайлз знает, что в первом ряду сидит отец, Стайлз верит, что сегодня никого не убьют. И все-таки в душе он еще ребенок. Стайлз любит ловить прощальные нежные поцелуи солнца, забываться и выбегать из дома в одной футболке, находить приключения на свой многострадальный зад и втягивать в них Скотта. Стайлз любит улыбаться, игнорируя холодные порывы осеннего ветра, несущие за собой новую опасность. Но сколько бы он не пытался поймать хоть нить призрачной паутины событий, это время – ожидание. Раньше Стайлз думал, что все кардинальные вещи подобны удару молнии: громко, ослепляюще, мгновенно. Но в Бейкон Хиллс из предупреждений только символы стай оборотней, взбесившиеся звери, ну и, может быть, пара-тройка…десятки трупов. Это не может начаться, потому что никогда не заканчивалось. Так что, проснувшись следующим утром, ты можешь оказаться уже в эпицентре. Этим же утром ты развесишь тяжелые шторы и поймешь, что все изменилось. Как будто кто-то включил черно-белое немое кино. Медленные капли рисуют свои узоры на твоем окне, ветер не несет свежесть, но только холод. Почему люди так любят черные зонты? Деревья в общей массе все еще зеленые, как и трава; небо все еще борется за свою лазурь. Тогда ты понимаешь, что изменилась не только природа, и уж точно не она здесь является определяющим фактором. Когда Стайлз почти решает отлипнуть от созерцания следующего этапа, тишину разрезают полицейские сирены. «Снова», - единственное слово, набатом звучащее в мальчишечьей голове. С грустный улыбкой он отворачивается и идет собираться в школу. Он знал. Но не был готов, потому что к этому нельзя быть готовым. И сколько бы раз он не проходил через это, страх никуда не уходит. Поэтому, устремив взгляд в одну точку, пытаясь очистить голову, Стайлз допивает свой паршивый кофе, хватает ключи от джипа, выдыхает и выходит из дома. Это время – смирение. Дальше все по накатанной. У каждого своя идеология. Нельзя спасти всех, Стайлз. Мы должны мыслить наперед, Стайлз. Это не твое дело, Стайлз. Твой план не работает, Стайлз. Держись подальше, Стайлз. Ты всего лишь человек, Стайлз. Они бросаются словами, думая, что он пропускает их мимо ушей, а он все слышит и все понимает. Но Стайлз должен всех спасти, он должен улыбаться и болтать безумолку, генерировать идеи с невероятной скоростью, сопровождая все шутками и фирменным сарказмом. Стайлз должен вселять в друзей надежду, и плевать, что сам не может спать из-за кошмаров, не может дышать из-за панических атак. Стайлз должен быть сильным. Борьба со страхом – вещь специфическая и абсолютно бесполезная. Вы никогда не задумывались, что любой страх по итогу сводится к страху смерти? А вот теперь самое интересное: смерть – единственное лекарство от страха. Это два взаимоисключающих фактора. Страх и смерть почти как жизнь и смерть, тогда страх и жизнь - почти синонимы. Вот только для Стайлза слово «почти» уже тускнеет где-то на периферии. Страх не есть слабость. Не слабость. «Я не слабак, не слабак», - истерично бьется в голове у парня, пока он натягивает капюшон худи и с грохотом захлопывает входную дверь, выбегая на улицу. Можно убежать от убийцы, можно убежать от полиции, можно убежать даже от оборотней, Стайлзу ли этого не знать. Но нельзя убежать от собственных мыслей. Все это понимают, но никто не может с этим смириться. Поэтому, отбросив рациональное мышление, не обращая внимания на ледяную морось и опускающиеся на город сумерки, Стайлз движется в сторону заповедника БейконХиллс, из последних сил сдерживая истерику, рвущую комом горло, стараясь не переходить на бег, хоть и мышцы уже давно свело то ли от холода, то ли от дикого напряжения подступающей паники.***
Дерек смотрел на осень, как на свое отражение. Осень – это пучина, в которую его затягивает с первого дня. И пока радостные лица вокруг ловят последние отголоски яркого лета, к телу Дерека, словно змеи, ползут осенние кандалы. Его всегда удивляло, что он ощущает их, как что-то раскаленное и одновременно ледяное– крайности. Но осень не крайность. Она тягучая, мягкая, полупрозрачная; осень – смола. Может показаться, что осень – тепло и уют, но Дерека она хватает за шкирку, как нашкодившего котенка, и швыряет прямо о серую бетонную стену воспоминаний. Котенку, наверное, больно и обидно, но Дерек – волк, ему больно и обидно. Он не знает, когда это началось: после смерти Пейдж, после пожара, а, может, и вовсе свойственно ему с рождения. Но Дерек бежит, сбегает, убегает; добавляйте, какие хотите, приставки. Осень объявляет запрет на пробежки, она запирает тебя в комнате метр на метр. И вот остаешься только ты и голые стены. Осень – лгунья. Остаешься только ты, голые стены и дробь, пропитанная аконитом, превращающая твое тело в кровавое месиво. Обучая контролю, мама твердила Дереку: «всё в твоей голове». Он вырос и запер это «всё» в своей черепной коробке, запер от других и от себя, выкинул ключ, но осень нашла его. И теперь каждый год по ее воле Дерек оказывается замурован в своем собственном аду «метр на метр». Осень заставляет вспоминать, воспоминания заставляют чувствовать, чувства приносят боль. Цепочка не замыкается. Дерек хочет сбежать, но у него больше нет ключа, да и чем поможет ключ в отсутствии двери. Он не хочет смерти, впрочем, как и жизни. Хотя осень все равно объявляет запрет на жизнь и смерть, потому что осень – процесс умирания. Дерек не в обиде, ему жаль осень, ведь она не виновата. «Я не виноват!» - кричит он свалке из мертвых тел его родных, близких, любимых, да и просто незнакомцев, совсем юных подростков, которые тоже не были виноваты. Воспоминания о лете гаснут вместе с улыбками людей, но Дереку от этого не легче. Он хочет, чтобы люди улыбались, даже зная, что свою улыбку ему не вернуть. Когда вместе с первым холодом Бейкон Хиллс накрывает очередное воплощение зла, Дерек не может определить, что именно он чувствует. Ведь опасность отвлекает, адреналин в крови побуждает к действию, страшные раны похожи на искупление. Но Дерек знает, что не выдержит больше смертей. Он должен выбрать верный путь. В осени нет ничего верного, потому что нет и ошибок. Осень – это закономерность, аксиома, которую никто просто не хочет доказывать. Осень не эгоистка, она одиночка. Возможно, ей просто не хватает любви. Но любовь к ней стоит слишком дорого. Вы когда-нибудь встречали счастливого человека, влюбленного в осень? Дерек знает, что осени больно, Дерек прощает ее. Простить себя сложнее, гораздо сложнее. Чувство вины не волк и даже не оборотень, его зубы тупые, они не могут прорезать кожу, не дают ее обладателю истечь кровью, никогда не дают уйти на покой, только ноющей болью где-то в районе ребер напоминают, что жизнь гораздо сложнее. И Дерек делает то, что привык, что является хоть и бесполезным, но все же лекарством, он бежит, на этот раз в самом прямом смысле этого слова.***
На город уже опустилась ночь, а морось превратилась в настоящий ливень. Вода заливает Дереку глаза, одежда промокла насквозь, мышцы подрагивают от холода и усталости. Он почти не различает дороги, но не обращается, сейчас он просто человек, пытающийся сжать в кулаки всю свою боль, разве что с приятным дополнением в виде когтей, впивающихся в ладони. Детские проблемы с контролем сейчас стекают по его пальцам алыми струйками, возможно, так ему потом будет проще найти обратную дорогу, но едва ли это был запланированный шаг. Внутреннему волку хочется рычать, рычать так громко, чтобы весь Бейкон Хиллс наконец проснулся не только ото сна, но и от своего осознанного неведения. Но волк Дерека ранен, а его человек слишком слаб, так что зверь забивается в самый потаенный угол сознания мужчины и неспешно зализывает вновь открывшиеся старые шрамы, лишь изредка недовольно ворча на своего нерадивого человека. Дерек начинает спотыкаться, усмехаясь самому себе. Сейчас он больше походил на неуклюжего Стайлза, чем на гордого альфу. Где-то на подкорках сознания он слышит запах парня, но тут же отбрасывает это туманное ведение. Он бежит, не сбавляя скорость, уже не чувствуя свое тело, в глазах – лишь темнота, в ушах – шум дождя. Хорошо бы, он и вправду оказался Стайлзом, врезался бы в ближайшее дерево, потерял бы сознание и очнулся бы только на рассвете. Но он не может игнорировать волка, а тот в свою очередь движим чувством самосохранения, хоть и не прочь задать человеку хорошей трепки за такое поведение. Мысли в голове Дерека закручивает водоворотом, в голове всплывают картинки, обрывки фраз, слишком быстро, будто кто-то поставил фильм на перемотку, но этот фильм – его жизнь. «Вся жизнь пронеслась перед глазами», - так ведь говорят, находившиеся на грани смерти? Но Дерек не готов сейчас что-либо анализировать, особенно когда сознание выдает последний кадр: он видит себя, промокшего и усталого, с каким-то безумием на лице петляющего среди деревьев в кромешной ночной тьме. И вдруг, будто выстрелом прямо в сердце, в одно мгновение все воспоминания обрываются, плечо оборотня пронзает острая боль, он спотыкается и падает в пустоту.***
Дерек не знает, сколько времени провалялся в отключке. Он опирается на землю ладонями, представляющими собой отнюдь не жизнеутверждающее зрелище – кровь вперемешку с грязью, садится и трясет головой, отгоняя последнюю тень наваждения. Волк, радуясь возвращению человека, тут же включается в работу. Глаза Дерека загораются красным, и оборотень полностью приходит в себя, поднимаясь на ноги и оглядываясь. Взгляд тут же цепляется за хрупкую долговязую фигуру, сидящую на земле, откинувшись спиной на дерево. Обоняние уже идентифицировало личность, но Дерек все еще не понимает, что делает Стилински в такое время в такую погоду в такой глуши. Хотя кого он обманывает, это же Стайлз. Оборотня волнует совершенно другое: почему этот вечно неуемный мальчишка еще не произнес ни звука. Да он даже не шевелится, хотя его сердцебиение скорее учащенное, так что подросток совершенно точно находится в сознании. Еще одна канима в Бейкон Хиллс? Дерека этим уже не удивишь. – Стайлз, – на пробу тихо зовет мужчина, медленно подходя к обездвиженному телу. Ответа не следует, и волк Дерека моментально заходится в беспокойстве: начинает метаться из стороны в сторону, нетерпеливо скребется о ребра человека. – Стайлз, – продолжает пытаться он, но снова не получает отклика. Что с ним такое? Со Стайлзом? – С Дереком. Расстояние в пятнадцать метров кажется ему бесконечным, своеобразной дорогой к тому, до кого никогда не суждено дойти. Сердце бьется где-то в глотке, голова отказывается мыслить, руки пробирает самая настоящая дрожь. Его волк не возмущен, в этот раз нет, он вторит хозяину, рвется к мальчишке, желая защитить, чего бы это ни стоило. Дождь льет стеной, и если кромешная тьма могла стать гуще, то она стала. Дерек почему-то не идет, а крадется, на негнущихся ногах осуществлять это почти невозможно, но сбившееся дыхание и головокружение уже все решили за него, он должен быть осторожен, должен не навредить, должен спасти. Оказавшись возле подростка, оборотень замирает. Мальчик похож на сломанную марионетку. Стеклянный взгляд Стайлза напоминает взгляд слепого, направлен во все стороны и никуда одновременно. Руки и ноги раскинуты, голова наклонена чуть в сторону- естественная поза для паралитика, но никак не для гиперактивного подростка. Из признаков жизни Дерек отмечает лишь сердцебиение и неравномерно вздымающуюся грудь. Его одежда такая же мокрая и грязная, как у оборотня, сбившиеся пряди волос липнут ко лбу, на белоснежной коже играют капли дождя, то и дело проникая в рот или свисая на подбородке. Хейл тихо опускается на колени рядом с мальчиком, протягивает руку к его лицу и замирает в нерешительности и осознании. Он знал, что Стайлз в лесу, его волк уже давно почуял подростка, но человек снова оказался слишком глуп, слишком слаб, и наказание снова слишком жестоко. Голова Дерека опускается на грудь, а руки вплетаются в запутанные пряди волос. Он снова виноват. Только он виноват во всем. Все люди, к которым он привязывается, страдают. Он должен быть один, должен сбежать туда, где прошлое его не найдет, а будущее он создавать не будет. Он больше не принесет никому боли. Человек сдается. Но Дерек – оборотень, и его волк не сдастся, пока слышит знакомое сердцебиение, пока чувствует тепло чужого тела, он рычит внутри своего человека, заставляя того одуматься, взять себя в руки и бороться, бороться до последнего вздоха, бороться за то, что дорого им обоим. – Стайлз, – уже с нажимом и громко повторяет мужчина, во всю сверкая глазами альфы. Подросток вздрагивает, но тут же возвращается в бессознательное состояние. Волк ликует, из них двоих явно зверь отвечает за оптимизм, человек же возвращает голосу мягкость и совершает еще одну попытку. – Стайлз, – и снова ничего. Дерек сидит почти вплотную к мальчишке, коленями касаясь его бедра, приблизив лицо к юношескому, пытается поймать хоть отблеск осознанности. Но Стайлз как будто где-то не здесь, как будто перед оборотнем только тело. Волк не доволен бездействием человека, он толкает Дерека ближе к мальчику, угрожающе ворча и желая уже взять ситуацию под свой контроль. Оборотень вновь тянется к лицу подростка, едва касаясь его скулы своими дрожащими пальцами, и это действует, как спусковой крючок. Судорожный глубокий вздох вырывается из юношеской груди, Стайлз отталкивает Дерека от себя так резко и неожиданно, что оборотень падает, ударяясь о дерево. Подросток неуклюже пытается подняться на ноги, путаясь в них, зарываясь ладонями в размокшую землю. Его движения еще более резкие, чем обычно, дыхание сбившееся, как после долгого бега. Поднявшись с земли, он с трудом удерживает равновесие, шатается, но все еще пытается скрыться в неизвестном Дереку направлении. И тот наконец-то приходит в себя, в одно мгновение вскакивает и в два шага настигает мальчишку, хватая того за плечо и разворачивая к себе. Подросток вскрикивает от боли и, отчаянно, из-за всех сил размахивая руками, бьет оборотня в грудь, живот, лицо, уже не убегая, а наступая. Дереку плевать, он позволяет мальчишке выместить гнев на себе. Но через несколько минут дыхание подростка становится слишком надрывным, оборотень заглядывает ему в глаза и понимает: Стайлз плачет, но дождь слишком быстро забирает с собой его слезы, так что увидеть их можно только в дымке глубоких карих глаз. Истерика. Осознание накрывает Дерека. Сверхъестественное здесь ни при чем. Он вспоминает свое падение. Они просто столкнулись. Но он не мог так напугать парня. Дело в другом. Но в чем же? Каждый удар становится слабее, дыхание подростка –короче, а всхлипы – громче. Дерек понимает, что у Стайлза кончаются силы, и подросток медленно погружается в пучину панической атаки. В один момент оборотень просто перехватывает руки мальчишки. И это очень плохая идея, потому что тот, смотря на Хейла испуганными глазами, начинает судорожно вырываться из крепкого захвата, задыхаясь еще больше. – Пусти! Пус-пусти, блять! П-пусти! – заикаясь, кричит парень, – Я сильный! Слышишь, блять?! Сильный! Сильный. Сильный. Сильный. Я не слабак, – его голос ломается, и последнее он произносит почти шепотом, больше не сопротивляясь, опустив голову и смотря себе под ноги. Лишь подрагивающие мышцы и хриплое дыхание говорят о том, что паника прочно обосновалась в этом теле и уступать не собирается. Все еще держа руки мальчишки за запястья, Дерек ослабляет хватку и нежно проводит по ним большими пальцами, на что тело Стайлза реагирует нервной судорогой и последним надрывным глубоким вздохом. Оборотень осторожно поднимает лицо подростка, обхватив его обеими руками, и устроив большие пальцы на скулах мальчишки. Медленные движения Хейла ярко контрастируют с судорожными метаниями Стайлза. Дерек видит, что парень пытается сфокусировать на нем свой взгляд, но тот уже заволокло обморочным туманом. «Он задохнется, – оживает тот самый червь в голове у оборотня,– он задохнется, и ты не сможешь его спасти». Волк скулит и скребется, умоляя человека совершить невозможное. – Стайлз, дыши, – плохо скрывая страх в хриплом голосе, убеждает Дерек. Но подросток уже слишком глубоко ушел в себя, его тело слабеет и буквально падает в руки оборотня. Последние резкие короткие вздохи ножами по рукоять вгоняются в грудь мужчины. Волк огрызается, воет, хочет встряхнуть это уже почти бездыханное тело, что есть сил, чтобы сердце опять забилось в привычном ритме. – Я не могу, – хрипит Стайлз, из последних сил пытаясь устоять на ногах. Слезы ручьями льются из его глаз, теперь Дерек отчетливо различает их на фоне дорожек дождя. – Нет, можешь! – зло восклицает оборотень. – Можешь, потому что ты сильный. Самый сильный из нас, Стайлз. Ты никогда не сдаешься. У тебя ведь всегда есть план, помнишь? – Мой план не работает, Дерек, – слишком четко для своего состояния произносит парень и закрывает глаза, роняя голову на плечо мужчины. – Нет, нет, нет, ты не можешь вот так, – в отчаянии тараторит оборотень. – Стайлз, Стайлз, – придерживая бессознательное тело одной рукой, поднимает за подбородок другой. Волку надоело. Он прорывается, посылая человека, куда подальше. И рычит, рычит, как мечтал уже давно, так, что шум ливня меркнет перед звериной мощью, рычит прямо в лицо мальчишки. И лишь когда затихает последнее эхо, а волк жалобно опускает морду, из груди Стайлза снова вырывается хриплый вздох. И в то же мгновение Дерек накидывается на него грубым поцелуем. От былой осторожности не остается и следа: оборотень прижимает к себе мальчишку так, что кажется, еще секунда и ребра затрещат у обоих, надавливает ему на подбородок, открывая для себя рот, вторгается языком, кусает почти до крови. Нельзя определить, кто сейчас правит в теле Дерека: возможно, впервые за долгое время человек с волком становятся одним целым. Нельзя определить, по какой причине оборотень терзает рот еще не пришедшего в себя парня: возможно, потому что когда-то прочитал, что задержка дыхания помогает справиться с панической атакой, или потому что шок – лекарство от любой психосоматики, а, может быть, потому что, только находясь на самой грани, мы имеем смелость признаться себе. Это отчаяние, что даже поцелуем с трудом можно назвать, обрывается в тот момент, когда Стайлз втягивает ртом полные легкие воздуха, выбивая его из Дерека под ноль. Они отскакивают друг от друга, оборотень заходится в кашле, а подросток, дорвавшись до кислорода, судорожно хватает воздух.***
– Это что такое было? – еще не оправившись, на одном выдохе шокировано воскликнул мальчишка. – Паническая атака, я пола-, – уже успев натянуть маску, с совершенно безучастным видом начал оборотень, но в компании Стайлза маски слетают, а договорить получается ровным счетом никогда. – Да я не про это. Полагает он! У меня сейчас бошка лопнет, и совсем не из-за паники. Хотя это тоже паника, но другой вид, совсем другой. Черт, да ты сломал мне плечо, – парень схватился рукой за предплечье и зажмурился, но словесный поток не иссяк ни на секунду. – Ты меня поцеловал? Нет, ты серьезно меня поцеловал! Оправдания будут? Я не слышу, волче. Да ты буквально лишил мой рот девственности. Или не буквально? Не знаю. Но факт остается фактом, – тараторил Стайлз, активно жестикулируя здоровой рукой. Он подходил ближе к Дереку, но осознав это, тут же пятился спиной, увеличивая расстояние между ними. Он дергался и говорил обрывками, слишком быстро, слишком… Стайлз снова был слишком. Мальчишка вернулся, теперь уж точно. Дерек облегченно выдохнул, но тут же напрягся. Как объяснить подростку то, что даже себе объяснить не мог … или не хотел? Оборотень задумался и не заметил, как между ними повисла неловкая тишина, даже дождь перестал, предатель. – Я читал, что при панической атаке надо задержать дыхание, – как мог спокойно ответил мужчина и не соврал ведь. – Задержать дыхание и вытрахать мне рот своим языком – вещи разные, не находишь? – излишне громко, но с пробивающимся смущением, съязвил Стайлз. – Можно было еще член мне в рот засунуть. Ну, это так, на следующий раз тебе идей подбрасываю. Дерек лишь снисходительно закатил глаза и глубоко вздохнул. Стайлз есть Стайлз, не зависимо от обстоятельств. – Следующего раза не будет, – оборотень сделал шаг к подростку, тот дернулся, но не отступил, не перебил. – Не будет, потому что сейчас мы вернемся в лофт, ты переоденешься, и я отвезу тебя домой, а утром ты мне все расскажешь, расскажешь, как оказался ночью в лесу, почему задыхался и чуть не умер у меня на руках, расскажешь, что с тобой происходит, – они стояли уже вплотную, оборотень хотел бы прочесть эмоции на лице притихшего подростка, но тот упрямо отворачивался, избегая смотреть Дереку в глаза. – Нет, – после затянувшегося молчания твердо проговорил мальчишка, с вызовом вскинув голову и столкнувшись взглядом с оборотнем. В глазах парня смешался дикий коктейль из гнева, боли и разочарования, но ответной реакцией Дерека стала совсем не жалость. – Нет? Нет, значит?! – прорычал сквозь сжатые зубы оборотень. Он схватил парня за ворот худи и встряхнул, не сдерживая силы, притянул к себе так, что их носы почти соприкоснулись, заглянул прямо в испуганные карие омуты и ядовито прошептал: «Дохнуть будешь не в мою смену».***
– Задушишь ведь, – прозвучал робкий голос на задворках сознания оборотня. Дерек почувствовал легкое прикосновение ледяных пальцев к своей руке, все еще сжимающей ткань, и тут до него дошло, что волк вырвался наружу без ведома человека и сейчас вовсю скалит клыки. С контролем творилось что-то неладное, но чужие прикосновения успокаивали зверя, позволяя человеку перехватить инициативу. Дерек медленно отпустил подростка, жалея, что приходится разрывать тактильный контакт. – Извини, – тихим хриплым голосом произнес мужчина, виновато опустив голову, волк бы еще проскулил, спасибо, что Дерек уже почти вернул человеческий облик. – Знаешь, чем хорош дождь? – запрокинув голову, подставляя лицо вернувшемуся после короткой передышки ливню, с не очень уместными бодростью и весельем спросил мальчишка. – Никто не поймет, что ты плачешь, или – Я понял, – перебил оборотень. – Я понял, что ты плачешь, хоть и не обращался, – зачем-то уточнил он. – Черт, волче, ты испортил мне шутку, – с напускным разочарованием выдохнул парень, вскинув руки, но тут же хватаясь за больное плечо. Дерек в то же мгновение потянулся и забрал боль. – Спасибо, – тихо поблагодарил подросток. После секундной заминки Стайлз схватил оборотня за руку и потащил куда-то в сторону. – Куда ты? – опешил от такого напора Дерек. – Что значит, куда? Сам же сказал: в лофт. Я уже замерз тут торчать вообще-то, – ответил парень, указывая на свою мокрую одежду, будто Дерек был виновником всего произошедшего. – Лофт в другой стороне, – заметил мужчина, продолжая волочиться за направляющимся в глушь подростком. Стайлз цыкнул и закатил глаза, разворачиваясь на пятках, меняя направление движения. – Ну, я же не …, – мальчишка театрально несколько раз коротко втянул воздух носом, изображая обонятельные способности оборотня. – Мог бы и сразу сказать. Они шли молча, нельзя сказать, была ли эта тишина неловкой, ведь каждый был погружен в себя, одолеваем своими мыслями и эмоциями, но понимал, что рано или поздно ему нужно будет их озвучить. – И все-таки я должен закончить шутку, а то ей будет обидно, ты только тссс, – уже к концу пути заговорил Стайлз громко и выразительно, полностью в своем репертуаре, Дерек даже дернулся от неожиданности, с трудом выныривая из своих размышлений. – Дождь хорош тем, что никто не поймет, что ты плачешь или описался, – декларировал подросток с серьезным видом, глядя на оборотня и ожидая его реакции в виде закатанных глаз, снисходительного вздоха или раздраженного цыканья. А Дерек рассмеялся, по-настоящему рассмеялся. Стайлз в шоке даже остановился, таращась на оборотня во все глаза и глупо моргая. Но смех так шел этому хмуроволку, был так искренен и заразителен, что мальчишка сам поддался неожиданному веселью. Глупая недошутка – то, что сейчас нужно было им обоим, то, что в одно мгновение скинуло тяжкий груз, давивший на плечи, то, что обещало: все наладится.***
В лофте и Стайлз, и Дерек обнаружили себя совершенно обессиленными. Приняв душ на морально-волевых, оборотень затолкал в ванную сопротивляющегося хнычущего подростка, который уже успел задремать в кресле, после чего общим голосованием было решено, что домой Стайлз может добраться и утром, все равно отец был на смене. Были еще короткие препирательства на счет распределения спальных мест, но в конце концов Дерек безаппеляционно заявил: «Кто умирал, тот и спит на кровати». И пока Стайлз размышлял над этим странным правилом, натягивая футболку Дерека и бурча себе под нос что-то про волчье гостеприимство, оборотень успел постелить себе на диване и улечься. Когда же мальчишка развернулся, желая снова что-то возразить, то обнаружил только мерно вздымающуюся спину, украшенную трискелионом. Пару секунд понаблюдав за перекатыванием накаченных мышц, Стайлз вздохнул и, не найдя другого варианта, поплелся к огромной кровати. Он обязательно бы подумал обо всем, что произошло сегодня, о том, в чьей кровати лежит, и даже, возможно, навоображал бы себе всякой романтической фигни типа запаха шампуня оборотня на подушке, что сейчас обнимал, но этот день высосал из него все силы. Так что, уронив голову на ту самую подушку и еле слышно прошептав: «Спокойной ночи, хмуроволк», Стайлз тут же погрузился в беспокойный сон. Была одна загвоздка: эмоции эмоциями, усталость усталостью, но Стайлз не мог спать без своей подушки. Поездка в Нью-Йорк, поход с палатками, психбольница, что угодно, - ему нужна была его подушка, так и никак иначе. Поэтому сейчас от полноценного сна у него осталось только по десять минут поверхностного, когда даже не понимаешь, спишь ты или бодрствуешь. Голова болела, ломало кости, но сон так и не шел, вспомнились времена ногицунэ, что совсем не прибавило оптимизма. Через какое-то время его метания по кровати разбавило тихое рычание со стороны дивана. – Ну, извини, волче. Не могу я нормально спать без своей подушки, – думая, что оборотень недоволен шумом, поделился Стайлз. Но ответа не последовало, а рычание не прекратилось. Мальчишка приподнялся на локтях, пытаясь разглядеть оборотня в только начинавшихся предрассветных сумерках. Парень тихо рассмеялся от умиления: Дерек все еще спал, уткнувшись носом в спинку дивана. – Что же тебе снится, волче? – прошептал Стайлз, поднимаясь с кровати и, стараясь двигаться бесшумно, стал прокрадываться к дивану. Подойдя ближе, подросток нахмурился. Когти оборотня вспороли обивку, клыки виднелись из чуть приоткрытого рта, а напряженное лицо исказила гримаса боли. Стайлз ринулся вперед, не обращая внимания на усилившееся рычание. – Дерек, – громко позвал парень, склонившись над спящим телом. – Дерек, проснись! – развернув оборотня на спину и тряся за плечи, орал мальчишка, что было, конечно, совсем неразумно, но парень не боялся ни когтей, ни клыков, он боялся только за человека, которого сейчас одолевал кошмар. Мужчина не просыпался, а Стайлз продолжал звать его и тормошить, что есть силы, в один момент, совершенно случайно приложив головой о деревянный подлокотник. Оборотень очнулся с громким рыком, освещая комнату горящими красными глазами. – Что произошло? – тяжело дыша, спросил Хейл, приняв человеческий облик и косясь на руки Стилински все еще, сжимающие его плечи. – Кошмар? – полувопросительно –полуутвердительно хрипло ответил Стайлз. – Кошмар, – успокаиваясь, повторил оборотень. – Ну, спокойной ночи, что ли? –Дерек смущенно прервал молчание, во время которого они оба не шелохнулись: так и сидели напротив друг друга, а ладони Стайлза теперь просто лежали на широких плечах. Прозвучало, откровенно, глупо. – Спокойной, – не растерялся Стайлз, толкая мужчину на спину и укладываясь рядом. Парень проигнорировал вопрошающий взгляд оборотня, натянул на них одеяло и через пару секунд уже сопел, устроив голову на чужом плече. Дерек еще несколько минут размышлял над тем, как он дошел до такой жизни, после чего глубоко втянул запах волос крепко спящего мальчишки и присоединился к тому в царстве Морфея.***
Проснулся Стайлз из-за назойливого солнца, которое ярким светом затопило весь лофт, отказываясь признавать право подростка на еще несколько часов сладкого сна. Подушка совсем не помогала: зарыться в нее лицом не получалось от слова вообще, она была твердой, упругой и подозрительно теплой. Сказать, что Стайлз был в шоке, обнаружив, что уже с минуту тычется носом в грудь Дерека, не сказать ничего. Спасибо, оборотень до сих пор спал и не мог видеть залившееся краской лицо мальчишки. Оказалось, диван совсем не располагал к совместному лежанию, на нем один Дерек-то еле помещался, поэтому Стайлз буквально лежал на оборотне. Осторожно повернувшись, парень оказался лицом к лицу со своей хмурой мечтой. И, черт, все смущение мгновенно улетучилось, стоило увидеть расслабленное спокойное лицо с точеным носом и скулами, бровями, обычно выражающими все эмоции их обладателя, а сейчас утратившими эту способность, чуть подрагивающие длинные ресницы и приоткрытые губы, которые еще недавно касались его собственных. Стайлз уже всерьез размышлял, кому продать душу, чтобы каждое утро наслаждаться этой более чем достойной заменой своей любимой подушки, когда терпеть зуд на кончиках пальцев стало совершенно невозможно, хотелось коснуться, провести вдоль скул и челюсти, задерживаясь возле губ, но не имея достаточно смелости дотронуться до них. Может, ему повезет и Дерек не проснется, рискнуть, по крайней мере, стоило. Парень трусливо медлил, но когда все же дотянулся до щеки оборотня, тот мгновенно повернул голову и поймал пальцы мальчишки зубами, тут же отпуская и со смехом откидываясь обратно на подушку. – Эй, ты меня укусил, – возмущенно пискнул Стайлз, отдергивая пострадавшую руку. Он понимал, что пойман с поличным, а, как говорится, лучшая защита – это нападение. Парень только надеялся, что не выглядит, как помидор, потому что тогда уж точно никакие его препирательства не сработают. – А ты пялился, пока я спал, – будничным тоном сообщил Хейл. И вот тут Стайлз совершенно точно почувствовал, как горят его щеки. Дерек усмехнулся, притянул парня к себе и резко поменял их местами, теперь нависая над готовым провалиться сквозь землю Стайлзом. Но, то ли сжалившись над подростком, то ли сам смутившись недвусмысленному расположению их тел, оборотень аккуратно поднялся и пошел в направлении кухни, оставив мальчишку пялиться на обнаженную спину и задницу, обтягиваемую спортивными штанами. Нет, жалость тут совсем ни при чем. – Сделаю какао, – заявил он, остановившись на полпути, не оборачиваясь на Стайлза, а кидая взгляд в окно. – Какао на завтрак, серьезно? – с осуждением проговорил мальчишка, переворачиваясь на живот. Стайлз привык следить за питанием отца, и, видимо, его замашки мамочки зашли слишком далеко. – Чем тебя не устраивает какао? – нахмурившись, спросил Дерек, все-таки развернувшись к Стилински. – Нет-нет, все нормально. Какао супер, серьезно, просто класс, –затараторил парень, и оборотень, кивнув, поспешил скрыться от ожидаемой неуемной болтовни. Стайлз беззвучно заорал и стал биться головой о подлокотник. Самый горячий альфа и по совместительству самый хмурый человек этого чертового мира пошел делать для него какао. Какао, мать вашу! Парень снова перевернулся на спину и с силой надавил на глаза ладонями. Может, ему пора попить таблеток от галлюцинаций? «Сделаю какао», - голос Дерека прозвучал в голове мальчишки, и Стайлз рассмеялся громко и заливисто, накинув одеяло на голову и корчась от боли в животе. Дерек выглянул из кухни и, увидев ком смеющегося одеяла, снисходительно помотал головой, улыбнувшись и возвращаясь к готовке.***
Стайлз стоял у панорамного окна и наблюдал за новым этапом. Теплый солнечный свет заботливо укутывал всё на своем пути. Лужи на асфальте блестели и переливались. Деревья постепенно начинали окрашиваться во все цвета пламени. Но пламени не обжигающего, не разрушающего, а согревающего и нежного. Не пламени, которое уничтожило дом Хейлов, а пламени, что горит поздно вечером в камине, возле которого собралась вся семья. За своими размышлениями Стайлз не заметил, как со спины подошел Дерек, протягивая большую кружку дымящегося какао. Воздух тут же наполнился запахом молока и шоколада, сквозь окно доносился запах пожухлой листвы и дождя, Стайлз прикрыл глаза, вдохнул полной грудью и счастливо улыбнулся. – Ты чего? – улыбаясь, спросил Дерек, держа свою кружку и пристраиваясь рядом. – Ты знаешь, я, кажется, люблю ее, – мечтательно ответил мальчишка, снова посмотрев в окно. – Кого? – брови оборотня мгновенно полезли к переносице. – Осень, – рассмеялся Стайлз, увидев хмурое выражение лица. Дерек завис, шокировано уставившись на мальчишку. – Ну чтооо? – потянул парень, закатывая глаза. – Своим взглядом ты смущаешь мою романтическую натуру, хмуроволк. Дерек еще несколько секунд тупо пялился на подростка, черты лица которого так красиво освещались осенним солнцем, а потом наконец все для себя решил. Он осторожно поставил свою кружку на стол, забрал какао Стайлза и тоже отставил его в сторону. Мальчишка нахмурился, но увидев несмелое движение к своему лицу и зацепившись взглядом за чужие приоткрытые губы, тут же потянулся в ответ. Между ними оставались считанные миллиметры, когда Стайлз резко выпрямился, выставив перед собой руки, и заговорил, не обращая внимания на вновь насупившееся выражение лица оборотня: – Стой-стой-стой. Ты же осознаешь, что у меня не паническая атака, и меня не надо спасать? – хитро ухмыляясь, спросил он, наклоняя голову чуть в сторону. Дерек цыкнул, закатив глаза. – Заткнись, Стайлз, – кинул он свою любимую фразу и, быстро приблизившись, соединил их губы. Это был нежный, трепетный, неспешный поцелуй со вкусом какао, со вкусом осени, со вкусом клятвы: я буду рядом.***
Позже они все расскажут друг другу. Потому что осень не лгунья, осень – правда. А правда не всегда однозначна, не всегда красива, не всегда дается легко. Иногда правда – это боль и страдания. Но правда – необходимость. Как воздух, как любовь. Это далеко не конец. Впереди еще несколько этапов, а через год всё повторится. Но это не временная петля. Это жизнь. Страхи преследуют нас повсюду, заставляя бороться. Воспоминания делают нас теми, кто мы есть. Возможно, мы просто должны остановить свой бег хоть на минуту и понять: – Осень достойна любви. Влюбленный в осень достоин счастья.