.сгорать

джордж чиркает спичкой и смотрит на то, как она медленно тлеет в пальцах. джордж бросает огарки на тусклый от времени паркет. под его стулом уже десять черных, как небо над хельмером, огарков, и хемниц не собирается останавливаться. пока не сожжет каждую спичку или не спалит случайно свой дом дотла. через ночь, когда ему все же удастся уснуть, джордж увидит сон: он в глубоком, темном колодце, из которого ему никак не выбраться. хемниц вскарабкается вверх по камням, шипя и ругаясь, сдерет ногти в кровь о камни и сломает пальцы с препротивным хрустом. соскользнет вниз и больно упадет на пересохшее, заваленное строительным мусором дно. а сверху на него ехидно вытаращится ярко-голубой глаз чистого неба. джордж проснется в холодном поту и поймет, что колодец из сна идеально повторял размеры и форму его комнаты. четыре стены, семь с половиной квадратных метров площади и ровно два метра в ширину. но сейчас джордж чиркает спичками, а хельмер душит его, обвиваясь вокруг шеи виселичной петлей, и затягивается с каждым днем все туже и туже, пока взгляд не помутнеет и не появится привкус крови во рту (хотя де сальво бы сказал, что это хельмер так обнимает). хельмер наседает, давит на грудь, словно демон сонного паралича. смог заводских труб залепляет глаза и уши, как болотная, липкая тина; колеса полицейских автомобилей оставляют следы шин поперек переносицы; люди-тени идут хемницу навстречу и он проходит их насквозь, а они этого даже не замечают; капли бесконечного кислотного дождя прожигают зонт и потрепанное пальто, беспощадно разъедают кожу. это место – черная дыра посреди карты мира, по сравнению с которой бермудский треугольник – морской курорт для всей семьи. в хельмере однозначно плохо все и ничего не работает как надо. в борее всегда солнечно и легкий ветерок холодит усталую голову. море всегда теплое и ласковое, лижет голые ступни, словно ручной пес. дивная страна, где газ в зажигалке никогда не кончается, мороженное никогда не тает, по телевизору только любимые телешоу, а по радио только хорошие новости. в борее его ждет жена – кольцо на безымянном пальце (калеб, когда увидел, сказал: «ах, как чудесно, ты тоже семейный парень, прямо как я!») отражает чахоточное сияние лампы. милая, ненаглядная пышечка-жоржетта, с милыми косичками и милой челкой набок, в слегка перекошенных очках и в уютном домашнем свитерке, улыбается накрашенными ярко-алыми губками, но голубые глаза не улыбаются: наоборот, серьезные и внимательные. улыбается с фотографии, погребенной в верхнем ящике стола, под квитанциями, документами, таблицами и револьвером. улыбается, и всякий раз, когда хемниц видит эту улыбку, его сердце сгорает как в первый раз, прямо как спички в его дрожащих пальцах. жоржетта любит повторять, что они – частичка одного целого, и это правда: джордж и жоржетта идеально подходят друг другу, с пугающей, математической точностью. настолько, что если бы кто-нибудь сторонний порылся у хемница в столе и ненароком нашел бы эту фотографию, то решил бы, что это сам джордж хемниц и есть, просто у главного бухгалтера ближнего круга интересное хобби. жоржетта печет яблочные пироги, подает их к столу с холодным молоком. ее красные туфельки со скошенными каблуками мелодично цокают по кафельному полу в кухне. один шажок по черной плитке, два по белой. она видит красоту в порядке и в девятом вале цифровых массивов. она любит красные розы, она любит брать его руку, когда они идут вместе по улицам в свете вечерних фонарей. она пишет ему сюда стопками письма, но ему в руки доходит в лучшем случае пять. а еще жоржетта дома. а джордж здесь. сидит в тёмной коморке-гробу и зажигает спички, чтобы те сгорали в его руках, а он презрительно швырял их на пол. тут не то, что поганых яблок, муки нет. а вы говорите: «пироги»*. больше всего джорджу хочется убежать. сорваться с места, позабыв на стуле сумку с бумагами, растолкать полуживой планктон в белых воротничках, проскользнуть мимо охранника в фойе, бежать по каменным плитам мимо статуи вождя, прочь, прочь от министерства, в шпиле которого запуталось созвездие кассиопея. пронзить собой насквозь призрачных муравьев-горожан. убежать за горизонт в пелену ливня и не добежать, потому что с каждым шагом горизонт отдаляется от тебя на шаг. убежать, теряя туфли, игнорируя усталость. убежать, срывая преграждающие путь плакаты с вождем на кровавом фоне и клюквенно-квасными ударниками труда, стирая их в мелкое крошево и бросая огрызки разноцветного глянца на ветер. прорваться к свету, теплу, к дому у моря, в ее объятия... но так нельзя, потому что это будет дезертирством. приказ есть приказ. и хоть десять раз прокляни тот день, когда ты взялся за это задание, сиди здесь, высылай шифровки назад и жди дальнейших указаний. через ночь, когда ему все же удастся уснуть, джордж увидит сон, но сегодня он не может сомкнуть глаз. и поэтому он чиркает спичками. через два с половиной часа ему вставать на работу и идти в министерство. и тогда он встанет со стула и пойдет в ванную. посмотрит на себя в заплеванное зеркало хмурым взглядом исподлобья: на блекло-розовые белки и сливового цвета мешки под глазами. на бледную кожу, как у трупа. на взъерошенные космы, на желтые от курения и плохой экологии зубы и на кровоточащие десна. потом откроет шкафчик над раковиной и достанет оттуда резиновую маску, румяную, как поросячий зад, с глупой улыбкой до ушей и блеском в глазах, как у личинки патриота на линейке. умоется сам, наденет ее... и джордж хемниц будет почти полностью готов к новому дню в самом чудесном государстве, население которого на данный момент составляет примерно сорок миллионов душ, а площадь государства...