Я буду рядом

      – Все в порядке, Доми, – Ревайнд мог обнять его только за одно плечо, но прикосновение значило для Хромдома так много, что чужое тепло будто бы перетекало в него и возвращало силы. – Я с тобой. Я буду с тобой.       Хромдом склоняет к нему голову. Смутная тревога подтачивает изнутри: словно есть что-то важное, что-то волнительное, о чем он забыл. Словно недавно он перенес такую сильную боль, что искра до сих пор пульсирует в агонии. Словно над ними обоими нависла огромная, угрожающая тень, и бежать некуда.       Но Ревайнд рядом. Ревайнд всегда находит слова, чтобы поддержать, и прощает Хромдому его порой до смешного неоправданное беспокойство.       – Не уходи, – шепчет Хромдом. Вот чего он боится. Вот в чем причина волнения. Он… он не хочет оставаться один! Он не выдержит одиночества – снова. Он не может потерять и Ревайнда.       – Я не уйду. Что за глупости? – из них двоих Ревайнд жестче. Когда Хромдом нервничает, он берет все в свои маленькие, но такие надежные руки. Прощает партнеру глупые проявления слабости. Принимает его заботу, но не забывает останавливать, когда Хромдом паникует на ровном месте. – С чего ты взял?       – Я так боюсь тебя потерять…       Где они? Что это за место?       Важен только Ревайнд. Ничего не имеет значения, когда он рядом.       Они касаются друг друга шлемами. Глухие маски издают негромкий стук, и Ревайнд смеется, по-доброму, мягко:       – Никуда я не денусь, ты же знаешь. Я люблю тебя, Доми.       Тень движется, поглощая их полностью. Визор Ревайнда тускнеет; он по-прежнему рядом, обнимает Хромдома, но его касание все менее весомо. Корпус становится серым, не мертвенно-серым, но тревожного, слабого оттенка.       Хромдом тянется, чтобы схватить его, но руки проходят сквозь застывший бесцветный отпечаток.       Эти кадры взяты из его памяти. Они были в каюте на «Арке», и они правда обнимались тогда, но весь диалог – ложь. Это не слова Ревайнда. И не его слова. Только страх утраты – настоящий.              Оверлорд извлекает иглы.              – Это до невозможного мило, Хромдом, – урчит он, щекоча иглами подбородок. Его оптика горит рядом, но Хромдом не видит ее, только красные отблески на пальцах. – То, как ты к нему привязан. Так мило, что даже, – тонкие острия очерчивают маску по краю, – противоестественно.       Хватит.       Пожалуйста, хватит.       – Ты ведь тоже учился у Трепана. Ты знал, что любой мнемохирург уязвим в момент взлома. Думал, я не освоил бы эту технику, потому что я… большой и агрессивный вояка, а? Обычно я сержусь, когда меня недооценивают, но как на тебя сердиться? Ты так жалок.       Можно противостоять и сейчас. Из-за постоянных подключений затылок стал похож на пористую губку и саднит. Иглы Оверлорда такие же тонкие, как у любого мнемохирурга, но он не беспокоится об износе металла, поэтому каждый раз всаживает их с усилием, чтобы Хромдом чувствовал короткую вспышку боли.       Это единственная физическая боль, которую он испытывает.       И он не пытается противостоять Оверлорду. Не может, потому что на самом деле хочет увидеть Ревайнда снова.       Услышать его голос.       – С другой стороны, размер имеет значение, – рассуждает Оверлорд, вентилируя теплым воздухом на саднящий затылок. – Трепан был маленьким мехом. И твой conjunx endura тоже, – его голос оскверняет сам термин. Хромдом молча смотрит мимо игл. Вокруг больше нет комнаты «Арка». Рядом нет призрака Ревайнда, скопированного из его воспоминаний. Он толком не знает, где Оверлорд его заточил, но это и не важно. Боль нарастает в искре. Слушать – невыносимо, особенно когда он обсуждает Ревайнда: – Смелый, но слишком маленький. Как видишь, даже твой опыт в итоге тебя подвел… так что в конце концов решает сила, Хромдом. Мы оба мнемохирурги, но я сильнее. Поэтому ты попался.       Он говорит – и подбородком давит Хромдому на плечо, то самое, которое обнимал Ревайнд в смоделированных Оверлордом видениях. Тыльной стороной руки гладит по маске там, где Ревайнд ее касался.       – И чтобы ты не думал, что я слишком жесток к пленникам, я позволю тебе побыть с ним еще немного.       Нет, пожалуйста.       – Ты ведь хочешь повидать своего маленького друга…       Да, пожалуйста.       Он хочет, чтобы Ревайнд был жив! Хочет, чтобы Оверлорд оказался кошмаром, сложившимся из его подспудных страхов во время затянувшейся дефрагментации. Хочет исправить все, вернуться в прошлое, сказать Праулу «нет» и выложить Ревайнду то, что он старательно скрывал, опасаясь оказаться в его чистой оптике слишком порочным, слабым и беспринципным. Ревайнд бы его простил… правда?       Он не узнает.       А вот Оверлорд знает все. В тот миг, когда иглы входят в мозговой модуль, он знает абсолютно все.       Так больно смиряться с тем, что Ревайнд мертв! Он не должен был умирать! И в его смерти – вина Хромдома, и ему так жаль, что Оверлорд оказался изворотливей. Он умело скрыл, что многому научился у Трепана, и застал Хромдома врасплох. Он победил не потому, что сильнее, а потому что Хромдом совершил страшную ошибку: потерял контроль и впустил врага слишком глубоко в свою память.       А сейчас – бессилен не впускать.       Иглы царапают шею. Оверлорд преувеличенно нежен. И смеется так, что искра сжимается от ужаса, стремясь к маленькому, но невыносимо тяжелому подобию черной дыры.              – Полегче, – просит Ревайнд, усмехаясь.       Хромдом стоит на коленях, обнимая его. Он так невероятно скучал!       Он тычется маской в шею Ревайнда и шепчет:       – Прости! Я боялся, что потерял тебя…       – С чего бы? – Ревайнд похлопывает его по плечу. – Во-первых, со мной был Тейлгейт, он же спец по взрывчатке! Во-вторых, ты же сам меня спас…       Не спас. Циклонус спас его, загородил от взрыва.       – Принес к Амбулону. Помнишь?       – Я не знаю… – теряется Хромдом. – Я чувствую себя странно… как будто кто-то пошутил надо мной, и я был почти уверен, что ты…       Не получается даже договорить фразу до конца. Страшно от одной мысли. От того, что слух мог оказаться правдой.       – Да это поди Сверв! Нашел, кого слушать… он сам чуть не остался без головы на Темптории, вот и драматизирует.       Но Хромдом не говорил со Свервом.       После Темптории Хромдом сутками дежурил у койки Ревайнда в медбэе «Лост Лайта». Видел, как Ревайнд приходит в сознание, обнял его, едва тот смог сесть.       Разве нет?       – Я здесь.       Ревайнд отстраняется, но – чтобы взять маску Хромдома обеими ладонями. Ласково сужает визор – это его эквивалент улыбки. Простой жест пробуждает в Хромдоме столько отчаянной любви, что он жалобно стонет в ответ.       Наверное, он что-то путает.       – Никуда я не денусь, ты же знаешь. Я люблю тебя, Доми.              Ревайнд сереет и рассыпается пикселями снова и снова.       Иглы блестят красным.       Я люблю тебя.       Я никуда не денусь.       Издевательский смех морозит контуры. Кончики игл звенят по резьбе на шлеме Хромдома, когда Оверлорд гладит его опущенную голову.              Возможно, было бы чуть проще – в перерывах между погружениями в ложные воспоминания, – если бы Оверлорд ломал его. Так, как ломал Фортресс Максимуса и других автоботов на Гаррусе-9. Если бы он выцарапывал мольбы вместе со шлангами. Однако корпус Хромдома до сих пор цел, руки – скованы, чтобы он не навредил себе, и даже иглы не вырваны. Оверлорд не насиловал его, не принуждал ни к чему, почти не касался.       Он пытал Хромдома любовью.       И все, на что ему, заложнику теплых воспоминаний о возлюбленном, оставалось надеяться, – что однажды Оверлорд наиграется.