Тир-фрадийская антология

Резкий порыв ветра отчаянно ударился о тусклые окна, раненым зверем завыл в узких проулках каменных арок. Ему в такт задребезжали толстые похолодевшие стекла. Это был не прибрежный бриз, обласканный теплыми течениями Тир-Фради, а промозглая весть с континента, что наполняет паруса и гонит корабли навтов. С пристани долетел отзвук портового колокола – на ночном сине-черном горизонте виднелось прибывающее судно. Может быть, утром во дворец доставят письма из Серены, но пока глубокая ночь скрывала подпольные делишки прикормленных таможенников. Еще совсем молодая Новая Серена уступала по красоте своим помпезным соседям, больше походив на большую стройку с редкими, как зубы бедняка, рядами отделанных домов. Однако здесь посреди продавленных мостовых и строительных лесов, в резиденции под боком дворца, Де Сарде чувствовал себя спокойно. Царившую безмятежность не омрачала даже бумажная волокита, щедро припасенная для него министрами и архивариусами. После скитаний от края до края острова и бесчисленных ночевок под звездным небом - сидеть днями, запершись, и вычитывать очередной договор Содружества с местными казалось по-домашнему знакомым. Огонек на подоконнике дрогнул, снаружи он виделся маленьким еле пробивающимся пятнышком. Горящая свеча в комнате – приглашающий знак. Перебирая пляшущие буквы на пергаменте, Де Сарде на миг отвлекается мыслью… Кто же придет к нему сегодня? *** Курт подолгу стоит перед дверью, не решаясь зайти. Каждый раз мужчина переступает порог со смятением в сердце и тяжелой ношей на широких плечах. От капитана стражи пахнет промасленным железом и чем-то по-мужски терпким. Во мраке не разобрать, как сурового смуглого лица касается полуулыбка, скупая, но полная благодарности. Будто сторожевой пес жестоких хозяев, наемник ютится в углу, смиренно наблюдая за своим повзрослевшим учеником. А ведь только вчера его, безродного наемника, против воли сделали нянькой двух дворянских мальчишек. Тогда, в их первую встречу, Курт матерым прищуром окинул неразлучную парочку и, едко хмыкнув, посоветовал найти для Де Сарде не учителя меча, а именитого телемского мага. Потенциал, плескавшийся в племяннике Князя, увидел бы даже слепой. Правда, ребенку с диковинной отметиной на пухлой щеке хотелось играть в рыцарей с юным кронпринцем, нежели слушать воцерквленных учителей. С тех пор и по сей день он остается рядом с ними, как защитник и наставник. Именно поэтому Курт не позволит себе большего, чем просто смотреть на Де Сарде со стороны, пускай, и находясь по правое плечо эмиссара. Повязанный и раздираемый на куски королевским контрактом и собственной гильдией, Курт попросту не имеет права претендовать на что-то. Как инквизиторского огня и черного малихора, капитан Монетной Стражи боится дня, в который их вероломный генерал отдаст приказ, поставив перед страшным выбором. В вечер, когда он приходит, он не требует ничего, лишь усталыми глазами, реже - сдержанным прикосновением, безмолвно просит разрешения остаться до утра. Всю ночь напролет страж, запутавшийся в своих обязанностях и чувствах, сидит на краю кровати, приминая мягкий балдахин. Под надежной охраной юноша спит и видит беззаботные сны о детстве. В глубокой дреме Де Сарде не почувствует, как мозолистая ладонь ляжет поверх его собственной. С первыми лучами солнца наемник исчезнет в рассветном мареве. На любимом воспитаннике останется, обычно небрежно распахнутая, ночная рубаха, застегнутая под самое горло. *** Васко приходит вместе с восходящей луной подобно приливу. Его капитанская поступь, плавная и одновременно твердая, глухо выстукивает за спиной каблуками сапог. Васко пахнет солью и морем, словно оно намертво въелось в его кожу. И мысли. Ни дня не проходит, чтобы списанный навт не взгрустнул по водной глади и бескрайним просторам. Только чем дольше он ходит по суше, не чувствуя родной качки волн, тем безнадежнее сбивается с курса. На корабле у каждого есть своя важная роль, а здесь все кажется бессмысленным. Доки и таверны уже не прельщают. Дарованный Морю видит дворцы и поместья знати ближе, чем когда-либо. По словам Де Сарде, это лишь скромные копии роскошных дворянских особняков континента, но своим богатством и красотой они ослепляют и селят в душе молодого капитана сомнения. Когда Васко видит высший свет, он не уверен, что при иной судьбе променял бы лазурный шелк и атлас на синеву морей и океанов. Навязчивые думы оставляют пресный вкус обиды. Отлученный Васко находил утешение в добрых словах бывшей команды. Среди других моряков навт забывал собственное смятение. Но стоило береговой линии и портовым каналам скрыться из виду, как все возвращалось, утаскивая на дно. И тогда он находил спасение в том, кого лично перевез через бушующие воды на верном «Морском коньке». Спокойный, как полуденный штиль, хитрый, как острые рифы на мелководье, сильный, как самый яростный шторм, и незабываемый, как первый рейд юнги, посланник Содружества с жалостливыми глазами нерпы, пронзенной гарпуном, из далеких снежных земель, Де Сарде, каждой чертой напоминал море. Только он мог утихомирить бурю внутри Васко. Ради этого навт дерзит приходить в покои эмиссара и смеет красть его поцелуи с жаркими объятьями ночь напролет. Покорять воды, что для других могут обернуться верной гибелью, было его жизнью. *** Раздавшийся стук не становится сюрпризом. Юный эмиссар приглашающе раскрывает дверь спальни перед полуночным гостем. Мужской силуэт сокрыт во тьме, слабый свет пробивается сквозь мрак и падает у ног, едва облизнув ботинки. Но Де Сарде не нужно видеть, чтобы уловить аромат серенского парфюма. - Константин…- тихо и радушно выдыхает он. Услышав свое имя, д'Орсей, наконец, отмирает. Их мучительное расставание всегда казалось настоящей вечностью, и Константин почти винит себя за то, что так мало был с дорогим кузеном в прошлом. Но он не мог иначе: не мог находится во дворце, опутанном паутиной их семьи. Напиваясь вусмерть и устраивая драки в грязных кабаках, наследник прослыл дебоширом и пьяницей, однако плевал на скабрезные шутки, продолжая играть роль избалованного ребенка. Сейчас в его распоряжении целый погреб лучшего вина со всего мира. Только Константину больше не нужны эти бочки, переполненные кислой брагой. На Тир-Фради, за сотни лиг от отца и матери, ему не от кого бежать и забываться на дне бутылки, зато есть с кем оставаться. Юный наместник нетерпеливо скрещивает кисти за плечами своего эмиссара, увлекая в поцелуй. Губы Константина сладки, но будто не от вина. В них едва угадывается приторный вкус тлена и гнили. Чего-то неизбежно печального. Де Сарде лишь сильнее приникает к любимому кузену. И пока бледные руки д'Орсея расстегивают ему пуговицы на рубашке, обнажая ключицы, юноша развязно задувает горящую на окне свечу. Когда огонек гаснет, уже никто не смеет тревожить его покой. Таково правило. Сегодня Курт и Васко скрепя потяжелевшее сердце уйдут прочь. - Я так по тебе скучаю, дорогой кузен. Ты мне очень нужен. – От подобных слов душа заходится теплотой, и болезненно сжимается сердце. Под глазами Константина залегли глубокие тени, в ночи они чернеют под веками угольными штрихами. Сам д'Орсей белее мела. Тот снова отговорится, что просто не привык к местному климату и еде, а Де Сарде поверит, потому что хочет поверить. Он обещал Князю присматривать за сыном, и теперь разрывается между кузеном и благополучием Содружества. Каждое касание точно просьба: Константин сиротливо и жадно вбирает крохи нежности и любви, которыми был обделен с рождения. Так нелюбимый ребенок отца продержится еще чуть-чуть в их очередную разлуку. Они томно и тягуче льнут друг к другу, невольно вспоминая годы отрочества, когда могли проводить сутки, не покидая покоев переплетшись в постели, как змеи. В ленивой неге тревоги устремляются куда-то далеко. «Все хорошо» своей легкостью на душе пьянит и повергает в липкую дрему. *** Де Сарде просыпается, словно утопленник, вытащенный из воды. Он видит чью-то мерно вздымающуюся спину на противоположной стороне кровати. Константина нет.