beep-beep

Затхлый, душный воздух пещеры давил. На лёгкие, и без того многострадальные (Эдди отлично помнил, какой ценой ему пришлось заплатить за знание того, что он здоров), на мысли, которые метались в голове, как испуганные птицы Стэна, и на сердце. На сердце особенно. Оно отчего-то звучало так гулко, так быстро и сильно, что Эдди не на шутку перепугался — а вдруг его сердце тоже здорово больно? Что какая-нибудь из сотен мерзких болезней уже атаковала сосуды и ткани, заставляя их чернеть и мертветь. Или опухоль, белая и склизкая, уже сожрала четверть от органа, на который, насколько Каспбрак мог судить, эта самая опухоль не имела никаких прав. Шершавая стена тоннеля холодила спину, под гипсом, как-будто отсыревшим по краям, начало зудеть и чесаться, словно какой-нибудь Генри мог засыпать туда сотню муравьев. И вот они уже начали расползаться, пытаться вылезть наружу и кусаться, отщипывая малюсенькие кусочки кожи, но, заползая дальше, места им становилось меньше и меньше, а они жрали Эдди все больше и больше. А потому мальчик начал неистово дергать рукой, пытаясь вытряхнуть несуществующих насекомых. И пусть кости под гипсом будто звенели и гудели, и место перелома ужасно ныло от каждого движения, сила, с которой он тряс рукой, только возрастала. Когда его гипс задел кого-то, и этот кто-то недовольно вскрикнул, за возгласом последовал недовольный голос ирландского копа: — Господи Йисусе, этот проклятый мальчишка хочет моей смерти! Эдди почувствовал, как Ричи шмякнулся рядом с ним, настолько близко, что Каспбрак мог уловить сладкий аромат Тозиера за запахом человеческого дерьма и гнили. Этого никто бы не заметил ни за чернильной темнотой, ни за слоем грязи и пыли, но уши Эдди покраснели. — Бип-Бип, Ричи, — где-то далеко произнёс Стэн, и Эдди мог только беззвучно согласиться с ним. На него вдруг накатило осознание того, что они вряд ли выберутся отсюда — то, что затеяла Беверли, безусловно сблизило всех ребят ещё сильнее (хотя Эдди уже сомневался, что так может быть), но это вряд ли как-то могло помочь им вновь увидеть солнце и Пустошь. Встроенный компас Каспбрака, казалось, дал сбой, и теперь никто из них никогда не сможет искупаться в реке, покидаться грязью (он очень сомневался, что это вообще придёт им в голову теперь) или обнять родителей. Из-за него. Из-за Эдди. Груз ответственности внезапно лёг на его хрупкие, болезненные плечи, и пусть никто не высказался вслух, он понимал — они ждали. Ждали, когда он вспомнит. Но он мог лишь чувствовать бедром тепло Ричи, а это только сильнее отвлекало от раздумий. Где-то в глубине пещеры запротестовал Бен — очередной в их негласном обряде посвящения во взрослую жизнь. Эдди чувствовал, как напрягся Ричи рядом с ним, когда они оба услышали вскрик Беверли. — Не хочу показаться невежливым, но это был не самый лучший опыт в моей жизни, — вдруг донеслось до ушей Эдди. Шёпот, почти неслышный, будто был адресован только ему. — Твоя мамаша бы убила тебя, если бы узнала, с кем ты общаешься, Эдс. Эдди раздраженно уставился в темноту, туда, где по его предположению находилась голова Тозиера. — Я бы сказал, что не люблю это прозвище, да только вот препираться с тобой вообще не хочется, Балабол. Ричи показалось, что в этих словах было больше нежности, чем он услышал за всю свою жизнь от собственной матери. Наверняка ему показалось, и так действовали на него его собственные мысли — незачем скрывать очевидное, если вы умрете через пару часов. — Эдс? Тозиер поерзал и, нащупав здоровую руку Каспбрака, схватил ее за тонкие пальцы. Быстрее, пока этот балбес не понял, что произошло. — Рич? На удивление обоих Эдди руку не вырвал, а лишь крепче сжал чужие пальцы в своём кулаке. Они были ледяными, но казались тёплыми по сравнении с его собственными. И он почувствовал такое же ледяное прикосновение вверх по руке, теперь ладошка касалась его плеча и сжимала его. — Как думаешь, нам много осталось? Голос Ричи был чересчур серьёзным, Эдди он показался неуместным во рту Тозиера. Обычно веселый и дурацкий, с примесью каких-то акцентов и говоров, сейчас он казался чужеродным. — Может, день. Без еды мы протянем долго. Но без чистой воды… Эдди не хотелось думать об этом. Они, мать его, победили Оно, и теперь могли умереть в этих катакомбах из-за какого-то говеного истощения! — Эдс, пожалуйста, потерпи немного. Неожиданно голос Ричи раздался над самым ухом, и Эдди бессознательно отпрянул от него, но у него это не получилось — пока он раздумывал над возможной скорой смертью, Тозиер придвинулся совсем близко. Его волосы щекотали щеку Каспбрака, его аромат, тонкий и легкий, просочился в ноздри. И его длинные пальцы уже крепко прижали его, Эдди, к горячему телу Ричи. — П-потерпеть? — Я хочу кое-что сделать. Хочу и боюсь. Ты мой друг, Эдс, и я не хочу терять тебя. Но где вероятность, что мы останемся живы? Где вероятность, что у меня будет ещё один шанс? — Говори прямо, Балабол. Где-то в глубине тоннеля опять застонала Беверли, и от этого уши Эдди снова загорелись. Член опять напрягся в штанах, упираясь в хлопок трусов, и Каспбрак поерзал, пытаясь принять более удобное положение. Сидеть в объятиях Ричи было приятнее, чем лежать на Беверли, его тепло баюкало и успокаивало. И давало ясно понять, что впредь Эдди хотел бы слышать стоны не Беверли. — Повернись ко мне, Эдс. По нежной щеке пробежался холодок слишком интимной фразы, и Каспбрак повернул голову, буквально сталкиваясь с носом Тозиера. Его не было видно, только слышно — струи воздуха гонялись туда-сюда по лёгким и гортани, на каждом выдохе Эдди ощущал прохладу на своём лице. Запах, теперь усилившийся, напоминал о доме Ричи, о печенье в его комнате, выкуренной ещё на поверхности сигарете и пачке пыльных комиксов. Сухих губ Эдди коснулось что-то тёплое и шершавое, очевидно, губы Ричи. И Каспбрак настолько опешил, что приоткрыл рот от удивления, но не мог подумать, что этим только усугубит своё положение — Тозиер, приняв это за зелёный свет, разомкнул свои губы и вновь прижался ими теснее. — Рич… Эдди отстранился, шумно выдыхая, и ощутил, как сильно колотится его сердце. Ещё сильнее, чем несколько минут назад. На губах осталось тепло поцелуя, и Каспбрак, не разнимая сцепленную с пальцами Ричи ладонь, потёр ею своё лицо. — Прости, Эдс. В интонации Тозиера Эдди уловил грусть и сожаление, а потому, подавшись вперёд, резко обнял друга больной рукой. Попытался обнять. — Это ничего, Рич. Ничего. Это… нормально, да? Хочу сказать, что я… Что мне тоже не понравилось. Ну, что было… десять минут назад. Повинуясь какому-то неизвестному порыву, Эдди мазнул губами по щеке (или чем это оказалось) Ричи, целуя его заново. Его щека (?) была мягкой, ещё мягче, чем у Беверли, прохладной, юной и совершенно особенной. Буквально через мгновение эта мягкость сменилась сухостью и теплом, и на этот раз Каспбрак не отстранился. Он не умел целоваться, никто из них не умел этого делать, но ему нравилось, как это ощущалось. В животе будто что-то скручивалось, а его член будто бы снова стал наливаться. — Спасибо, Эдс. Ты знаешь, вероятно, я просто влюбился в тебя, но я не уверен. Кто может быть уверен в своей любви в одиннадцать лет? Вероятно, только какая-нибудь старуха, которая… — Бип-бип, Ричи. Не порть момент. Эдди тихо рассмеялся и уткнулся в плечо Тозиера. Он не знал, что чувствует, но ему понравилось то, что сейчас произошло, и ему хотелось бы провести как можно больше времени с ребятами. И особенно, с Ричи. Ему хотелось видеть их сцепленные руки, хотелось лежать в высокой траве и смотреть на облака. Тозиер бы что-то видел в них — драконов и животных, а он, Эдди, сказал бы, что он просто идиот, раз увидел в грозовой туче какого-нибудь тигра. И Ричи ответил бы, что он ошибся, и эта огромная махина, похожая все-таки на слона, вылитая его, Эдди, мамаша. Он хотел вновь услышать голоса Ричи, слушать его глупые шутки и приколы, и уже было почти расплакался от безысходности, от того, что все это невозможно из-за него самого, ведь это он не помнил обратного пути, когда вдруг озарение свалилось на него. — Я вспомнил, куда идти. Ричи встрепенулся и вновь поцеловал его в щеку. — Я знал, что в глубине души ты тоже любишь меня и не дашь мне умереть в куче дерьма. — Бип-бип, Ричи.