Сделки не будет

Привычно пахло кровью. Непривычно — мокрыми перьями. Болела рука, которой не было. Болело всё, что было, как после хорошей и долгой схватки — впрочем, она и была таковой. Чёртов Мугивара... Ещё пахло дождём и мокрым песком — безмолвное и ясное указание на его поражение. Грудную клетку и живот давило тяжестью. Вдох, другой, третий. Крокодайл медленно выплывал из темноты. Свежий воздух — пусть влажный, пусть с запахом крови, перьев, песка — прокатился по горлу. Перед глазами было мутно. Кругом над ним стояли настороженные дозорные. Но у него на животе расселся какой-то огромный мудак в чёрной перьевой шубе. Крокодайл открыл пересохший рот, чтобы что-то сказать. Язык как наждачка. Крокодайл провёл языком по губам — собирая дождевые капли — и промолчал. Дозорные мудака не видели — во всяком случае, не замечали. Это было понятно по их взглядам, сосредоточенным исключительно на Крокодайле. Мудак растянул кроваво-красные губы в улыбке и сказал: — Заключим сделку? Ты избежишь тюрьмы. — Да пошёл... пошли вы все, — ответил Крокодайл, помня о дозорных, и уплыл обратно в темноту. В следующий раз очнулся он уже в тюрьме. Было холодно, царил сумрак, и Крокодайл был, чёрт побери, не один. В одиночной камере на нижних уровнях Импел Дауна его ждала та же самая плохая компания. Как и дозорные в Алабасте, заключённые на том же уровне мудака в шубе почему-то не замечали. А мудак этот был. Крокодайл хмурился, отсаживался от него, насколько позволяла камера, и молчал. С глюками, да ещё при свидетелях и под прицелом следящих ден-ден-муши, он разговаривать не собирался. Сам мудак один раз повторно задал ему короткий вопрос: «Сделка?» — и получил в ответ лишь одно раздражённое несогласное движение подбородка в сторону. Больше мудак к нему не приставал: не уговаривал и ничего не объяснял. Возможно, он чего-то выжидал. Мудак вроде был почти материальный, но странный не по-человечески: скорее походил на уплотнённый, упругий ветер. Он вздыхал, смотрел недовольно и цепко, кого-то неуловимо напоминал и подсаживался ближе так часто, как сам Крокодайл отсаживался от него. Хоть мудак не был привязан к Крокодайлу никакой верёвкой или цепью, впечатление складывалось скверное: что будто бы и был, только цепь невидимая. Иначе Крокодайл не понимал, зачем мудаку сидеть с ним в холодной тёмной камере. Когда Крокодайлу наконец принесли его нормальные сигары и прикурили одну, мудак оживился. Опять беспардонно подсел вплотную, но Крокодайлу было наплевать, потому что он наслаждался первой затяжкой. Мудак зашептал в ухо — ни тепла дыхания, ни колебаний воздуха, лишь напрягающее ощущение близости: — С тебя сигара, с меня шуба. Ты же мёрзнешь здесь, соглашайся. Крокодайл его проигнорировал. Разумеется, он ужасно мёрз. И, конечно, он выбирал жаркую и открытую песчаным бурям Алабасту не для того, чтобы теперь в одной тюремной робе, закованным в кайросеки, сидеть там, где от каменных стен сквозило холодом и безнадёжностью, и по одной из них текла тонкими ручьями лишь ледяная вода. — Никаких сделок, я помню, — шептал мудак, уговаривая, — это ничего не изменит. Ты согреешься, а я покурю впервые за дохрена лет. Ну жалко тебе, что ли? Крокодайл хотел было проигнорировать или сказать: «Отъебись», но вдруг понял: а ведь изменит. Если Крокодайл согласится, то поймёт: мудак — его глюк, спасибо Мугиваре, или что-то более реальное. Проклятие? Призрак? Чья-то сила неизвестного дьявольского плода или наоборот — жертва такой силы? Крокодайл медленно моргнул в знак согласия. Мудак поднялся во весь свой огромный рост, и человеческий его облик потёк, как краска, смываемая темнотой. Кроваво-красная нарисованная улыбка исчезала последней. Крокодайл наблюдал за представлением, ничего, в общем-то, не ожидая. Но вороновы перья, разлетающиеся от шубы, постепенно заполняли всё пространство камеры. Абсолютно всё пространство. Крокодайл закашлялся, начиная задыхаться. Глюки были слишком уж правдоподобными. Даже в горле стояли перья: поперёк, кисло, щекотно. Быть может, сигара, которую ему принесли, была отравлена? Людей перекупили и его внаглую попытались отравить?! И тут всё исчезло. Сырой тюремный воздух вернулся в лёгкие. Последние перья, что кружили по камере, тихо опустились на плечи. Обратились чёрной перьевой шубой, и Крокодайла накрыло тепло. — Так лучше? — поинтересовалось белое пятно перед глазами. Сигару забрала рука. Над ним с шумным довольным вздохом затянулись. Крокодайл поднял взгляд. Ладно, мудак курил, всё его сосредоточенное лицо выражало блаженство. Крокодайл опустил взгляд обратно, на белое. Точнее, на белую форму. Рубашка, китель. Грёбаный мудак был дозорным. — Какого хуя? И плевать теперь, что он заговорил вслух. Мудак не был его глюком. И куда важнее стало, кем тот на самом деле был. — На магию сделки я беру твои силы, поэтому ощущения вряд ли приятные. Уж не знаю, что именно ты видел и ощущал. Но ничего, восстановишься, ты крепкий. Зато шуба настоящая теперь, не призрачная, и должна тебя согреть. Похоже, довольного мудака с сигарой наконец прорвало на поболтать. Крокодайла интересовало другое: — Форма. — Ну, вороном я могу обра... Ох. — Мудак свободной рукой ощупал себя, не отрывая взгляда от Крокодайла. — Твою мать. На сущие секунды форму сменила окровавленная рубашка в сердечко. — Так не лучше, — тихо усмехнулся Крокодайл в ворот шубы. Перья щекотали шею и подбородок. — Вот же блядь, — белая гора — теперь снова в форме мудака-дозорного — рухнула, садясь перед ним на пол камеры. — Так ты согрелся? — Да. Видели другие заключённые изменения — роскошную тёплую шубу, обратили внимание или нет — Крокодайл так и не понял, но ему было всё равно. А вот что перед ним немного мёртвый дозорный или немного мёртвый бывший дозорный — что же, у каждого свои недостатки... Куда хуже, если это план Морского Дозора — подослать к нему мудака что-то выведать. Но в одном из обличий на груди мудака расплывалось слишком однозначное кровавое пятно, так что Крокодайл ставил на смерть, а мёртвый дозорный был всяко предпочтительнее живого. Теперь они с мудаком иногда стали разговаривать. Правда, снова о сделке тот пока не спрашивал. И правильно. Из эпизода с шубой и сигарой Крокодайл сделал простые выводы, и жить ему хотелось гораздо больше, чем умереть, когда его жизненных сил не хватит на исполнение желания. А сделку вряд ли можно прервать до завершения. Шуба — и та не мелочь, но побег из Импел Дауна — куда серьёзнее. И всё же однажды Крокодайл спросил сам, из чистого любопытства: — Так как бы ты устроил мой побег? Мудак оживился, взмахнул руками и уселся напротив. — Как? Это было бы нелепо. Давай познакомимся поближе: моя суперспособность — невезение. Крокодайл поверил ему сразу. Мудак — с расплывающимся красным пятном на рубашке, не определившийся, живой он или мертвец, — не выглядел особенно удачливым. И тем временем продолжал: — Может быть, разрушить Импел Даун изнутри не так-то трудно. Не настолько, как кажется тебе или даже мне. Всё начнётся с мелочи. С упавшего ведра или разлитого яда, разъевшего цепь или замок, с чьей-то случайной смерти, с вырвавшихся на свободу монстров. Можно предусмотреть почти всё, здесь и предусмотрено почти всё, но, послушай, если всё случится сразу, если потонет в хаосе, как фруктовик в морской воде? Череда случайностей, переросших в катастрофы, и вот побег куда ближе к реальности. Однако... — Однако? — Крокодайл прищурился. — Подвох есть всегда. — Я надеюсь, что тебе ещё не настолько скучно здесь, чтобы проверять собственную удачу. Всё-таки ты мне немного нравишься. Если что-то пойдёт не так, когда всё пойдёт не так... Знаешь, нелепо погибнуть можно и позже. Через пару десятков лет? Наверное, это не было смешно, но Крокодайл хохотал до того, что чуть с непривычки не сорвал горло. Некоторые особо наглые заключённые, заслышав его, решили, что он сошёл с ума. А Крокодайл, отсмеявшись, почему-то вспомнил Мугивару Луффи. Вот уж кто мог устроить хаос и создать шансы на пустом месте. Его удачи хватило бы на что угодно. Правда, в Алабасте это сыграло против Крокодайла. Шуба мудака так и не исчезла. Грела. Спать на ней было мягче. Когда Крокодайл укладывался, кутаясь в неё, мудак только фыркал и вздыхал. Впрочем, и сигара у него не сгорала, он продолжал курить ту, первую — табачного запаха от неё, разумеется, не было, она стала такой же призрачной, как сам мудак, но Крокодайл не обращал внимания на такие мелочи и курил свои новые нормальные сигары. Как это ни странно, он был благодарен Нико Робин. Волей случая она, предательница, осталась тем редким человеком на свободе, который имел доступ не только к части его счетов, но и, главное, к управлению легальной частью бизнеса: его табачными плантациями и заводами — лучшими на свете. Производство не было заморожено или перехвачено кем-нибудь ушлым. Табачные заводы по-прежнему продолжили работу, когда он сел в тюрьму. Крокодайл не сомневался, что это благодаря Нико Робин и всё происходит под её пристальным вниманием. Как и он, она умела быть цепкой, и он любил её деловую хватку. У него не было монополии, конечно, но что пираты, что дозорные, что короли знали, чьи сигары лучшие по ту и эту сторону Гранд Лайн. Знали и ценили. В общем-то, Крокодайл не знал, о чём именно и кому намекнула Нико Робин — и она ли точно это была — однако его условия существования в Импел Даун довольно скоро стали сносными. Сначала сигары, потом — газеты. По этой последовательности Крокодайл и ставил на Робин. Её чувство юмора тоже было бесценным, хоть и редко кто понимал её шутки, кроме него. Газета раз в две недели, иногда — раз в месяц, внесла приятное оживление в его тюремные будни. Крокодайл нередко читал вслух. Пусть не всем на этаже было дело до внешнего мира, многие жаждали знать, что происходит. Одни не отчаялись когда-нибудь выбраться, другие просто хотели развлечься. Читать вслух — выгодно: в ответ с ним делились теми сведениями, что не устаревали и за десяток лет, а сам он не собирался сидеть здесь вечно, мог потом распорядиться знаниями с умом. Более того, Крокодайл тоже кое-чего отчаянно жаждал: тишины. Грёбаный мудак не затыкался, вздыхая и сетуя на то, что не может читать сам: видит газету, надписи, но не способен различить отдельные слова и их смысл. Видимо, призракам, или кто он там, это было недоступно. — Так кто ты? — однажды спросил Крокодайл. Он говорил почти беззвучно, но мудак почему-то его понимал. Всегда, когда не делал вид, что игнорирует. Его нахождение рядом тоже походило на заключение, только Крокодайлу было непонятно, кто из них двоих и почему привязан к другому. — Не могу сказать, кто, — печально улыбнулся мудак. — Я тот, кто погиб, но, как сам видишь, не совсем. — Что-то ещё? — А что мне за это будет? — Ничего. Мудак смешно надул щёки. — Ну и ладно. Меня несложно узнать. Казалось бы, загадка для идиотов, ведь у меня есть живой и очень популярный, — он тяжело вздохнул, — родственник. Похожий. Но догадаться ни у кого не получилось — ровно как и мне за столько лет ни разу не удалось назвать имени. Или прозвища, или личного номера дозорного. — Мудак вновь погрустнел. Крокодайл насторожился. — Я тебя знал и забыл? — Нет. Разве только слышал, и то вряд ли. Крокодайл расслабился и закурил. Огонёк ему поднёс мудак — по щелчку пламя свечи разгорелось на среднем пальце; по щелчку пальцев Крокодайл на долю секунду ощутил, как заживо сгорает. — Встречаться с теми, кто тебя не знает, не так больно? Мудак погасил огонь с пальца, засунув его в рот, и затем уже показал фак. — Наверняка я не единственный, к кому ты мог бы прийти, так что же забыл здесь? Неужели экскурсия в Импел Даун так познавательна? Не затянулась ли? — Ты подходишь, и у тебя достаточно сил, чтобы видеть меня. И самое важное, — мудак склонил голову чуть набок, рассматривая его пристально, — ты не такой скучный, каким хочешь казаться. — Значит, я попросту подходящая еда, которая не сдохнет после первого загаданного желания, — Крокодайл ухмыльнулся и придвинулся к мудаку ближе, почти нос к носу. Он уже не раз думал об этом: — Не все переживают магию сделки, ведь так? — Не все, — признал мудак. Похоже, говорил честно, и улыбка его была странной, зловещей. — Пираты жадные, они просто не умеют останавливаться. Крокодайл перевёл для себя этот ответ как: «В конечном счёте, никто не переживает». Ничего удивительного. Но хотелось поставить точку в этом разговоре и больше к нему не возвращаться. — И чем сильнее желание, чем сложнее его выполнить — тем мощнее отдача для пожелавшего? Мудак отвёл глаза и промолчал. Другого ответа и не требовалось. А мудак, похоже, не зря когда-то носил форму дозорного, если в посмертии продолжал уничтожать пиратов. Хорошо, что Крокодайл умел отличить удобство не-сделок и практичность от глупости и самоубийства. Мелкие траты жизненной энергии восполнялись быстро и обеспечивали самую малость комфорта. Но больше?.. Крокодайл хотел жить и выйти на свободу. Хотя пока он сидел в тюрьме, мудак, похоже, сидел с ним в отпуске: вроде и с пиратом, а вроде пират в Импел Дауне никому ничего плохого сделать не может — и жрать необязательно? Ничем больше Крокодайл присутствие мудака объяснить не мог. Ну не своей же неповторимой харизмой объяснять, в самом деле. Когда в газетах появилось про схваченную Нико Робин, Вызов Пяти и команду Мугивар, успешно скрывшуюся от Дозора и СP-9, Крокодайл чуть не схватился за сердце, а потом полдня размышлял, почему это вообще его трогало. Слишком мало деталей, но всё же слишком много информации для одной короткой новости в газете и одного отдельно взятого Крокодайла. Нико Робин теперь с Луффи и его безумцами. Как они вообще её приняли, после всего, что было? Спустя столько лет, в течение которых она была в безопасности в Барок Воркс, Мировое Правительство её достало. Как это случилось? Ведь Нико Робин слишком осторожна и убийственно опасна даже без его покровительства. Или вот: Мугивары чудом смогли её вытащить. Как, чёрт побери?! А вот вопросом, почему они вообще на такое решились, Крокодайл не задавался. Нико Робин приняли как накаму, по-настоящему. Это серьёзно. Когда последний раз за ней спускались в ад, а не предавали? Она же теперь не уйдёт от этих безумных идиотов. Вляпается во что-то ещё. Найдёт понеглифы свои, наверное. В везении Луффи Крокодайл не сомневался, но ведь ставки будут повышаться с каждым разом. С другой стороны, её жажда знать всегда шла вровень со смертельной опасностью, с желанием людей убить её. Так много ли изменилось? И всё-таки изменилось: Робин теперь с Мугиварами, не с Крокодайлом. Не встанут ли его табачные заводы? Не устроят ли бунт на плантациях? Но пока ему исправно приносили сигары и газеты... Пару недель после новости Крокодайл лениво предавался воспоминаниям. Не то чтобы у него был здесь разнообразный досуг и много других дел. Вспоминал, что знал о Нико Робин и чему был свидетелем, работая с ней. Вспоминал способности её фрукта, а иногда мысль соскальзывала — на грудь, затянутую в корсет, на длинные ноги, неплохую задницу и на сухие улыбки, которыми она отвечала на его приказы. И всё-таки хорошо, что он работал с ней, а не спал. Крокодайл предпочитал не смешивать расчёты с удовольствием, она — тоже. Заново он оценивал Мугивар, отматывая события до той поры, когда трубку ден-ден-муши на Литл Гарден поднял не Бон Клей. Он ушёл в себя и, видно, настолько, что даже его мудак заволновался. Всё мельтешил перед ним, раздражал расплывающимся красным пятном на рубашке. Ходил туда-сюда, курил и не спотыкался о ноги — а проходил сквозь них, наверняка специально, создавая призрачный сквозняк, только вот холод от него был реальным. — Ну что ещё? — Крокодайл поднял голову, посмотрев мудаку в лицо. — Я, конечно, знал, что мастерски свожу с ума... — Мудак зло посмотрел на него в ответ. — Ты что же, флиртуешь со мной? — Крокодайл смутно припоминал свидания, которые начинались похоже и заканчивались головокружительным сексом. Но в Импел Даун это казалось чем-то из другой жизни, а у мудака всё равно не было нормального материального тела, чтобы трахаться. Да и настроение его скакало странно: только что злой, он теперь удивлённо вытаращился на Крокодайла, а призрачная сигара выпала из открытого рта. — Нет! С чего ты взял?! Крокодайл промолчал. Кажется, воздержание всё-таки сказывалось на нём. Мудак продолжил: — Люди просто сходят с ума, и никаких метафор, хотя было бы соблазнительно. Кажется, насовсем головой едут — я старался не проверять. Иногда мудак неуловимо напоминал ему Бон Клея, который содержался парой уровней выше — его бывшего мистера Два. До Крокодайла доходили слухи, что балет тот не забросил даже здесь. — Как познавательно. Опасный ты тип. — Который хорошо сохранился? — мудак радостно заржал, явно думая о том, что он ещё пригоден как минимум для флирта. Жаль, что не для секса. Или это только добавило бы проблем? Крокодайл поморщился, но потом всё равно невольно улыбнулся. — Так, подожди, — мудак оживился, у него теперь явно было хорошее настроение и желание поболтать. Крокодайл закинул руки в кандалах за голову, устроился поудобнее и приготовился слушать что-нибудь странное. Мудак не разочаровал. — Так почему же ты не сходишь от меня с ума, а? — А должен? — хмыкнул Крокодайл. — Знаешь, мне почти обидно, — мудак рассеянно улыбался. — Кто тебя окружал, что ты так спокойно реагируешь? — Не планирую сходить с ума. Минуты безумия дорого обходятся. — Расскажи мне? Крокодайл покачал головой и на пару вдохов и выдохов сосредоточился на курении. В безвременьи Импел Дауна так легко было нечаянно скатиться в воспоминания. Прошлое определяло многое — но оставалось прошлым. — Я бы тоже не рассказал, — заметил мудак, но Крокодайл почти не слушал его. Только дыхание, табачный дым и сама сигара на губах, во рту. Не успокаивало, но всё же давнюю боль и глупости так принять было легче. — Ни слова о моей команде. — Крокодайл задумчиво пытался отыскать какой-нибудь плавный уход с темы. — Или вот об Эмпорио Иванкове. У него, кстати, исключительные способности выводить из себя. Обратись как-нибудь за консультацией по сведению с ума, когда будешь при параде. Макияж, шуба, он оценит. — Хорошо. Но всё же? — К разговору о внешности они не вернулись, мудак, к сожалению, не захотел говорить о помадах и шубах, а покладисто ждал продолжения. Игнорировать неудобные или тяжёлые темы прошлого они оба научились быстро. Иначе бы их соседство не было столь... приемлемым. — Но я могу тебе немного рассказать о Барок Воркс, — вздохнул Крокодайл. Кажется, и впрямь была его очередь развлекать сокамерника. Что бы там ни думали соседи по этажу о разговорах с пустотой или ругательствах и смехе без повода. — Неужели о Нико Робин? — Удивление мудака было вполне разумным. — Нет, конечно. О мистерах и мисс анонимных. Отличных профессионалах и, за редким исключением, совершенных идиотов в остальном. За Бон Клея Крокодайлу до сих пор было немного обидно. Из всех его мисс и мистеров этот точно был бывшим — почти как Робин. Бон Клей — умный, но подвержен эмоциям, мог ведь скрыться, успеть сбежать от дозорных, и что же? Разменял свой шанс на свободу для Мугивар. Чёртов везунчик Луффи всё-таки. Сам того не заметив, забрал его лучшего шпиона и лицедея — и что с того, что окама, что эмоции через край, что сплошной балет, лебеди и беспокойство? — что это по сравнению с тем, что Бон Клей мастерски обманывал, хладнокровно убивал и был его двойкой? По иронии, единственным надёжным человеком остался его единица, мистер Один. Сила, невозмутимость, исполнительность. Ума не больше и не меньше, чтобы следовать за Крокодайлом и не предать. Если бы Крокодайл вышел теперь в море, он бы взял его первым помощником. Но что он, что мистер Один — сидели в Импел Дауне, и выхода пока не предвиделось. О молчаливой художнице-подростке — мисс Голденвик — не стоило говорить даже мудаку. Пока она успешно скрывалась ото всех. О ней не знали, пусть так останется и дальше. Но ничто не помешает Крокодайлу рассказать о грёбаной мисс Венсдэй, принцессе Алабасты, дурившей его столь же хорошо, насколько хороша та была на миссиях. Конечно, он не видел её в деле лично — до известных событий, но в Барок Воркс он получал регулярные отчёты о каждом из номерных и именных агентов. И если бы Виви не была столь предана своей стране, из неё вышла бы отличная пиратка. Впрочем, Мугивары и её к рукам прибрали?.. А ведь Крокодайл планировал говорить о Барок Воркс, не о Луффи и его людях. Казалось бы, сколько анекдотов в своё время собрала Робин о его агентах? Развлекала Крокодайла в те дни, когда ни хороших, ни плохих новостей в отчётах не предвиделось. О пожилой парочке с собакой, о парне, бросающим козявки-бомбы, о дамочке, меняющей свой вес — порой в неудачный момент, о мистере Три, который опять что-то учудил... В Барок Воркс место находили многие: безумные старики и подростки в пубертате, пугливые фантазёры с огромным запасом подлостей, высокоморальные убийцы с трагичным прошлым и амбициозный молодняк, уверенно двигающийся к трагическому будущему. Крокодайла не интересовало, насколько впечатляющий цирк они все могли устроить вместе или по отдельности — пока они стабильно справлялись с заданиями и не нарушали анонимность его преступной организации. Пока они не столкнулись с Мугиварами — и всё пошло наперекосяк: они не справились, этот цирк обернулся против него. — Что они все забыли у тебя? — Забывали прошлое, искали будущее. Ты должен знать, как это бывает. Мудак передёрнул плечами. — Ужасно бывает. И заканчивается всегда знаешь когда? — В настоящем, — Крокодайл ухмылялся: — Жизнь и смерть — всегда в настоящем. Ему самому не помешало бы это запомнить, но он сидел в Импел Дауне, и, как он считал, у него было время на что угодно: запоминать, забывать, переосмыслять, придумывать новый план, и не один. Даже мысль о чёртовых Мугиварах теперь не так раздражала. Проигрыш Крокодайла ведь тоже остался в прошлом. Иногда в рулетке судьбы везёт идиотам. Как владелец казино, Крокодайл смирился: иногда незапланированные выигрыши случаются вопреки всем расчётам хозяев положения; бывший владелец — за это тоже спасибо Луффи. Тем временем в мире вне тюрьмы настоящее стремилось в будущее, юность — в смерть, и вот однажды наступил черёд мудака сходить с ума из-за газет. «Сверхновые» — так газеты обозвали многообещающих новичков, готовых покорить Новый мир. Сверхновые — свежее, новое мясо, которое только ожидала прожарка с кровью — вот как это будет. Не бывает иначе, считал Крокодайл. А если бывает, то появляется новый Король Пиратов. Старые поколения не справились, они не смогли захватить мир или изменить, в лучшем случае лишь оторвали себе кусок власти, побольше или поменьше. Поколение же до них — не защитило прежнего Короля, Гол Ди Роджера — единственного добравшегося до Рафтеля в их столетии. Из всех Сверхновых Крокодайла интересовал один. Конечно, тот самый, который и так лез в голову без спросу. Пусть ещё далеко не Рафтель, конец всех островов и начало истин, но Мугивары добрались до Сабаоди, границы Рая и Нового мира. Крокодайл был крайне доволен. Молодец, Луффи: мальчишка «Я стану Королём пиратов, а тебе надеру задницу!» и его команда идиотов на шаг ближе к безумной мечте. Дойдут Мугивары или познают сокрушительное поражение — Крокодайла устроит любой вариант, но зрелище того будет стоить, он уверен. Но это в будущем, а пока, в настоящем, его ждало иное зрелище и, к сожалению, Крокодайл сидел в первом ряду. Потому что мудак переживал. Точнее не так — он Очень Переживал, с заглавных букв, и сходил с ума. Заставил перечитать газету раз двадцать, а чтобы Крокодайл это сделал, он до печёнок его достал. Сильнее, чем вечно бегущая по каменной стене вода — а это надо было постараться. Мудака интересовал не Луффи, а другой Сверхновый. Крокодайл вспомнил, что раньше, когда этот другой попадался в газетах — не часто, но случалось — мудак тоже реагировал ярко, остро. Но Крокодайл не придавал его реакции значения: по меркам Импел Дауна настроение мудака и так менялось чересчур стремительно, от меланхолии к возбуждению, от уныния к радости, от мрачного недовольства к флирту — и обратно. Теперь же ошибиться и не придать значения не получилось бы при всём желании. На заветном имени мудак то замирал — если до того взволнованно мерял камеру огромными шагами, — то, сидевший неподвижно и ждавший описания в газете, вскакивал и взмахивал руками. Крокодайл сдался и читал который раз, наблюдая за мудаком. У каждого, в конце концов, тут был свой интерес. Пока мудака развлекала газета, Крокодайла развлекал мудак. Се ля ви. Та первая сигара Крокодайла, призрачная, выпадала у мудака изо рта, и в их камере вспыхивало холодное синее пламя. Из красного пятна на груди на рубашке вновь начинала течь кровь. Такая же призрачная, как пламя или сам мудак, но всё же. Это было странно и потому интриговало. А прозвище у того Сверхнового наводило на мысли. Хирург Смерти. Крокодайл смотрел на мудака и не задавал вопросов, на которые тот ни за что бы не дал ему ответа. Крокодайл вспоминал, что знал и слышал когда-то давно, когда жадно изучал книги с описанием дьявольских фруктов. Одни книги содержали, конечно, лишь сухие, всем известные факты о даруемых способностях. Но другие, любимые Робин и переведённые ей с древних языков, приоткрывали завесы тайн: особенные техники, секреты бывших владельцев, не утерянные с их смертью. Иногда, в особо редких манускриптах, встречались даже не секреты, а так, слухи да легенды. Капитан Пиратов Сердца, Трафальгар Ло. И его редкий по ценности дьявольский плод Опе-опе... Было в тех легендах что-то про бессмертие в связи с Опе-опе. Крокодайл в очередной раз покосился на горящего и мерцающего взволнованного мудака — с кровоточащим сердцем и явно возросшей паранойей — и промолчал. Догадки погоды не сделают, а им двоим, быть может, ещё долго сидеть в этих стенах вдвоём. Успокоился мудак не сразу. Но и тогда, от взволнованного, Крокодайл не устал от него по-настоящему. Секрет был прост: мудак стал исчезать из камеры. А вот почему исчезал — секрета не получилось, даже если мудак и хотел бы скрыть. От чрезмерных волнений и этих фокусов с огнями и сменой обличий он терял силы. Явственно бледнел и казался всё менее плотным, а способность говорить у него порой пропадала на полуслове. Так откровенно, нещадно — например, посредине яростного монолога о пиратах и дозорных. Ничего нового. Возвышенная чушь, приправленная знанием, как бывает на самом деле. Как будто Крокодайл сам не знал. Немой и побледневший мудак уходил жрать. Возвращался он задумчивым, почти печальным — и куда более материальным, чем был прежде. Но волновался снова — и снова истончался — уходил и возвращался нормальным. А на этажах выше, по слухам, умирали заключённые. Один раз мудак пристал и к нему. В горящих глазах Крокодайл прочитал, что тому всё равно, что он пожелает, лишь бы пожелал и прямо сейчас. — Я не нанимался тебя кормить, — грубая правда, которая вполне сошла бы за ложь. Компания мудака Крокодайла всё-таки устраивала. Но он помнил о цене. Быть может, мудак тоже о ней помнил, но вида не показывал. — Самое время пожелать что-нибудь стоящее, — и облизнулся, усмехаясь. Но Крокодайл не мог пожелать свободы, мяса или секса, если не хотел, чтобы его выпили досуха. Ну или подточили здоровье настолько, что его существование в Импел Дауне перестанет быть приемлемым. Проверять, во сколько обойдётся превратить кайросеки в обычный металл, тоже бессмысленно. Ранее они с мудаком экспериментировали на двух звеньях цепи. И мудак выдохся прежде Крокодайла, так что затея себя не оправдала сразу, на начальном этапе. Была ещё одна вещь. И, глядя в жаждущие глаза, Крокодайл пожелал. Набравшийся сил мудак даже порозовел лицом. По каменной холодной стене наконец бежала горячая вода. А Крокодайл наконец мылся так, как это доставляло ему удовольствие, а не как вынуждали обстоятельства. Конечно, тоже далеко не роскошная ванна с пеной, но более приемлемо. Ненароком Крокодайл, правда, доставил удовольствие другим заключённым с этажа — а быть может, и мудаку — но это не волновало. Не первый и не последний раз он раздевался, чтобы помыться, а если уж на его лице и было впервые написано наслаждение — так то его дело. Потом мудак уходил кормиться ещё пару раз, но возвращался недовольным и вновь пытался развести Крокодайла хоть на что-нибудь. Крокодайл же предпочитал считать акцию щедрости единоразовой — и восстанавливаться. Мудак продолжал нудеть, доставать и соблазнять. Слухи о смертях заключённых постепенно затихли и сошли на нет. — Да что с тобой не так?! Вали на охоту и сожри кого-нибудь. — «Отстань от меня», — подразумевалось на деле. — Некого, — вдруг тяжело и честно вздохнул мудак. Крокодайл, до этого пытавшийся спать, повернулся к нему и даже сел, всмотрелся в лицо. Бледное, призрачное. Красная помада и то казалась светло-розовой. — Что-то я не слышал, чтобы во всём Импел Дауне не осталось ни одной живой души. — Правда думаешь, что всё так просто?! — яростно зашипел мудак, как будто его, невидимого и неслышимого, мог кто-то подслушать. — Да, — пожал плечами Крокодайл. — Ну или не нервничай так, что жрёшь в три раза больше обычного. За время знакомства у него не осталось иллюзий насчёт высокоморальности мудака. Говорить тот мог много чего — Крокодайл смотрел, что тот делал. И плюсовая отметка на шкале морали скорее была крестом. Две чёрточки — не одна, как минус, — легко перепутать, наверное. И всё же иногда, вот как сейчас, мудак его удивлял. Вера в собственную непогрешимость порой и впрямь творила чудеса. — Да каждый, кто умер в этих стенах из-за меня, молил о смерти, а не спасении или горячей воде! — Так у тебя самоубийцы закончились? — наконец разобрался Крокодайл. — Да! Вместе с тем Крокодайл разобрался и с тем, по какому глупому поводу ему не давали спать. — Пошёл бы ты, а. Он раздражённо закутался в шубу с головой и попытался заснуть. — Куда? — так и не заткнулся мудак. — Да хоть под землю провались, идиот несчастный. — Посылать нахуй было неспортивно. С таких посылов мудак замечательно переводил стрелки на желание Крокодайла трахаться, которое зрело с каждым месяцем заключения. — А это идея, — как-то растерянно проговорил мудак. — Спасибо, Кроки! Крокодайл аж опять перевернулся, от этой тихой искренней благодарности. Обернулся — мудака не было. Спалось Крокодайлу плохо. Чёрные перья во сне забивались в горло — он просыпался и понимал, что это всего лишь шуба. Сквозняк дул, как бешеный, но был самым обычным сквозняком, а не от движений призрачного мудака. Тот вернулся под утро. Счастливый и полный сил. — Замечательный совет! Ниже, чем держат тебя, я ещё не спускался, а зря! Даже не убил никого, а сил на год вперёд. — Нижние уровни... — Крокодайл задумался. Теоретически его шестой — самый последний, а для кого-то и вовсе слух. Практически с Импел Дауном ни в чём нельзя оставаться уверенным. — О да! — мудак был совершенно в восторге. На радостях тот, похоже, подзабыл и о причинах своих волнений. Сытый мудак стал спокойнее, и его меняющееся по десять раз на дню настроение более не отнимало у него столько сил. Или он и правда наелся на год вперёд. Перепады эмоций вошли в колею стабильности. Наверное, до следующих новостей о Ло или ещё о ком-нибудь важном. Дни вновь потекли, как были, и лишь стопка газет в камере напоминала о прошлом и стремительном беге настоящего: о людях, о важном — о мире, который остался высоко над водами тюрьмы Импел Даун. Только когда на его этаж привели Огненного Кулака Эйса, Крокодайл очнулся от размеренно-медленного течения одинаковых дней. Ничего по-настоящему нового давно не происходило. Мудак и то стал привычен, как родной. Факелы кидали огненные отсветы на тёмную вихрастую голову Эйса, на его круглые красные бусы, на татуировку — ненавистный Крокодайлу знак Белоуса на загорелой спине, на широкие кандалы из кайросеки. — Что-то случится. Может быть, что-то хорошее. Может, ужасно плохое. Уж точно — случится будущее. — Почему? — встрепенулся мудак. Он дымил своей призрачной сигарой, сидя на крае вполне реальной перьевой шубы, гревшей Крокодайла, и вглядывался через прутья решётки в конвой, ведущий новичка. Эйса усаживали к Джимбею. — Сам увидишь, — Крокодайл щурился и тоже смотрел. Тогда, в Алабасте, несколькими днями ранее его поражения, Нико Робин была ещё умницей и верной подчинённой, ещё не предательницей: и об Эйсе, прибывшем в страну, Крокодайл узнал. Как и о его братской связи с Мугиварой Луффи. Будет весело. Ни старик Белоус, ни подающий столько надежд Луффи этого так не оставят, они будут бороться за Эйса — Крокодайл был уверен. А с силами Дозора тоже приходится считаться. К самому Эйсу Крокодайл был равнодушен, но знать, что скоро три его врага сцепятся за этого юнца — это казалось увлекательным. Но если быть честным с собой, то «враг» не то понятие, что вправду подходило отношению Крокодайла ко всем троим. Гол Ди Роджер и Морской Дозор породили его образ жизни, его убеждения, определили его сторону, как пирата. Белоус убил мечту. Но вот Мугивара... несмотря ни на что, Луффи, возможно, мечту воскресил. Из-за него Крокодайл сидел теперь в Импел Дауне, но его дух, эта бескрайняя вера в себя, в мечту стать Королём Пиратов были слишком заразительны. Крокодайл не остался равнодушен и не мог испытывать только гнев. Молчаливый Джимбей принял Эйса благосклонно. Эти двое разговаривали не таясь, делились историями в полный голос, не обращая внимания на других заключённых с этажа. Наверное, правильно делали — ведь обычно не обращают внимания на лающих собак и сумасшедших. Да и значимо ли сохранить в тайне помыслы и чувства, когда ты и так уже смертник? Когда, возможно, сейчас единственный шанс оставить послание в мире живых? И если Джимбея Крокодайл давно уважал, то вот Эйса ему теперь было почти жаль — если бы он не считал жалость бесполезной. Импел Даун считался тюрьмой для опаснейших преступников этого мира. Некоторые живучие заключённые держались десятки и десятки лет. Память о тех, кто содержался на самых нижних, безвестных уровнях, и до сих пор не подох, была затёрта временем. Но, так или иначе, даже если они не увидят свет, заключённые сохранили жизни, а это значит одно: возможно было всё. Только вот ходили упорные слухи, что Эйса собирались казнить. И когда действительно назначили дату казни — спустились даже к ним, торжественно объявили, — по хребту прошли холодные мурашки. Дозор слишком спешил, а это никогда не значило ничего хорошего. Поначалу Крокодайл не знал, почему Эйс так важен, почему Дозору так необходимо казнить его публично, зачем эта демонстрация. Когда он узнал истинную причину — из разговоров Эйса с Джимбеем, это уже перестало... это уже не определяло его отношение к Эйсу. Но бесило, как нечто личное. Жизнь — больше, чем политическая интрига. Казнь Роджера была самодостаточной. Нет никакой нужды предъявлять всему миру казнь его сына. Кровного сына, даже не мечтавшего пойти по его стопам. — Эй, мудак, — мрачно позвал Крокодайл. — Не думал называть меня по-другому? Ворчливое и чуточку тоскливое настроение. Крокодайл научился определять, хоть это и не меняло положения дел. — Нет. Ты ведь был дозорным, так скажи мне одну вещь. — М-м, скажу, и ты неделю зовёшь меня иначе. — Неудачником? — Кора-кх-кх, — мудак закашлялся. — Ладно, это бессмысленно, но попытаться снова стоило. Спрашивай. «Кора»? Что-то с сердцем? А ведь команда Трафальгара Ло звалась Пиратами Сердца. Запомнить бы, не забыть и вернуться к этому позже. Но пока его интересовало другое: — Импел Даун или Маринфорд? Если бы ты отчаялся, какую точку ты бы выбрал, чтобы вытащить кого-то очень важного? — Я и был отчаявшимся дозорным, Крокодайл. Но и то, и другое — без шансов, даже если совсем не беречь себя и союзников. — Знаю одного парня, который безвыходных ситуаций не признаёт. И он дьявольски удачлив. Мудак покачал головой: — Шанс будет только с невероятно сильными союзниками. В Маринфорд можно пробиться или пробраться, но вряд ли что из этого получится. Ну, только бойня, если на казнь собирают всех, — кивнул мудак. — А сюда... да никому не придёт в голову, потому что все знают: Импел Даун неприступен. Это самоубийственно и глупо. Люди не идут против фактов. — И всё же? — Раз уж это одинаково безумно... будь у меня выбор и возможности, это был бы Импел Даун, — нехотя признал мудак. — Что угодно, лишь бы не Маринфорд и кровавая бойня. — Значит, я прав. Если он успеет, он придёт сюда, — довольно пробормотал Крокодайл. — Достаточно безумен, а с его ресурсами и удачей вылазка всё-таки вероятней, чем открытое противостояние. — Не знаю, о ком ты, но сейчас ты уговариваешь самого себя. — Ты знаешь, о ком я. Ты же слушал Эйса. — Тот, кем он дорожит больше всех, рискнёт ради него всем? — Без раздумий. Вполне жизненно, не так ли? — На что поспорим? — недоверчиво помотал головой мудак. — На мою свободу, — хищно улыбнулся Крокодайл. И не прогадал. Мугивара Луффи правда заявился в Импел Даун. Пусть со свободой сделать что-то было не в силах мудака, то вот с шубой... Крокодайл не хотел показываться на людях в чужой. До того, как Луффи добрался до нужного этажа — Крокодайл в нём не сомневался — проспоривший мудак превратил свою бывшую перьевую шубу в привычную ему собственную, какая была раньше, до переодевания в тюремную робу. Самовольно вернул и перстни, исчезнувшие сразу после заключения. Чёрный удушающий туман от взятых взаймы сил стелился по полу камеры не более минуты и исчез. Мугивара Луффи был живым и простым как монета — а его боль захлестнула собой весь этаж, где Эйса более не было. В Дозоре тоже служили не дураки, подстраховались, поменяли время отплытия — и время казни. Крокодайл подозревал что-то похожее, когда так открыто и громко, на весь свет, объявляли день и час. У Луффи — начинающего путь вновь, теперь с нижних этажей вверх — и дальше, к Маринфорду, — на счету была каждая секунда, а сам Крокодайл отчаянно хотел на свободу. Импел Даун считался неприступной тюрьмой не только потому, что туда невозможно пробраться. Самое трудное — не остаться там навсегда. Вот с Луффи Крокодайл и заключил настоящую сделку: они помогут друг другу выбраться. — А со мной, значит, не захотел, — бубнил над ухом мудак, поспевая за темпом Крокодайла и шумной толпы, тоже жаждущей свободы. И он вышел из тюрьмы в открытое море. Они все вышли, кроме чёртова Бон Клея. Крокодайл не знал, что у его бывшего мистера Два настолько большое сердце — по правде, это никогда его не интересовало. Но, похоже, в этом заключалась сила Луффи — за ним шли, ему открывали сердца нараспашку, ему помогали, даже если обстоятельства были против. Потому что почему? «Мы друзья» — неужели такого может быть достаточно? Впрочем, Крокодайл ведь тоже сейчас шёл. Вместе со всеми и с мудаком за левым плечом, невидимым для большинства, Крокодайл устремился прямиком в Маринфорд. Луффи собирался спасти брата. Куча бывших заключённых, включая старину Джимбея и Эмпорио Иванкова, оказалось, также находившегося в Импел Дауне, собирались Луффи помочь. Мистер Один хотя бы не проявлял энтузиазма и просто плыл туда, куда Крокодайл. Над ухом матерился мудак, что им ни за что нельзя в Маринфорд, и чего-то откровенно боялся. — В Маринфорд надо. Мы успеем, — проорал Луффи, и Крокодайл со вздохом окончательно убедился, что ему не показалось. Луффи ни разу со встречи не посмотрел сквозь мудака. Он его видел. Но, к слову, как бы страшно мудаку не было, тот оставался рядом. А Крокодайл сомневался, что боялся тот кровавой бойни, да только это всё — и даже Луффи, который знал, слышал, видел больше других — было не важным. Крокодайл полной грудью вдыхал морской воздух, слушал ветер, разговоры. Он на свободе, вот в чём соль. Он на свободе, и это его третий, если не четвёртый шанс на старую новую жизнь. Крокодайл ухмылялся, курил сигару и собирался поохотиться на Белоуса. Может, даже присмотреть за Луффи в ближайшем сражении, это по обстоятельствам. Маринфорда как такового он не боялся. Может, и зря. Крокодайл потом так и не понял, что произошло. Впоследствии можно было объяснить всё так или иначе, можно было обвинить судьбу, мудака или Трафальгара Ло, который вообще-то опоздал и понял меньше всех, но, впрочем, как и все, разобрался в главном: в чуде. Повсюду бурлила схватка всех со всеми, перед Крокодайлом сиял наглой рожей Дофламинго — а мудак за плечом затих, сосредоточенный и нерадостный. У Дофламинго была раздражающе розовая перьевая шуба — и раньше знакомая, ведь сколько они виделись на собраниях шичибукаев и вне собраний — но теперь похожая точь-в-точь на чёрную, к которой привык Крокодайл в Импел Дауне. Рост Дофламинго огромный, вот как с мудака, только ещё повыше, и такие же светлые волосы. Манера болтать и ухмыляться у Дофламинго — ужасные, хоть тут что-то отличалось. И у мудака были ужасные, конечно — но другие. Краем глаза Крокодайл продолжал видеть и мудака. Наверное, поэтому у проклятья или в воздействии фрукта Опе-опе, или что это вообще было, случился сбой. Сражение вокруг будто бы замерло, и наступила тишина растянутого во времени мгновения — мгновения предельной ясности. Крокодайл по-настоящему увидел: понял сходство братьев, которое не понять было никак нельзя, если ты только не идиот и не под дурманом чьего-то фрукта. — Ты его брат, — удивлённо выдохнул Крокодайл вслух. Даже сам не разбирая, к кому обращался, к которому из братьев. «Что?!» — в ответ выдохнули оба. Следующие реплики разнились: — Роси?! Какого хуя? — Видишь теперь, значит, — оскалился мудак недобро и радостно. Посреди кипящего вокруг сражения Дофламинго больше не выглядел как праздный человек, вышедший на прогулку. Что же до того, как выглядел... Иногда людей надо оставить с потрясением наедине. Да и Крокодайлу было на что отвлечься. — «Роси», значит, — тихо заметил он. Имя легко легло на язык и не забылось. Что-то теперь работало иначе, это подспудно тревожило. Мудак покосился на него с невесёлой улыбкой: — Приятно познакомиться, — и вернулся взглядом к Дофламинго. Улыбка вновь обратилась в оскал. К сожалению, когда людей с потрясением — на всю голову и, похоже, давно — больше одного, то наедине остаться с чувствами невозможно. Людей уже было двое. Трое? Четверо? Чужие эмоции били по нервам, как штормовое море о борт корабля, а Крокодайл всё пытался сообразить. Когда мудака видел Луффи — в том не было ничего странного. Да Луффи, если уж на то пошло, вообще не стоило вписывать в логические схемы. Но по всему, что Крокодайл узнал за время в Импел Дауне, живой брат не должен был увидеть мёртвого, а сам он не должен был запомнить имени призрака. Что дальше? — Разговариваешь теперь, значит, — подался вперёд Дофламинго, как никогда напоминая хищную птицу. — Ты же хотел услышать мой голос, — в этом было что-то застарело-больное, только Крокодайла не интересовали чужие драмы — всегда хватало своих. Его насторожило одно слово. От «хотел» до сделки на желание полшага. И он не ошибся. «Дальше» произошло. Потянуло холодом, призрачные чёрные перья вихрем прошлись почему-то и через его грудную клетку. А потом Дофламинго захрипел. Мудак метнулся вперёд, оказавшись между Крокодайлом и ним. А стальные нити пересекли всё пространство вокруг Дофламинго — и растворились, как не были. Не затронув и Крокодайла, прежде чем тот обратился бы песком. Что за непрошеная помощь?.. Что за сделки без согласия? Всё-таки мудак так мог с самого начала или всё катится в пропасть именно сейчас? Третье уже «не так». Маринфорд — чёртово место дозорных, где всё шло не так. По крайней мере, для нормальных честных пиратов, к которым причислял себя Крокодайл. Мудак же — чёртов мудак дозорный, всё у него шло через... Крокодайл начал терять сознание, и только на самом краю, на периферии взгляда размывался чёрным пятном мудак. ...Или чёрными пятнами, как на шапке и джинсах смешного пирата с унылым лицом, за которого всё беспокоился мудак, когда читал с Крокодайлом газеты в Импел Дауне. Только бы не отключиться сейчас и не обнаружить, что приход Луффи и побег — всего лишь безумный сон. Реальность — камера, газета, мудак. Это всё было жутко невовремя, нелепо и глупо. Не стоит видеть кому-то ещё. Крокодайл упал на колени, но сумел укрыть их с Дофламинго песчаной бурей от посторонних глаз. Дышал тяжело, будто сражался третий день без сна и отдыха. Казалось, мудак пил из него силы. Точнее, не казалось — и не только из него: рядом лежал Дофламинго, и лицо того было белым, как мел. Не то чтобы Крокодайл испытывал к Дофламинго хоть долю симпатии, но происходящее было неправильным. Походило на вырвавшуюся из-под контроля силу. «Эй», — проскрежетал Крокодайл, не понимая, хватило ему сил сказать вслух или нет. Он продолжал удерживать завесу песка. Какая бы чертовщина здесь и сейчас не творилась, чертовщина — его личная. И мудака. И, наверное, Дофламинго. И, может, того пирата в шапке, которого Крокодайл видел только в газетах, но образ которого почему-то сейчас застилал глаза. Трафальгар Ло, вот как его звали, всплыло в памяти. С усилием Крокодайл поднялся на ноги и, шатаясь, подошёл к мудаку. Плечо под рукой было материальным, не призрачным, но холоднее льда. — Ос-с-становись. — Говорить тоже было тяжело, но нужно. Мудак его словно не узнавал. — С-с-самоу... Тут их полно, дурак. Так надо убить меня? Его? — Говорить вдруг стало легче. Мудак, Роси, смотрел на него. — Что-то меняется. — Да, я теперь знаю, как тебя зовут, — фыркнул Крокодайл. — Мудак. — Здесь многие умирают. Прямо сейчас, Кроки. Так много. — Плечо под рукой постепенно теплело, но силы не убывали, а Дофламинго прекратил хрипеть. Подох? — Это чёртова бойня. — Не только для пиратов, — добавил Крокодайл. — Дозорные тоже. Хочешь спеть им колыбельную на прощание? — Всем им, — прикрыл глаза мудак, и плечо под ладонью обратилось горячим ветром. Мудак исчез. И Крокодайл не завидовал тем, перед кем он появится. Правда, теперь у него было подозрение, что мудак делал в Алабасте в разгар восстания. Подошёл к лежащему Дофламинго — тот дышал ровно, глубоко, и смотрел в небесную синь. — Куда он делся? — Подрабатывает ангелом смерти. В ответ Дофламинго медленно оскалился. Драться с ним сейчас было не с руки — а вот поднять, привести в чувство, может, в этом выгода была — и Крокодайл протянул ему крюк помощи. И развеял наконец песчаную завесу, скрывавшую их от битвы вокруг. — Убью суку. Сам. Снова, — заметил Дофламинго, опираясь на него чуть ли не всем весом. Похоже, тому до сих пор было куда хреновее, чем Крокодайлу. Но если Дофламинго хочет кого-то убить, то до того момента, как он придёт в себя, недалеко. Вокруг сражались, а Крокодайл поставил бы что угодно, кроме жизни, на то, что полумёртвые дозорные и пираты умирали сейчас по всему Маринфорду, и никого мудак не спрашивал и не уговаривал в этот раз. В их последнем разговоре он себя еле контролировал. Но убивал не их, и ладно. Крокодайл осмотрелся. Луффи и Эйс, вот кто его интересовал. Луффи бежал через толпу — тут ничего нового. А вот Эйса на помосте для казни больше не было. Дофламинго стальной нитью подтащил к себе — к ним — какого-то несчастного дозорного и допросил о том, что здесь, чёрт побери, происходило. Что они упустили. Крокодайл с интересом слушал. К счастью, все сражающиеся или бегущие огибали их по большой дуге. Мало кто хотел столкнуться с Дофламинго, Крокодайлом, а тем более с ними двумя за раз. — Мои идиоты из Барок Воркс — нечто. — Крокодайл удивился. Опять он недооценил своих бывших людей. Он их что, готовил на то, чтобы они из раза в раз спасали жизнь Луффи и сопричастным? Дофламинго захохотал, а потом вдруг резко смолк. Крокодайла тоже моментально перестал интересовать допрашиваемый дозорный и роль Барок Воркс в судьбах Мугивар. — Он что, восстанавливает баланс убитых и спасённых? — озадаченно спросил Крокодайл. — Ты меня спрашиваешь? — не менее озадаченно ответил Дофламинго. — Ну ты же брат. — Ну ты же, кажется, эксперт по той хрени, в которую он мутировал. И не думай, что я с тебя не спрошу всю информацию. Но... — Место не располагает к пустой болтовне, есть дело поинтереснее. Говорили они, так и не смотря друг на друга — не отводя взгляда от «интересного». Мудак Роси придерживал за плечи Эйса и уклонялся от дозорных и пиратов с подозрительно нечеловеческой скоростью. — Как я люблю, что ты понимаешь меня с полуслова, Кроки. — А я тебя просто не люблю, будь добр, не начинай. — И без этого пиздец? — хохотнул Дофламинго. Пиздец действительно был. Как сам мудак — живым и видимым всем. На рубашке у него по-прежнему разливалось кровавое пятно, но, судя по бодрости движений, самой раны не было или она не мешала. Это же сколько надо было сожрать? Это надо назвать воскрешением или всё ещё закончится очень плохо? А закончиться имело все шансы, потому что он — бывший дозорный и призрак, бывший или будущий мертвец, кто-то настоящий теперь — полез в самое пекло. И его видели. Никаких сомнений. Да сам Сенгоку орал с помоста на весь Маринфорд: «Это Росинант! Не убивать!», и вид что у него, что у Гарпа был крайне изумленный. Как мертвеца увидели. Ах да, действительно. — Ты даже не пытаешься разбить мне морду, ценю эти редкие моменты, — заметил Дофламинго. Крокодайл на секунду отвлёкся на него, но выпад всё же проигнорировал. Было не до того. Да и Дофламинго было не до того. Не все дозорные слушали Сенгоку, но все пытались достать Эйса. К Эйсу сейчас прилагался Роси. Особенно не радовало, что сквозь толпу медленное движение начал Акаину. Упёртый адмирал Акаину с силищей которого нормально справлялся лишь Аокидзи, а сейчас — соответственно никто, и пусть он пока не добрался... Крокодайл ещё раз посмотрел на Дофламинго, теперь внимательно. А тот, с задумчиво-охреневшим выражением лица, кажется, не особенно осмысливая свои действия, на расстоянии страховал брата от чужих ударов. Он всё ещё опирался на Крокодайла, но стоял уже нормально сам, и пальцы рук двигались с нечеловеческой скоростью — невидимые стальные нити разрезали воздух и чужую плоть на расстоянии метра от Роси с Эйсом. — Зачем ты ему помогаешь? — спросил Крокодайл. Мудак и сам неплохо справлялся. Дофламинго ответил мрачно: — Раз живой — пусть живёт. Разберусь с ним не здесь. Ах вот оно что, семейные разборки без посторонних глаз. Похуже Маринфорда будет. — Если моё мнение учитывается, — помедлил Крокодайл, отвлекаясь на Луффи и в очередной раз отбрасывая его с линии чужой атаки, — не убивай му... Роси. Тут Луффи почти нарвался на Акаину, а это было плохо — для всех, кто хоть как-то причислял себя к стороне пиратов. Смерти Эйса и Луффи после эпатажного спасения были бы совсем дурацкими. Старое пиратское сердце Крокодайла возражало. Но Луффи ещё прикрывал Джимбей. На того можно было положиться — старина Джимбей, оплот стабильности Крокодайла в безумии Маринфорда. А в орущей, спешащей к месту событий Хэнкок было что-то подозрительное. Повелительный тон, полное пренебрежение к окружающим, ослепительная красота, умопомрачительно длинные ноги (и ещё лучший удар с ноги) — обычная Хэнкок. Орать, спешить, кричать что-то Луффи или о Луффи, шипеть на Смокера — не вписывалось в её поведение, просто не могло. Крокодайл неверяще покачал головой. Луффи не подходил под обычные схемы — и со стопроцентным попаданием выбивал из привычных схем всех попавшихся под руку. — Надо разобраться в механизме фрукта, — серьёзно сказал Дофламинго. Механизм? Сила Луффи не в резине, какой тут... а. Следя за сражением и участвуя, Крокодайл чуть не забыл, о чём просил. Значит, братоубийство точно откладывалось на неопределённый срок — на когда-то после Маринфорда и тщательного исследования. В практичности Дофламинго Крокодайл никогда не сомневался, а история с Опе-опе была загадочна. Но этой истории сейчас не время, даже если мудак развоплотится обратно. Такой командной работы у шичибукаев действующих и бывших не было даже тогда, когда им приходилось сотрудничать. Мировому Правительству могло казаться, что их можно заставить действовать по приказу — Дозор-то вряд ли обольщался на их счёт, но... они всегда действовали лишь себе на уме, а сегодня, похоже, все дружно сошли с ума. Начиная с самого Крокодайла, которому почему-то было не безразлично, умрёт Мугивара Луффи или выживет, когда столько достойных людей отчаянно пытаются помочь Эйсу. А разве не безумие, что Императрица Боа Хэнкок, ненавидящая мужчин как вид, вдруг заботится о Луффи, словно он её жених? А она всё-таки была на его стороне, теперь это было очевидно. И ведь никто ей потом не предъявит, что она действовала против Дозора и Правительства: «Я же красавица» прокатывает который год по любому поводу. Сделает вид, что всем показалось, и она преследовала Луффи, потому что тот враг. И всех его преследователей, конечно, она сметала с пути, потому что он её добыча и, ах, вы осмелились спорить с красавицей? — тогда окаменейте и умрите. Дофламинго без раздумий встал на сторону того, кого убил и, похоже, убил давным-давно? А ведь и ему вряд ли что скажут. Так ли часто Дофламинго вообще делал то, о чём его просили? Подумают про себя, что он помешался ещё сильнее, а в действительности, ну что ему предъявят, если он защищал дозорного и воскресшего брата в одном лице? Сенгоку, похоже, только одобрит и сердечно поблагодарит. Сам же Роси, идиот, зачем-то помчался спасать Эйса. Как, почему и за что всё это Крокодайлу? Да он Эйсом в Импел Дауне не так интересовался, как теперь, здесь и сейчас, бегая с ним по Маринфорду в обнимку, и Крокодайл ещё хотел бы вытрясти из мудака ответы. И успеть бы, пока он точно живой и материальный. Михоук же просто не вмешивался, и одно это стоило засчитать за молчаливую поддержку. Михоук, справедливый и беспристрастный, казалось, просто дрался с противниками. Но он выбирал мечников и вступал в бой, а более его ничего не интересовало, он не пытался остановить тех, чья смерть или чьё поражение решило бы исход битвы при Маринфорде. Решения врагов и союзников значили всё на каждом шагу к свободе, и всё-таки особо значимыми Крокодайлу показались две вещи. Появление подводной лодки и то, что Сенгоку докричался хотя бы до других адмиралов: и пока те пытались нейтрализовать Акаину, прущего напролом к Роси и Эйсу, то и сами были очень заняты и не опасны; ловко это Сенгоку с Гарпом придумали. — Я доктор! Давайте его сюда! Скорее же, — кричал капитан подводной лодки на весь Маринфорд. — Интересно, кого именно «его»? — хмыкнул Дофламинго. Дофламинго, может, имел в виду что другое, но Крокодайл забеспокоился: правда что, кто из троих настолько плох? Крокодайл видел мудака Роси, идиотов Луффи и Эйса через толпу — но не настолько, чтобы разглядеть ранения. Все они уже были порядком потрёпаны. Но ещё они были живы, а это значило куда больше: значило всё. Они свободны и живы. Они всё ещё могут перевернуть мир. — Кроки, окажи любезность, доставь к нему сразу всех претендентов? Мой мальчик правда лучший доктор. — Твой... кто? — поморщился Крокодайл. Дофламинго всё ещё опирался на него, но уж точно теперь не из-за нехватки сил, а из свойственных ему наглости, вредности и самодовольства. — Я его воспитал, — гордо ответил Дофламинго. — Он тоже из моей Семьи. — Не внушает доверия. — И не надо мне доверять. Наверное, не стоило удивляться, что доктором и капитаном подводной лодки оказался небезызвестный Трафальгар Ло. У Крокодайла начала болеть голова от одного только его появления и самодовольных реплик Дофламинго. Ну и где там восторженные крики мудака? Но было не до криков, тот участвовал в самой сумасбродной гонке Маринфорда: за троицей Луффи-Эйс-Роси гнались все, и они убегали ото всех. Однако в этом хаосе мудак явно чувствовал себя как дома, про Луффи и говорить нечего. Луффи ещё и сиял, как ненормальный, и счастливо перекрикивался с братом. Дозорные же, что хотели поймать и убить Эйса, наталкивались на дозорных, что получили приказ «поймать живым коммандера Росинанта». Пираты, которые решили, что этот странный человек украл Эйса для чего-то плохого, дрались с теми пиратами, кто расчищал троице путь, и с теми, кто просто хотел кого-то из этих троих замочить собственноручно. Особо сильные дозорные или пираты со счётом 1:1 противостояли шичибукаям действующим и бывшим. — У меня подводная лодка и я доктор. Пока они живы, ну же! — А троица и большая часть толпы так и не обращала на орущего Ло внимания. — Он мог приехать сюда за Роси? — Выражение лица Дофламинго не обещало ничего хорошего ни Ло, ни Роси, ни кому бы то ни было. На виске бешено билась вена, на лбу и шее проступили капли пота. Вот ему бы и стоило показаться доктору. — Да мы с утра сами не знали, что будем в Маринфорде! Успокойся! — тихо огрызнулся Крокодайл ему на ухо. — Это могла быть ставка на Луффи. Или он выбирал место, откуда открывается лучший вид на казнь! — Почему ты вообще говоришь со мной о Ло? — Дофламинго смотрел на него тяжело и с любопытством. Лучше было ответить. — А почему ты опираешься на моё плечо и расспрашиваешь о своём брате? — О-о, я хочу знать, что он делал с тобой в Импел Дауне, и поверь, узнаю. — Ничего он со мной не делал. Вид у Дофламинго стал ещё более заинтересованный. И Крокодайл понял, что тот имел в виду другое. Что мудак вообще там делал — в его компании. Да хотел бы Крокодайл сам знать. — У него и спросишь. — Я правда рад, что ты на свободе, — примирительно усмехнулся Дофламинго. — У меня на тебя планы. — И мне они не понравятся. Потом же снова стало не до светских разговоров о погоде. По небу пролетел Клоун Багги — и верещал он звонко, но внушительно. — Я тебя найду, потом. И их тоже, — деловито кивнул Дофламинго и отпустил. Крокодайл повёл плечом, разминая. В одной руке Багги была та самая соломенная шляпа, во второй — Мугивара Луффи, взятый за шкирку и, кажется, без сознания. Багги почти долетел до корабля Ло. «Почти» — не годилось. При его снижении раньше времени Крокодайл метнулся песчаным вихрем ближе — и выровнял курс прямиком до цели. Опустившись на землю неподалёку, Крокодайл убедился, что Багги с Луффи точным попаданием сбили с ног огромного белого медведя — быть может, старпома в команде. А сам Ло — прижав соломенную шляпу к груди — всматривался в толпу, пока медведь заносил Луффи внутрь, а Багги с возмущёнными воплями удирал подальше. Крокодайл тоже обернулся, стараясь проследить взгляд Ло. Вот Хэнкок спорит с Михоуком, и тому, бедняге, некуда девать меч, ведь даже если он дерётся с женщинами, то никак не с женщинами-шичибукаями, да и кто в здравом уме возражает Хэнкок?.. Феникс из команды Белоуса в одиночку тормозит какую-то кучку пиратов и дозорных — или он не один, но ослепительно-голубой огонь сияет так, что других не видно. «В добрый путь, братишка!» — кричит Феникс. Мишель? Марко? Крокодайл не помнит его имени. Сенгоку, так и не применив способности золотого будды, идёт сквозь гущу сражения — но идёт медленно, неверяще. — Сэр? — Рядом откуда-то возник мистер Один. — Видишь их? Мистер Один покачал головой. — Что будем делать, сэр? — Уплывай. Хоть с Багги, хоть с Дофламинго. Мы тут почти закончили. Встретимся на условленном острове через два или три месяца. Посмотрим. — Да, сэр. Какая-то толпа дозорных раскинулась, разлетелась вдруг. Как от удара изнутри — или невидимые нити дёрнули их прочь, словно марионеток со сцены, это тоже возможный вариант. Важное другое: Крокодайл наконец нашёл. Раненого Эйса, кулаки которого горели огнём, а на губах — не усмешка, не оскал, а счастливая улыбка, прикрывали с двух сторон. Джимбей словно щит или даже стена, принимал на себя град ударов. По другую сторону от Эйса стоял мудак, и даже ни с кем не дрался: на мудака почему-то орал Смокер и, видно, другим подступиться через психующего Смокера было никак. Крокодайл моргнул раз, другой. Картина не поменялась. Тогда песчаным вихрем он переместился мудаку за спину: — Скучал? И Крокодайл, едва успевая договорить, увернулся от огненного файербола, привета от Эйса. — О, Кроки, у тебя есть предложение, чем заняться? — тут же отвлёкся от Смокера его мудак. Качнулся назад на полшага, и Крокодайл, почувствовав его вплотную — обычное человеческое тело, тёплое, — наконец убедился, что тот жив. Больше не призрак. Предложений было много. — Эй, я с тобой не закончил! — продолжал орать Смокер. — Я тебя сейчас прибью, а на небесах Бель тебе добавит, понял! Хотя нет, ты же попадёшь только в адский ад, мудак, за всё, что ты... да как ты мог так нелепо... Крокодайл перестал вслушиваться и прошептал мудаку на ухо: — Предлагаю переместиться на корабль Ло, а там уже на самое дно, и нас никто не достанет. — Ло! — вскинулся мудак и засиял, будто солнце. Роси, надо научиться звать его Роси. Услышал ли он хоть что-то после «Ло»?! — Быстрее! — рявкнул Крокодайл в голос и обратился уже скорее к Джимбею, как самому разумному: — Видишь тот корабль? Нам туда! — Понял, — односложно ответил Джимбей. — Смокер, прости, мне пора, долг зовёт, я ещё напишу! Дорога к кораблю развернулась через людскую толпу словно сама собой — словно, если не приглядываться к блеснувшим на солнце, едва видимым нитям. Крокодайл видел. Большинство — вряд ли. В конце концов, Джимбей и Эйс устроили то ещё представление и расчищали путь. Крокодайл тоже, но больше следил за мудаком. И, может, Эйс мог бы вернуться к своим, к белоусовцам, но он наверняка не мог — как магнитом его тянуло туда, где Луффи. Туда, где скоро они все окажутся, если поторопятся и на них не успеют спустить всех собак — точнее, всех адмиралов. Добрались. С корабля Ло, ещё не погрузившегося под воду, Крокодайл последний раз окидывал взглядом Маринфорд. Рядом с Гарпом стоял розоволосый мальчишка — и с ними говорил Шанкс, одновременно с тем высматривал кого-то в толпе — а потом, на мгновение соприкоснувшись с Крокодайлом взглядом — высматривал и на мостике Ло. Так Крокодайл и понял: настоящая битва окончена. Адмиралы останавливают адмирала, самые старшие за всё время так и не вступили в бой, многие из сильнейших не дрались во всю мощь — да и то скорее развлекались друг с другом, чем рубили толпу. Дозорных и пиратов и так погибло слишком много — настолько, что один мудак даже воскрес. Рыжий лис прибыл в Маринфорд. Всё, финал. Остальное уже — фикция и затухающие огни сражений. Тяжесть в груди отступила, и только тогда Крокодайл заметил, что она вообще была. — Мы погружаемся! Внутрь, быстрее! — скомандовал Ло и тут же с неприязнью окликнул Крокодайла. — Ты ещё кто? Лишних пассажиров не берём. Крокодайл прищурился. Не зря ему не нравился этот Ло. Как будто кто-то на Гранд Лайн и за его пределами может не знать о шичибукае сэре Крокодайле. Ладно, бывшем и отсидевшем шичибукае. — Он со мной, — вдруг ответил мудак Роси, и Ло так же просто кивнул — и о Крокодайле словно забыл; и без него было дело — увести людей в безопасное место. Тяжёлые двери замкнулись, корабль — огромная подводная лодка — погрузился под воду полностью. Они отплывали из Маринфорда. Ло с помощниками сразу скрылся в операционной с Луффи и Эйсом. Только и кинул на мудака умоляющий взгляд: — Пожалуйста, Кора-сан, не убейтесь и не исчезайте, пока я не вернусь. По виду Ло можно было сказать, что он очень, очень хотел остаться. Хорошо, не остался, мрачно решил Крокодайл. Иначе все усилия по спасению Луффи и Эйса прошли бы даром. Да и с мудаком хотелось остаться наедине. Без шума сражений, без посторонних, без срочных дел. Первые минут пять, может, семь, как Ло ушёл, на подводной лодке ещё суетились и бегали туда-сюда, хлопали дверями, передавали указания. Потом — всё затихло. Рабочая тишина на корабле, она не касалась ни Крокодайла, ни мудака. Говорить друг с другом они начали не сразу. Крокодайл курил и периодически задумчиво тыкал то в плечо мудака — не призрачное, то в щёку — тёплую, с размазанным макияжем, то брал за руку и рассматривал сбитые костяшки пальцев — наверное, эти следы уже с Маринфорда. Мудак Роси также периодически забирал у него сигару и затягивался. Молчал. Но говорить всё же начал первым: — Кроки, всё-таки, что ты здесь делаешь? До него, наверное, наконец дошло, что привычное присутствие Крокодайла рядом больше не было чем-то самим собой разумеющимся. Они ведь больше не в Импел Дауне. Но, как ни странно, вновь отрезаны от мира под толщей воды. Только теперь они могут спокойно всплыть на поверхность. Живые и свободные. Крокодайл вздохнул. — Может, я к тебе привык. — Да, точно, мы так и не потрахались, — рассеянно и невпопад ответил мудак. Он всё смотрел на дверь операционной, которую захлопнули перед их носом больше часа назад. — И не выяснили, насколько хорошо ты сводишь с ума? Мудак на него всё-таки отвлёкся и забрал сигару. Улыбнулся: — И это тоже. Крокодайл попытался забрать сигару обратно, но вместо этого ему впихнули её в губы самостоятельно. — Так ты не собираешься исчезать? Мудак пожал плечами. — Да я откуда знаю? Но пока ощущаю себя вполне живым. И жрать никого не хочу. Крокодайл усомнился, хмыкнул. — Ну правда, — развел руками его мудак. — Я бы сейчас и не смог ничего сотворить в обмен на жизненные силы. Даже простенького чуда. — Ты уже натворил достаточно. И воскрес. — А вдруг не воскрес? — похоже, мудака потянуло на философские вопросы. Хоть вопрос-то и был сугубо практический. — Если это временно. — То, значит, временно, — пожал плечами Крокодайл. — Не суетись раньше времени. — Время, да. — Мудак заулыбался, расслабился. — Время снова пошло. Ло, выходя из операционной, на ходу стягивал маску и перчатки — и потерялся в объятиях Роси, шагнувшего ему навстречу. — Кора-сан, — всхлипнул этот вроде давно и безнадёжно взрослый Ло. — Я так скучал. — Что с братьями? — Крокодайл подошёл ближе, выждав минут пять-шесть совершенно сопливых крепких объятий. — Везучие идиоты, — Ло махнул рукой в сторону Крокодайла. В руке этой почему-то был зажат скальпель. — Выкарабкаются. — Всё с ними будет в порядке, — добавил Ло ещё спустя минуту так и не разорванных объятий. — И со мной теперь тоже, — это он глухо сказал куда-то в грудь своему «Кора-сану». И с нами тоже всё будет в порядке, подумал Крокодайл. Какое-то время. Но мудак совершенно прав: остановленное время снова продолжило свой бег, в этом и была жизнь.