Сбежавшие

      Это не дело Каспара. Не его, твою мать, дело. Какая ему разница, что происходит в этом классе, если всё, что ему там нужно — внимание Теи, очаровательный и красивой, она явно девушка его мечты. Он смотрит на неё; на светленькие локоны, что обрамляют её лицо; на чуть пухловатые щёки, что так мило покрываются румянцем всякий раз, когда она встречается с ним взглядом, на её…       Он не успевает додумать мысль, поскольку неловкий толчок чужим локтем отвлекает его от дум. Каспар недоумённо и слегка злобно оборачивается на то существо, что помешало ему любоваться объектом самых его нежных мыслей. Но злость сразу сходит на нет, когда на него смотрят глаза напротив, слегка слезящиеся из-за того, что Йозеп так и не сумел оправиться после очередного удара под дых; тот самый Йозеп, что считается изгоем в этом классе, и с которым, его, Каспара, свела маленькая неудача, просчёт, сейчас смотрит на него… Йозеп убирает локоть, стыдливо натягивает на него рукав, сжимается. Он словно презирает себя за это случайное соприкосновение с кем-то, стыдится, и его голос дрожащим эхом отдаётся в ушах:        — Прости, — Каспар кивает ему, хочет даже открыть рот, чтобы успокоить, сказать, что ничего страшного, но замечает, что Йозеп и не смотрит на него. Проследив за его взглядом, Каспар натыкается на самое отвратительное животное в этом стаде, на Андерса, который смеётся над тупыми шутками своих прихвостней, что как собачонки виляют хвостом перед своим хозяином, готовясь исполнить его приказ и принести ему палку по первому зову. А роль палки, как Каспар понял, отдана давным-давно Йозепу.       Йозеп смотрит на всё это печально, даже трогательно; всё лицо у него побитое, на глазах слёзы. Мальчик прячет руки, хочет натянуть капюшон толстовки на голову, но из-за ответного взгляда в свою сторону, так и замирает на полпути.       Андерс растягивает губы шире, становится похожим на чеширского кота, что напрягает Кордеса. Он невольно царапает ногтями лакированную поверхность парты, ругается про себя за неосторожность, ведь и следы там останутся, но самое неприятное, что под ногти вся эта дрянь заберётся вонючая, а вычищать придётся долго и кропотливо.       Но у Каспара нет времени размышлять об этом, ведь ещё секунда, и словно в традициях лучших фильмов, Андрес вскакивает с места, чтобы тут же очутиться рядом с местом, где сидит Йозеп. Тот вздрагивает и сжимается, силясь стать совсем крохотным и незаметным; Каспар видит, как слегка опускается его голова, наверное, чтобы не смотреть на обидчика, или спрятать взгляд, который скажет всё за себя, ведь глаза не врут, они и могут стать причиной новых гематом.       Интересно, а сколько у него их? И в каком месте? Куда эти выродки наносят удар чаще обычного? Жалеют ли они свою жертву, когда она сгибается пополам, задыхаясь?        — Смотри на меня, я же с тобой разговариваю, — слышится рядом голос Андерса с нотками явного раздражения, как замечает Каспар, да и не только он. Йозеп тут же слабо и боязливо приподнимает голову и тупо смотрит на своего обидчика и палача. Руки у него всё ещё дрожат.        — Какой хорошенький мальчик, — почти ласково произносит Андерс и наклоняется ближе к лицу Йозепа, совсем близко, на уровне кончика носа. Для Каспара это кажется странным. Он невольно оборачивается на остальных, чтобы понять: а заметили ли они, что тут происходят? Но половина класса равнодушно и лениво что-то разрисовывала в тетради, другая же просто болтала о чем-то отвлечённом. Он даже метнул взгляд на Тею, чисто ради интереса, но и девушка была ко всему слепа и глуха, разрисовывая ручкой собственные ногти.       Почему, он, Каспар, всегда оказывается жертвой этих случайных моментов? Ему не хочется наблюдать, но взгляд безотчетно скашивается в сторону тех двоих. Кордес видит взгляд Андерса, обезумевший и помутневший, чувствует какое-то непонятное трение между этими двумя, которому объяснения найти не получается. Они смотрят друг на друга, и это не похоже на типичную жертву и хищника. В глазах Андерса нет задоринки, нет игривости, они словно у него смазанные, как бывает у плохо прорисованных глаз на портретах, или сделано это не аккуратно и грязно, или специально, чтобы показать всю загадочность или безумие прототипа. В случае Андерса, Каспар почему-то уверен лишь во втором варианте. Не иначе.       Их взгляды прерываются из-за звонка. Они словно оба подпрыгивают, вторят друг другу в унисон, расходятся. Йозеп даже слегка съезжает в сторону Каспара, снова зацепив его локтем и опять извинившись.        — Всё хорошо, — лишь отвечает ему Каспар и раскрывает тетрадь. Ему бы разобраться в своих каракулях, написанных ночью, в полубредовом состоянии, когда пришёл вчера поздно, окрылённый своими мыслями о прекрасной Тее, что в тот вечер, когда они мирно прогуливались, девушка ему улыбнулась.       А теперь, теперь он это даже развидеть не может, всё размыливается перед глазами, а о том, чтобы прочитать, и речи не шло.       Рядом слышится слабое сопение. Каспар снова смотрит на своего соседа, что наклоняет голову ближе к тетрадке, видимо, и у него со своей писаниной беда. Аккуратно вытянувшись, Кордес смог заметить мелкий почерк, понимая, что тут и правда трагедия. Как можно так писать, чтобы разбираться в них было не сложно, а практически невозможно?        — Я просто вчера слегка устал, вот поэтому и написал под состоянием почти сна, — тихо говорит ему Йозеп, но Каспар слышит там слабые нотки смеха, смеха над собой, таким растяпой. Кордес улыбается ему, замечая, как тот смущается слегка, но лицо не прячет. Напротив, смотрит достаточно открыто и приветливо, улыбается в ответ. Каспар машинально подметил, что когда человек улыбается, то становится в разы красивее, чем был до этого. Вот и с Йозепом тоже самое. Улыбка явно шла ему к лицу, освещая его, делая светлее и нежнее, явно сглаживая его трогательную печаль и безысходность.       Какого чёрта он вообще оценивает про себя красоту какого-то там парня, а тем более, если это изгой?       А так ли изгой? Каспар всё время раздумывал над тем, как такие роли распределяются обычно в классе и по каким критериям? По материальным? По интеллекту? По физическим данным? Хотя, в случае Йозепа, и то, и другое имеет место. Но разве так можно? Какая разница, кто и какую марку носит одежды? Какая разница, у кого какие там оценки и способности, и, чёрт возьми, какая разница, кто сильнее, а кто нет? Разве сильные не защищают слабых?       «Видишь же, что нет» — ответил за него его внутренний голос, припоминая все издевательства, которым подвергался обычно Йозеп и, выдыхая, словно от боли, когда перед глазами встала эта покрасневшая мордашка с расширившимися от ужаса глазами, где отражались все эмоции разом, быстро исчезая, а вернее, скатываясь лишь в одну тупую эмоцию — эмоцию животного страха. Если раньше это вызывало в Кордесе лишь отвращение, то со временем он стал относиться ко всему сложившемуся с сочувствием. Каспар и понятия не имел, что на него так повлияло: или разговор с бабушкой по душам, или Тея, его дорогая Тея, которая не любила этих издевок над Йозепом, считая, что они какие-то нечеловеческие. И она была права. Разве по-человечески зажимать его в углу и избивать до потери сознания. Разве человечно раздевать, не глядя на явное сопротивление со стороны, и затаскивать к девчонкам, унижая его и пугая их?       Но Йозеп был поистине терпеливым. А скорее всего, бесхребетным. Он поразительным образом терялся, когда к нему подплывал Андерс, вальяжно и лениво, как кот к загнанной в ловушку мышке. Взгляд Йозепа выражал что-то дикое и страшное, в них было отчаяние и полное оцепенение.       Он застывал, как прикованный, даже не дрожал, у него словно все эмоции и мысли отключались, делая его эдакой куклой неваляшкой.       А Андерсу это нравилось. Безумный ублюдок посмеивался над этим, хватая цепкими пальцами подбородок Йозепа, приподнимая голову и подчиняя себе и своей воле, а вернее, запугивая это неокрепшее юношеское сознание своей силой и каким-то ни было, но все же превосходством.       Йозеп был как веточка. Такой же хрупкий и тонкий, сломать его не составляет и труда, но Андерс с каким-то садистским удовольствием лишь выкручивает и выворачивает, надламывает, но не до конца, словно специально, чтобы мучился долго и медленно.       Дети жестоки. Каспар это прекрасно понимал, но эти уроды были омерзительны в своей злобе, срывая её на того, кто не может за себя постоять.       Кордес чувствовал себя эдаким рыцарем, помогая Йозепу чисто по мелочам, а именно, расспрашивал, как он, всё ли хорошо и предлагал свою помощь, желательно, незаметно. Йозеп улыбался ему слегка сконфуженно и стеснительно, стыдясь своего некого волнения и робости перед ним. Это напрягает Каспара, который не любит эту неловкость в общении с кем-то. Он упорно убеждал себя, что все равны, и общаться все должны на равных, не стыдясь. Но Йозеп был слишком зашуган, подчинен, чтобы пытаться как-то меняться или сопротивляться.       Что они сотворили с ним? Во что превратили? Каждый день Каспар метал взгляд в сторону Йозепа, подмечая каждое его движение и понимая, что даже наедине с собой Йозеп боится оступиться и раскрыться, дрожащими руками осторожно касается вещей, испуганно оглядывается через плечо, словно за ним следят, даже когда он вроде один на один с собой.       Каспар выдыхает и протягивает ему свою запасную ручку, ведь Йозеп ищет именно её, но, видимо, забыл. Йозеп смотрит таким взглядом, что Каспару становится больно, ведь глаза у него словно стеклянные, и хер поймёшь, из-за чего, то ли из-за слёз, то ли просто пылинка попала. В его глазах какая-то щемящая преданность сверкает, и Каспару даже начинает казаться, что если он попросит Йозепа сделать что-то из ряда вон выходящее ради него, то тот это и сделает. Верно и преданно, как умеют только собаки, без раздумий.       Это напрягает.        — Спасибо, — тихо говорит ему Йозеп, и либо у Каспара грёбаная паранойя, или он реально слышит нотки нежности в голосе Йозепа.        — Не за что, — просто отвечает ему Каспар и улыбается. Он замечает, как Йозеп слегка краснеет, но взгляд не отводит, тоже улыбается в ответ. «Улыбка у него всё же дёрганная», — думается Каспару, что неосознанно к Йозепу ближе придвигается, будто желая заглянуть ему в лицо, чтобы отыскать уже, наконец, ответы на все свои вопросы, но Йозеп прячет его по привычке, слегка дрожит, и Каспар разочарованно отстраняется.       Между ними явно что-то происходит. Иначе, как объяснить это чувство, что связывает их? Как Каспару его охарактеризовать, как оправдаться? Смотря на Йозепа, что прячет свои руки, где едва виднеются свежие синяки, Кордес мог с ясностью сказать, что испытывает к нему ни жалость, ни сожаление, а симпатию. В этом было страшно признаться даже самому, но это было так. Ему нравился Йозеп. И он сумбурно стал вспоминать, что произошло такого, раз это чувство вообще всплыло. Неужели из-за его слов, касательно личности? Они затронули в его глубине сердца что-то сокровенное, что-то личное, сумели зацепить и стать его ориентиром в жизни, которую он сам для себя определил, попытался, по крайней мере.       Слова Йозепа вдохновили что-ли, и после этого он одолжил ему своими ботинки запасные, наплевав на то, как это смотрится со стороны. А потом окончательно принял его сторону, перестав действовать из тени, начиная вести не холодную войну со своим классом, а уже перерастающую в целую бойню, разрушающую войну.       Их сближение не мог остаться незамеченным, тем более, это не могло укрыться от пристального взгляда Андерса, чьё поведение в сторону Йозепа стало слишком агрессивным. При каждом удобном случае, он действовал озлобленно, загоняя свою жертву в силки и измываясь над ней. Часто это походило на какое-то мракобесие. Каспар же, в свою очередь, вёл себя так же агрессивно в сторону Андерса, вырываясь и брыкаясь, вступал в драки с ним, сбивая костяшки пальцев в кровь.       Эти бесконечные драки не приводили ни к чему хорошему, кроме содранных в мясо рук. Каспар всё время находился рядом с Йозепом, боясь, что ему могут навредить, но удар пришёл неожиданно.        — Сегодня во дворе, один на один, — прошипел ему Андерс, склоняясь над его лицом и обдавая горячим дыханием, — Не опаздывай.       Каспар видел лицо Йозепа в этот момент, его испуг и ужас, его волнение, чувствовал, что его трясёт, как осинку под ветром. Он всё время пытался заглянуть ему в лицо, но Йозеп упорно прятал его, склоняясь над тетрадью. Но Каспар не мог этого выдерживать. Слегка грубовато, что Йозеп даже тихонько вскрикнул, Кордес повёл его в мужской туалет, предварительно убедившись, что Андерса и его банды там нет.       Затолкав его, Каспар выпустил его руку из захвата и спросил:        — Что происходит? — Йозеп трясущимися руками обнял себя за плечи, стараясь успокоиться, но дрожь выдавала его. Сглотнув подступивший ком в горле, он тихо ответил:        — Я не хочу, чтобы ты туда шёл, — Йозеп посмотрел ему в лицо впервые за долгое время, и Каспар увидел весь спектр эмоций, отражающихся в этих глазах напротив. Он мысленно назвал их красивыми, ведь они являлись зеркалом души Йозепа, такой же чистой и невинной, как и глаза обладателя.        — Я не могу отказаться, всё уже решено, — ответил Каспар, подходя ближе к Йозепу. Ему нужно было видеть его лицо и смотреть ему в глаза, чтобы спросить тот самый вопрос, который мучал его всё время:        — Что у тебя с Андерсом? — Кордес увидел, как зрачки глаз у Йозепа расширились, и когда тот пытался опустить голову, ладонями обнял его лицо, вынуждая смотреть на себя:        — Будь со мной предельно честен, прошу тебя. Не ври мне. Скажи, как есть, прошу, Йозеп, — Йозеп судорожно вздохнул, но взгляд не отвёл, раскрывая рот, как задыхающаяся рыба, подбирая слова. Кордес не торопил его, зная, что для откровений нужно время, и он был терпеливым.        — Я… Я ничего к нему не испытываю, и ничего нас не связывает, это правда, Каспар, но он сам… Я не понимаю, что он хочет от меня. Мне всегда казалось, что это просто издёвки, но однажды он меня поцеловал… Не скрипи зубами, пожалуйста, меня это пугает. В общем, я попытался отбиться, но он прижал меня насильно к стене, но… К счастью, между нами ничего такого не произошло, он отпустил меня, но этот момент врезался мне в память, и я думаю, что это и есть причина, — в его глазах стояли слёзы, и Каспар, который не знал толк в том, как успокоить, который никогда не мог успокоить Тею, потому что не знал, как это сделать, но в случае с Йозепом всё было по-другому. Кордес чувствовал его боль как свою и не нашёл ничего лучшего, чем обнять его, крепче прижимая к себе за талию.       Йозеп уткнулся ему в плечо, и кажется, всхлипнул. В этом не было ничего постыдного, наоборот, Каспар даже удивился, что Йозеп, который обычно мужался и скрывал от других свою боль, всё-таки не вынес и поделился этим с ним, с Каспаром. Это даже в какой-то мере льстило, но Кордес убрал эти мысли на задний план, продолжая обнимать жавшегося к нему Йозепа, поглаживая его по спине и плечам.        — Тебе не надо туда идти, они в любом случае просто так меня не оставят, — говорит Йозеп, отстраняясь, но не полностью покидая объятия, смотря с какой-то мольбой.        — Я не могу это так просто оставить, не теперь, — отвечает ему Каспар и склоняется ближе к лицу Йозепа. У того глаза странно сверкают, поддаётся ближе, спрашивает слегка насмешливо:        — Что-то изменилось? — Каспар и не знает, что. Наверное, он сам изменился. Кордес просто не сможет стоять в стороне, когда дело касается Йозепа. Не теперь.       Вместо ответа, Каспар прижимается своими губами к его губам, резко отстраняясь. Он и сам напуган из-за сложившейся ситуации, но Йозеп ему улыбается и умещает свою руку на его плече, притягивая к себе, и это кажется таким правильным в этот момент, вот так вот прижиматься к чужим губам, чувственно и нежно, ощущая лёгкое покалывание на них.        — Что будем делать? — спрашивает Йозеп, прижимаясь своим лбом ко лбу Каспара. Тот задумчиво теребит его волосы на затылке, отвечает:        — Что-нибудь придумаем, — И Йозеп верит ему безоговорочно, ведь теперь они вместе, а вместе и не страшно уже, Йозепу хочется на это надеяться. И он будет надеяться на что угодно, лишь бы эти руки продолжали обнимать его за плечи, даруя то самое тепло, о котором он и мечтать забыл.