ангелам нельзя любить

В эту ночь небо было очень глубоким. Бескрайнее, словно бесконечная вселенная со всеми её тайнами и загадками, не имеющая ни начала, ни конца. Тёмное-тёмное, будто антрацитовое, подобно огромной жадной чёрной дыре, способной втянуть само ослепительное Солнце. Казалось, небо может упасть на землю, разлиться, словно океан, и поглотить всё без остатка, затянуть как можно глубже, засосать в эту черноту без шанса когда-нибудь выбраться, обрекая на вечное существование во тьме. Звёзды, выбравшиеся из этого чёрного топкого болота, были холодны, как лёд, и зажигали спокойное море своим бледным светом. Юнги делает ещё один шаг. Ноги заплетаются, уже совсем отказываются слушаться. Нет, не падать. Нет. Нужно идти. Мин осторожно делает шаг и спотыкается. Глухо застонав от боли, альфа падает на мокрый песок почти у самой воды. Крепко зажав рану на боку, Юнги чувствует, как между пальцев струится тёплая кровь, а вместе с ней утекают остатки жизни. Мин почти не сомневается, что это финал. Конец его жалкой и никчёмной жизни. Альфа переворачивается на спину и прикрывает глаза, думая, что даже смерть его позорная. Раненный ржавым ножом в очередной уличной драке, брошенный всеми, как побитая собака. — А небо сегодня… глубокое, — бормочет Юнги, непонятно к кому обращаясь. В ответ ему синие волны шумят, набегают на берег, стараясь добраться до Мина. Юнги с трудом облизывает сухие потрескавшиеся губы. Рука ослабевает, и альфа уже не может зажимать рану. Да и незачем это делать. Песок вокруг парня весь кровью пропитался, черно-бурым сделался, хотя никто в темноте этого не увидит. Юнги чувствует, что дышать становится всё труднее и труднее. Сознание понемногу отделяется от тела. Альфа слышит далёкий шум автомобилей на трассе, качающую музыку в одном из клубов, которая не умолкнет до самого утра и тихие шаги. Песок шуршит под ногами человека, прогуливающегося по безлюдному побережью в два часа ночи. Эта мысль проскальзывает в голове Юнги, но тут же потухает, как спичка. Какое ему дело до этого, ещё немного, и его уже вообще ничто волновать не будет. Мин слышит, как шаги останавливаются рядом с ним. Чьи-то аккуратные пальцы легко скользят по ране. Юнги машинально вздрагивает, хочет открыть глаза, но не выходит. Пытается отмахнуться, отползти подальше. — Не бойся, всё хорошо, — успокаивает нежный и мягкий голос, патокой разливается по венам, приклеивает к месту и лишает желания двигаться. Хочется слушать этот сладкий голосок вечно, подчиняться ему во всём. Мин с трудом разлепляет веки и вновь зажмуривается от яркого слепящего света. Прищурившись, альфа видит перед собой низенького, одетого во всё белое омегу лет семнадцати, вкусно пахнущего клубничным зефиром. Парень сидит на песке и утирает кровавую рану рукавом своей белоснежной кофты. Свет исходит от этого омеги. Сияние будто у него из-под кожи идёт, окутывает Юнги, тепло через рану в тело запускает. Мин, на удивление, совсем этого не пугается, спокойно воспринимает, будто парень этот — звёздочка, упавшая с неба специально к Юнги. — Кто… ты? — шевелит губами Мин, всё рассмотреть омегу получше пытается. — Я друг, — парень на миг отрывается от раны и нежно улыбается альфе. Юнги кажется, что омега начинает ещё ярче светиться, будто все звёзды ему своё сияние подарили. Эта ослепительная улыбка глаза похуже солнца режет, будто мягкое пёрышко, кожу щекотать, невольную улыбку вызывает. Альфа пытается разглядеть лицо, но затуманенный взгляд скользит, смазывает черты в одно большое сияющее пятно, лишь два ряда белоснежных зубов оставляет. Омега прикладывает свою маленькую ладошку к ране, держит пару секунд, а затем встаёт с колен и оправляет кофточку. На белоснежной одежде ни единого пятнышка нет, хотя Мин отчётливо помнил, что тот только что вытирал кровь рукавом. — Потерпи немного. Тебя скоро найдут, — ласково обращается омега к Юнги, наклоняется и мягко проводит по волосам. — Я должен идти, прощай. — Подожди, — Мин пытается схватить парня за руку, но того и след простыл. Юнги приподнимается на локтях, морщась от боли, недоуменно оглядывается. Парень исчез, растворился, словно сахар в чае. Юнги падает обратно на песок, думает, что всё это ему почудилось. Альфа закрывает глаза и позволяет себе забыться, даёт своему сознанию погрузиться во тьму. Витающий в воздухе запах клубничного зефира проникает в ноздри, откладываясь где-то в далёких закоулках памяти, доказывая альфе, что ему не почудилось. *** — Чимин, что ты сделал?! Ангелам запрещено вмешиваться в человеческие жизни! Красивый высокий альфа с волосами цвета горячего шоколада и такими же тёмными глазами, нахмурившись, смотрит на омегу. — Чон Чонгук, сейчас же замолчи! Услышат ведь! — Чимин подбегает к двери и закрывает её на ключ. — Я поделился с тобой, чтобы ты меня хоть немного поддержал, а не осыпал обвинениями. Хочешь орать на меня? Давай, ори, не затягивай время. — Зефирчик, прости пожалуйста, — виновато произносит Чонгук и опускается на кровать рядом с Чимином. — Я просто очень волнуюсь. Что конкретно ты сделал? — Он был смертельно ранен, и я использовал свои силы, чтобы сохранить ему жизнь, — опускает взгляд Чимин. Чон застывает с открытым ртом, не в силах что-либо произнести. Чимин нарушил один из самых страшных ангельских законов — оживить человека. — Пак Чимин, ты хоть понимаешь, что ты наделал? — неверяще бормочет альфа. — Ты понимаешь, какое за это следует наказание? — Нет, Чонгук, я тупой и ничего не понимаю в этой жизни, — голос Чимина дрожит, но он сжимает руки в кулаки и держится изо всех сил. — Я знаю о наказании, Чонгук. Я всё знаю. Но я не мог смотреть, как жизнь моего человека, к которому я привык за столь долгое время, ускользает у меня под носом. Я не мог молча смотреть, как он медленно умирает в одиночестве, словно какое-то животное! Пак всхлипывает, кусает пухлые губы, удерживая горькие слёзы, жгушие всё внутри. — Чимин, иди ко мне. Пак демонстративно отворачивается, беззвучно плачет, мнет кофту, рукавами размазывает льющиеся слёзы по щеке. Чонгук двигается ближе, со спины мягко накрывает большими и пушистыми белоснежными крыльями. Чимин всегда тащился от них. Огромные и нежные, как облака. Пак обожал гладить крылья Чонгука, перебирая каждое пёрышко. Тёплые и уютные, как одеяло. Чон всегда укрывал Чимина в минуты, когда омеге было грустно, прятал от внешнего мира, позволял зарываться в перья лицом и мочить их слезами. Пак аккуратно поглаживает одно крыло, дрожит от душащих его рыданий. Спрятав лицо в белоснежных перьях, Чимин начинает плакать в голос. Чонгук расправляет крылья и крепко прижимает Пака к своей груди. Чувствует, как омега дрожит, как сжимает пальцами его кофту. Альфа крепче тонкую талию обнимает, накрывает со спины крыльями, к себе ещё ближе прижимает. — Чонгук… Чонгук, мне страшно, — всхлипывает Чимин. — Тебе нечего бояться, пока я рядом с тобой, — успокаивает его Чон, поглаживая по мягким светлым волосам. — Я никому не позволю тебя обидеть. — Когда отец… узнает, когда все узнают, они меня… — Чимин слов подобрать не может, всхлипывает, в голове наказания одно страшнее другого прокручивает. — Тихо-тихо, никто ничего не узнает, — шепчет Чонгук омеге на ухо. — Ты не расскажешь им? — с надеждой смотрит на альфу Чимин. — Конечно нет, — улыбается Чонгук, вытирая с щёк солёные дорожки. — Как я могу выдать тебя? — Спасибо тебе, спасибо огромное, — Чимин обвивает шею Чона руками и повисает на нём. Чонгук мягко гладит омегу по худой спине. — Ты не думай об этом слишком много, завтра мы что-нибудь придумаем, — Чон открывает дверь и улыбается Чимину. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. — Хорошо, — улыбается в ответ Пак. — Зефирчик, тебе нужно возвращаться. — И тебе, Чонгук, — смеётся Чимин. Повторять Чону, чтобы он перестал так называть Пака совершенно бесполезно. Омега плюхается на кровать, пару секунд смотрит в потолок, а потом спускается с небес на землю. В прямом смысле этого слова. Чимин возвращается в палату к Юнги, который уже второй день не приходит в сознание. — Всё будет хорошо, — он убирает упавшую на глаза Мина прядь волос и улыбается.