OMYT

Слэш
R
Заморожен
42
автор
roz bessel гамма
Пэйринг и персонажи:
Размер:
8 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
42 Нравится 2 Отзывы 9 В сборник Скачать

RE

Настройки текста
      Под пальцами шероховатая поверхность деревянной доски, вдоль и поперёк испещренной надписями и символами: имена, признания, даты, прозвища и отвратительные ярлыки. Этот мост был отражением Дерри — таким же отвратительно прогнившим изнутри и небрежно отшлифованным снаружи. Мимоходом проезжающие гости никогда бы не узнали о зашкаливающей злобе, нетерпимости и равнодушии, полупрозрачной дымкой нависающей над местными улицами, коей местные жители пропитаны насквозь. Здесь у каждого от души только чертыхающийся уголёк, лишь изредка проявляющий себя. Вся эта грязь, наспех замаскированная, имитирует стандартную по всем меркам жизнь. Но она давно покинула это место, тут становится трудно дышать спустя нескольких дней пребывания, а инстинкт самосохранения, вопящий о незамедлительном побеге, начинает сбоить и притормаживать. Сначала ты ставишь перед собой ненужный вопрос: «Зачем мне уезжать?» — и если это «зачем» сменяется на «куда», — ты пропал. Значит это место, как чёрная дыра, затянуло тебя в свои бездонные просторы.       От неравномерно, криво вырезанного «R+» щипало в уголках глаз, но он продолжал выводить аккуратную — это важно — «E» рядом, брошенную здесь недоделанной двадцать семь лет назад. Двигатель машины мирно гудел, смиренно ожидая хозяина. Имей эта груда железа возможность мыслить и разговаривать, то непременно бы спросила, зачем было делать незапланированную остановку на выезде из города, и для чего в дорожной сумке в багажнике лежит чужая вещь, которой при отъезде из дома не было.       Обновлённое и завершённое «R+E» ярким пятном выделялось среди десятка пометок, успевших слиться с запачканной и потемневшей древесиной. Медленно обведя пальцем каждый контур, Ричи улыбнулся, сам не зная, почему. Может быть, нервное. А, может, оттого, что последние двадцать семь лет теперь казались лишь нелепой, как и он сам, шуткой, никем не оценённой и лишней в программе.

***

      Все слёзы крупными, горячими каплями впитались в белоснежную подушку отеля; все истошные, поднимающиеся с самого дна души крики были задавлены ею же. Беверли постучалась к нему в номер посреди ночи, чтобы убедиться, что Ричи — насколько это было возможно — в порядке, то ли ссылаясь на восьмое чувство, то ли от того, что подушка, всё же, не так уж хорошо заглушала звуки. Он не открыл, не нашёл в себе сил пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы отвечать на её вопросы. Она ушла, напоследок прижав к потрескавшемуся полотну двери подрагивающую ладонь и сказав: «Если что, я рядом, мы... мы все рядом». Ричи хотелось взвыть громче прежнего. Лёжа в проходе между кроватью и окном в вымокшей, всё ещё заляпанной кровью — о том, кому она принадлежит, Ричи больше всего на свете хотелось бы не думать, но это было невозможно — и грязью одежде, он сильнее впился пальцами в перьевую набивку, полностью зарывая лицо в прохладную наволочку. Сейчас он мечтал об одном — отключиться. Отключиться и проснуться в своей спальне, без воспоминаний о том, что произошло в этом проклятом городе, втянуть ноздрями привычный запах лавандового порошка, а не пыли и затхлости. Он хотел обратно в свою привычную жизнь: довольно пустую и зацикленную лишь на нескончаемых выступлениях, но относительно спокойную. Там он мог контролировать происходящее, здесь — нет. Здесь ему оставалось только кричать в подушку до сорванных связок и плакать до боли в глазах.       Ричи планировал встретиться с друзьями детства, напиться с ними до беспамятства и с жутким похмельем на следующее утро поехать домой. Не проебался этот план только по первому пункту: с друзьями он и правда встретился. Но покрытые молочной пеленой воспоминания и чувства не должны были дать о себе знать. Этот ебаный клоун не должен был вернуться, Стэнли должен был сидеть с ними за тем круглым столом ресторана, они не должны были героически идти убивать Оно, а ему стоило сгрести в охапку хотя бы — только, раз другие решили пасть смертью храбрых, — Эдди и увезти как можно дальше.       Перед глазами всплыло окровавленное лицо и огромная рваная рана Каспбрака, и у Ричи неконтролируемо скрутило желудок. Едва доползший до туалета Тозиер болезненно сгибался в рвотных позывах около пяти минут, после чего обессиленно сполз на холодный кафельный пол, приложившись к нему влажной от пота и слез щекой. Поджав к себе колени и прижав к груди обе руки, пытаясь согреться от накатившего ледяной волной озноба, он закрыл глаза и молился о том, чтобы это закончилось. Чтобы всё это закончилось. Чтобы всё это было затянувшимся ночным кошмаром.       Ночь прошла сумбурно: он точно помнил, что несколько раз отключался из-за необъятной измотанности, физической и эмоциональной, но надолго ли? И можно ли эти паузы, во время которых мозг отчаянно пытался восстановиться для дальнейшей жизнедеятельности, назвать сном? Едва ли. Когда в окно с пожелтевшими жалюзи стали пробиваться первые лучи солнца, Ричи поднялся с пола, не имея понятия, сколько он так пролежал буквально в тридцати сантиметрах от унитаза. Как бы сильно ему не хотелось пролежать так, пока не остановится сердце, пока его тело не решит сдаться и проиграть эту бессмысленную битву за жизнь, эта самая жизнь все равно продолжала свой размеренный бег. Остальные тоже скоро проснутся и первым, к кому они пойдут, будет, конечно же, Тозиер, который вчера после возвращения в отель единственный из компании не затормозил у небольшой барной стойки, а на автопилоте добрался до своего номера. Его хватило только на то, чтобы закрыться в номере, спрятаться подальше от посторонних глаз и ушей, подальше от навязчивых вопросов и жалости. Как только Ричи услышал характерный звук замка и развернулся, бегло окинув взглядом небольшую комнату, глаза застелила полупрозрачная пелена, а внутренние механизмы сдерживания сорвались с петель, пав под напором эмоций. Ему не хотелось думать о том, слышали ли ночью что-нибудь другие, о боли в глазах и саднящем горле. Хотелось пить. Точнее — выпить. И покурить. Желательно срочно. Находиться в ясной памяти и трезвом рассудке при нынешних обстоятельствах было невыносимо.       Тозиер кинул взгляд на собственное отражение и в его голове всплыло только одно слово — «паршиво». Откровенно говоря, он никогда не считал себя эталоном красоты, но он выглядел крайне дерьмово даже по собственным весьма заниженным меркам: жутко опухшие глаза с полопавшимися сосудами, волосы засаленными прядями торчат в разные стороны, он всё ещё в грязной одежде, от которой за километр воняет сыростью. Ему оставалось надеяться, что остальные будут выглядеть не лучше. Вещи — в помойку, и себя бы туда же, да не влезет, и уборщице объяснить будет тяжело, надо по крайней мере довезти себя до свалки, если не передумает. В итоге себя — в холодный душ, чтобы челюсти не переставая стучали друг о друга, затем отыскать в сумке сменную одежду и запасную пару очков — возит он её с собой на случай, если по пьяни разобьёт свои. Разбитые он обычно тут же безжалостно выбрасывал, но в этот раз все личные вещи — обратно в общую кучу, разберёт потом, когда-нибудь. Ключи от машины — в карман джинс вместе с телефоном, почти двое суток провалявшимся в номере на авиарежиме. Он был готов... к чему-то. В комнату постучали.       — Эй, Ричи, ты встал? — пытающийся скрыть беспокойство голос Бена неприятными мурашками пробежал вдоль позвоночника Тозиера.       — Ты про какие-то отдельные части или в целом?       Отшучиваться — вот его единственное спасение. Мы опять в Дерри? Пахнет материалом для следующего стэндапа. Мы убили клоуна из космоса? Хотите шутку про это? Мы потеряли Стэна и... Нет. Не сегодня.       — Целиком ты сейчас нужнее. Я могу помочь со сборами, если хочешь.       — Не стоит! У меня здесь целая кровать извращенского нижнего белья, такому нежному цветку, как ты, это нанесёт непоправимую травму. А если тебе такое нравится... я не хочу об этом знать.       По ту сторону двери раздался тихий смешок.       — Как скажешь, тогда встретимся в холле, спускайся, как соберёшь свои... что бы это ни было.       Ричи сделал глубокий вдох-выдох, нервно передернув плечами. Это будет сложно. Сложнее, чем рассказывать о несуществующей девушке со сцены, сложнее, чем когда-либо за двадцать семь лет, — держать свою тайну за поржавевшим замком, ведь она в любой момент готова была вырваться и выдать всё тщательно скрытое. Но он справится, всегда справлялся. Последний быстрый взгляд на себя в зеркало, где всё уже не так печально, как час назад, только глаза выдают. Сумку в руку, на лицо повседневную маску язвительного шутника, в голове, на всякий случай, парочка подъёбов для каждого. Можно идти.       В холле его ожидали четыре пары встревоженных глаз. Они уставились на него, как только он ступил на лестницу, и неотрывно продолжали смотреть, будто Ричи должен был сообщить какую-то сверхважную новость. Все подготовленные подъёбы как раз на подобный случай тут же выветрились из головы. Оставив свой багаж в углу ближе к выходу, он развернулся к ним и дрогнувшим голосом выпалил:       — Кто опрокинет со мной по стаканчику виски?       — Сейчас д-д-девять утра, Ричи, — ответил Билл, делая шаг к нему навстречу, сделав небольшую паузу, — ты как?       — Я? Супер, отличное утро, в которое этот ряженый рыжий хер из... откуда там? В общем, космоса, наконец-то мёртв, за это и собирался выпить, — быстро протараторил Ричи, дёрнувшись в сторону бара. — Кто-нибудь хочет составить компанию?       Все отрицательно покачали головой, продолжая наблюдать за ним. Беверли первой решилась продолжить разговор:       — Ричи, дорогой, если хочешь, кто-нибудь из нас довезёт тебя до дома или даже останется на пару дней, чтобы, ну, знаешь, ты не оставался один.       Руки Тозиера мелко задрожали. Её голос звучал так заботливо, будто его самочувствие действительно имело для неё большое значение. Было ли это на самом деле так, он точно утверждать не мог, сейчас всё происходящее и окружавшее его было окутано туманом, любое слово, эмоция, мысль подвергались сомнению, от которого не избавиться по щелчку пальцев. Он весь работал сейчас исключительно на аварийном блоке питания и не мог осилить какие-либо мыслительные процессы, и уж тем более не был готов к чертовски важным откровениям, но слова Беверли подцепили что-то хорошо утрамбованное на дне души, вскопали и вырвали на поверхность. Рука с бутылкой сильно дрогнула, плесканув мимо гранённого стакана. Хотел ли он, чтобы кто-то из них делал для него подобное? Нет. Ради всего святого, им ведь досталось не меньше. В конце концов, Стэнли и... Эдди были дороги не только ему. И через всякое пугающее до усрачки дерьмо прошёл не он один. Случившееся подкосило всех, поэтому позволять им нянчиться с ним, как с ребёнком, просто потому, что ему, вероятно, чуть больнее, чем остальным, — чистой воды эгоизм. Каждый из них заслужил свалить отсюда как можно быстрее и как следует отдохнуть.       — Бев, я на все сто процентов в норме, не больше и не меньше, чем вы все. И чрезмерная опека мне не требуется. Если всем так хочется, мы можем как-нибудь собраться, сесть в кружок на пластиковых стульях, держаться за руки и говорить о проблемах, параллельно обливаясь слезами под Селин Дион, но сейчас я хочу только одного — выпить, закинуть сумку в багажник и на скорости сто двадцать километров в час свалить отсюда. Думаю, вы хотите того же.       Он говорил быстро, тарабанил каждое слово так, будто давно зазубрил заранее написанный текст и сейчас должен был отчитаться. При этом упёрся глазами в уже наполненный виски стакан — смотреть в глаза любому из них было подобно пытке для него. В холле повисло молчание.       — Что ж, — он взял стакан в руку, салютуя друзьям, — ваше здоровье.       И осушил его залпом.       — На наши имена сегодня пришли письма, — прокашлявшись, начал Майк, — от Стэна.       Все потупили взгляд, Ричи же уставился на Майка, полагая, что это не всё, раз тот продолжает мяться и бегать глазами по помещению. В любой другой день он бы подшутил над его неуверенностью, потому что выглядел тот довольно нелепо, но сейчас, когда состояние Тозиера балансировало на тончайшей грани между второй за сутки неконтролируемой истерикой и желанием с животным рыком разнести всё в щепки, ужимки Хэнлона вызывали исключительно раздражение — именно так его рассудок решил защитить себя от боли, которая медленно, загустевшим в жилах ядом текла по венам и заполоняла собой всё.       — И ещё? — подтолкнул к продолжению Тозиер, стараясь не придавать голосу никакой эмоциональной окраски, крепче сжав челюсти, дабы не ляпнуть того, за что потом придётся извиняться.       — И ещё, — глубоко вздохнув, произнёс Майк, — мы должны отправить вещи Эдди его жене и как-то доставить его машину, но прежде, чем сделать это, мы подумали, что ты захочешь... — он вновь замолчал, слегка дернув головой вверх, указывая на второй этаж, где были их комнаты. Майк не хотел переходить личные границы, которые, пусть и не были каким-либо образом обговорены, были безусловными.       Они уважали недоговорённости между друг другом, считая, что следует рассказывать о чём-то, только если сочтешь нужным и будешь готов. Ричи же, что было понятно для всех, готов не был, поэтому каждый старался не акцентировать внимание на очевидном и не давить лишний раз на больное. Для них это было давнее табу.       — Я, э-м-м...       Ричи одолела паника. В его заранее выстроенную схему поведения, действий и реплик подобное не входило, у него нет сценария ответа, нет сценария подходящей реакции и лицевой экспрессии, нет ничего, чтобы на скорую руку зашпаклевать внутренние пробоины и не дать истинному положению вещей явить себя. В его аварийном блоке произошло короткое замыкание и всё искрилось, мигало, его оглушало собственное сердцебиение. Едва слышно, неожиданно хриплым голосом, будто кто-то сдавливал ему горло, Ричи ответил:       — Можно мне моё письмо? — он по-детски вытянул руку вперёд, дожидаясь, пока в неё вложат конверт. Майк вложил письмо в его руку. — И... я кое-что забыл в номере, так что...       — Мы подождём тебя снаружи, — тут же подключилась Беверли, поднимаясь с кресла. — Ведь да? — она бросила многозначительный взгляд на остальных, и они в тот же момент как по команде согласно закивали и засуетились в сторону выхода. — Да, мы ждём тебя снаружи, дорогой, не торопись, без тебя не разъедемся.       Ричи только слабо кивнул в ответ, смотря куда-то мимо Бев и сжал в руке бумажный конверт.       Чемоданы Эдди были открыты. Тозиеру было странно их видеть: они были здесь, а владелец — нет. И это было неправильно. Когда он подошёл к ним поближе и присел на корточки, чтобы аккуратно, кончиками пальцев, дотронуться до идеально сложенной светло-серой толстовки на молнии, он ожидал услышать истеричное: «А ты руки помыл, прежде чем прикасаться к моим вещам? И вообще, ты в курсе о существовании такого понятия, как личные вещи? Я могу в алфавитном порядке перечислить заразы, которые ты мог сейчас занести на мою одежду!» — но было тихо, кроме собственного дыхания и стука сердца Ричи ничего не слышал. И так, чёрт возьми, не должно было быть. Эти два чёрных чемодана, доверху забитых бог знает чем, были единственным, что осталось от Эдди. Для всех. Для него. И ничего больше, только гора тряпья, зубная щетка, огромная аптечка и не менее огромное отделение под средства личной гигиены, назначения половины из которых Ричи не знал.       — Ты серьёзно взял с собой два чемодана вещей на два дня? — Тозиер знал, что этот вопрос навсегда останется без ответа.       Ричи нервно усмехнулся, безуспешно пытаясь сглотнуть подступивший к горлу ком. Только не снова. Сняв очки и слегка потерев воспалённые глаза, стирая подступившие слёзы, он подхватил свободной рукой ту самую светло-серую толстовку и мимолетно прижал ее к себе. Этого ведь достаточно? Закрыв чемоданы, чтобы не забрать с собой больше, чем на данный момент позволяет ему внутреннее чувство такта, он зацепил боковым зрением ключи от машины на тумбочке. Мобильный, судя по всему, Эдди взял тогда с собой, как и кучу других абсолютно бесполезных вещей.       — Долбаный ипохондрик.       Голос — чуть громче шёпота, чтобы даже эти проклятые стены не услышали. Ключи от машины Каспбрака Ричи также прихватил с собой, просто, без причин. Кто его осудит, если он пару минут посидит в машине Эдди? Письмо от Стэна всё ещё было запечатано, Ричи решил прочитать его позже, когда завершит одно важное дело.       Лузеры действительно ждали его рядом со входом в отель, словно нашкодившие дети, они неловко переминаясь с ноги на ногу и изредка переговариваясь между собой. Толстовка Эдди уже была в сумке, ведь он ходил «к себе», пусть остальные и прекрасно знали, что это не так. Ключи от чужой машины лежали в переднем кармане джинс.       — Ну что, старички, до встречи через двадцать семь лет? — спускаясь к ним по лестнице, крикнул Ричи.       — Иди к чёрту, Ричи, такую занозу, как ты, попробуй забыть, — так же ловко отвесил Бен, поддавшись к нему навстречу и сжав в медвежьих объятиях. Тозиер так и застыл с сумкой в руке, не зная, как реагировать на такой прилив чувств от «Биг Бена». — Ричи, всё будет в порядке, слышишь? Всё наладится, мы всегда будем рядом, если нужно, — шёпотом произнёс Бен ему на ухо, сжав ещё сильнее напоследок.       Ричи коротко и растерянно кивнул, не имея понятия, как реагировать на подобные слова «правильным» образом. В его ушах едва уловимым эхом всё ещё отдавались слова Хэнскома. Бен запустил неминуемую вереницу объятий и признаний о том, как они друг друга любят и будут скучать, и это длилось, по мнению Тозиера, целую вечность. Не то, чтобы он был против.       Когда все разъехались кто куда, предварительно обменявшись контактами и пообещав по крайней мере написать о своём прибытии домой — больше всего это было адресовано Ричи. Тозиер достал чужие ключи из кармана и нажал на маленькую чёрную кнопку на брелке, после которого раздался характерный звук разблокировки замков. Он медленно открыл водительскую дверь и долго решался, стоит ли в принципе это делать, но в следующий момент обнаружил себя уже на сидении автомобиля Эдди. Там, где тот проводил кучу часов, ругаясь через открытое окно с непутевыми водителями и параллельно разговаривая на повышенных тонах со своей женой по громкой связи.       Машина Эдди была идеальна: ни царапины, ни пятнышка, ни одной лишней детали, будто машина была совсем новой. У Ричи всё было иначе, он, безусловно, любил свою машину и заботился о ней — точнее, отдавал её менеджеру, чтобы тот отвозил её на техосмотр или в сервис, или поменять резину, или что там ещё делают с машинами — но поддерживать там скрипящую чистоту было за пределами его возможностей. Честно говоря, он любил свою машину лишь за её внешний вид.       — Неужели совсем ничего?       Ричи внимательно, с некоторой ноткой раздражающей упёртости, изучил задние сидения, опустил и поднял обратно солнцезащитный козырёк, открыл и закрыл бардачок между сидениями, и оставалось лишь одно место — бардачок в передней панели. Тозиер уже почти смирился, что Эдди только с собой таскает целую груду ненужного барахла, а его автомобиль хоть сейчас выставляй на продажу по стоимости нового, и никто даже не заметит подвоха, как из открытого бардачка показался бумажный краешек. Ричи медленно достал его. И пожалел, что сел в машину. Пожалел, что ответил пару дней назад на звонок Хэмлона, что не был окончательно поглощён мертвыми огнями там, в пещере. Сейчас он добровольно прыгнул бы в пасть к Пеннивайзу, остался бы вместе с Эдди, пока пещера превращалась в груду камней, согласился отмотать время на полчаса назад и не брать чужие ключи с тумбочки. Буквально всё на свете было бы лучше того, что он видел сейчас в своей руке: билет на собственное выступление в Нью-Йорке, которое было запланировано через неделю после того, во время которого Тозиер феерично облажался.       Билет — и эта мысль ещё долго зажёванной записью будет вертеться в его мыслях — был один. Эдди хотел придти на его выступление. Один. Без жены. Несмотря на то, что знал, что Ричи не сам пишет материал, с которым выступает, о чём громко и язвительно высказался тогда на выходе из ресторана. Несмотря на то, что едва ли вообще помнил, кто Ричи такой. Или же...       — Нет-нет-нет-нет, Каспбрак, что за херня, что за...       Пальцы уже не первый раз за утро задрожали, из глаз — прямо на билет с его именем, который мог оказаться спрятанным ото всех где угодно, но не в этой машине, не в этом бардачке — что-то капало. Мокрое. Солёное. Тозиеру было плевать. Он не сдерживал громких всхлипов, потому что всё происходящее было для него слишком. Просто слишком. Слишком личным, заставляющим сгибаться пополам от недостатка кислорода, потому что на вдохе и выдохе его внутренняя пустота всё больше и больше разрасталась, превращаясь в ёбаную чёрную дыру, — всё это выбило и так хлипкую почву из-под ног. Он летел куда-то вниз, в холод и темноту, ударяясь об острые камни, торчащие по краям, и понятия не имел, выберется ли из этой ямы. А главное — нужно ли. Если существует что-то, способное причинить ему ещё большую боль, то ему незачем даже пытаться. Его уже перемололо в фарш, посыпьте солью и перцем по вкусу, блюдо готово.

***

      Ричи смотрел на законченную надпись, сжимая уже вскрытый бумажный конверт в руке. «Я всю жизнь прожил в страхе. В страхе того, что меня ждёт. В страхе того, что я мог упустить. Не надо. Будьте теми, кем вы хотите быть. И гордитесь этим».       Тозиер буквально на мгновение вновь почувствовал себя нескладным подростком, втайне от всего мира наспех вырезающим первый инициал на мосту поцелуев. Тогда, несмотря на сковывающий страх быть раскрытым, несмотря на отвратительные выкрики Бауэрса, он всегда мог приехать к друзьям и почувствовать себя лучше: перекинуться парочкой сальных шуточек с Эдди и кинуть в него какой-нибудь мусор, чтобы вдоволь насладиться его возмущённым визгом и последующей яростной тирадой, обсудить с Майком комиксы, устроить гонки на великах с Биллом, потравить анекдоты, над которыми Бев — и Бен, конечно же — всегда смеялись, или просто посидеть рядом со Стэнли, который понимал всё без слов.       Если бы не компашка Бауэрса, которую он тогда услышал вдали и поспешил свалить куда подальше, он завершил бы её. И лузеры, проходя мимо, долго гадали и спорили бы, кто же там зашифрован. Ричи предлагал бы варианты с нелепыми выдуманными именами и не менее выдуманными историями этих людей, лишь бы отвести от себя подозрения. Бен перебирал бы всех подходящих учеников школы по именам и фамилиям, приговаривая под нос, что «нет, боже, это точно не они», Эдди делал бы вид, что обсуждения о том, кто кому пихает язык в горло его не интересуют, Майк и Билл тактично бы молчали, а Беверли подбрасывала бы местных слухов из школы, чтобы помочь Бену подобрать наиболее удачную комбинацию. Всё было бы, как бывало всегда. Затем, возможно, ближе к старшей школе, когда называть Ричи «гомиком» перестало быть модным и все перешли на лаконичное «пидор», Эдди как-нибудь вечером, сидя с ним на скамейке в парке, спросил бы, не его ли была та надпись, и Ричи ответил бы «да». И рассказал, что за имя прячется за буквой «E», и как долго он держал это в секрете. Всё могло бы быть так, но не стало.       Страх через года остался тем же, только шутить, кидать всякую гадость и делать всё вышеперечисленное больше было не с кем. Они давно не дети. Они разъехались около часа назад в свои нормальные жизни, надеясь, что в этот раз ничего не забудут. Особенно друг друга. И что они больше никогда не увидят обшарпанный Дерри.       Ричи стоял на мосту поцелуев в светло-серой толстовке на молнии, в кармане которой лежал сложенный вдвое бумажный билет на грядущее выступление. Толстовка — с любимого не своего плеча, билет — стимул не бросать достигнутого, письмо — обещание не забывать. И быть собой.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.