~*~
2010 год. Октябрь.
На улице величественно красовались высокие деревья, унося свои широкие кроны в вышину, к необъятному небосводу, а рядом, ближе к сырой земле, расположились их скромные родственники, младшие ветвистые собратья — кустарники. Все оказались облачёнными в разномастные пёстрые наряды, словно у художника давно закончились зелёные краски, использовал все баночки, поэтому щедро, без раздумий, пустил в ход оставшиеся, совсем иные: жёлтые, оранжевые, красные, бордовые. Прохожие восхищенно разглядывали такое богатое убранство переменчивой природы. Детишки бегали, подбирали опавшие листочки или тянули ручки вверх, стремились сорвать прямо с свисающих извилистых веток. Некоторые формировали своеобразные букеты, бережно составляли гербарий. Другие шаловливо разоряли, прыткими движениями ног, сгребенные кучи, которые старательно собрали дворники, выполняя свои обязанности, встав рано утром, когда большинство жителей огромного города ещё покоились в уютных постелях. Многих радовало сие разнообразие, буйство красок, даже дождливая погода не могла омрачнить их устоявшегося бодрого настроения. Когда небо затягивалось тучами и начинало горько плакать, то они раскрывали сложенные тканевые купола, то есть трансформировали обычные зонты, прятали свои головы и плечи под ними и по-прежнему сновали туда-сюда, бессвязно перебирая ногами, в туфлях, сапогах или ботинках, то убавляя шаг, то, напротив, внезапно добавляя. Однако с музыкантом обстояло дело вовсе иначе. Впрочем, неудивительно, поскольку всегда выделялся из толпы, желал этого или нет. Он решил пренебречь зонтом, вышел из дома ненадолго, чтобы купить сигарет. К счастью, в магазине оказалась столь знакомая, красно-белая, яркая пачка. Не меняя маршрут, дошёл до подъезда, глянул в вышину, найдя необходимые окна, в которых уже загорелся электрический свет, отсутствоваший во время его ухода. Подумал, что не готов сейчас возвращаться к той персоне, что находилась внутри, что зажгла его. Нет, конечно, проблема не крылась только в свете, хотя он тоже весьма задражал, по-своему, в данный момент, но совсем не так, как раздражала она. Помнил, как гордо сказала, что когда-то ей приснился. Решила, что судьба таким образом подала знак, поэтому немедленно захотела найти, познакомиться, помочь, подсказать что-то в непростой период, полюбить. Благородно и трогательно прозвучало с её стороны, но... если бы заводил романы со всеми девушками, к которым ненароком приходил во снах, то у него бы уже целый гарем образовался, съёмная квартира не выдержала бы неуемного, постоянно растущего массива, затрещала бы по швам. Впрочем, Лера даже в такой ситуации нашла бы верный способ, чтобы выделиться. И Самойлов не отрицал, что испытывал какие-то светлые чувства к ней. Непременно ценил её тягу к искусству, её ум, её нетрадиционные методы самовыражения, также предпринимаемые действия из-за заботы, из-за желания доказать, что готова на многое для достижения цели. Однако та забота была излишне навязчивой, перегибала палку в некоторых случаях. Излишне требовала то, чего вовсе не хотел сам. Безусловно, в здоровых отношениях должны присутствовать определённые компромиссы, вот только он не был готов каждый раз идти на крайние меры, на духовные жертвоприношения, чтобы выполнить все выдвигаемые условия. Оба оказались взбалмошными, даже отчасти сошедшими с ума, и в этом не было ничего сверхъестественного, ведь известно, что творчество откладывает неизгладимый отпечаток на восприятие мира. И это в целом не казалось трагедией или непреодолимой горой для межличностных отношений. Однако главная трудность состояла в том, что протекающие сумасшествия не были однородными, настолько разнились, аж в некоторые моменты казалось, что не осталось абсолютно никаких сил для очередной попытки, благодаря которой возможно помириться, подружиться с чужой головой. Со своей-то не всегда получается сделать это чрезвычайно быстро и качественно, а тут с чужой ещё!.. Приходится блуждать по лабиринту, где нескончаемое число ходов, сплетений, закоулков. И не стоит ждать обретения полноценной уверенности, ведь неизвестно, на что же именно можно натолкнуться в любой, подходящий или неподходящий, миг. Оторвав пристальный взгляд от окна, прикрыл глаза на несколько секунд, погрузившись в полную непоколебимую темноту. Опустив чело, глубоко вздохнул и выдохнул, словно просеивал хладный, почти нестерпимо давящий, воздух через собственные разодранные лёгкие, превратившиеся в трепещущее мягкое решето. Пытался обрести некое сосредоточение на размеренном дыхании, как это советовали некоторые служители традиционной или народной восточной медицины, эффект должен возникнуть подобно медитации. Дождь не прекращался, не оставлял ни на минуту сей краткой прогулки, продолжал щедро покрывать влагой неровную, частенько слишком непослушную, шевелюру, беззащитную светлую кожу выразительного лица и творческих чутких рук, которые слегка огрубели от натянутых жестких струн, за многолетнее сотрудничество. С одной стороны, такое погодное явление вполне освежало, отвлекало, перебивая поток мыслей, который обрушился и мчался, словно лавина с горы, сметая всё на своём пути, даря желаемую разруху, с другой — в какой-то мере начинало добавлять очередную дозу раздражения в кипящий котёл. Посему, сделав несколько шагов вперёд, к зданию, спрятавшись под козырёк, мирно встал. Распаковав коробочку, запустив внутрь свои пальцы, выловил одну тонкую беленькую трубочку, набитую табаком, впрочем, не только им, ещё невесть чем, добавленным в химическую смесь. Мужчина сомкнул добытую затейливую вещицу меж губ, не давая ей упасть. Пошарив в лопасти серого полупальто, нащупал источник огня. Нажал на миниатюрную педальку, зажигалка извергла искру, словно пробудившийся вулкан, но сразу осеклась, только со второго раза получилось вызвать стабильное воспламенение. Поднёс к нему самый кончик, который тот тут же подхватил инициативу, пришёл в действие. Затянулся, вбирая поглубже, в недры своего организма. Терпкий аромат, сопровождающий незримую субстанцию, пробирался в укромные уголки, словно пытался что-то задеть, что другим было не дано. Глеб задержал в себе это необычное состояние, потом, нехотя, пришлось выпустить наружу, в виде седого облака, которое тут же поспешило улетучиться, оставив лишь слабый эфимерный след. Раздалась звонкая мелодичная трель, стоящий встрепенулся, неожиданно осознавая, что данный звук исходит из его кармана. Найдя искомый объект, он прочитал надпись на дисплее: "Костя". Одно короткое слово, но невероятно ёмкое, побуждающее вереницу воспоминаний о совместных творческих и будничных событиях, также своеобразных взаимных ассоциаций, которые понятны только знающим их людям. Их многое объединяло, многое поведали личного друг другу, но что-то оставалось за предупреждающей чертой, вне поля видимости, вне досягаемости. Конечно, догадаться можно попытаться о том, что там присутствует, но не стоит этого делать, наверное. Человек имеет право на уединение, на собственное мысленное, эмоциональное и физическое пространство. Поэт всё-таки решился ответить, хоть и не был в настроении для поддержания разговора с кем-либо. Константин был весел, что-то быстро объяснил про работу, про предстоящее вскоре выступление, высказал свою идею, потом перешёл на повседневную тему. Рудольфович внимательно выслушал, сопровождая его предложения своими, практически односложными ответами. Собеседник заметил, что солист сегодня не в духе. Поинтересовшись про здоровье и обеспокоившись тем, что не случилось ли что-нибудь серьёзное иль трагическое с Лерой, коль могло его так сильно огорчить, Бекрев услышал подтверждение, что всё в порядке, хотя прекрасно понял, что это вовсе не так. На самом деле, милого друга многое сейчас гложит, но не стал наседать, узрев очередной виток его ранимой и чуткой, в то же время столь сильной и мудрой натуры, с большим сердцем и неординарным восприятием. Попрощавшись, напомнил, чтобы Глеб звонил в любое время, если что-то понадобится вдруг, решит поделиться возникшими замыслами в сфере искусства, или просто захочет поговорить о происходящих событиях. Самойлов слабо улыбнулся, знал это наперёд, поблагодарив, пожелал хорошего вечера, заглушил связь. Экран потух. Обладателя терзали сомнения. Хотел перезвонить, рассказать о накатывающей хандре, которая в этот раз поселила что-то неизведанное в его сознании. Весьма гнетущее предчувствие охватывало и прежде много раз, но ныне почему-то иначе проявляло свои предпосылки. Не осмелившись убрать возможность или совершить звонок, вертел телефон, погруженный в раздумия. В итоге положил на предназначенное тому место, спрятав в промежности плотной ткани. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, спокойно не удавалось побыть. Затушил тлеющую сигарету. Подумал, что пора уже подниматься, возвращаться. Его ведь ждут. Преодолев массивную металлическую входную дверь, которая, с резким грохотом, беспощадно бьющим по ушам, захлопнулась, словно замуровав мертвеца в древнем склепе; казалось, что из него уже не выбраться, не обойтись, никак, без посторонней помощи, исходящей извне. Медленно шествовал по широким серым ступенькам, которые были затянуты в несгибаемую многоуровневую спираль, протянутую до самой крыши. Достигнув цели, где значился необходимый номер, состоящий из двух цифр, замер прямо перед извилистым замком, крепко сомкнув в ладони ключ, не успев погрузить в отверстие. ___