стокгольмский синдром

      — ты вообще понимаешь, что происходит?       голос позова твёрдый, грубый, но проницательный. в нём читается лёгкая отстранённость, тесно переплетённая с участливостью, и их уже нельзя различить, потому что вместе они образуют нечто третье — влиятельность. ибо нельзя рассуждать на мирские темы, смотря на них свысока также, как нельзя делать это, принимая их слишком близко к сердцу. и дима всё силы прикладывает, чтобы не просто внести информацию в чужой мозг, а донести смысл. чтобы в светло-голубых глазах напротив отразилось понимание. он знает, что наверняка лезет не в своё дело, но спокойно смотреть на происходящее, даже через линзы очков — пусть и не розовых, — тошно. он пытается мыслить трезво и говорить дельные вещи, но с губ то и дело срываются эмоции, которые должны быть скрыты за голыми фактами.       — ты же не глупый, арс, — пытаясь говорить по-доброму, замечает позов, — и не слепой. ты же видишь, что он иссохся по тебе. во всех смыслах. в инсту фотки с грустным ебалом заливает и подписывает цитатами из подростковой попсы про любовь. курить стал как ебанный паровоз: по пачке в день. плечами осунулся, до рёбер похудел, а глазёнки-то всё равно горят всякий раз, как тебя видит.       попов стоит на месте с напускной уверенностью: спина прямая, изящный указательный палец водит по массивному кольцу-печатке, взгляд обжигающе-холодный. он излучает бесспорное безразличие, хотя внутри — грёбанный пожар, который уже достиг той стадии, когда пламя не остановить. и он горит изнутри, плавясь под уверенным взглядом димы из-за стёкол очков. арсений сдаёт позиции всего на секунду: в панике отводит глаза в сторону, ища ответов, которых нет. ответов, которые может дать только он.       — нет бы ты просто сказал ему, что, мол, так-то и так-то, что не чувствуешь того же, и ему не пришлось бы мучаться неизвестностью, — отступает позов, давая арсу сделать глоток воздуха. — но ты же, блять, предпочёл дать надежду, а потом водить его, дурака, за нос, обещая то, чего гарантировать не можешь. он — ребёнок ещё совсем: видит в людях только хорошее, думает, что любовь — это раз и навсегда, считает, что любое обещание незыблемо.       дима останавливается на незавершённой мысли, вперив взгляд в точку в пространстве, снимает очки и, опустив подбородок вниз, проводит ладонью по коротким волосам, пытаясь остановить неразборчивый поток мыслей.       — и именно сейчас его угораздило тебя встретить, в тебя влюбиться. вариантов же куча, но он выбрал тебя, а ты повёл себя как сука. думаешь, я не пытался повлиять на него, видя всю ситуацию со стороны? пытался и не один раз: в поездки его возил, новые знакомства ему организовывал, чуть ли не на вязание записал, лишь бы мысли его от тебя увести. и нихуя, прикинь? он зациклился и ничего не хочет с этим делать вообще. это даже нечестно.       холод пронизывает тело до кончиков пальцев. попов ёжится, но взгляда от димы не отрывает — боится пропустить хоть слово. он точно знает знал, что делать с антоном. теперь нет. теперь в голове ебанный водоворот, который закручивает и мешает мысли вместе. арс не может разобрать хоть что-нибудь из того, что у него на уме. секунда-другая — ищите его в обмороке на полу. но его стимул — горящие глаза позова и слова, которые обжигают подобно концентрированной серной кислоте — держат тело в вертикальном положении.       — пойми: мне абсолютно всё равно на то, что ты чувствуешь к антону, но мне не плевать на то, что шаст чувствует к тебе, и как ты сам к этому относишься. — дима хмурится и сужает глаза так, что в уголках собираются морщинки. — у него же к тебе нездоровое влечение, а тебе начхать. блять, это уже стокгольмский синдром, слышишь? это ты его довёл. твоя блядушная гнилая душонка, которой и целого мира мало. арс, ну и куда делась твоя въевшаяся улыбка, от которой пасёт фальшью?       попова колотит, обдаёт жаром и ледяной водой, ему плохо. он физически чувствует то горькое чувство, что другие называют совестью. оно сжимает органы внутри, вызывая болезненную дрожь. как бы дима не пытался разыгрывать безучастную холодность — всё равно срывается-таки на эмоции, вырывая их же из расчётливого арсения. в голубых глазах — девятый вал.       — я тебя услышал, поз, — хрипло выдаёт попов и спешно отводит взгляд. — постараюсь что-нибудь сделать.       — пиздишь как дышишь, попов, — грубо отвечает дима и, резко развернувшись на пятках, выходит из гримёрки.       арс выдыхает с облегчением, тяжёлым грузом оседая на старый продавленный диван. душонка, как сказал позов, правда прогнила и отравила своим ядом всё вокруг. отравила антона. отравила человека-солнце с его заразительной искренней улыбкой, вырывающимися матерными словами и позвякивающими браслетами. арсов яд поглотил шаста целиком — попов видит это и не знает толком, что делать. он знает — эксплуатирует мальчишку, не в силах дать ему настоящую заслуженную любовь. арс — гнильё. сам соглашается с этим. потому что был бы живым, мог бы и дал бы антону счастье. любил бы до дрожи в коленках и побелевших костяшек. не скупился бы на романтические банальности, целовал бы едва заметную родинку на его носу, ходил бы болеть за него на товарищеские матчи, обнимал бы сзади во время сна и бесконечно много раз говорил бы, что л ю б и т.       не может. вот так просто и в то же время сложно. смотрит в глубокие зелёные глаза и не видит ничего кроме молодого перспективного пацана, у которого вся жизнь впереди. которого хочется сделать счастливым. который заслуживает чего-то большего, но хочет его — циничного, местами высокомерного мужика на семь лет старше, у которого жизнь — блядская карусель. и арс не хочет, чтобы антона было в ней ещё больше.       шасту бы влюбиться в добрую заботливую девушку, у которой будут глаза также гореть, когда на него смотрит. попов хочет этого абсолютно искренне. он жалеет антона, потому что тот заслуживает. любой, кто зависим от арсения, заслуживает. и шастун в этом списке на первом месте.       …блядушная гнилая душонка…       может и так. но почему тогда антон в нём свет видит? почему чуть ли не молится на его тень? что в шастуновских глазах такого, что он ими видит арсения живым? тоша — романтик. всегда им был. только это красивое книжно-сказочное качество обернулось ему не совсем приятным местом в лице арсения сергеевича попова. бон жур, так сказать, принимайте стрелу амура.       — арс, — чуть ли не со свистом врывается в гримёрку антон, — тебя окс зовёт — с доками по туру уточнить.       и даже сейчас в зелёных глазах обожание на грани с помешательством. попов смотрит, не сдерживает улыбки, которая от сердца впервые за долгое время, и поправляет чёлку музыкальными пальцами.       — хорошо, тош, хорошо, — едва слышно отвечает арсений, провожая взглядом кивнувшего в знак понимания парня за дверь.       и в этот самый момент попов понимает — нельзя с уверенностью сказать, у кого именно из них двоих пресловутый стокгольмский синдром.