В следующий раз

От серого гранитного пола под ним пробирало до костей северным холодом и могильной сыростью. Шэнь Цинцю непроизвольно поежился, но тут же одернул себя. Нет, радости наблюдать за своими слабостями он ему не подарит. Слишком много чести. Помедитировав пару минут, чтобы разогнать кровь, пускай только частично свою, по венам для согрева, Шэнь Цинцю счел за лучшее отрешиться от того, что под ним, и попробовать осмотреться по сторонам. Надо же знать, куда по приказу этого недоноска его притащили на этот раз. Увиденное восторга не вызвало. Развешанные по стенам черепа, змеи на барельефах, оскаленные демонические морды в качестве светильников… Он, конечно, знал, что у мальчишки плохо со вкусом и чувством прекрасного, вспомнить только его бездарные стихи, но не ожидал, что до такой степени. Ведь те помещения, в которых его держали до этого момента, полностью соответствовали своему назначению. Темницы были мрачными и сырыми, пыточные радовали глаз ржавыми крюками и кровавыми потеками на стенах. Тоннели были узкими, усеянными острыми камнями, изъеденными лишайником и полудемоническими растениями, даже лестница с бесчисленным количеством ступенек, по которой его приволокли сюда из его камеры, и то удалась у него на славу. Так почему же это место выглядело столь убого? Или все то было построено до него, а этот зал уже его детище? Что ж, тогда все становится понятным и любые вопросы отпадают сами собой. С трудом перевернувшись на живот, Шэнь Цинцю наконец смог рассмотреть то, что стояло посреди зала и уже какое-то время мелькало на границе его взора. Это был огромный мраморный трон с вычурной резной спинкой и массивными подлокотниками, занимающими едва ли не половину всего места, отведенного под сидение. Трон, несмотря на всю старательность, с которой он был выполнен, выглядел весьма гротескно и нелепо. «Надо было вместо обычной черной работы поручать ему чинить мебель на пике. Глядишь, сейчас и толку было бы больше», — подумал Шэнь Цинцю, ощущая толику огорчения. Было ли это из-за доказательств отсутствия у него педагогического таланта или из-за убранства этого полутемного зала, он разбираться не собирался. Ничто здесь не вызывало у Шэнь Цинцю никаких положительных эмоций. В особенности не вызывало их сидящее на троне маленькое чудовище, безуспешно пытающееся прикинуться человеком, облаченным в черные одеяния. — Что же вы лежите так далеко, учитель? Это вопиющая непочтительность к своему императору, — издевательски произнесло то, заметив обращенный в его сторону взор. — А подойти и поклониться? А выказать почтение? Будь у Шэнь Цинцю возможность ходить, он бы не лежал сейчас на ледяном полу, словно груда поленьев. Будь у него возможность хоть что-то сказать, этот «император» уже был бы послан так далеко и так грязно, что портовые грузчики срочно попросились бы в орден на ученичество, а манерные лорды пиков упали в обморок. Но возможности у него уже не было. Ни малейшей. Чудовище на троне, принявшее самое непосредственное участие в этом процессе, естественно, помнило, почему Шэнь Цинцю неспособен ходить и говорить. Но не могло в очередной раз не поиздеваться над тем, кто раньше был образцом манер ордена Цанцюн. Как был ублюдком, так им и остался. Всего-то разницы, что вырос. Шэнь Цинцю отвернулся от трона, без интереса начав изучать барельеф на стене. Он не мог ни уйти, ни защититься словесно. Всем, что оставлено ему палачом, было лишь игнорировать все нападки. За этим следует боль. Она уже стала вполне привычной и даже какой-то родной. Все еще свидетельствующей о том, что он жив. Но почему и для чего он до сих пор влачит свое существование? Игрушка сломана, начинка ее изучена от и до. Так есть ли смысл держать? На взгляд Шэнь Цинцю, не было. Все, что мог, ублюдок с ним уже сделал. Были и слезы, были и стоны. Да, несмотря на все пережитое, он еще не помешался рассудком, не бился в истерике, но так ли, право, это необходимо? Или, по его мнению, именно это является признаком раскаяния? Так не Шэнь Цинцю виноват, что у «императора» гнилая душонка. Ему раскаиваться за то, как он с ним обращался, нелепо. А за все остальное с него спросит Король Яма, когда они наконец-то смогут встретиться. Даже чудовищу рано ли, поздно ли, но наскучит играться. — Ах да, вы ведь не можете самостоятельно, — продолжил меж тем сидящий на троне, увидев, что на него уже даже не смотрят больше. — Давайте я помогу этому учителю добраться до трона. Шэнь Цинцю приготовился к активности кровяных паразитов внутри себя, но никак не ожидал, что будет поднят в воздух своей собственной техникой и усажен прямиком на колени маленького чудовища. От неожиданности Шэнь Цинцю не смог сразу отстраниться и был крепко схвачен за плечи и талию крепкими, после ледяного пола невероятно горячими руками. — Ну вот вы и здесь, — мурлыкнули ему на ухо, зачем-то потершись о то носом. Шэнь Цинцю попробовал отстраниться, но его держали очень крепко, и ничего не вышло. — Этот ученик давно хотел извиниться за свое неподобающее отношение к учителю, но все не находилось нужных слов. У этого ученика все очень плохо обстоит с красноречием, — шептало чудовище Шэнь Цинцю… поглаживая его спину. «Ты что творишь, ублюдок?» — А потом я вспомнил, что людьми уже был придуман способ извинения и примирения именно для тех случаев, когда слов недостаточно, — и после этих слов шеи Шэнь Цинцю коснулось что-то мокрое и липкое. Это чудовище принялось его вылизывать! Передернувшись от омерзения, Шэнь Цинцю постарался отстраниться, но был еще сильнее прижат к груди этого убл… Когда язык коснулся особо чувствительной точки, через все тело Шэнь Цинцю словно прошел разряд, заставивший его шумно выдохнуть воздух. Приятно. Всего на мгновение, но ему было приятно. «Новый вид издевательств? Или мальчишка вконец потерял уже всякий стыд и хочет… хочет учи…» Его действие не осталось незамеченным, и шею принялись вылизывать с удвоенным усердием, чуть прикусывая тонкую кожу. Когда к этому добавились нежные поглаживания его груди и живота, Шэнь Цинцю замычал, задергался, стараясь уйти от прикосновений, но без рук и без ног, крепко удерживаемый за талию, он был не в силах сбежать. «Немедленно отпусти меня, мразь. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Я уничтожу тебя! Уничто…» Его, не позволив отстраниться, поймали за подбородок и жадно поцеловали. Прикусывая и посасывая губы. А потом проникли своим языком в рот. Глубоко, вылизывая зубы, небо и остаток того, что когда-то было его языком. Это было омерзительно. Кровяные паразиты не давали сжать челюсти, а в желудке давно было пусто, и продемонстрировать всю степень своего отвращения Шэнь Цинцю не мог. Мог только мычать и пытаться мотать головой. Но мальчишке это целоваться ни капли не мешало. Это было… хорошо. Каждое прикосновение вызывало в его теле приятную дрожь, которую хотелось ощущать снова и снова. «Кровяные паразиты. Он нашел новый способ использования сво… своей крови», — пытался Шэнь Цинцю убедить себя, что все испытываемое им сейчас лежит на демонической крови, струящейся по его венам. А он пребывает в ярости, смешанной с отвращением. Но глубоко внутри он понимал, что лжет сам себе. Демоническая кровь лишь не давала ему сжать челюсти, все остальное — слабость его тела. Без ци, даже сейчас запечатанной вервием, он был обычным человеком с обычным человеческим телом. Телом, чьи потребности долго игнорировались. И он мог хоть изойти в прах от бешенства: его тело предавало своего хозяина. Когда внутрь проник первый палец, Шэнь Цинцю едва не захлебнулся безмолвным воплем, широко распахнув единственный целый глаз. Жжение и резь от проникновения внутрь постороннего предмета рвали мышцы его ануса. — Больно, учитель? — прекратив терзать его рот, спросило чудовище хриплым голосом. Оно раскраснелось, как и у Шэнь Цинцю, его дыхание было тяжелым. — Не волнуйтесь, потом, как я ее отыщу, будет очень хорошо. «Сдохни со своим хорошо! Посмотрел бы я на тебя, засовывай кто-то пальцы в твою хризантему», — взъярился Шэнь Цинцю и попробовал ударить своего мучителя головой, но тут палец внутри него задел что-то. Что-то, от прикосновения к чему все его тело прошило волны удовольствия, в котором захотелось раствориться, и Шэнь Цинцю промазал, врезавшись головой в спинку трона. Уткнувшись пострадавшим лбом в бархатный наплечник, он выдохнул через нос. «Что это было, так… так при…» Палец шевельнулся, вновь задевая ту самую точку, и Шэнь Цинцю прогнулся от пронзивших все тело ощущений. — Вам нравится, учитель? — к первому пальцу добавился второй, скользкий и холодный. Чудовище, Ло Бинхэ, вспомнил, что «хризантема», в отличие от женского лона, нуждается в смазке. Шэнь Цинцю сжал зубы, чтобы не застонать. Было больно. Все горело огнем, ныло от малейшего движения. Было хорошо. Что-то там, внутри него, отзывалось на эти прикосновения, кружило голову, пьянило, заставляло хотеть испытывать эти ощущения еще и еще. Когда в него проник третий палец, сдержать стон не удалось. Его член стоял колом, мысли в голове путались и хотелось. Хотелось больше, сильнее, чтобы накрыло с головой. Толком не осознавая, что творит, Шэнь Цинцю прогибался и, приподнимая бедра, сам насаживался на трахающие его пальцы. В конце концов, сидеть стало больно и неудобно. У его мучителя тоже стоял, и у него он был гораздо больше, чем у Шэнь Цинцю. — Я… я… хочу тебя, Шэнь Цинцю, — произнес он, жадно целуя. — Позволь войти. «Да, да, да я лучше умру, чем сам попрошу этого», — промелькнуло в его голове на миг, а потом пальцы выскользнули из его истерзанного нутра, его приподняли, и во вход уперлось нечто большое, горячее и пульсирующее. Шэнь Цинцю застонал и задергался, когда огромный член стал проникать в него, толкаться, раздражая и разрывая тонкие стенки. «Да что ты, блядь, тво… оооо!» — Вот я внутри, учитель, — произнес он через некоторое время, оглаживая спину и ягодицы Шэнь Цинцю. — Я вас… И, не давая Шэнь Цинцю собраться с мыслями от захлестнувших одновременно боли и удовольствия, Ло Бинхэ начал двигаться. Очень скоро тихий, безмолвный до этого зал наполнился звуками шлепков, пошлого хлюпанья и стонов. У Ло Бинхэ были очень острые когти, оставляющие глубокие царапины на спине и бедрах, но боль от них, на удивление, только усиливала испытываемое Шэнь Цинцю удовольствие. Застонав, он кончил, забрызгав своим семенем одеяния Ло Бинхэ, не удосужившегося раздеться. Через несколько мгновений, с гортанным рыком, содрогаясь, кончил и он, заполняя Шэнь Цинцю обжигающее горячим семенем. — Хм, вы испачкали меня, учитель, — заметил он, когда пелена желания стала спадать, а возможность здраво мыслить начала возвращаться. Шэнь Цинцю, обмякнув и распластавшись на Ло Бинхэ, взглядом лениво послал того туда, куда хотел… до начала всего этого непотребства. Его «хризантема» болела, из нее тоненькой струйкой вытекало демоническое семя, ныли свежие царапины. Чудовище придумало новый вид издевательств над ним, стремясь сломать остатки гордости. Унизительное, противоестественное, чем-то так напоминающее некоторые вещи, сотворенные с ним во время жизни в семействе Цю. Но вместе с тем абсолютно другое. Пустой зал, только они вдвоем и одно вожделение, разделенное пополам. Поэтому, как бы Шэнь Цинцю не было противно и мерзко от того, что с ним сделали, отрицать, что этот вид пытки, проводимый без использования всяких посторонних предметов, только телом к телу, ему даже понравился, он не смел. Но признаться не только себе означает сдаться. За нежностью и добротой порой скрывается даже большая жестокость, нежели возможно вообразить. Шэнь Цинцю подспудно ожидал, что его сбросят с колен, вдавят ногой в пах и рассмеются над жалким, поддавшимся своим желаниям уродцем. Ожидал, что им вытрут одеяния и, приказав кровяным паразитам рвать органы его на куски, оставят лежать на ледяном полу. Шэнь Цинцю не ожидал, что его посадят на трон и, сняв одеяния, спеленают в те, как дитя. И уж тем более не ожидал, что его возьмут на руки и куда-то понесут. Замычав от негодования, он попытался вывернуться из рук, но был крепко прижат к груди несущего его Ло Бинхэ. — Одежду мы постираем, — оскалился тот, поймав взгляд Шэнь Цинцю. — Сейчас учителя надо вымыть и уложить спать. «Что ты несешь?! Головой во время соития ударился?» — В следующий раз попробуем на кровати, учитель? — ухмыльнулся Ло Бинхэ. «Не будет никакого следующего раза! Я ненавижу тебя, забыл, что ли?! Какое купание? Какая кровать? Верни меня в пыточную и пойди утопись в выгребной яме!» Шэнь Цинцю мычал, дергался и мысленно проклинал несущего его. Проклинал, понимая, что будет. И не единожды. Новое применение игрушке найдено и, судя по реакции, забавляться с нею подобным образом наскучит не скоро. Шэнь Цинцю не знал, что в планах Ло Бинхэ было восстановить его конечности и подправить его память. Шэнь Цинцю не знал, что ему определено место старшего в гареме Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю еще пребывал в счастливом неведении.