О желтом цветке

Он страдал каждый день, слыша щебет птиц, шуршание листьев из-за ветра, звук бьющихся о землю капель дождя, частота которых становилась все больше, и скоро просто весенний дождик становился ливнем, от которого каждый человек бежал, прячась в его маленькой «пещере», созданной из корней деревьев. Тут было сухо, но холодно, и каждый человек, сидя в ней, разжигал небольшой костер и сухие, попавшие сюда ветром и животными, листья загорались мгновенно. И тогда свет костра освещал человеку того, кто сидел здесь уже не один век, накрытый одной лишь старой наволочкой, и человек, видя его оголенный череп, смотря в его пустые глазницы, смотрел на него широко раскрытыми глазами, рукой прикрывая рот. И позже, переведя взгляд на костер, грея руки, изредка посматривал на него, будто скелет, без мышц и сухожилий, мог съесть его. О, как же ему хотелось хотя бы пошевелить пальцем! Но он не мог, ведь, став скелетом, утерял возможность даже говорить. Он стал словно одна большая марионетка, которая только и могла, что смотреть, не моргая, в одну точку и слышать звуки Жизни, что шагала, напевая музыку ветра и под каждым ее шагом начинали расти травы, цвести цветы, почки на деревьях лопались и вырастали новые плоды. И каждый раз он просил ее заглянуть в его маленькую пещеру, спасти его. «Прости, » — отвечала она. — «Я не буду. Ты — собственность Смерти. Я не буду воровать ее вещь». «Разве я вещь?» — думал он. И молил ее, молил даже больше, чем Смерть. Когда цветок в его глазу завял, то пришла девочка в голубом, как само небо, платье. Она зашла просто так, просто посмотреть. На улице не было дождя — солнечные лучи били из щелей между корнями. Девочка держала в руках, желтый как само солнце, цветок, который будто светился в окружающей его темноте. Он был так прекрасен, что скелет даже позавидовал этой девочке — у нее в руках такой красивый цветок. А девочка смотрела на него очень-очень долго, и такими грустными глазами, что ему даже стало жаль ее: увидеть мертвого, пусть от его прежнего тела ничего не осталось, но человека, так рано. Наверное, ей очень больно смотреть на него, настолько жалкого, беспомощного, такого большого и страшного, но, одновременно хрупкого мертвого человека. — Почему ты здесь? — спросила девочка. Он не мог ответить. Его горло уже давно ничего не говорило. Ах, как бы он хотел снова сказать хоть слово! Хоть одно! Он бы сказал лишь «Спасибо», ничего более, но Смерть не дает ему даже этого. И он правда мечтал заплакать… — Тебе больно? — снова спросила девочка. Да, его душа болела, и болела уже не одно столетие — Смерть отобрала у него все, даже его любимый цветок, прекрасный голубой цветок, который ветер занес в его глазницу, усыпал землей, а дождь, увлажнивший землю, любовно очищал лепестки его цветка от пыли. Но никто не дал этому цветку столько любви, как он. Они часто говорили с цветком, но без слов. Они понимали друг друга лучше, чем кто-либо еще. Но Смерть отобрала и его единственного друга, который любил его, и которого любил он сам. — Почему ты один? Откуда ему было знать? Он так давно один, что даже снова увидеть Смерть было бы для него счастьем. Но может, Смерть только и ждет, что он будет взывать к ней? Девочка снова посмотрела на него очень-очень грустно, и ее глаза блестели так, будто сейчас она заплачет. О, Смерть! Как он мечтал обнять эту девочку! «Не плачь, дитя, не плачь», — думал он. Девочка очень быстро и прытко, грациозно, как лань, убежала из его маленькой пещеры. И он снова остался один, слушать уже ставшую невыносимой песню Жизни. И он слушал, и плакала его душа о своей судьбе, об испуганных людях, о бедной, грустной девочке. И так проходили его дни. Иногда он представлял, что сейчас встанет и побежит по прекрасным, золотым пшеничным полям и солнце согреет своими лучами его ледяные кости, он будет дышать чистым, лесным воздухом, которого так не хватало тогда, еще у Смерти, и которого так не хватает сейчас, в этой темной пещере.       Он пробежит чуток по лесу, увидит вдали речку, которую видел еще при жизни, давно-давно, еще с семьей, будучи пятилетним мальчуганом с чумазым лицом и задорными глазами. И та самая речка будет журчать громко-громко, так, что он почувствует себя глухим, слышащем только громкое журчание речки! Но очень часто он думал о девочке. Как она сейчас? Кем работает? Есть ли у нее семья, дети? Видели ли ее дети ту речку? Однажды та девочка снова пришла. Он сразу ее узнал. Она снова надела голубое-голубое платье, только в руках ее был не желтый солнечный цветок, а лишь маленькое семечко, ведерко с черной, как уголь, землей и бутылка воды. Она долго копошилась, но потом, подойдя к нему, и, дотронувшись своими перепачканными в земле пальцами, повернула его голову так, что он мог видеть небольшую горку из земли. — Вот, теперь ты не будешь так одинок! — добрым голосом сказала девочка, полила горку и ушла. И приходила та девочка каждый день, и каждый день она вставала на принесенную табуретку и, стараясь не повредить корни, понемногу раздвигала их, поливала горку и уходила. И так она продолжала до тех пор, пока через корни не начал пробиваться свет, а из горки не начал прорастать росток. Но все равно, она приходила каждый день, поливала цветок и подолгу оставалась стоять рядом, грустно улыбаясь скелету. И так продолжалось очень долгое время. Однажды, она посмотрела на него такими грустными глазами прямо в глазницы, которые будто стали радостнее, ведь теперь у самого скелета появилось ЕГО солнышко. Со временем, девочка стала приходить все реже и реже, пока не пропала. Но больше грустный скелет не страдал — у него появился цветок, который напоминал ему о девочке. Со временем, цветок становился все больше, все пышнее, все больше таких же прекрасных цветков прорастало из той горки, любовно поливаемой дождем и освещаемой солнцем. И все же, больше всего любви им дал грустный скелет, обретший свое счастье.