Прислужник Дьявола

Хорватия нервно грыз ногти на правой руке. Он уже несколько минут стоял перед дверью кабинета, никак не решаясь все же постучать. Эта простая деревянная дверь превратилась в непреодолимую стену между хорватом и тем, кого он готов был звать своим господином. А потревожить господина было страшно, до ужаса и до трясущихся коленей. С другой стороны, не прийти в назначенное время было подобно смертному приговору. Он не терпел опозданий. А Хорватия и так уже задерживался. Дальнейшее промедление было абсолютно недопустимо. Сделав несколько судорожных вдохов, хорват негромко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. — И что же задержало тебя у двери, Независимое государство Хорватия? — голос Рейха весел, интонация слегка приправлена насмешкой и слегка раздражением. — Как вы? — хорват запинается и не знает, как продолжить. Благо немец понимает его с полуслова. — Я услышал твои шаги еще четыре минуты назад. Тебе стоит поработать над бесшумным передвижением. Присаживайся, — Третий Рейх указывает на стул напротив его рабочего стола. Хорватия незамедлительно исполняет приказ, — Как продвигается работа над отчетами о твоих лагерях? Предыдущие данные не внушали доверия. Мне нужны факты и реальные цифры, Хорватия, а не попытки покрасоваться передо мной. — Д-да, — хорват оттягивает воротник рубашки и чувствует как намокает спина. Он недоволен им, ему не понравилось, — я все исправлю. Сегодня же. Прошу, извините меня. — Можешь не торопиться, — немец усмехается и снимает очки для чтения. Вероятно он с раннего утра работал. Значит Хорватии тоже нужно исполнять свои обязанности. И как можно быстрее. Рейх вздыхает и продолжает говорить, — тебе не кажется, что наши отношения переросли лишь в бесконечную волокиту бюрократии? А ведь насколько проще было раньше! — Да, — хорват тоже вздыхает и в мыслях его мелькают счастливые воспоминания из первых лет дружбы с немцем. Их переписки, тайные встречи. Они добились многого вместе, но работы еще много, а от теплой и нежной дружбы остались лишь тусклые воспоминания. — Поверь, я рад бы был вернуть им былую близость, — немец встает, оперевшись ладонями о стол. Теперь он возвышается над Хорватией, четко выстраивая иерархическое отношение между начальником и подчиненным. Господином и слугой, — однако у нас полно работы. Мы же хотим сделать мир лучше, не так ли? Sieg Heil! — Za dom spremni! — вторит ему хорват, тоже вставая. [1] Рейх кладет ему руку на плечо и улыбается. Хорватии кажется будто его сердце пропустило удар. Ему хочется остановить время и продлить этот момент до бесконечности, испить счастье до последней капли, прочувствовать каждую частицу близости и единения. Он готов на все, лишь бы господин был рядом. Лишь бы они были вместе. Хорват думает о его лице, его идеально сидящей форме, его сильных руках, одна из которых сейчас слегка сжимала плечо Хорватии. Однако немец прерывает этот поток мыслей. — Мне нужно уехать сегодня. — Когда? — что-то внутри хорвата обрывается. Зачем он уезжает? Почему? — Через час. Я вернусь через пару недель, а ты побудь с Италией пока. — Вас понял, — Хорватия старается оставаться спокойным, но чувствует как его горло сжимается, — удачной поездки. — Спасибо, — Рейх отнимает руку от плеча хорвата и небрежно машет ею в сторону двери, — ты свободен. Сделай отчеты к моему возвращению. — Так точно, — кивает хорват и быстро выходит из кабинета и направляется в сторону своих покоев. Черт, черт, черт. Это просто отвратительная новость. Две недели наедине с Италией означали четырнадцать дней ада. Хорватия прекрасно понимал, что так как половина его территории находится под оккупацией Королевства Италии, тот имеет такую же власть над ним, что и Рейх. И это жутко не нравилось хорвату. Да, он был готов на все ради Третьего Рейха, но итальянская армия в части его земель определенно была неприятным побочным эффектом. Особенно учитывая то, насколько Италия стремился заполучить эти территории полностью. Это нечестно! Несправедливо! Хорватия должен был отвечать лишь перед Рейхом. «Возможно он ценит двуличную крысу-итальянца больше, чем тебя.» Хорват мотает головой, отгоняя эту мысль. Это не может быть правдой. Это всего лишь наваждение. Может быть божье испытание? Проверка на прочность веры Хорватии? Если так, то он не имеет права сдаваться. Уж точно не перед ним. Переходя на более медленный шаг и стараясь успокоить свое бешеное сердцебиение, хорват делает несколько глубоких вдохов. Не глядя вперед, уткнувшись взглядом в собственные ботинки, Хорватия медленно приближается к своей комнате, по совместительству кабинету. Однако разглядывать пол оказалось не лучшей затеей, так как хорват неожиданно чувствует, как его плечо задевает чужую руку. Не поднимая глаз, Хорватия лишь бурчит «Извините» и плетется было дальше, но чья-то рука с силой хватает его за предплечье, заставляя развернуться и встретиться лицом к лицу с Италией. — Так вот ты где! А я тебя по всему зданию ищу. Слышал новости? — Какие? — хорват не сразу понимает, о чем его спрашивают, так как итальянец говорит с ним лишь на родном языке, который Хорватия понимает гораздо хуже, чем немецкий. — Как какие? — Королевство прищуривает глаза, — Новости о том, что мы остаемся наедине друг с другом на две недели, конечно же! Неужели ты не рад? — Нет, — Хорватия отвечает как можно короче не только потому, что плохо знает итальянский, но и потому что хочет, чтобы этот разговор закончился как можно быстрее. — Жаль, жаль, — Италия тянет гласные, а правая рука его все еще крепко удерживает хорвата, в то время как левая ложится на поясницу. — Отпусти меня, — говорит Хорватия на немецком, так как понятия не имеет, как сказать это на языке Италии. — О нет, дорогой мой, — левая рука итальянца опускается ниже, а хорвату кажется, что его сейчас вырвет, — ты будешь говорить со мной только на итальянском. Тебе не сойдет с рук то, что ты занимаешь мои территории. Так что изволь говорить на языке, который должен звучать из твоих уст, Croazia. — Прошу, — это все, что способен выдавить из себя Хорватия, но Италия лишь усмехается в ответ и притягивает хорвата к себе, заключая в цепкие объятия, — прошу. — Просишь что? — шепчет Италия, левой рукой крепко сжимая ягодицы хорвата, от чего тот дергается и пытается оттолкнуть итальянца. Мерзко, мерзко, мерзко. — Не трогай, — Хорватия вспоминает табличку в римском музее, мысленно благодаря свой мозг за запоминание ненужной на первый взгляд информации, — не трогай меня! — Уже лучше, — Италия выпускает хорвата и смеется, — вижу мои уроки идут тебе на пользу. Не хочешь устроить несколько вечерних занятий? — Господи, нет! — заливаясь краской, Хорватия чуть ли не отскакивает от Королевства и, уходя, бормочет себе под нос ругательства, переходя на родную речь, — ебаный ты мудак, чтоб ты подскользнулся на своей отвратительной слюне и сломал свою кривую жирную шею, еще раз подойдешь ко мне, я тебе палец отгрызу, говноед. — Если ты думаешь, что я не понял посыл твоих слов, то ты ошибаешься! — кричит ему вслед Италия, — Я советую тебе несколько раз подумать, прежде чем делать из меня врага! — Jebem ti mater, — завершает тираду Хорватия и хлопает дверью комнаты. [2] Прислонившись спиной к закрытой двери, хорват наконец-то может спокойно выдохнуть. Это был первый раз, когда Италия физически проявил свой неподдельный интерес к Хорватии. Договоры, уступки, оккупация — это одно. Это бумага, это территории, и пусть ощущения эти болезненны, это не грязные прикосновения и не горячее дыхание в шею. Хорватию трясет, он понимает, что итальянец распускает руки, потому что ощущает свою безнаказанность. А Рейх вернется лишь через две недели. И как может хорват так долго терпеть? Что же теперь, запереться в комнате? Не выходить? Определенно не вариант. Прятки — удел трусов. Хорватия сжимает руки в кулаки, обгрызенные ногти неприятно царапают кожу, но ему все равно. Его переполняет ярость, она клокочет и бурлит в его разуме, то и дело грозясь выплеснуться. Но хорват не может заорать, не может и разбить что-то, не может выпустить пар на каком-нибудь пленном коммунисте. Он должен держать себя в руках, быть сдержанным и холодным, как Рейх. Излишней эмоциональностью он уподобляется славянам и прочим нелюдям. Но в нем нет славянской крови, Хорватия уверен в этом, просто не может быть. Лишь холодный германский расчет. Успокоив себя, хорват подходит к своему рабочему столу. Открыв верхний ящик, он удовлетворенно осматривает свой арсенал холодного оружия. Ему стоит вооружиться чем-то удобным, легким и эффективным. Пальцы хорвата почти что сами дотрагиваются до короткого изогнутого лезвия, прикрепленного к кожаной перчатке. Серборез, его собственное изобретение. Пока Рейх травил узников Циклоном Б, Хорватия подрезал горла диссидентов, цыган и сербов. Особенно сербов. В конце концов, хорват назвал это оружие в честь Сербии. Точнее в честь желания Хорватии вырезать как можно больше сербов, уничтожить все сербское и плюнуть на хладный труп «братца». Не может быть это дикое животное родственником хорвата. Это лишь очередная ложь Сербии, чтобы манипулировать и управлять Хорватией. Братья? Тьфу. Однако задерживаться и тратить драгоценное время на мысли о сербах не стоит. У хорвата полно работы, а сейчас, когда покидать комнату решительно не хочется, мотивации переписывать отчеты резко прибавилось. Хорватия усаживается за стол и перебирает бумаги, которые хоть и сложены в небольшие папки, растолканы в совершенно непредсказуемом порядке. Как и всегда, у хорвата получалось создавать лишь видимость системы. Цифры, даты, номера, и списки выглядят совершенно бездушными и бессмысленными. Бумажная работа определенно давалась Хорватии с трудом. Стоит ему уставиться на очередной лист, как хорват ощущает, что его веки тяжелеют. Однако он старается не заснуть, он не может позволить себе спать на рабочем месте. Поэтому Хорватия продолжает мучительно сортировать отчеты.

***

Он стоит в темном коридоре, который ведет в подземные тюремные камеры. Напротив него размахивает руками Болгария, пытаясь что-то сказать, но изо рта исходят лишь нечленораздельные звуки. Хорватия морщится и просто следует за ним. Шаги даются с трудом, словно на ногах ботинки из свинца. Болгар тянет его за руку, быстрее, быстрее, вперед, вперед. Не успев вздохнуть, хорват оказывается в камере. Весьма знакомой. На полу темное пятно, на койке неподвижное тело. Хорватия наклоняется над трупом, признавая в нем Сербию. Из его раскрытого горла все еще сочится кровь, единственный глаз выкачен, скованные руки, измазанные в крови, безвольно лежат на груди. Если потрогать серба, он окажется все еще теплым. Но хорват не собирается прикасаться к Сербии. — Кто его так? — спрашивает Хорватия, оборачиваясь на Болгарию. — Не догадываешься? — тот крутит пальцем у виска, — Руки свои не видел? Хорват опускает глаза на собственные руки. Правая до сих пор зажата в кулак, в кулаке серборез. Левая в крови. В крови Сербии. Осознание ударяет словно звон колокола прямо под ухом. Хорватия прижимает левую ладонь к лицу, чувствуя запах крови и то, как она прилипает к коже. Не выдерживая больше, хорват судорожно вздыхает и заходится в истерическом хохоте. Наконец-то. Наконец-то! — Хорватия.., — Болгария оттаскивает его от тела, а хорвата продолжает сотрясать безудержный смех, — Господи, да очнись ты! Ты убил собственного брата! — Я знаю! — вопит Хорватия сквозь слезы, выступившие от смеха, — И ты не можешь даже представить, как я рад! Это лучший день в моей жизни, Болгария! Года рабства под гнетом Белграда окончены! Я окончательно свободен, Болгария! — Ты безумец, — шепчет болгар, — ты окончательно свихнулся. Проснись, Хорватия! Ты убил своего брата! Родную кровь. Ты чудовище! — Не брат он мне, — рычит хорват, — и никогда не был! И ты мне не родня! Никто из вас! Не смей трогать меня, не прикасайся ко мне. — Проснись, Хорватия. Проснись, проснись, проснись, — повторяет Болгария снова и снова, словно поломанный граммофон, а вторит ему ритмичное постукивание где-то за стеной. И Хорватия просыпается. С усилием оторвав голову от стола, хорват с неудовольствием подмечает, что за окном уже стемнело. Похоже он все же заснул за работой. Позор. К счастью, похоже никто его не беспокоил, до этого момента. В дверь кто-то стучался, и явно очень настойчиво. На всякий случай взяв с собой небольшой нож, который удобнее скрыть, положив его в ботинок, Хорватия аккуратно приоткрывает дверь, стараясь через щель разглядеть посетителя. Им оказался Румыния. — Чего тебе? — даже не поприветствовал румына Хорватия, открыв дверь полностью, но не переступая порог комнаты. — Манерам тебя Венгрия учил? Заметно, — Румыния хмыкает и складывает руки на груди, — я пришел тебе напомнить, что на этой неделе твоя очередь дежурить внизу. Я сегодня снова уезжаю на восточный фронт. — Я помню, — врет хорват, даже не моргнув. Он совершенно забыл про то, что его черед следить за тюремным этажом. Небось и сны эти дурацкие в честь этой обязанности явились, — желаю тебе не подохнуть. — Спасибо, — искренне благодарит румын и улыбается, — и тебе удачи. Слышал, ты остаешься с Италией. — Лучше бы на восточный фронт, — мрачнеет Хорватия и отводит взгляд. Знает ли Румыния про сегодняшний инцидент? Догадывается ли, что именно грозит хорвату? — Да ладно тебе, — небрежный взмах рукой. Определенно не знает, — он не так плох. Уж точно не такой больной ублюдок как Рейх. — Тебе повезло, что его нет здесь, а то я бы доложил, как ты отзываешься о нашем покровителе, — хорват совершенно серьезен, а румын заливисто смеется. Уголки губ Хорватии сами по себе слегка приподнимаются. — Ладно, я поехал. Нет у меня уже времени с тобой болтать. До встречи! — До встречи. Неловко махнув рукой вслед удаляющемуся румыну, хорват застыл в проеме двери. Сейчас ему нужно было спуститься вниз, проверить состояние узников. Вот только использована там была лишь одна камера. А в ней закрыт тот, кого Хорватии не хотелось лишний раз видеть. Ходить к нему каждый день, смотреть на его измученное лицо, слушать хриплый голос и проклятия им сказанные, трогать его лицо, меняя повязку на отсутствующем глазу. Почему-то в реальной жизни эта перспектива не приносила удовольствия. Лишь горечь и омерзение. И, в самой глубине, в самых утробах разума, хорват ощущал тень вины. Не желая терять время на бессмысленные душевные метания, Хорватия закрывает дверь комнаты и решительно направляется к лестнице вниз. Единственное, что волнует его сейчас, это перспектива встретить на пути Италию. Неизвестно, что этот маньяк решит провернуть на этот раз. Поэтому прислушавшись к совету своего наставника, хорват передвигается как можно тише и незаметнее, при каждом шорохе прижимаясь к стене и нервно прислушиваясь. Однако до заветной лестницы ему удалось добраться без приключений, не встретив на пути ровным счетом ни души. Дальше Хорватия может быть спокоен. Италия старался не спускаться на тюремный этаж. Быстро, стараясь терять как можно меньше времени, хорват решительно топает к единственной запертой камере. Сняв связку ключей с крюка на стене, он отпирает дверь и заходит. Внутри темно и Хорватия пытается вслепую найти выключатель, пока до него не доходит, что свет включается снаружи. Осветив тесную камеру, хорват мрачно окидывает ее взглядом. Койка, металлический привинченный стол, рядом с ним такой же привинченный стул и маленькое зарешеченное окошко под потолком. Столько крохотное, что в него бы не протиснулась и кошка. Он переводит взгляд с окна на койку, где под ворохом из нескольких тонких покрывал скрывался узник. Хорватия усмехается. Было очевидно, тряпье притащил Румыния, так как остальные либо боялись нарушить предписания, либо совершенно не интересовались судьбой и здоровьем заключенного. — Сербия, — окликает неподвижную груду тряпья хорват, — Сербия! Не заставляй меня подойти ближе и стянуть с тебя эти незаконные покрывала, — не получив ответа и после этой угрозы, Хорватия незамедлительно привел ее в исполнение, — Подъем. — Мхм, — серб лишь слегка наклоняет голову в сторону сегодняшнего надзирателя, — это ты, Хорватия? — Я, — отвечает хорват, подмечая насколько неважно выглядит заключенный. Он определенно сильно похудел, повязка из бинтов на потерянном глазу вновь окрасилась в красный. Губы, сухие и потрескавшиеся, были слегка приоткрыты. Длинные узловатые пальцы слегка подрагивали, а глаз слезился. Он был болен. Но больше всего Хорватию заинтересовала серия шрамов на шее, тянущихся от уха к уху, — а это у тебя откуда? — Хорватия, — Сербия вяло усмехается и приподнимается на локтях, — не все шрамы, что появляются на наших телах, результат прямого нападения кого-то из нас. Ты же не думал, что убийства десятков тысяч сербов никак не отразятся на мне? Даже если эти сербы жили на твоей земле, я чувствую их страдания, и их боль отражается на моем теле. Я думал ты знал об этом и рассчитывал на то, что таким образом причинишь мне боль, формально не пытая меня. — Жаль, что я не знал. Я бы старался лучше, — слова сами выскальзывают, прежде чем хорват успевает подумать. Однако о сказанном он жалеет лишь несколько секунд, — ты заслужил это. Это твоя вина. Ты сам виноват. — В чем же моя вина, Хорватия? Брат мой, если ты докажешь мне мои грехи, я с радостью приму от тебя эту боль, искупая их перед Богом. — Не брат я тебе, — цедит сквозь зубы хорват, — не смей звать меня так. Все твои идеи о братстве не принесли мне ничего кроме боли и унижения! Ты не давал мне возможности решать за себя, ты был главным. И труп Югославии на твоей совести. Ты породил это королевство, и твои же действия привели к его гибели. — Не говори мне, что ты не рад был присоединиться ко мне, — Сербия качает головой, — не говори мне, что те слезы счастья, что мы пролили вместе, когда я освободил тебя и Словению, были ложными. И считали мы тогда друг друга братьями. — Потому что ты навязал нам эту ложную идею о братстве. Если бы я знал правду, я никогда бы не объединился с тобой. — И что же было бы с тобой? Остался бы с Венгрией? Или Австрией? — Я был бы независим! — Ты и сейчас независим. И принесло ли это тебе много счастья? — серб устало выдыхает и устало валится обратно. Силы покинули его. Хорватия молчит в ответ, не зная, что сказать. С одной стороны, он понимал, что так правильно. Что так надо. Что независимость для него одна из главных мечт. Однако задумавшись о том, счастлив ли он, хорват не мог дать точный ответ. Двойная оккупация, война, конфликты с Италией, приказы Рейха. В первую очередь он чувствовал безграничную усталость. И великая мечта о славе и независимости почему-то превратилась в бытовое желание уткнуться в плечо Сербии и заснуть. Хорватия мотает головой, отгоняя наваждение. Ну это уже слишком! Подлая сербская змея столь умело манипулирует, что заставляет поверить лживым словам и обещаниям. — Да. Я доволен своей жизнью, впервые за много лет. — Не знал, что тебе приносят радость массовые убийства, которые ты вынужден совершать, и двойная оккупация, которую ты вынужден терпеть. — Вынужден? Я добровольно вырезаю весь твой поганый народ. Ты — грязь, ты — яд, ты омерзителен мне и я хочу избавить мир от той мерзости, что ты в него привнес. Ты не заслуживаешь жизни, — хорват высказывает все это на одном дыхании, не мигая уставившись на прикрывшего глаз серба. — Ты не мой брат, — немного помедлив отвечает ему Сербия, вновь открыв здоровый глаз. — Это то, что я и говорил тебе до этого, — расчувствовавшись взмахивает руками Хорватия, — мы не братья и никогда ими не были. — Ты не понял меня, — прерывает его серб, — я не о Хорватии. Я о тебе, бес, принявший обличие моего брата. Хорватия никогда не сказал бы такие вещи. Он никогда бы не радовался тысячам загубленных душ, он не гордился бы кровью на своих руках. Отпусти его, бес, верни мне моего брата. — Что, — хорват на мгновение замирает и недоуменно хлопает ресницами. Однако как только до него доходит, что Сербия настолько обезумел, что отрицает то, что перед ним настоящий Хорватия, он заходится безумным смехом, — хаха! Глупец, неужели ты реально думаешь, что я под влиянием нечистых сил? Большего бреда я в жизни не слышал! — Нет, — серб переходит на шепот, — это ты несешь бред. Очнись. Хорватия хочет что-то сказать, но его резко захлестывают воспоминания о сне, что он видел сегодня. Вид крови Сербии на руках почему-то вызывает не радость и эйфорию, а заставляет трястись от ужаса. Шрамы на шее серба больше не сухое подтверждение безоговорочной победы хорвата, а жуткое напоминание о содеянных грехах. Он же следует Священному Писанию, как может он вершить такие злодеяния по отношению к другим христианам, пусть и восточной веры. Гнетущее чувство вины все же сдавливает горло Хорватии, а на глазах выступают слезы. Что же он наделал? Что же он наделал? — Брат, — выдавливает из себя хорват, опускаясь на колени, хватая Сербию за жесткую ладонь, — прости меня. Умоляю, прости меня. Ты был прав, меня словно бес попутал! — Хорватия, — серб медленно приподнимается на локте и свешивает босые грязные ноги с койки, — бес — понятие иносказательное, — Сербия обнимает брата, неожиданно сильно прижимая к себе, — настоящий Сатана это твой немецкий покровитель, — он переходит на шепот, — а ты прислуга Дьявола, демон. И нет тебе прощения. Не успев отреагировать, хорват чувствует как острый предмет протыкает его шею. Не веря своим ощущениям, Хорватия поднимает взгляд на Сербию. Тот смотрит на брата сверху вниз холодным, бесчувственным взглядом. Не меняя выражения лица, серб выдирает лезвие из горла хорвата и бросает на землю небольшой кухонный ножик. Хорватия судорожно пытается заткнуть рану, из которой тут же хлынула кровь. Он падает на землю, к ногам Сербии. Тот однако, не мешкая, тут же берет со стола ключи, брошенные туда хорватом, и направляется к двери. На секунду остановившись, серб оборачивается на брата — Не бойся. Как только я пересеку границу участка, поднимется переполох и тебя найдут. Будь ты обычным человеком, сдох бы. Но ты будешь жить. И жить будешь в муках и страданиях. Надеюсь я не увижу тебя до конца войны, усташа. Ненавижу тебя. Мир начинает плыть перед глазами Хорватии, он пытается ползти к двери, но останавливается на полпути. Сербия захлопывает дверь и исчезает. Воя сирен, криков солдат и лая собак хорват уже не слышит. Перед глазами темнеет, все сущее сжимается до одной точки, но вскоре и она пропадает. Последняя мысль пролетает в голове у Хорватии: «Иронично. Снилось, что руки в сербской крови, а оказалось что в моей.»

***

Хорватия с трудом раскрывает глаза. Сфокусировав зрение, он понимает, что находится в лазарете. Он все же остался жив, как и обещал Сербия. Интересно поймали ли его, или паршивец смог улизнуть? Если да, то хорвата ждет еще и суровое наказание от Рейха. А в его отсутствие, вероятно, от Италии. Что отнюдь не радовало. Издав глухой стон, Хорватия вновь прикрывает глаза, стараясь отвлечься от проблем, которые ждут его в реальности. Вероятно лучшим исходом в данной ситуации была бы смерть. К сожалению такой роскоши братец ему предоставить не согласился. Из полудремы хорвата вытягивает скрип двери. На пороге оказывается самый отвратительный из возможных вариантов посетителей. — Мне доложили, что ты проснулся, — звучит певучая итальянская речь, однако у Хорватии она вызывает лишь омерзение, — как самочувствие? — Нормально, — выдавливает из себя самое нейтральное слово, которое только знает, хорват. — Ну, как минимум не отвратительно! Что уже отличные новости для тебя, учитывая насколько ты провалился в своей задаче следить за пленником. — Я не знал, что у него нож, — устало парирует Хорватия. — Не знал? А обыски на что? — Италия приближается к кровати хорвата и садится на находящийся рядом с ней стул, — Впрочем, что и требовалось ожидать от такого мусора, как ты. А ведь я предупреждал тебя. — Предупреждал? — О том, что не стоит из меня делать врага, — Королевство подмигивает и проводит по щеке Хорватии, — ты же не думаешь, что нож у Сербии появился из ниоткуда? — Вы.., — у хорвата перехватывает дыхание от неожиданного осознания, что его подставили, — вы помогли Сербии сбежать? — Возможно. Но виноват в этом ты. И отвечать за это будешь тоже ты. Единственное, что я подстроил, это покушение на тебя. Слишком уж просто тебя одурачить, — Италия наклоняется совсем близко, обдавая горячим дыханием лицо Хорватии, — возможно тебе стоит аккуратнее отвечать на мои предложения научить тебя некоторым вещам. Например завтра вечером мы можем поработать над твоим произношением. У тебя отвратительный славянский акцент. Королевство смеется и выходит из лазарета, не забывая ехидно пожелать скорейшего выздоровления и «быть в наилучшей форме». Хорватия поначалу несколько минут лежит совершенно неподвижно, не мигая уставившись в потолок. Однако потом что-то ломается в нем. Он рыдает, его трясет, он сжимается в клубок, стараясь стать как можно меньше и просто исчезнуть. Из тихих всхлипов хорват переходит на вой, чувствуя невыносимую обиду. Нечестно, несправедливо, неправильно! Через пару минут он успокаивается. На место унизительных слез приходит безразличие. В конце концов, не сам ли Хорватия признал себя грешником. А грехи нужно искупить. И если это искупление пройдет через боль и унижения, что ж, так тому и быть. Нет демонам прощения.