Гореть

Третий мотор в тот день прокляли все. Особенно бесил Шеминов, который, казалось, раз тридцать извинился за неудачную дату съемки, перекладывая, впрочем, вину на канал. Перед полнолунием Антона всегда бесоёбит так, что Арсу с другого конца зала нос щекочет горько-пряным ароматом его лихорадящей крови и уши закладывает от грохота его сердца. На «Опоздании» он психует гораздо больше обычного, орёт громче, дубасит Диму по плечу за ошибку, сжимает кулаки так, что Стасу приходится объявить грим-паузу (оказывается, Антон, сам того не заметив, выпустил когти прямо себе в ладонь) и извиниться перед гостями за неудобство в виде бешеного оборотня. Шастун едва сдерживает рык и отмахивается от всех, кто пытается подойти ближе, в упор глядя только Арсению в глаза, такие яркие сейчас, почти светящиеся, внушающие спокойствие. Клокочущий зверь внутри отступает, уползает в свою нору, на время убаюканный уверенным гипнотическим взглядом вампира. Наконец, он подпускает к себе гримёра. В зале фыркают и зло шепчут что-то вроде «пёс вонючий», только Попов с небольшим сожалением смотрит на то, как с ладони Антона влажной салфеткой смывают кровь, от запаха которой аж ведёт. В полнолуние Шастун пахнет чили, паприкой, и почему-то цветочным мёдом. Арсений искренне не понимает, что может не нравиться в этом аромате, тягучем и остром, как сам Антон, и едва удерживается от того, чтобы угрожающе сверкнуть глазами на несколько пар таких же ярких вампирских глаз в зале, заявляя о своем покровительстве. Шастун держит себя в руках, и они спокойно, почти без членовредительства оканчивают миниатюру (он только раз наорал на Попова, совсем уж тупящего от близости на кажущейся такой маленькой сейчас сцене) и рассаживаются по местам под аплодисменты. После короткого перерыва, в который они едва успели обняться за кулисами, пока Серёжа и Дима мучаются в «Шокерах», они сидят на краю сцены и Антон жмется к прохладному плечу Арсения, силясь остыть и хоть немного заземлить зашкаливающие ощущения, чтобы дотянуть до конца съемок. В полнолуние всегда звуки слишком громкие, свет слишком яркий, запахов слишком много, люди вокруг слишком бесят и от постоянного присутствия пары совсем рядом рот так и норовит наполниться густой слюной. Но нельзя. Поэтому приходится пока что только прижиматься, контролировать дыхание, рвущееся наружу клокочущим рыком, и считать секунды. Как только они наконец-то доснимают приветствие и уход, Шастун тут же вылетает за кулисы, ни с кем не попрощавшись, и Арсу ничего не остается, кроме как побежать за ним, чтобы как можно скорее покинуть павильон и двинуть домой. На улице под высокой на чистом небе луной Антона ведёт ещё сильнее, на лице и руках проступает жесткая щетинистая шерсть, клыки с трудом помещаются в рот, когтистая рука не справляется с дверцей машины, и Попову приходится помогать. Он заставляет Антона пристегнуться, запрыгивает на водительское сиденье и дает газу. По пути Шастун успевает скурить в окно почти всю пачку, разодрать когтями свои джинсы и обматерить вообще всё, начиная от студии, в которой никто вообще не озаботился тем, чтобы проверить лунный календарь, заканчивая Макаром, который обратил его почти десять лет назад, падла такая блять друг называется сука. Макара он материт каждое полнолуние, так же как и Макар материт того, кто обратил его, а Ира материт самого Шастуна. Все они знали на что шли, но ничто им, конечно, не мешает сливать агрессию друг на друга, когда все мышцы в теле перекручивает болью, кровь внутри закипает, а лицо вот-вот обернется в щелкающую зубами длинную волчью пасть почему ты меня сука не отговорил тогда знал же что это пиздец. На каждом светофоре Арс берёт его за руку и смотрит в глаза своим гипнотизирующим сияющим взглядом, помогая хоть самую малость успокоиться, и в такие моменты Антону просто хочется его поцеловать, прижать к себе и долго-долго благодарить, но из горла выходят только лающие вздохи, и руку он сжимает так сильно, что будь Попов человеком, давно бы уже хрустели кости. Арсений гонит по Новорижскому, превышая скоростной режим, схватывая щелчок каждой полицейской камеры по пути, и если бы не нечеловечески быстрые рефлексы, он пару раз устроил бы аварию, и наутро точно придет гора штрафов, но сейчас на это глубоко похер. Сейчас нет ничего важнее Антона, от которого веет смертельным для человека жаром, которого ломает и складывает пополам на его пассажирском сиденье, который так остро пахнет сейчас лихорадкой крови, что Арса самого вот-вот поведёт. Свободу своей жажде он дает только когда они добираются до дома. На седьмой этаж они вбегают буквально за несколько секунд, связных мыслей едва хватает на то, чтобы запереть дверь, и они тут же бросаются друг другу в руки. Антон скорее стягивает с себя толстовку, освобождая длинную светлую шею, дразня быстро бьющейся под кожей жилкой. – Пож…алуйста, – едва выходит у него сказать. – Горячо. Не могу больше. Арсению многого не надо, у самого уже клыки зудят от желания вонзиться в нежную плоть, и он прижимает Антона к стене, сам цепляясь за него, как за спасательный круг, иначе оба рухнут, стоит ему прикоснуться. Ноздри щекочет терпкий запах специй, мёда и пота. Он ведёт носом вверх от плеча до уха, открытым ртом, как кот, втягивая ароматы, зарываясь пальцами в жесткие волосы оборотня и оттягивая его голову в сторону, открывая для себя доступ к горячей шее, влажно оглаживает мягкое местечко над артерией языком. Стоит зубам вонзиться в плоть, стонут оба. Арсений – пьянея от вкуса горячей, как кипяток, остро-солёной крови на языке, ощущая, как собственное немёртвое тело наполняется жизнью и теплом, как рдеют щеки, как усиливаются притупленные обычно тактильные ощущения, и вот уже он не просто держит волосы Шастуна в кулаке, но чувствует каждый волосок, его текстуру и упругость, губами чувствует мурашки и стекающие за шиворот майки капли крови. Антон стонет от облегчения – лихорадочная жгучая кровь покидает его тело, и звериная регенерация тут же восполняет её здоровой, не успевшей ещё вскипеть под полной луной – и удовольствия. От Попова, как и от любого вампира, таращит феромонами, лично у него это тонкий запах глинтвейна и жженого сахара, который должен гипнотизировать и парализовать жертву, но Антона от этого так мажет, что колени подкашиваются. Через каждые несколько глотков Арсению приходится снова и снова прокусывать быстро заживающую плоть, каждый раз выбивая у Шастуна протяжный стон, от которого внутри все загорается и тяжелеет в паху. Он так отчаянно цепляется за плечи вампира, что возможно даже затемнеют синяки, и дерет рубашку когтями. Попов улавливает тот момент, когда Антон, наконец, снова может дышать полной грудью, и сыто облизываясь отрывается от его шеи. Он сам весь горячий, румяный, взбудораженный от жара лихорадочной крови, словно заразившийся через нее ликантропией и сам бесоёбящий под полной луной. Ещё больше вдаривает, когда Шастун его целует, кусаче, жёстко, заявляя свои права, и Арсений бы рухнул от такого напора, если бы Антон не поменял их местами, теперь прижимая к стене вампира. Своего вампира. Обычно нечисть находит себе пару среди людей. Волкам это помогает с контролем за обращением, вампирам легче насыщаться совсем малым количеством крови от тех, кого они отметили как своих. Это что-то древнее, необъяснимое, но каким-то невнятным образом научно и опытно доказуемое. Человек помогает нечисти быть человечнее и не терять себя в тёмном начале. А вот нечисть с нечистью, особенно разных видов, это что-то из ряда вон. Но им, если честно, похер. Они так долго сучились, не видя друг друга за стереотипами и привычной враждой вампиров и оборотней, что потеряли слишком много времени, пока не признали взаимное притяжение и не просекли, что такой союз может быть выгодным для них обоих. Оказалось, что и Антону легче держать зверя в узде, когда к нему на помощь может прийти гипнотический взгляд Арсения, да и самому Попову гораздо приятнее быть всегда сытым на крови мгновенно исцеляющегося оборотня, которого не иссушишь, даже если сильно изголодаешься. А в полнолуние, когда сила ликанов особенно обостряется, можно и отхватить себе бонус вроде регенерации. Прямо как сейчас, когда Антон собственнически кусает его шею не помещающимися в рот острыми зубами, Арсений не теряет столь ценную кровь, на коже просто наливается синяк, тёмный и больнючий, будто на совсем живом теле. Зверь под контролем, но это ведь не значит, что его нужно подавить, правда? Арсу нравится, как жёсткая шерсть, начинающая спускаться от затылка по шее и покрывать челюсть, колет пальцы, как мышцы в худом теле крепнут, распирая кожу, как любая связная речь теряется в довольном рыке прямо на ухо, и зубы звонко щелкают рядом с мочкой. Антон подхватывает его под бёдра, поднимает на руки, притираясь пахом к паху, давая почувствовать свое возбуждение, от которого Арсения покидают последние капли здравомыслия. – Возьми то, что принадлежит тебе, – лукаво мурлычет он Шастуну в губы, скрещивая лодыжки у него за спиной. – Возьми. – Не дразнись, сладкий, – хрипло предупреждает он, – а то не только трахну, но ещё и повяжу так крепко, что до утра будет не вынуть. – Обещаешь? – Облизывается. – Или ты только по ушам ездить горазд? – Сука. Арсений стонет в поцелуй, размыкая рот, пропуская внутрь жадный язык, сдается, тает и млеет в сильных руках. Крепко сжимая ягодицы сквозь ткань узких джинс, царапая, дразнясь маленькими укусами в шею, Антон несет его в спальню, прижимает к себе крепко-крепко, перед тем как усадить на край постели, и выпрямляется с довольной ухмылкой. Вампир вскидывает мутный взгляд и облизывает зацелованные припухшие губы, ладонями лезет Шастуну под майку, оглаживает бока и грудь, жарко дышит в пупок, не разрывая зрительный контакт. Целует горячую кожу, чуть ли не мурчит, ведя языком вниз по дорожке жестких волосков, звонко стонет, когда в волосы вцепляются когтистые пальцы, оттягивая. – Хочется? – тянет Антон, пока Арсений быстро справляется с ширинкой и начинает спускать с него джинсы. – Очень, – честно признается и смотрит так жалобно, словно не выдержит, если ему откажут. Ждет ответа, заломив брови и округлив глаза, как кот, просящий лакомства. – Только без рук. Выдыхает так радостно, хрипло, улыбается, послушно прячет руки за спину, опускаясь потемневшим взглядом к натягивающему боксеры стояку. Сквозь ткань прикладывается губами к горячей головке, оставляя влажное пятно, ведёт по длинному стволу донизу, глубоко вдыхает запах возбуждения, тянет зубами за резинку, и Антон немного помогает ему стянуть ненужную тряпку и сбросить ее на пол. Арсений прижимается ртом к яичкам, втягивая, тщательно вылизывая, движется выше, обласкивая каждый миллиметр, щекоча каждую венку на только начинающем набухать у корня члена узле, медленно-медленно поднимается к головке, плотно обхватывает ее губами, играет языком с уретрой, и словно на пробу вбирает глубже, втягивая щеки. Все так же медленно пропускает головку по ребристому нёбу, за щеку, растягивая губы, и прямо в горло, беря в рот до самого узла, задерживается на секунду, сглатывает, сжимая тугой глоткой так, что Шастун вскрикивает, крепче сжимая кулак в его волосах, и полностью выпускает изо рта, обильно обтекая густой слюной вперемешку с солоноватой смазкой. Дышит тяжело, горячо, улыбается, как кот в сметане, и глядит хитренько. Облизывается, бросая быстрый взгляд на член, и снова смотрит прямо в глаза, провоцирует. Свободной рукой Антон берет свой член и мажет головкой по губам Арсения, оставляя пленку смазки, легонько шлепает, намекая высунуть язык и открыть рот шире, и стоит добиться своего, дергает за волосы, сразу погружаясь почти наполовину. Слюна стекает по подбородку, в уголках глаз от неожиданного толчка собирается влага, ресницы трепещут, но Арсений усердно прячет острые зубки и расслабляет глотку, словно приглашая глубже, сам немного толкаясь навстречу. Принимает на всю длину, покладисто замирая и позволяя Антону размашисто трахать его горло резкими движениями бедер. Он постанывает, сглатывает вокруг головки, умело работает языком, старательно обласкивая. Он прогибается в спине, оттопыривая затянутый узкими джинсами зад, красуется, соблазняет, прекрасно зная, что сегодня одного лишь минета, даже сногсшибательного, Антону будет явно мало, и нарывается на что-нибудь посущественнее. И смотрит так покорно из-под длинных ресниц. Послушный. Сладкий. «Мой». Зверь внутри рычит, требует взять, отметить, чтоб никто и никогда не посмел даже взглянуть как-то криво на его вампира, так возбуждающе пахнущего сейчас кислыми яблоками, гвоздикой и ликёром – это тоже его феромоны, как будто специально под Антона подобранные ароматы. Словно они вдвоем были друг другу уготованы. Их обоих жжет изнутри, но по-разному. Арсению хочется быстрее, резче, сильнее, нежности можно оставить на потом. Антону хочется растянуть это горение на всю ночь, целовать, осыпать похвалами, выполнять все жаркие просьбы, выбивать стоны, хочется брать столько, сколько захочется. Столько, сколько дают, а давать ему готовы хоть вечно, это он знает точно. Быстрее, резче и сильнее можно потом, в самом конце, когда Попов уже окончательно поплывет, сходя с ума от медленных ласк. Когда попросит, как следует, и докажет, что заслужил. Когда Антон сам уже не сможет держаться и сорвется, выебет так, как того требует бешеный зверь внутри. Арсений с хлюпающим звуком выпускает изо рта головку и сглатывает вязкую слюну. – Слушай, Арс, давно хотел спросить. Вампиры все так хорошо сосут, или это ты у меня такой талантливый? – Шастун аккуратно, чтобы не цапнуть когтями, чешет его за ухом, мягко разминает затекшую челюсть, будто бы зная, где правильно надавить, где огладить, чтобы расслабить напряженные мышцы. – Ну, у нас нет рвотного рефлекса, но я не думаю, что каждый поголовно этим пользуется, – он подставляется под прикосновения, блаженно прикрывая глаза от нехитрых ласк. – И, боюсь, не у всех под рукой есть такой замечательный член, – смешок, – и шерстяной волчара, который умеет им пользоваться. – Ты опять в твиттере пересидел и мемов нахватался? – Антон смеется и мягко опрокидывает его на кровать. Арсений морщит нос, ощеривая клыки в улыбке, сбрасывает рубашку и тянется к ширинке. – А ну-ка убрал! – Слушается, выгибается навстречу, когда сильные руки вжимают его запястья в матрас. – Сегодня я решаю, когда ты разденешься. Попов быстро-быстро моргает и кивает, тяжело дыша, сдаваясь на волю требовательной натуре зверя. Антон целует его, крепко, жарко, не позволяя проявить инициативу, легонько кусает за нос, мажет мокрыми губами по линии челюсти, кажется, обгладывает всю шею, не в силах оторваться от нежной белой кожи, собирая родинки поцелуями, прикусывая, зализывая, раскрашивая засосами. Отпускает руки Арсения, прекрасно зная, что он не нарушит требования, оглаживает плечи, щекочет бока, вызывая сладкую дрожь и всхлипы, одновременно губами прихватывая чувствительный сосок, потом другой, долго играется с ними, кружа руками нестерпимо близко к поясу джинс. Спускается поцелуями до пупка, прикусывает, мажет ниже, ведёт носом по ширинке, вдыхая мускус, дразнится, слушая стоны и мольбы на грани слышимости. – Если чего-то хочешь, как следует попроси, – с нажимом ведёт по бёдрам, остро проходясь когтями больших пальцев по внутренней стороне. Арсений, кажется вот-вот заплачет от переизбытка ощущений, от этой изощренной, медленной пытки нежностью с остринкой, когда хочется всего, полностью и прямо сейчас. – Пожалуйста… – Чего? – Всхлип. – Сними. – Проси. – Пожалуйста, сними, прошу тебя, – тараторит, стонет отчаянно через слово. – Не могу больше, сними их, – подставляется под прикосновения губ к подтянутому животу, мотает головой. – Умоляю, Антон. Хочу тебя, возьми, возьми, я твой, пожалуйста, – ерзает задницей по покрывалу, но рук не распускает. – Я твой, твой, только твой, прошу-у-у. Оборотень довольно бурчит, медленно-медленно расстегивая ширинку, стягивая с Арсения эти жутко тугие джинсы, вызывая дрожащий стон облегчения, разминает бёдра, икры, закидывает эти прекрасные сильные ноги себе на плечи, целует правую лодыжку и свод стопы. Прижимается членом к плотной ткани боксеров. Попов толкается навстречу, получая звонкий шлепок по бедру за самодеятельность, всхлипывает, снова тянет свое «пожа-алуйста», и Антон милостиво прикасается к его члену самыми кончиками когтей, совсем легонько щекоча, но от этого вампир выгибается дугой и стонет. – Трахни уже, – мурлычет своим сладким голоском. – Обязательно, – и тянет когтем за резинку трусов, обнажая головку. Арсений вскидывает бёдра, помогая снять с себя такую ненавистную сейчас тряпку. – Но растягиваться тебе придется самому, с этих лапищ сейчас даже кольца не снимешь, не то что внутрь лезть. – Не то чтобы я сильно против, – ухмыляется лукаво. – Так, герой-любовник, ты столько крови насосался, что все почувствуешь, и что-то мне подсказывает, что когти в жопе удовольствию не способствуют, поэтому, – скидывает с себя длинные стройные ноги, – ты сейчас как следует подготовишься. А я посмотрю. Последнее он говорит таким соблазнительным низким голосом, что Арсений тут же с энтузиазмом вскакивает на четвереньки, отхватывая смачный шлепок по круглому заду, и ползет, сбивая простынь, к тумбе, чтобы достать смазку. Антон окончательно раздевается, случайно разодрав ворот футболки, садится у изголовья кровати и раскидывает ноги, освобождая больше места для шоу. – И, сладкий, если ты правда решил сегодня взять в себя мой узел, то одних пальцев тебе не хватит, – Арс оборачивается, чтобы оценивающе глянуть на крупный стояк оборотня, невольно облизывается и согласно кивает, с трудом отводя взгляд. Он устраивается перед Шастуном в коленно-локтевую немного наискосок, чтобы он видел не только его зад, но и выражение лица, как он любит. Попов выдавливает смазку на ладонь, растирая ее по пальцам и заводит руку за спину, легко оглаживает тугой вход, размазывая по нему крупную густую каплю, обводит, массирует, чтобы расслабить мышцы. Осторожно вводит самый кончик пальца, закусывает губу, медленно проталкивает дальше, игнорируя неприятные ощущения. Выгибает поясницу, чтобы было лучше видно, двигает запястьем, привыкая к распирающему чувству, поскуливает на высокой ноте, и добавляет второй палец. Медленно, аккуратно, зная, что Антону это нравится гораздо больше его обычной горячечной торопливости, то загоняет пальцы до конца и разводит внутри ножницами, то вытаскивает и оттягивает ягодицу, чтобы показать сжимающееся колечко, растягивается долго-долго, и, когда он наконец вводит третий палец, Шастун не удерживает довольный рык и облизывается. – Какой ты сейчас, блять, красивый, – шепчет он, и тянется рукой, чтобы сжать круглую половинку с алеющим следом его ладони. Арсений не перестает двигать пальцами, падает щекой в постель, очаровательно жмурится, неожиданно смущенный откровенной позой, но подается навстречу прикосновению, вздрагивает, когда разгоряченной кожи касаются губы. – Продолжай, сладкий. И он продолжает, интенсивнее двигает рукой, разводя пальцы, вводит четвертый, и стонет, когда по растянутому входу широко мажет прохладный язык, приятно ласкающий сжимающиеся мышцы. Антон за запястье отводит руку Арсения и проникает длинным языком, выбивая всхлип, вылизывает, обтекает внутрь густой от возбуждения слюной, сует Попову флакон смазки – для узла нужно, чтобы было очень влажно. И он смазывает ладонь, тщательно, обильно, без слов понимая намерения оборотня, вводит в себя сразу четыре пальца и замирает. Когтистая ладонь смыкается на запястье, уверенно направляя глубже, медленно преодолевая сопротивление тугих мышц, зубы ставят отметину на левой ягодице, язык ведёт по позвонкам вверх до самой шеи. Антон выцеловывает и разрисовывает засосами плечи Арсения, осыпает похвалами и комплиментами, одновременно трахая его, его же рукой, с каждым размеренным толчком вводя все глубже, сводя с ума от количества острых ощущений. Арс закусывает костяшки свободной ладони, стонами реагируя на каждое движение, буквально вибрирует от того, как этого много, и как, сука, невыносимо мало. От одной мысли о размере узла его ведёт, сложно представить, как он вообще может войти в него, и от этого немного боязно, но желание почувствовать его внутри сильнее. Они никогда ещё так не делали, Антон просто никогда ещё не был вот настолько взбудоражен даже в полнолуние, да и Попов раньше не изъявлял желания зайти так далеко. Зверь внутри нетерпеливо скребется, довольный перспективой наконец повязать пару после почти года отношений, отметить как полностью и бесповоротно своего. Арсений складывает кисть лодочкой, добавляя внутрь большой палец, гнет спину, чтобы было удобнее доставать, ебореет, когда его руки случайно касается крупный крепкий стояк, толкается навстречу, вызывая предупреждающий рык и резкий толчок ладони внутри. Она входит почти до самого запястья, и Антон тут же отрывается от искусанных им плеч, чтобы скользнуть вниз и успокаивающе поцеловать поясницу, упругую ягодицу, мазнуть свободной рукой по бедру, мягко щекоча нежную кожу внутренней стороны когтями. – Ты мой хороший, все делаешь правильно. Такой красивый, такой гибкий, мой сладкий. Ещё несколько движений и не выдерживают оба. Арсений вынимает руку, оттирает ее об простынь, переворачивается, и Антон тут же притягивает его ближе, усаживая на свои бёдра, увлекая в горячий, жадный поцелуй. Попов жмется, словно пытаясь проникнуть под кожу, привстает, обхватывает его плечи левой рукой, а правой – приставляет головку его члена к своему входу. Антон не дает ему резко насадиться, крепко хватает за бёдра, больно царапая, отрезвляя, и погружается медленно, смакуя ощущения, в тесное, влажное от смазки нутро, расцеловывает дрожащие губы. У Антона большой длинный член, и даже без узла от ощущения наполненности Арсения пришибает горько-сладким удовольствием, когда он входит полностью. Оборотень нежно оглаживает его ягодицы, спину, покрывает мокрыми поцелуями все, до чего может дотянуться, пока Попов привыкает к ощущениям, прижимаясь лбом к его плечу и тяжело дыша. У него нет сил даже стонать, поэтому он тонко и тихо воет, словно и правда заразился ликантропией. – Ты такой молодец, ты такой у меня хороший, такой тугой и горячий, – шепчет ему Шастун, поглаживая по волосам, легонько прихватывает мочку зубами, ласкает языком. – Арс, ты лучший. Попов начинает медленно двигаться, на пробу покачивая бёдрами из стороны в сторону, горячо дышит Антону в шею, вплетая пальцы в жесткие волосы на его затылке. Приподнимается на коленях так, что член выходит до самой головки, и опускается снова, сходя с ума от распирающего ощущения. – Анто-он, – музыкально выстанывает он, набирая скорость, и аж взвывает, когда головка члена проходится по простате. – Да, мой хороший, – он аккуратно толкается навстречу, выбивая ещё один стон, – чего ты хочешь? – Ещё… – Чего ещё? – Мучает он, замирая. Вампир раздосадовано хнычет, пытаясь насадиться, но Антон перехватывает его за ягодицы, удерживая на месте. – Скажи четко, иначе ничего не сделаю. – Трахни меня. – Погоди сладкий, – улыбается и нежно целует в уголок губ. – Может хочешь сначала укусить? Арсений округляет глаза, не понимая, как он раньше него догадался, что ему сейчас нужно, и кивает. Наверное, особенно чуткий сегодня Шастун уловил слабый травяной запах зарождающегося голода. – Можно? – Конечно, – и наклоняет голову влево, открывая ещё не искусанную за сегодня часть шеи. Попов прикладывается губами к мягкой коже, вдыхая спектр ароматов от специй полнолунной лихорадки до терпкого мускуса и пота, млеет, рот наполняется слюной, и он резко вгрызается в сонную артерию, заставляя Антона взвыть и подпрыгнуть от неожиданности, мощно входя до самого основания узла. Чувства становятся ярче, Арсению сносит крышу и от жгучего вкуса крови на языке, и от распирающего изнутри члена. Он продолжает глодать шею оборотня и стонет, чуть не давясь кровью, потому что и Шастун продолжает двигаться мелкими дразнящими толчками, совсем легко качая бёдрами, ритмично потрахивая его, но не набирая скорость и амплитуду. Арсению хочется больше. Больше динамики, больше пряной крови (похоже, его и правда самого разлихорадило, раз он никак не может насытиться), больше Антона. Его возбуждение пахнет горячим песком и горящей еловой хвоей, горько, но так безумно пьяняще, как хороший сухой эль. Хочется его всего и сразу, полностью, а он только раззадоривает зря, медлит, мучает. Попов с трудом отрывается от тут же заживающей раны, по подбородку на шею стекает капля крови, которую оборотень тут же сцеловывает. – Антон, прошу тебя, сильнее. – У меня есть мысль получше, – он останавливается совсем, вызывая недовольный стон. – Готов попробовать? У Арсения дыхание сбивается от мысли об узле. – Да. Да, да, пожалуйста. – Рули. Упиваясь отданной в его руки властью, вампир несколько раз быстро и сильно насаживается на член, но все же замирает, упираясь в толстый крепкий узел. Прикасается пальцами, оценивая, вводит один растягивая себя сильнее. – Нужно ещё немного смазки, – шепчет Шастун и тут же выдавливает ее прямо в ладонь, ласкающую основание его члена. Между ними так влажно, что мажет по простыни и разъезжаются бёдра. Арсений добавляет ещё один палец, не вводя глубоко, растягивая только само колечко сфинктера, пока мышцы не расслабляются, на его взгляд, достаточно. – Давай, мой сладкий, ты сможешь. Попов вынимает пальцы и медленно, аккуратно начинает насаживаться. Неровное поверхностное дыхание сбивается окончательно от сумасшедшего распирающего чувства, на глазах выступают слёзы, в безмолвно распахнутом рту сохнет. Антон оглаживает его бёдра, ягодицы, спину, расцеловывает лицо, шею и плечи, собирая родинки губами, не торопит, хотя самому уже не терпится. Когда сфинктер слегка расслабляется, сомкнувшись на маленьком перешейке между узлом и мошонкой, Арсений, наконец, понимает, что справился, принял в себя полностью, как и хотел, и позволяет себе глубоко вдохнуть. – Такой большой, – ошарашенно шепчет он и в следующую секунду воет от совсем слабого движения бёдер Антона. – Прости, мой хороший, – целует в висок, проводя рукой по волосам, – чуток не сдержался. – Ещё, – шумно сглатывает, – сделай так ещё раз. – Давай лучше сам, сладкий. Боюсь сделать больно. – Не хочу сам, хочу, чтоб ты. Мне не будет больно, – коротко целует в губы, а взгляд такой шальной. – Антон, пожалуйста. Шастун совсем немного подаётся вверх, но Арсений роняет голову ему на плечо с таким стоном, что зубы сводит, хватка его пальцев в волосах оборотня усиливается. Он постепенно набирает скорость, но не амплитуду, все еще двигаясь совсем чуть-чуть, едва ли в пару сантиметров, дразня их обоих, больше раззадоривая, чем приближая к разрядке. Мелкие, но быстрые толчки помогают свыкнуться с размером узла внутри, совсем скоро вынуждая желать большего, и вампир все пытается начать подмахивать, но когтистая хватка на бёдрах каждый раз его останавливает. – Антон, если ты сейчас же меня не трахнешь, как следует, я тебя, сука, загипнотизирую и сам все сделаю. Как там говорят, «не пугай ежа голой жопой»? – Не смеши, сладкий, – поднимает его за бёдра так, что узел выходит полностью, замирает – я же прекрасно знаю, что тебе больше нравится, когда командую я. И толкается, резко и сильно, вгоняя по самое основание, выбивая такой безумный сорванный стон, что всё это ожидание того стоит. От этого у Антона срывает все предохранители, он вколачивается в Арсения всё сильнее, позволяя ему подмахивать, крепко прижимает его к себе, мнёт чувствительные бока, гладит широкую спину, вылизывает подставленную шею. С каждым толчком узел входит всё свободнее и легче, кажется, что воздуха в комнате с каждым мгновением всё меньше. Попова ведёт от крепкой хватки когтистых пальцев в его волосах, от жарких поцелуев-укусов в шею, от того, что теперь ему можно двигаться навстречу, косвенно контролируя безумный ритм, которого обычный человек бы не выдержал. С человеком Шастун ни за что бы себя так не отпустил, не позволил бы себе освободить все яростные желания зверя, боясь навредить, не был бы таким требовательным. И не получал бы столько удовольствия в процессе. Но он ведь знает, что Арсению он очень нравится таким, сильным, властным, иногда жёстким, Арсению нравится гореть вместе с ним. Арсений возможно единственный вампир, который ловит такой кайф от секса, учитывая их слабую тактильную чувствительность. Арсений мало того, что ощущает гораздо больше из-за оборотничьей крови, так еще и любит именно такого Антона, который сначала мучает своими ласками, распаляет так, что терпеть уже невозможно, а потом берёт так идеально сильно. Шастун собирает в голове остатки здравых мыслей, понимая, что если он повяжет Арсения в такой позе, спать им потом с узлом будет жутко неудобно, а выспаться после такой гонки ой как захочется. – Постой, сладкий, – сбивчиво шепчет он, останавливая скачки разошедшегося Попова и приподнимая его над собой под недовольные бессвязные звуки. – Я знаю, как тебе понравится больше. Арсений такой очаровательно растрепанный, раскрасневшийся, такой горячий и жадный до прикосновений, без слов понимающий, что от него хочет Антон, встает в коленно-локтевую и прогибает спину. – Ну давай же, – тянет вампир, подставляясь под прикосновения когтистых ладоней к ягодицам, поглядывая через плечо на шалый взгляд Шастуна. Растраханный вход уже просто не смыкается, и Антон не может отказать себе в желании коротко мазнуть по нему языком, прижимается торсом к спине Попова и резко входит с коротким рыком. Острые зубы щелкают прямо над ухом. – Ещё, – выстанывает Арсений, – сильнее, – покачивает бёдрами, – не сдерживайся. От желания в его голосе Антона ведёт еще сильнее, хотя, казалось бы, куда уже. Он трахает его сильно, размашисто, длинными толчками, каждый раз выходя почти полностью и вгоняя по самое основание узла, рычит не замолкая, прижимает к себе крепко-крепко, словно надеясь, что они могут раствориться друг в друге. Арсений стонет, воет, скулит, кажется, скоро сорвёт голос от такой музыкальности, подмахивает, мнёт в руках простынь. Ему так хорошо и горячо от всех этих ощущений, которые никому больше на свете не доступны, так хорошо в сильных руках его оборотня. Только его оборотня. Ласкового и нежного, но все-таки зверя. Толчки становятся резче и короче, когтистая ладонь смещается с макушки на горло вампира, сжимая самую малость, потому что Шастун знает, что ему больше нравится само ощущение от прикосновения, чем недостаток воздуха. Арсений не выдерживает, от медленно подкатывающего оргазма руки слабеют и не слушаются, и он падает щекой в постель. С каждым движением узел становится больше, и когда Попов сжимается от предоргазменной судороги, не выдерживает уже Антон, вцепляется зубами в арсово плечо и изливается внутрь с низким гортанным рыком. Узел распирает до максимума, и Арсений кончает от чувства предельной наполненности, без единого прикосновения к своему члену, высоко скуля от переизбытка ощущений. Ему не тяжело от того, как Шастун на него навалился, ему не больно от глубокого укуса в плечо, его только бьет мелкая дрожь от мощного оргазма. Несколько минут у обоих уходят только на то чтобы отдышаться. Наконец, Антон целует Арсения в висок и зачем-то извиняется, пытаясь подняться. От движения стонут оба. Это не больно, но узел все еще внутри, не дает им разъединиться и мешает пошевелиться, каждый раз прошивая острой искрой остаточного возбуждения. – Давай повернемся на бок, – шепчет Шастун и проталкивает руку под грудь вампира. Дождавшись кивка, он резко переворачивает их обоих, с трудом игнорируя как тесно сжимается вокруг его члена горячее нутро. Арсений поскуливает, но прижимается ближе, притираясь к теплым объятиям. Ладонь Антона соскальзывает на его торс. – Ого, смотри. Он берет руку Попова и прикладывает к чуть округлившемуся от наполненности животу. – Охренеть, – ошарашенно выдает тот, – так много. Прямо… вау. – Я даже не знал, что оно вот так бывает. – Представь какой растянутый и влажный я буду утром, – лукаво улыбается Арсений, неловко выворачивая шею, чтобы посмотреть на Антона. – Узнаем утром, сладкий, – и целует, нежно, почти целомудренно. – Люблю тебя, знаешь? – И я тебя, – чмокает в нос, вызывая тихий смех, – а теперь спать.