***
— Стой. Что с Курво? — без лишних слов спросил Майтимо проходящего мимо Турко. Тот лишь пожал плечами: — Молчит. Но с самого утра мрачный и раздраженный. — Скучает он. И сильно, — вздохнул старший. — Так никто ж не держит — пусть съездит к ней, навестит, раз не желает, чтобы жена тут мерзла… — А ты б привез сюда?! В этот холод и слякоть… Сомневаюсь. Тьелкормо что-то неопределенно хмыкнул в ответ. — Так, за работу, — скомандовал Нельо, решив для себя обязательно найти причину, по которой брату пришлось бы отбыть в Тирион незамедлительно, потому как сам он сейчас не уедет — надо было спешить и положить крышу до сильных дождей.***
С губ Лехтэ прозрачным невесомым облачком сорвался вздох. Наложив последний стежок, она обрезала нитку и придирчиво оглядела получившийся результат. Платье вышло обворожительным — цвета молодого красного вина, струящееся и шелковистое. Золотистая вышивка по краям придавала наряду торжественный вид, из чего следовало, что и оно, вслед за предыдущим, изумрудным, отправится в шкаф до лучших времен. Аккуратно сложив назад в корзинку швейные принадлежности, Лехтэ встала и, повесив наряд на спинку кресла, подошла к окну. На сердце было сумрачно и тревожно. Тоскливо. Даже несмотря на то, что за окошком радостно светил Лаурелин. Даже несмотря на доносящиеся с улицы оживленные голоса. Впрочем, это состояние в последнее время стало для нее привычным. Все-таки трудно быть беззаботной и жизнерадостной вдали от любимого. Все чаще и чаще взор Лехтэ обращался на север. Туда, где Атаринкэ со своим отцом и братьями строили крепость. Сын тоже был с ними, ведь он же не хрупкая эльдиэ и уж точно не малыш, как он сам и сказал. А вот ее туда, в отсутствие мало-мальски пригодных для жизни условий, увы, не взяли. Снова вздохнув, Лехтэ с грустью опустила голову и задумчиво провела рукой по подоконнику. Конечно, они с мелиндо часто общались друг с другом осанвэ, но никакой, даже самый оживленный разговор, не заменит любимого. Его рук, его взгляда, его улыбки. Сердце часто-часто забилось от воспоминаний, потом ухнуло куда-то вниз, словно провалившись в бездонную яму, а горло охватил спазм. Отойдя от окна, Лехтэ взяла только что законченное платье и убрала его в шкаф. Там уже висели несколько рубашек и котт для мужа. В основном теплые, повседневные, ведь приближалась зима, а у них там, должно быть, будет морозно. Гораздо холоднее, чем в Тирионе. Но помимо этого супруга ожидала еще и парочка нарядных, праздничных. Их Лехтэ вышивала в надежде на то, что скоро все так или иначе закончится, и они снова смогут быть вместе. А рядом с одеждой для Атаринкэ висели несколько рубашек чуть меньшего размера, для сына. Их она, правда, шила на вырост. Тьелпэ ведь быстро взрослеет, а у нее нет возможности снимать с него мерки каждый день. Еще раз коротко, тяжело вздохнув, Лехтэ провела рукой по лбу, словно пытаясь отогнать тяжелые мысли, и закрыла шкаф. Приближалась осень, и воздух стал заметно свежее, хотя лето пока не спешило сдавать свои позиции. Надо будет подумать, как переправить обновки мужу и сыну. Может быть, просто отвезти им? А заодно навестить. Потом, чуть позже. Надо будет сначала поговорить на эту тему с Атаринкэ, а он до вечера будет занят. А пока… Почему бы пока ей не сходить и не набрать яблок для пирога? В самый раз себя немного побаловать. Может, за готовкой она отвлечется хоть чуть-чуть от тоски, что беспрестанно, словно голодный зверь, грызет сердце. «Мелиндо, как же одиноко без тебя…»***
— То есть ты не помнишь эти постоянные и решил прикинуть в уме примерный ответ? — наседал Майтимо. — Балки тоже примерно выдержат? — Я взял с запасом, не кипятись. Спроси отца, он подтвердит, — огрызнулся в ответ Атаринкэ. — Спрашивал. Но он занят расчетом отопительной системы и только… попросил не мешать. Как в таких случаях может повести себя лорд Фэанаро, Курво знал не понаслышке, потому лишь кивнул в ответ. — Так что, мой дорогой брат, отправляйся в Тирион и захвати недостающие справочники. Лицо Атаринкэ непроизвольно озарилось улыбкой. — Может, кого из верных послать? Работы много… — возразил Куруфинвэ. — Вот они ее и сделают. Пятнадцать минут на сборы, не задерживайся. — Майтимо, я успею… в Тирионе… или сразу назад? Укоризнено-понимающий взгляд старшего дал понять, что вопрос не просто странен, а нелеп. — Конечно, — тепло ответил Нельяфинвэ. — Не торопись. Завершив разговор с братом, Атаринкэ отправился за сыном, но на удивление, Тьелпэ пожелал остаться здесь, сказав, что успеет съездить, если что даже сам, ведь он уже почти взрослый. Решив, что отрывать нолдо от увлекшего его дела не стоит, он быстро поседлал свою кобылу и полетел, куда звало его сердце.***
Пирог в печи как раз успел подрумяниться, и Лехтэ, взяв полотенце, вынула его и, оглядев, одобрительно улыбнулась и выставила на стол. День за хлопотами и в самом деле пролетел незаметно. Сначала она сходила в сад набрать яблок, а следом замесила тесто. Чуть позже, когда оно поднялось, разделила на две части и одну из них, меньшую, оставила для оформления. Нарезала спелые, румяные яблочки для начинки. Выложив оную на основу, сверху украсила полосками в виде решетки и фигурками из теста в виде листьев и птиц. Вот так. Убрав в печь, села к окошку и приготовилась ждать, задумчиво разглядывая знакомый до малейшей черточки сад. Пирог получился на славу — румяный и ароматный. Было чуточку жаль, что некого угостить и придется его есть одной, но всерьез огорчиться Лехтэ в этот раз не успела. Едва она поставила свой будущий ужин на стол и подумала, не пора ли пойти и приготовить квенилас, как совсем недалеко, за стеной, послышались быстрые шаги, причем настолько знакомые, что она боялась поверить услышанному. Сердце замерло, а потом забилось с удвоенной скоростью. Дверь распахнулась, и Лехтэ стремительно обернулась, всплеснув руками и радостно вскрикнув: — Мелиндо! Приехал! Это действительно был Атаринкэ. Едва успев войти, он сразу заполнил, как ей показалось, почти все пространство кухни. Можно было подумать, будто воздух посвежел, а огонь заплясал веселее и ярче. За окошком то ли в самом деле заиграла музыка, то ли это у нее в ушах зазвенели колокольчики. Щеки ее запылали, дыхание перехватило, и счастье, которому было слишком тесно в груди, выплеснулось наружу, озарив, должно быть, не только лицо самой Лехтэ, но и все, даже самые темные, уголки кухни. И тогда, не в силах сдержать чувств, да в общем-то и не собираясь этого делать, она кинулась к Атаринкэ и с разбега бросилась ему на шею. — Мелиндо, — зашептала она, обнимая его, зарываясь пальцами в волосы и покрывая горячими поцелуями лицо и глаза, — приехал… приехал… Она вдыхала родной, такой знакомый аромат тела любимого, и от запаха этого, от осознания, что он здесь, рядом, чуть кружилась голова.***
В Тирион Атаринкэ приехал перед смешением света. Постепенно бледнеющее сияние Лаурелина уступало разгорающемуся Тельпериону. Он любил это время — волшебное, притягательное, но неумолимо короткое. Подъехав к дому, он завел кобылу в конюшню, расседлал и накинул легкую попону. Проверил поилку, положил ей сена, насыпал моркови и поспешил в дом. Лехтэ… родная и любимая, такая дорогая, его жена, его… Атаринкэ заключил ее в объятия, крепко прижав к груди, и какое-то время просто не отпускал от себя, давая супруге возможность встретить так, как ей хочется. Потом он смог чуть отстранить ее, но лишь для того, чтобы нежно коснуться губами ее губ… провести по ним языком, чуть прикусить и наконец слиться с ней в глубоком поцелуе. Танец языков все длился и длился, а его руки скользили по спине Лехтэ, очерчивали контуры тела, гладили волосы. Когда дышать стало абсолютно нечем, они разорвали поцелуй. — Я так соскучился, родная, — чуть хрипло произнес Искусник на ушко любимой, не забыв при этом слегка прикусить его острый кончик, а потом поиграть языком с мочкой. Жена тоже не бездействовала — проникнув ладонями под рубашку, ласкала любимого. Понимая, что никуда они сейчас с кухни не уйдут, Атаринкэ одним движением сдернул затрещавший лиф платья вниз и прижал супругу к стене. Вновь поцелуй, только на этот раз его ладонь лежит на ее груди, мнет и дразнит, заставляя Лехтэ стонать и льнуть всем телом к мелиндо. Рубашка отброшена, а ее пальцы тянутся к ремню. Атаринкэ вжимается в нее бедрами, продолжая распалять любимую. Но сил на долгие ласки у них уже нет. Лехтэ слегка потянула штаны мужа вниз, освобождая, и сама закинула ногу ему на бедро. Придерживая супругу, Атаринкэ резко вошел, впечатывая Лехтэ в стену. — Моя, — горячий выдох. — Люблю, — мощный толчок. — Скучал, — обе ноги на поясе. — Еще! — пальцы вцепляются ему в плечи. — Сильней! — она подается навстречу любимому. Рваное дыхание и стоны, укушенное плечо и зажатый между пальцами сосок. Он смещает бедра жены, и ощущения становятся иными, более острыми, нестерпимо сладкими. Он ловит крик любимой поцелуем, завершая начатое через пару толчков. Атаринкэ отпустил ноги Лехтэ, нежно обнял и повторил: — Люблю. И очень соскучился.***
— Родной мой, любимый, — шептала Лехтэ, с трудом переводя дыхание между мощными толчками мужа, такими желанными, что хотелось кричать только от одного осознания того, что они сейчас вместе, что это не сон. Вот он, стоит перед нею, глаза в глаза, и держит в объятиях. Оба охвачены тем мучительно-сладостным, бесконечно желанным огнем, от которого не сгораешь, а словно становишься сильнее, который не ранит фэа, но дает силы. Лехтэ прижималась к любимому, обхватив его руками и ногами, старалась по мере возможности ему помогать, то подаваясь навстречу, то слегка отстраняясь. Добиваясь, чтобы ощущения стали еще острее и ярче, хотя порою могло показаться, что это уже невозможно. Не удержавшись, Лехтэ прикусила плечо Атаринкэ, оставив на коже чуть заметный след, и тут же, с жаром ответив на очередной поцелуй, сделала движение и сорвала с его губ чуть слышный рык. Пламя внутри разрасталось, охватывая все до единого уголки роа, и когда казалось, что вынести дольше станет уже невозможно, последовал взрыв, сорвавший с губ Лехтэ громкий, полный счастья крик. — Люблю тебя, — ответила она на признание Атаринкэ. — И тоже скучала. Я так скучала, мелиндо… Лехтэ прижалась к груди любимого, тяжело дыша, и губы ее оставили невесомый, полный нежности поцелуй на его загорелой коже. Палец осторожно обвел плечо, мышцы груди, живота. До чего же прекрасен ее супруг! Не скрывая восхищения, она подняла голову, посмотрев Атаринкэ в глаза, и спросила тихо: — Ты как, устал с дороги? Хочешь есть? И сама же, противореча собственным словам, вдруг прижалась к нему, обхватив руками за шею, не в силах выпустить, разомкнуть объятий. Так много времени прошло с тех пор, как виделись они в последний раз, и теперь все, что ей нужно, это стоять вот так, прижавшись всем телом, и чувствовать его теплое, ласковое дыхание на своей щеке, его бережные, уверенные и надежные прикосновения рук. — Я так скучала, — вновь прошептала Лехтэ и поцеловала плечо мужа. — Любовь моя.***
— Хочу, — ответил Атаринкэ любимой. — Но не есть. Лукаво улыбнулся и, подхватив жену на руки, отнес на диван в гостиную. Удобно устроившись среди подушечек, он вновь привлек ее к себе, обнимая и просто поглаживая ее руки, отдыхая. Платье сбилось совершенно, но пока не мешало. Лехтэ устроила голову на плече у мужа и прикрыла глаза. Атаринкэ любовался женой, ее припухшими от поцелуев губами, роскошными темными волосами, такой притягательной грудью… Ладонь сама легла и сжала полушарие. Пальцы очертили сосок, чуть сдавили, потянули… И Лехтэ распахнула глаза.***
Ладони любимого, его осторожные, пока совсем невинные ласки раздули пожар из крохотной искры до бурного пламени. Пальчики Лехтэ скользнули вниз, оглаживая его живот, плоть и бедра. Впрочем, сейчас хотелось чуть-чуть иного, большего. И вот уже ее затуманенный страстью вопросительный взор обратился на мужа, а спустя мгновение она одним движением опустилась, и губы ее обхватили такую соблазнительную, такую манящую и желанную плоть. Язычок осторожно прошелся по всей длине, словно пробуя на вкус, обвел головку, и она, проведя ладонью по животу Атаринкэ, сомкнула губы плотнее и приступила.***
Куруфинвэ откинул голову назад, наслаждаясь лаской жены, и с трудом удерживался от того, чтобы не положить ей руку на затылок, придерживая и направляя. Пусть сама, как хочет… Ее губы, язычок и ладошки дарили наслаждение, но то, с какой любовью она это делала, как светло и радостно заискрила ее фэа, когда тяжелое дыханье сменилось стоном, было непередаваемо. Наконец, Искусник отстранил супругу, привлекая к себе, целуя и освобождая от платья. Хотелось нестерпимо. Усадив жену себе на бедра, он чуть приподнял ее, и Лехтэ, помогая себе рукой, медленно опустилась, впуская мужа в себя. Держась за спинку дивана, она неспешно двигалась, поддразнивая. Порой замирала наверху, оставляя в себе лишь головку, а потом резко насаживалась. Атаринкэ держал ее бедра, встречая супругу резкими толчками. Грудь Лехтэ колыхалась, отвердевшие соски манили, и иногда их удавалось поймать губами, облизать, прикусить, вновь облизать и обязательно подуть. Она запрокинула голову, хватая открытым ртом воздух. Двигаться и самой задавать ритм становилось все сложнее. Взяв двумя руками любимую за талию, Атаринкэ принялся активно толкаться в жену, уже не давая ей руководить. Он то прижимал ее к себе, и тогда Лехтэ утыкалась ему в плечо и иногда покусывала шею, то давал возможность откинуться назад и под другим углом ощутить супруга в себе. Ей оставалось совсем немного, но ни мощные толчки, ни нежные руки не могли дать желаемого. Конечно, диван был не самым удобным для осуществления задуманного, но… Почти уронив любимую себе на бедра, он, крепко удерживая ее одной рукой, закинул ее ногу себе на плечо, а вторую лишь шире отвел в сторону. Лехтэ с трудом вобрала воздух в легкие — все тело непроизвольно сжалось, предвкушая скорый финал. Муж двигался, буквально насаживая супругу на себя, а потом резко вернул ее в прежнее положение, сильно и глубоко толкнувшись. Сладкая судорога охватила Лехтэ, и ее крик слился с рыком любимого, который прижимал ее к себе, изливаясь глубоко внутри. Кажется, она все же выпала из реальности, потому как пришла в себя уже лежа на диване рядом с мужем.***
Даже если у воплощенного мира и не было бы границ, то теперь, в объятиях Атаринкэ, она познала его целиком, без остатка. До каждой, самой глубокой и мелкой песчинки, до самых высоких, невообразимых вершин. Выше звезд, выше небесных сфер. Лехтэ жадно хватала ртом воздух, и ей казалось, что каждый новый толчок любимого внутри ее роа открывает новые глубины мироздания, распахивает новые горизонты. Это было не просто единение роар и фэар, но нечто большее. Каждый раз, словно первый. Каждое новое движение не такое, как предыдущее, и ощущения дарит доселе невиданные. Прикосновения сильных ладоней к обнаженной коже обжигали, хотелось кричать от непередаваемого, безграничного счастья, не умещавшегося в груди и стремившегося на волю. Хотелось чувствовать Атаринкэ сразу везде, всем телом, и Лехтэ прижималась, обнимала, стремясь слиться в единое целое. Она покусывала, целовала, ласкала, оставляя на спине и плечах его отметины от зубов и ногтей. И боль, тоска, глодавшая ее все минувшие дни, недели изнутри, уходила, растворялась без следа, не устояв перед напором его жара и силы, проникавших внутрь и переплавлявших их в радость и счастье. Она доверилась рукам любимого, твердо зная, что он сделает все как надо, и когда в конце концов наслаждение вырвалось на свободу, накрывая их обоих безудержной, горячей волной, она закричала, радуясь, что может хотя бы криком выразить рвущуюся из глубин существа, из самого сердца фэа радость, любовь и счастье, ибо словами у нее ни за что бы не получилось. — Атаринкэ, — прошептала она, когда смогла говорить, — любовь моя. И замолчала, не зная, что сказать. Как выразить словами обуревающие ее сейчас мысли и чувства? Нет таких слов. И тогда, желая, чтобы он все-таки знал, она распахнула пошире осанвэ, пуская его внутрь своего существа. Давая возможность прочитать, увидеть и осознать самую суть, самые потаенные уголки фэа.***
Лехтэ задремывала, хотя ее фэа все еще тянулась к любимому, встречая ответный порыв. Бережно взяв на руки жену, Атаринкэ отнес ее в спальню и уложил на кровать. Снял наконец штаны и лег рядом, отдыхая и любуясь супругой, которая перевернулась на живот и сладко посапывала в то время, как ее сияющая фэа кружила рядом с душой мужа, озаряя ее лучами своей любви и получая в ответ нежность. Атаринкэ придвинулся ближе и невесомо поцеловал ее плечико и выступающий на шее позвонок, провел ладонью по спине, немного помял ягодицы, продолжил спускаться ладонью по ноге, помассировал стопы. Передвинувшись ниже, он поцеловал каждый пальчик и даже ее пяточки, губами проделал обратный путь и зарылся лицом в волосы. Лехтэ что-то довольно мурчала, а потом перевернулась на спину и притянула мужа к себе. — Отдыхай, родная, — прошептал он ей на ушко. — Я все сделаю сам. Доверься. На этот раз его огонь не был бушующим и ревущем пламенем — сейчас он дарил тепло, согревал и оберегал. Атаринкэ покрывал поцелуями лицо любимой, оглаживая ее ладонями. Неспешно переместился на шею, ключицы и наконец смог уделить должное внимание ее груди. Лехтэ зарылась пальцами в волосы мужа, пока он вылизывал, посасывал, зажимал пальцами, добиваясь большей чувствительности, и вновь играл языком. Не без некоторого сожаления Атаринкэ спустился ниже, оглаживая руками супругу и щекоча ее пупок языком. Искусник плавно развел ноги любимой, не забыв поцеловать нежную кожу на внутренней стороне бедра, и облизал ее губки. Резкий выдох жены послужил сигналом, и Атаринкэ принялся ласкать свою мелиссэ там. Нежно, но горячо. Он посасывал ее бугорок, постукивал по нему языком, скользил им вниз, проникая внутрь. Он поднял голову и встретился с Лехтэ взглядом. А с следующий миг уже целовал ее и одновременно закидывал ее ноги себе на пояс, входя. На этот раз он двигался неспешно и размеренно, порой меняя угол сам или иначе устраивая бедра любимой. Он знал, что нашел нужную точку, но по-прежнему не торопился, почти невесомо прикасаясь к ней изнутри и не давая Лехтэ усилить контакт. Жена выгибалась, вцеплялась ему в плечи, пыталась двинуться навстречу сама, но руки мужа крепко держали ее, продлевая наслаждение. Когда Лехтэ уже не переставая стонала-всхлипывала, Атаринкэ резко толкнулся вперед. Еще раз. И этого хватило. Распаленное медленной лаской и доведенное почти до предела роа Лехтэ выгнулось, сжимая в себе супруга, который лишь на пару мгновений отстал от жены. Слова после были лишними — их тела и фэар все сказали. И хотя в Тирионе было очень тепло, Атаринкэ, лежа на боку, прижимал любимую к себе, закрывая от любой возможной опасности, согревая и оберегая.***
Напоенные до самых краев фэар абсолютным, ослепительно-ярким, словно лучи Древ, блаженством, оба они в конце концов задремали, но даже во сне Лехтэ не оставляло ощущение счастья. Хотелось петь и танцевать, и ей снилось, будто они в самом деле кружат под музыку на одном из праздников. Лаурелин и Тельперион в очередной раз смешали свет, образовав нечто чарующее и удивительное, Атаринкэ держал ее в объятиях, и она улыбалась, не в силах оторвать от любимого счастливых глаз. А впрочем, сон ли это был? Или просто одно из воспоминаний, что пришло к ней на границе сна и яви? Открыв глаза, Лехтэ увидела, как свет Серебряного Древа за окном потихоньку гаснет. Атаринкэ все еще спал, и она, пользуясь предоставившейся поистине благословенной возможностью, просто лежала и смотрела, положив подбородок ему на плечо. Она любовалась его спокойным, безмятежным лицом, мысленно бережно обводя каждую черточку и заодно размышляя, как долго любимый пробудет дома. Как было бы замечательно, если полный день! Не удержавшись, она начала перебирать потихоньку его волосы, пропуская длинные шелковистые пряди сквозь пальцы, и ее действия в конце концов возымели эффект — Атаринкэ распахнул глаза и, встретив лучистый взгляд супруги, поприветствовал ее, пожелав доброго утра, и еще крепче притянул к себе. — Ясного утра, мелиндо, — ответила Лехтэ. — Прости, я совершенно не хотела тебя разбудить. Впрочем, сияющий вид ее никак не вязался с покаянными словами.***
— Выспалась? — чмокнув в макушку, спросил Лехтэ муж. — Вот и умница. Хочешь, полежи пока, а я приготовлю завтрак… Однако жена вывернулась из его рук и, откинув одеяло, села на кровати, потягиваясь. Атаринкэ увидел, что все же вчера оставил отметины… но как хороша его любимая, его… Лехтэ, быстро перехватив лентой волосы, направилась в купальню. На пороге она обернулась и несколько удивленно спросила: — Разве ты не со мной? — Как пожелаешь, мелиссэ, — ответил Атаринкэ. — Но тогда завтрак придется отложить… — Не возражаю, — чуть тише произнесла она, чуть сжала пальцы подошедшего мужа своим и тут же вскрикнула от несильного, но неожиданного шлепка. — Ах ты… Договорить ей не дали, а подхватили на руки и закружили. Когда, абсолютно счастливые, они вышли из купальни, пол которой был основательно залит выплеснувшейся во время их умывания водой, стоило говорить скорее об обеде, чем завтраке.***
Как ни велик был соблазн отправиться на кухню прямо так, в чем из купальни вышли, Лехтэ понимала, что пойти и одеться надо. Иначе не то что обед, а и ужин они абсолютно точно пропустят. А ведь мелиндо ее наверняка голоден, что уж там говорить. Да и сама она бы поесть не отказалась. Распахнув дверцы шкафа, она принялась перебирать висевшие внутри вещи. — Вот, посмотри, — протянула она обе новые нарядные рубашки мужу. — Может, наденешь пока одну из этих? Твоя вчерашняя, мне кажется, нуждается в починке. Лехтэ прищурилась и лукаво глянула на Атаринкэ через плечо. Каждая клеточка роа сладко ныла, напоминая о минувшей, такой желанной и горячей встрече, и Лехтэ бы с удовольствием порвала еще с десяток рубашек супруга, если бы в результате он хоть немного задержался дома. Сама же она решила сегодня надеть то самое красное с золотом платье, которое закончила накануне. — А вот еще, кстати, — продолжала она тем временем вслух, указывая на соседние вешалки, — я тебе тут теплых рубашек и котт нашила. И Тьелпэ на вырост. Взять не забудь потом. Тут Лехтэ обернулась и с некоторой долей тревоги в глазах посмотрела на мужа: — Ты ведь задержишься дома, правда? Хотя бы до завтрашнего дня? Я тебя очень прошу. Подойдя ближе, она положила руки Атаринкэ на плечи и с надеждой посмотрела ему в глаза.***
Отложив с благодарностью взятую теплую одежду, он обнял жену и коротко ответил: — Задержусь. Куруфинвэ надел нарядную рубашку и помог жене с платьем, не забыв сказать, как она хороша в нем. Лехтэ отправилась готовить, а он собрал с любовью сделанные вещи для себя и сына и убрал их в сумку. Тут же вспомнил про книги и, крикнув любимой, что сейчас подойдет, почти бегом ринулся в библиотеку. Конечно, справочники оказались не там, а в мастерской, так что когда Атаринкэ очутился на кухне, Лехтэ уже порезала пирог, разлила травяной отвар по чашкам и занималась овощным салатом, а почти готовая яичница аппетитно шкворчала. — Теперь все — я с тобою целый день! «Всего день», — невольно взгрустнул он.***
Один день. Так мало и так бесконечно много! Лехтэ одолевали противоречивые чувства, пока она сновала по кухне, готовя обед, чтобы накормить любимого. Но уж от этого дня она постарается взять все, что он сможет предложить! Например, поесть можно будет прямо в саду, под деревьями. Поставив воду под квенилас, она отобрала травы: чабрец и листья земляники и красной смородины, измельчила горсть сухих плодов дикого шиповника; а сама тем временем принялась строить планы. Хотелось провести этот день вдвоем — так, чтобы им никто не мешал. Еще успеет она наобщаться с остальными эльдар! А это значит, что стоит поехать на прогулку куда-нибудь за город. Искупаться там в озере — вода еще вполне теплая в окрестностях Тириона. Заварив квенилас, Лехтэ порезала пирог и начала готовить яичницу с беконом, сыром и помидорами. Конечно, можно было бы и фазана пожарить, брат как раз недавно занес ей нескольких, но на это необходимо время, а есть хочется прямо сейчас. Нет, их можно и на ужин оставить, если захочется. А пока… Лехтэ оглядела почти готовый стол и добавила к яичнице овощной салат. С улыбкой потянулась к вошедшему Атаринкэ, чтобы поцеловать, и подумала: «А вечер можно будет провести снова дома, вдвоем. У камина, за разговором. И не только за ним». Кажется, последние мысли сполна отразились на ее лице, но Лехтэ, конечно же, и не собиралась их прятать. Хотя не исключено, что у любимого на сегодня другие планы. Ну, тогда они их просто обсудят и решат, какой вариант лучше выбрать. — Прошу к столу, — объявила довольная Лехтэ и сделала приглашающий жест. Не удержалась и, прижавшись щекой к плечу Атаринкэ, крепко-крепко обняла. — Расскажи, как там Тьелпэ, — попросила она. — Как ты сам? Как ваши дела? И тут же, сама себя перебив, добавила: — Может быть, мы в саду поедим?***
— Давай, — легко согласился Атаринкэ, тут же взяв горячую сковороду и тарелку с пирогом. — Пойдем. Под деревьями было прекрасно, тепло и уютно. Золотой свет Лаурелина ярко освещал яблони, вишни, сливы и многочисленные клумбы с цветами. Поставив еду на садовый столик, он вернулся в дом и помог Лехтэ с остальным. — Тьелпэ? — переспросил Атаринкэ. — Отлично. Не боится ни работы, ни трудностей… не переживай, я слежу, чтобы все было ему по силам. Отметил, что вмиг напрягшаяся Лехтэ расслабилась, и продолжил: — Сейчас ходит за дедом — учится управлять эльдар. Не знаю, пригодится ли ему, но пусть, раз интересно. Атаринкэ ненадолго замолчал, впившись зубами в пирог. — Ошень вкушно, — поблагодарил жену и вновь вернулся к рассказу. — Знаешь, хоть мне и было бы спокойнее, если б Тьелпэ остался здесь с тобой, но я горжусь, что сын отправился со мной. Знаешь, он тогда мне так и сказал, что не оставит, будет рядом и всегда поможет… молодец он у нас! Улыбаясь, Атаринкэ долил Лехтэ и себе квенилас и взял еще кусок пирога. — На севере, конечно, никогда не будет тепло, но в жилых помещениях должно стать уютно. Отец разработал занимательную систему обогрева комнат. Искусник отставил чашку: — Лехтэ, когда закончим строительство, ты согласишься жить там, со мной и сыном? У нас будет своя башня, удобно.***
Услышав вопрос, Лехтэ едва не расплескала квенилас. Лицо ее озарилось таким чистым, идущим из глубин фэа светом, что запросто могло показаться, будто он способен озарить если и не весь Тирион, то уж этот сад точно. Поставив чашку на стол, она потянулась вперед, к любимому, положила руки ему на плечи и заглянула в глаза: — Конечно же, с превеликой радостью! Ты зовешь меня? Не удержавшись, вновь положила голову ему на плечо и счастливо улыбнулась, смахивая невольно набежавшие слезы: — Разве может быть иначе? Я так ждала этого момента. Знаешь, без тебя тут в Тирионе совсем не жизнь. И неважно, что здесь тепло, а там холодно. Даже если и не было бы отопления, я бы все равно поехала. А если нам захочется понежиться в тепле, то всегда есть купальня. И мы сами друг у друга. Теперь, зная, что впереди ее ждет воссоединение с супругом под одной крышей, ей будет куда как легче дожидаться этого дня. И Лехтэ еще раз повторила вслух на случай, если Атаринкэ не вполне расслышал ее ответ: — Конечно, я буду жить там с тобой, на севере. С вами обоими. Только до тех пор, когда ты сможешь забрать меня, ты приезжай меня навещать. Хотя бы иногда.***
Услышав ответ, Атаринкэ прижал любимую к себе и распахнул осанвэ, понимая, что слов не хватит передать, какая тяжесть только что покинула его. — Благодарю тебя, родная! И прости, что зову за собой в те дикие места. Хотя природа там очень красива. Тебе обязательно понравится, обещаю… — Почему ты сомневался? — перебила его Лехтэ, кладя свою руку поверх его. Тяжело вздохнув, Атаринкэ ответил: — Аммэ. Она ведь отказалась пойти за отцом. И за нами. Братья рассказали, что даже просила их остаться. Со мной разговора не было. Он замолчал. — Я не знаю, как отец смог вынести такой приговор. Это же… немыслимо. Вот и я опасался, что ты не захочешь уйти за мужем-изгнанником. Ты же понимаешь, хоть формально мы и не выдворены из Тириона, но отношение валар и многих эльдар именно такое — мы сыновья того, кто наказан. И мы не отказались от него в угоду Стихиям… Так что еще раз спрошу — уверена?***
Лехтэ протянула руку, провела осторожно по напряженным чертам. — Да, я уверена, — твердо и решительно повторила она. — Ты мой муж, и я люблю тебя независимо от того, как к тебе или лорду Фэанаро относятся остальные эльдар. Я хочу быть с тобой, и если ты намерен жить на севере, рядом с отцом, значит и мое место там же. И я еще раз повторю — без тебя в Тирионе совсем не жизнь. Ярко горело золото Лаурелин, аромат цветов, густой и пряный, плыл над садом. Лехтэ снова опустила голову на плечо Атаринкэ и прижалась, всем существом, всей кожей впитывая источаемую им уверенность и силу. — Я люблю тебя, — повторила она, и для нее в этих трех словах заключался ответ на абсолютно все вопросы. — А Тирион… Что ж, если мы соскучимся, то всегда можем его навестить, приехав на пару дней. А там, на севере, у меня будешь ты, поэтому я не боюсь. Ты ведь согреешь меня, если что? Прищурившись, Лехтэ лукаво посмотрела на мужа и, потянувшись к нему, поцеловала в скулу. Потом взяла кусок пирога и, откусив немного, поднесла ко рту Атаринкэ, предлагая попробовать из ее рук. Так ведь гораздо вкуснее!***
Несмотря на опять игривый настрой жены, Куруфинвэ оставался серьезен, хотя и откусил немного угощения. Теперь, зная, что его любимая не оставит, не покинет их с сыном, Атаринкэ смог по-настоящему ощутить вкус пирога и оценить красоту сада. Он так и не сказал слов любви — осанвэ передало его чувства и эмоции полнее. — Съездим на прогулку? — предложил он. Лехтэ радостно согласилась. Они быстро поседлали коней и неспешным шагом направились к полям, что простирались за Тирионом. Золотой свет озарял счастливых супругов. Лехтэ молчала, но улыбалась, а Куруфинвэ делился с ней планами: — Знаешь, мы стараемся строить быстро, в ближайшее время зашиваем крышу. Конечно, внутренняя отделка займет много времени, но… думаю пару комнат для нас и сына я подготовлю в первую очередь. Он замолчал ненадолго, потом сделал очень серьезное лицо: — Но если будет холодно, я буду тебя согревать… каждую ночь. Лехтэ улыбнулась, взяла мужа за руку, и они выехали в поля, ловя свое ускользающее счастье. _________ Мелиндо (квен.) — возлюбленный Мелиссе (квен.) — возлюбленная