Суккуб и ее рыцарь

      Ей нравится приказывать ему. Управлять. С самых первых дней, когда она была только влюбленной девчонкой, вздыхавшей по красивому недоступному мужчине, она грезила о всяких развратных вещах, которые хотела бы проделывать с ним, — не наоборот.       Это приятно, когда Касавир берет инициативу — и саму Алисму — в свои руки, но особое удовольствие делать это самой: брать и давать, изучать, дразнить, быть сверху, смотреть в лицо, заглушать губами стоны, вбирать, сжимать, обладать им так же, как он обладает ею.       Иногда она стыдится самой себя, думает, что какая-то неправильная, испорченная, омужичившаяся. У нее ведь до сих пор по-глупому трепещет сердце, когда она украдкой любуется его строгим профилем или благоговейно замирает, глядя, как смиренно склоняется его голова во время молитвы в часовне. Так откуда берутся фантазии, в которых так сладко осквернять и разрушать все, что делает его паладином? Алисма может только надеяться, что Касавир никогда не догадается, какие картинки на самом деле роятся в ее голове, когда она вовлекает его в очередную игру.       Особенно часто она видит себя суккубом. Бесстыжей демоницей с нежным телом и жестокими глазами — совсем как Бладен. Но, в отличие от Бладен, это не она поймана и заточена в круге призыва, — красивый паладин оказался в ее сетях. О, поначалу сэр Касавир был непреклонен, яростно сопротивлялся чарам, бросал на нее полные презрения взгляды… и взгляните на него сейчас! Еще пытается сохранить жалкие остатки достоинства, но уже дрожит, не в силах противиться ее власти!       Суккуб-Алисма неторопливо обходит его, скользя взглядом по статной фигуре: пока она дозволяет пленнику оставаться в белье, но ткань так тонка, что почти ничего не скрывает. Наконец она останавливается за его спиной и стоит так долго, не приближаясь. Плечи паладина напряжены, он дышит шумно и часто, но воля его сломлена, и обернуться он не решается.       Постепенно его дыхание успокаивается; возможно, он думает, что только в наблюдении заключается ее сегодняшняя игра… и тут ладони ложатся ему на спину.       — Тут очень душно, мой сладкий рыцарь, ты так не думаешь?       Он хочет что-то ответить, но в этой комнате говорить будет только она.       — Тссс! — предостерегающе шепчет Алисма и легонько целует его между лопаток; ткань влажная, как и спина. — Да, тебе ужасно, ужасно жарко… зачем столько одежды? Будь уверен, куда лучше будет без нее…       Она прижимается к нему всем телом, с удовольствием потягивается, трется грудью, животом, бедрами. Ее собственное тело такое мягкое по сравнению с его мускулистой спиной и твердыми ягодицами. Рыцарь вздрагивает сильнее и мучительно сглатывает.       Алисма отстраняется, позволяет ладоням соскользнуть до его талии, а потом начинает неспешный путь наверх: по ребрам, через грудь, к распахнутому вороту рубахи. Задерживается там, легонько лаская открытую кожу, и что есть силы дергает ткань. Та рвется с оглушительным треском, и Алисма-человек радуется про себя, что намекнула Касавиру надеть то, что не жаль будет выбросить.       — Вот так… я тебе помогу…       Она стягивает остатки рубахи с его плеч, чертит языком на солоноватой коже колдовские узоры, новые тайные знаки, должные навсегда привязать паладина к ней, и принимается массировать его грудь. Она легонько потирает и зажимает между пальцами напрягшиеся соски, и пленник стонет уже в голос, сам подается навстречу прикосновениям. Алисма смеется и сильнее, до красной отметины, прикусывает его плечо.       — Не правда ли, милый, так намного лучше? Дышится полной грудью?       Он снова порывается что-то ответить, и вновь она шикает на него, убирая руки лишь для того, чтобы сунуть их под пояс подштанников сзади, запустить ногти в ягодицы. Их тоже приятно поглаживать, стискивать, терзать, и Алисма даже позволяет себе помечтать, как однажды сунет пальцы между. Но увы: она-то магией не владеет и пока не придумала, как сделать это приятным для него и себя. Суккубу лучше сосредоточиться на других идеях.       Она небрежно сдергивает белье, так что оно жалкой тряпкой соскальзывает к ногам рыцаря, и вновь отходит, наслаждаясь разочарованным стоном. Но теперь и она сама горит как в огне, и каждая уготовленная для него пытка станет и ее собственной.       Она становится перед ним, впитывая его дрожь, его возбуждение. Удовлетворенно кивает, глядя на затвердевший член, медленно облизывает губы. Он побежден, ее паладин, его молящий взгляд ищет встречи с ее взглядом. И она, глядя прямо в синие глаза, приказывает:       — Покажи, что готов послужить своей леди. Смотри на меня. Ласкай себя для меня.       Касавир застывает, почти не дыша, и сердце Алисмы падает от ужаса, что она зашла слишком далеко. Но член дергается, и Касавир начинает поглаживать себя неспешно, почти робко, не сводя с Алисмы преданного очарованного взгляда — пока она, не выдержав, не хватает его за руку.       — Я сказала — послужи своей леди, рыцарь! Отнеси ее в постель и там растрать свой пыл до последней капли!       …Много позже, поудобней устраивая на перине и в объятиях Касавира приятно ноющее уставшее тело, Алисма благодарно вздыхает. Она чувствует и счастье, и облегчение, и легкий стыд. Кажется, Касавиру понравилось, а она нигде не проговорилась о своих фантазиях.       — Ты был восхитителен… просто невероятен! — говорит она, пытаясь похвалой заглушить чувство вины.       Касавир целует ее в плечо и наклоняется к самому уху.       — Ты тоже, мой маленький суккуб, — шепчет он в ответ, и Алисма в изумлении открывает рот.       В полумраке она видит блестящие глаза и улыбку Касавира — нежную и дьявольски коварную.