***
Вид гор очень скоро утомил Генриха. Ну да, красиво. Ну да, вершины. Холодно, жарко, ветрено и нечем дышать одновременно. И даже озеро-скорпион его не впечатлило. «Возможно, начала сказываться высота», — почти механически отметил он. Проводник, который должен был ждать его здесь, еще не прибыл, и Генрих, недолго думая, решил обустроится на ночлег. Он только начал ставить палатку, как услышал откуда-то сбоку: — Нараяна-Нараяна! — Обернувшись, он увидел полного улыбающегося мужчину в пестрой хламиде. Наверняка, у хламиды было какое-нибудь зубодробительное название, но Генрих его не знал. Судя по всему, толстяк пришел сюда пешком, и Генрих не понимал, как он не увидел его раньше. Между тем толстяк продолжал на хорошем немецком: — Не дождетесь вы проводника, он… приболел. — А вы?.. — Странствующий мудрец, — отрезал толстяк и продолжил чуть мягче: — Если хотите пройти вокруг Кайласа, то доедьте до озера Манасаровар, и там спросите Джатту. — На озере спросить? — удивился Генрих. — Воистину так, Нараяна-Нараяна! — улыбнулся толстяк. У Генриха внезапно заслезились глаза. Когда он проморгался, толстяка уже не было. Добрых полчаса Генрих пытался найти хоть какие-нибудь его следы, а потом махнул на это рукой, решив, что это просто был горный мираж. Он прождал проводника два дня. Когда тот так и не появился, Генрих решил послушаться тот странный мираж.***
До Манасаровара он добрался почти через месяц. За это время Генрих составил подробный маршрут от Лхасы, описал несколько видов растений, которые он не видел никогда, поймал несколько десятков бабочек — коллекция заняла свое место в багажной сумке, притороченной к седлу. А еще — бесчисленное число раз благословил пищевую промышленность Германии, снабдившую его консервами и сублиматами: местная флора и фауна доверия у Генриха не вызывали. Когда он выехал на берег Манасаровара, то испытал что-то, похожее на облегчение. Перед ним, прямо за озером, поднимался ввысь Кайлас, цель его безумного путешествия. Генрих впервые с отъезда из Германии поверил, что он действительно сможет вернуться домой. Сейчас он мог признать: вся эта безумная авантюра изначально выглядела как путешествие в один конец. В первой же крохотной деревушке, оказавшейся у него на пути, Генрих, с горем пополам объяснившись с местными жителями, прикупил риса и попытался разузнать про кого-нибудь по имени Джатта. Местные жители неискренне отводили глаза и делали вид, что Генриха не понимают. В конце концов какой-то мальчишка со странным именем, воспроизвести которое у Генриха не получилось, смущаясь, ткнул пальцем куда-то на север. Отъехав от деревни на пару километров, он увидел на берегу реки двоих мужчин. Оба одеты в белое, только у одного, повыше, тюрбан был персиковым, а у другого, пониже — зеленым. Мужчина в персиковом тюрбане улыбался, но его улыбку Генрих не назвал бы благодушной. Скорее — напряженной. — Уважаемые, не знаете ли вы, как мне найти скульптора Джатту? — тщательно проговорил он, спешиваясь. — А зачем это вам Джатта? — спросил тот, что пониже, с большими влажными глазами. — Мне сказали, он может стать моим проводником в путешествии вокруг Кайласа, — также тщательно артикулируя ответил Генрих. На миг ему показалось, что время замерло. На эту бесконечно долгую секунду ему показалось, что он говорит с белым быком. Потом время пошло как обычно. Двое незнакомцев отошли от Генриха на пару шагов, о чем-то заговорили. Генрих, усиленно делая вид, что не старается их услышать, уловил несколько обрывков фраз: «Прабху, прабху, у нас же там Индра пьяный валяется», «Мата все еще злится, прабху», «Спокойно, все будет нормально», «это проекции»… — Я — скульптор Джатта, — наконец сказал, обращаясь к Генриху тот, что повыше. — Не думаю, что вам действительно стоит путешествовать вокруг Кайласа. По нашим традициям, вокруг Кайласа надо обойти сто восемь раз, а иначе и начинать не стоит, а у вас нет столько времени, поверьте. И к тому же вы не верите в наших богов, а значит, вам не стоит приближаться к обители бога. Обидится. Генрих растерялся. — Да я бы и не пошел… Но я поклялся руководителю экспедиции, что буду следовать его приказам, а у него приказ был ясный: обойти Кайлас… — А вам никогда не говорили, что тупые клятвы ведут к неснимаемым проклятиям? — поинтересовался Джатта. Генрих растерянно заморгал. Он не был уверен, что правильно перевел слова Джатты. Вроде, в разговорниках и словарях, составленных членами первой экспедиции, не было слова «тупая». Джатта тем временем продолжал: — Я могу предложить вам другой вариант. Вы не идете вокруг Кайласа и тем более не пытаетесь залезть на него, а я свожу вас на экскурсию… в, скажем так, музей, в котором вы увидите основные предметы, значимые для верований этих мест. — Соглашайтесь, бхай, соглашайтесь, — слегка плаксивым голосом проговорил второй, так и не представившийся мужчина, и что-то в душе Генриху подсказало: если не согласиться, тот начнет ныть, причем так активно, что проще согласиться сразу.***
Пещера, куда Генриха привел Джатта, поражала размерами. В самой ее середине на добрых сорок метров в высоту рос сталагмит. — Это лингам, — сказал Джатта. Генрих поморщился. Сталагмит был невероятен, но называть его членом — это было немного слишком. — Пойдемте, бхай, я покажу вам… Вдоль стен пещеры в стеклянных витринах стояли экспонаты. Генрих подошел к первому из них — огромному круглому дивану. Изголовье дивана было выполнено в виде семи голов кобры, растущих из одного тела. «И тут излишества», — с некоторым умилением подумал Генрих, вспоминая многорукие, многоногие и многоголовые бесчисленные статуи, виденные им в Лхасе. В следующей витрине была выставлена голова козла — выглядела она, как живая. — Ее делал прекрасный таксидермист, — отметил Генрих вслух очевидное. — Прекрасный, — согласился Джатта, как показалось Генриху, с затаенной улыбкой. — С этой головой связана очень интересная, хотя и долгая история. Если вкратце, то тот, кто около двадцати тысяч лет носил эту голову, оскорбил бога и его жену, за что и был наказан. А через двадцать тысяч лет, когда он раскаялся, ему выдался шанс попросить у бога прощения и вернуть себе свою прежнюю голову. Чуть дальше на подставке крутилось нечто. Похоже было это нечто на диск от циркулярной пилы. Почему-то золотой. — Сударшана, — прокомментировал Джатта. — Разумеется, копия. У нас с Вишну есть разные аспекты отношений, но ни один из них не позволил бы мне посметь прикоснуться к настоящей. Генрих тактично оставил это заявление без комментариев. Каждый, в конце концов, сходит с ума по своему, и если этот Джатта считает, что у него какие-то отношения с одним из местных богов, то кто Генрих такой, чтобы развеивать его заблуждения? Уж точно не святой Франциск Ксаверий. Немного полюбовавшись на диск — иногда Генриху казалось, что по его краям пробегают языки пламени — он пошел дальше. Сделал несколько шагов и замер, как вкопанный. Перед ним предстал… золотой лингам: полтора метра в высоту, сантиметров семьдесят в диаметре. — Это мне теща подарила, — как будто чуть извиняясь, проговорил Джатта. — Ну да, не совсем канонический лингам, но не выбрасывать же. «Боже мой, кто же у него теща?!» — с ужасом и восторгом подумал Генрих, чья юность пришлась на первую мировую войну и поствоенную разруху. Уточнять не стал — не нашел правильных слов. А потом и слова стали не нужны. В очередной витрине был крайне занятный механический экспонат: модель Земли, будто висящая в космосе. Два крохотных человечка вдалеке от нее выпускали из рук крохотную искру. Когда она попадала в Землю, та взрывалась. «Модель асурской боеголовки, нерабочая, в миниатюре», — гласила табличка под витриной. Генрих чувствовал себя странно. Слегка кружилась голова, время как будто перепуталось. Генрих одновременно видел и себя, идущего по громадной пещере, и такую же «боеголовку», падающую на незнакомый ему город, и странный трезубец, останавливающий взрыв когда-то в прошлом. — Это пройдет, — сочувственно сказал Джатта. — Это, конечно, все копии, не оригиналы, но человеку неподготовленному здесь тяжело. — И как должен быть подготовлен человек? — спросил Генрих, лишь бы спросить хоть что-нибудь: казалось, что звук собственного голоса способен привести его в себя. — Ну например, так, — Джата подвел Генриха к стоявшей неподалеку статуе: исхудавший мужчина, стоящий на одной ноге с руками, поднятыми к небу в молитвенном жесте, сплошь покрытый ядовитыми змеями. — Лишь упорные аскезы могут подготовить душу к такому испытанию. Несколько тысяч лет — небольшая цена за благословение бога. Генриха замутило еще больше. Он перевел взгляд от статуи аскета к другой: она изображала мужчину в роскошных доспехах, которого душил огненный змей. Лицо мужчины было искажено яростью, ненавистью и мукой. — Он слишком много хотел и слишком много выпендривался, — с непроницаемым лицом прокомментировал Джатта. — За что в результате и поплатился. Последний экспонат был не столь экзотичен, как все, увиденное Генрихом до этого. Просто манекены, обряженные в яркие сари с богатой вышивкой. Поясняющей таблички не было, и Генрих перевел вопросительный взгляд на Джатту. — Сари, — с тем же непроницаемым лицом сказал Джатта. — Морозоустойчивые. — Подумал и добавил: — Термосари, если хотите. У нас тут холодно в горах, что делать.***
До отлета оставалось около двадцати минут. Генрих сидел на взлетном поле, жевал травинку и смотрел вдаль, туда, где в облаках терялась вершина Кайласа. После той экскурсии он долго приходил в себя. Джатта рассказывал ему местные легенды и мифы, а на прощание подарил карту с отмеченным паломническим маршрутом вокруг Кайласа. Руководитель экспедиции всем, что привез Генрих из поездки к Кайласу остался доволен, хотя сам Генрих ощущал некоторую неловкость: вокруг самого Кайласа он так и не прошел. Впрочем, это было не важно. По словам руководителя, уже следующую, третью экспедицию Германия организует открыто, так, чтобы о ней узнал весь мир. И конечно, именно ей присвоят результаты всех трудов и договоренностей, которые сделали члены первых двух экспедиций — тайных, закрытых. Пилот и механик заканчивали готовить самолет, а Генрих продолжал задумчиво жевать травинку. — Нараяна-Нараяна! — к Генриху подошел тот самый толстяк, которого Генрих встретил на Ямдроке. Думать, что он забыл тут, в Лхасе, Генриху было откровенно лень. — Меня попросили передать вам письмо и пожелания хорошей дороги. Генрих открыл плотный серый конверт, слегка испачканный какой-то светлой пылью. На неровном листе было всего два предложения: «Вы вляпались в общемировую лилу, которая начнется совсем скоро — и это ваше проклятие за невыполненную клятву. Я бы пригласил вас лично посетить Кайлас через несколько лет, но боюсь, в ближайшие годы вы будете заняты собственной упорной аскезой».