Первая любовь Густава

      Догнать Густава не получалось даже у вампиров. Они постоянно перекрикивались, обсуждая, как его изловить, и совершенно игнорировали путавшуюся под ногами женщину, словно та была частью леса, навроде какого-нибудь куста. Но Матильда не отчаивалась, продолжая плестись на звуки борьбы, хоть они порой и успевали трижды сменить направление за то время, что она делала шаг.       Вдруг её схватили за руку, и воспаленные глаза больной женщины встретились с испуганными Марата.       — Господи, вы-то сюда зачем лезете?! Если способны ходить — уходите, а лучше сядьте на солнце и не шевелитесь. Вы тут словно подбитый голубь посреди кошачьей свадьбы.       Несмотря на всю усталость, а то и вовсе благодаря её способности притуплять боль, Матильда смогла усмехнуться. Он обратил её мужа в чудовище и в то же время пытается изобразить заботу? Вот это наглость.       — Не нравится — убейте. Других способов остановить меня нет.       Откуда-то справа раздались голос Ивана Карловича и страшные громкие звуки, словно нечто — или некто — выдирало деревья вместе с корнями и швырялось ими. Марат отпустил руку, и Матильда направилась прямиком туда. Вслед прозвучало паническое:       — Вы не понимаете, чем рискуете. После сыворотки пропадает вообще вся память. Ваш муж сейчас — безмозглое животное!       Она лишь хмыкнула:       — Тоже мне, удивили. Не открою секрет, если скажу, что большую часть жизни все мужчины — безмозглые животные.       Наткнулись друг на друга они внезапно. Он выскочил откуда-то с деревьев — страшный, рябящий, расплывающийся, неуловимо похожий на дурную фотографию себя. Сбил с ног — Матильда больно ударилась головой о землю — и принюхался. Вгляделся. Замер. Смотрел странно — совершенно не узнавая и в то же время словно в их первую встречу. Она улыбнулась.       — Ну чего ты, чего? Не бойся, это же я. Хороший мальчик. Хороший…       Густав прижался к руке, требуя, чтобы его погладили. Стоило Матильде едва коснуться волос, как он завибрировал весь, тыкаясь головой в её руку и прося еще. Не чудовище. Она знала, её Густав никогда бы не стал чудовищем. Однако шаги вампиров приближались. Матильда поцеловала мужа в лоб и хотела было высвободиться, но не смогла — хватка оказалась железной. Он недоуменно хлопнул пару раз глазами и лизнул в лоб её саму — видимо, пытался повторить поцелуй.       Топот слышался в опасной близи, раздались крики: «Лови! Ну же, держи!», и Густав, прихватив Матильду, рванул в противоположную сторону. «Его пугают громкие звуки», — с некоторой оторопью догадалась она. Он словно ребенок, ничего не понимающий, испуганный ребенок, который тащит сейчас с собой то единственное, что не стало повышать на него голос и пожалело… В сердце защемило. На скорости, которую развил новообращенный монстр, сделать это было непросто, но у неё получилось вытянуть руку и снова начать гладить его по голове. Постепенно Густав замедлился, покуда и вовсе не встал, зажмурившись и завибрировав. Хотелось не разлучаться с ним, но она тут же, пусть и с жалостью, отбросила эту идею. Жить осталось от силы пару дней. Даже если они сейчас спасутся, что почувствует бедняга, когда она перестанет шевелиться?       Продолжая гладить, Матильда показала рукой направо, и молодой вампир старательно понес её в нужном направлении.       На границе между лесом и рекой он замер, с опаской глядя на солнце. Матильда нежно провела по его плечам и рукам, и Густав аккуратно их разжал, опустив её на землю. Вампиры не причинят ему вреда, он им нужен. А вот она, напротив, самой своей смертью сделает ему больно. Матильда взяла лицо мужа в ладони, посмотрела в глаза и постаралась сказать максимально четко:       — Что бы ни случилось — живи. Понял? Живи. Это твоя главная задача. Мы связаны, помнишь? Я обязательно вернусь и найду тебя, понимаешь? Не оставлю одного в плену у этих монстров. Главное — живи. Живи, любимый. Ты обязан мне жить.       И, обняв, добавила:       — Их привело мое наследство. Прости. В конце концов, как и ожидалось, ты получил от нашего брака сплошные проблемы.       Он смотрел очень жалобно и вряд ли осознавал происходящее, но она, поправив его вечно выбивавшуюся прядь, отвернулась и пошла по берегу. Дети мало что понимают. Самое время этим воспользоваться.       Дойдя до реки, Матильда в задумчивости остановилась. Прежде чем соваться в логово вампиров, муж провел тщательное расследование, а она сейчас намеревалась совершить довольно безумный с точки зрения прогрессивного человека поступок только на основании пары сказок, слышанных в детстве. И, кажется, вампиры не могут пересечь текущую воду? Неизвестно, правда это или выдумка, но других вариантов не было. Внезапно из леса раздался звук ломаемых веток, кто-то — явно не Густав — выскочил на берег, и она изо всех сил рванула вперед.       — Подождите!       Снова Марат. Матильда и не подумала послушаться, вошла в воду по пояс и развернулась. Кажется, он не преследовал. Просто замер на берегу и смотрел.       — Не глупите! В вашем состоянии попытка провернуть подобное — смертный приговор.       Она выгнула бровь. Вампир осекся.       — Мое состояние и так смертный приговор. Но здесь у меня будет шанс осуществить должное.       — Вы еще и делать что-то собрались?!       — Выполнить обещание. Вернуться к мужу и спасти его из ваших лап.       — У вас ни единого шанса. И здоровому человеку с таким потоком не справиться, а вы буквально отхаркиваете собственные легкие!       — Кому надо сказать за это спасибо?       Он замялся. Взволнованно начал ходить туда-сюда по песку, явно не спеша лезть в воду.       — Поймите, мне не оставили выбора…       — Выбор есть всегда.       — Выслушайте же меня, наверняка ситуацию еще можно исправить! Я… я мог бы вас вылечить. Помочь…       — А если твой хозяин об этом узнает?       То, как скривилось лицо бугая, всё сказало и ей, и ему.       — Вот именно. Не пытайся усидеть на двух стульях. Если хочешь помочь — просто береги моего Густава, пока не вернусь. И не кричи на него. Он любит ласку.       — Богдан. Его будут звать Богданом.       Матильда начинала свирепеть.       — Он вам что, бастард?! В любом случае — знай, я буду мстить. Защитишь его — пощажу. Обидишь — возненавидишь собственное бессмертие.       Он посмотрел в её глаза — да, такая будет. И почему-то ему казалось, что и вправду вернется.       — Хорошо. Хорошо, я присмотрю за Бо… Густавом.       — Тогда до встречи.       Отвернувшись, она снова задумалась. Если тело вынесет на берег и его найдут… В людей Матильда не верила — когда, конечно, речь шла не о Густаве — и, легко сняв с пальца обручальное кольцо, проглотила. Это немного успокоило — теперь её последнее сокровище точно не украдут. Бросив взгляд на опустевший берег и лес, в котором скрывалось то немногое, что осталось от её мужа, Матильда сделала еще несколько шагов и целиком скрылась в воде.       Заключительная часть плана Ивана Карловича прошла не в пример легче. Официально крупный промышленник и его дочь умерли от чахотки, а зять, не выдержав утраты, сошел с ума, предварительно переписав всё имущество на своих знакомых-немцев. Далеко не первая и не последняя подобная история в свете. По иронии судьбы заверил дарственную его же собственный дядя. Густав, звавшийся теперь исключительно Богданом, совершенно не помнил ничего из прошлой жизни, оказавшись и впрямь таким покладистым, прилежным да усидчивым, как Иван Карлович и ожидал. Уже через десять лет плотных штудий — а ничего иного, кроме учебы, новый отец ему и не позволял — он начал помогать в компании, а еще через семь — смог её возглавить, освободив Ивана Карловича от вечной головной боли. Предприятия вампиров быстро набирали обороты, но, конечно же, об истоках капитала, коим Богдан ныне управлял, не говорилось ни слова, как, впрочем, и о прошлом свежеиспеченного патриарха. Лишь Марат нет-нет да и озирался в толпе.       Примерно через полстолетия Богдан Иванович начал смотреть на приемного отца несколько задумчивее.       Еще через двадцать лет завел привычку повсюду носить с собой зонт, мотивируя это врожденным страхом перед солнцем.       А еще столетие спустя…       Выбрать смерть всегда проще всего. Умер — и тебя больше не волнует несправедливость, а совесть не грызет денно и нощно. Но покончи он с собой, никто и никогда не сможет свидетельствовать против капитана. Марат точно знал, зачем жил.       Как всё-таки забавно устроен мир. Ваша раса достигла неслыханных высот и давно распрощалась со смертями и опасностями, научившись переносить сознание из естественных тел в специально выращенные динамичные клеточные структуры, коим не страшны ни старость, ни повреждения — да почти, в сущности, ничего. Космические просторы стали вашей песочницей, и даже само время не смело причинить вреда. В команду отважных исследователей набрали лучших из лучших. Вы бороздили вселенную, проверяли её на прочность, но в какой-то момент это с вами сделала уже она. Вынесла на свои задворки, туда, где даже структура мироздания отлична от всего виденного, словно о колено разбила ваш корабль и не оставила ни единой лазейки для возвращения. Но вам помогли. Вас спасли, эвакуировали обратно, на ту сторону, что знакома и не так дика. Вам дали дом и нехитрый свод правил в нем живущих, и вся команда готовилась стать колонизаторами этого дивного нового мира. Но только не капитан. Капитан хотел домой. Играть дальше.       Он требовал хотя бы попытаться вернуться, и с трудом, из уважения к его заслугам команда согласилась. Не хватало топлива и материалов для ремонта, в этом мире представленных крайне скудно. Отсутствовали не только фабрики, но и даже примитивнейшие пародии на них. Вечная жизнь помогла бы дождаться прогресса, главным условием возвращения стало затаиться до поры до времени и следить за аборигенами, подталкивая в сторону нужных открытий.       Но бессмертие не означает терпеливость, и вечный капитан не хотел ждать. Распорядился начать выращивать живое топливо — главный ключ к освоению вселенной — немедленно. Первые три попытки унесли жизни пятерых членов экипажа. Вечная жизнь и исцеление ран возможны, только пока рой клеточного тела не распался. Если взрывом его разметало на много километров, восстановиться нельзя. Ты исчез словно песчинка в море.       Потери шокировали команду, но больше всего — самого капитана. Он так сильно испугался смерти, что начал толкать на неё других.       Без живого топлива нет ни малейшего шанса вернуться. Нет и надежды, что местные формы жизни сами когда-нибудь его откроют или начнут производить, — излучение звезды слишком сильно, и на этой планете состав крайне нестабилен. Капитану в голову приходит идея — топливные клетки не сильно отличны от клеток управляющих, от того роя, в который пересаживают сознание космонавтов для долгих перелетов. Что будет, если их скрестить? Если бы топливо могло само о себе позаботиться… Конечно, кого-то придется пустить на эксперименты, но это поможет остальным. Пусть всё будет честно. Используем тех, кто не критичен на обратном пути. К примеру, этнографа. А потом лингвиста. Ботаника. Зоолога. Хранителя законов. Старпома. Связиста-жену.       В конце остались только сам капитан, его инженер-биолог и море нового, разумного топлива, которое сам капитан разумным или, упаси боже, имевшим хоть какие-то права ни в коей мере не считал. В отличие от Марата, внимательно присмотревшегося к своему детищу и против воли начавшего ему сочувствовать.       Всего тысячу лет назад он полагал себя благородным страдальцем, обреченным на испытания. Но приходит безумный тиран со смелыми идеями, берет под свое крыло молодого глупца, верящего, что цель оправдывает средства, — и вуаля, вокруг уже десятки тысяч представителей нового народа. Радостным роем они трудятся во имя общего процветания и столь размытой цели, что просто диву даешься, почему в неё вообще кто-то верит. И решение с топливом налицо — теперь его не только выращивать проще, теперь оно само следит за тем, чтобы не сгореть на солнце раньше времени. Только и надо было, что смешать два типа клеток — команды и топливных бактерий — и подвести под это удобоваримую объяснительную базу из мифов о происхождении и сказок о будущем. Угу, и всего-то почти весь экипаж для этого вырезал его добрый капитан. И как будто ради дела, а не потому что чем больше живых представителей своей расы, тем больше должна быть масса ракеты и тем больше топлива придется потратить.       Марат не боялся взглянуть правде в глаза: наверняка на обратном пути и его самого пустят в расход. Больно велика разница между возвращением домой чудовищем, перебившим ради билета обратно всю команду, или жертвой обстоятельств, которая смогла затаиться, свергнуть безумного ученого и, ничего не поделаешь, воспользоваться его разработками в целях предотвращения повторения трагедии. Биолог ни на секунду не сомневался, какую из двух карт разыграет Иван Карлович.       Черт, Марат ведь уже даже не помнил их настоящих имен.       Из раздумий его выдернул ненавязчивый звук открывшегося лифта — Богдан Иванович, ради уединения утром покинувший головной офис компании, вернулся. И, что было крайне непривычно, не один, а со спутницей — какой-то развязной девицей с суровым взором и полной безвкусия одеждой. Секретарь вежливо поклонился, ожидая указаний, как вдруг осознал: картинка отдавала чем-то знакомым.       — Марат, будьте добры, позаботьтесь, чтобы нас некоторое время не беспокоили. Я обещал угостить даму кофе.       Тот кивнул, стеклянными глазами разглядывая посетительницу. Она. Никаких сомнений — она. Неужто вернулась с того света? Марат помнил, сколь мало уцелело от найденного в реке тела. Даже хоронить не стали, сбросив обратно. Но, вопреки виденному, Матильда во плоти стояла перед ним — живая, неумолимая и… и снова рядом. Патриарх приблизился и прошептал на самое ухо:       — И я предпочел бы, чтобы Иван Карлович остался не в курсе визита.       — О, поверьте, ни словечка. Ни в коем случае.       Удовлетворенно кивнув, Богдан Иванович повел развязную девицу дальше. Та скользнула по Марату глазами — совершенно не узнавая — и прошла следом. Секретарь медленно осел за свою конторку, попытался вернуться к работе, но в итоге откинулся в кресле и уставился в потолок.       Планы капитана были всем хороши. Кроме того момента, что всегда учитывали только самого капитана. А этот мир, хоть и походил на холодную вселенную разумных законов природы, из которой они прибыли, имел внутри странную червоточинку. Нет-нет да и находила в нем виноватого кара, любовь сметала препятствия, а вера оказывалась не слабее силы притяжения — и случалось это гораздо чаще статистической погрешности. Настолько чаще, что даже Марат — прагматичный и верящий в науку — в свое время предпочел перестраховаться, и неприметный мужской перстень — свадебное кольцо Густава — лежал сейчас где-то в глубине архивов прайда. Прямо на альбоме с высушенным ирисом, переписанными дамской рукой стихами, несколькими набросанными её же рукой шаржами и милым портретом молодой семьи. Чахоточная барыня и робкий набожный стряпчий. Учитывая, сколько жару задала эта парочка двум бессмертным существам еще в прошлую их встречу, теперь, когда Густава обратили, а Матильда явно стала кем-то непростым, Марат никаких иллюзий насчет будущего не строил.       Он предупреждал? Предупреждал. Он устал? Он устал. Врач он, в конце концов? Врач. За столько лет капитан мог бы и заметить, что аборигены вовсе не глупые зверушки, каковыми он их считает. Иван Карлович вообще многое мог бы заметить, к примеру — другие правила игры в мире, так опасно граничащем с магией. Но не стал. А значит, хоть в этом совесть Марата чиста.       И, будем честными, последним из живых членов экипажа он был исключительно благодаря способности чувствовать момент, когда наконец пора примкнуть к победителю.