Ты не такая, как другие демоны

Я полюбил Лилит и добивался её несмотря на то, как общество её отвергало. Из-за того, что она была сатиркой, да ещё и почитала Тьму, её называли суккубом - в лучшем случае. Ярко-карие, почти красные глаза, чёрные волосы и шерсть этот образ лишь подкрепляли. Потому из-за неприятия к себе окружающих Лилит и стала чёрствой, коварной и раздражительной. Хорошо, что моя любовь смогла её растопить. Мы оба ждали, когда наконец я смогу отвести её к себе домой. Этот день настал наконец - не обращая внимания на неодобрительные взгляды старух, я ввёл девушку в свой подъезд и пригласил в квартиру. Стоило только металлической двери закрыться, и нам остаться одним - в жилище, а будто бы на всём белом свете - как мы, уставшие ждать, не выдержали и поцеловались прямо в прихожей. Больших усилий нам стоило оторваться друг от друга, чтобы раздеться и уйти в спальню. Сейчас, уже когда мы лежали в кровати, её рука нежно опустилась на мою грудь и поглаживала ее, пока другая ладонь блуждала совсем в ином месте, где любое прикосновение становилось особенно возбуждающим, заставляя меня изо всех сил сдерживать рвущийся из уст стон. Чёрный хвост с мягкой волнистой кисточкой оплёл и спутал мои ноги, не давая убежать от заполучившей меня девушки, возбуждённо двигавшей ногами с подогнутыми копытами и роскошным шлейфом. Я возобновил поцелуй, гладя Лилит по волосам, другой дрожащей рукой трогал её груди и живот, аккуратно потянул за хвост, заставив её приоткрыть рот и выдохнуть, дёрнув тазом, а потом завёл пальцы в шерсть на её промежности. Она вздрогнула, но сама сдержала стон и лишь расплылась в дрожащей улыбке, подавшись навстречу моим пальцам. Хвост от напряжения сжался сильно, почти до боли, словно его хозяйка собиралась показать, кто по-настоящему владеет этой ситуацией. Тонкие молочно-бледные пальчики на моём собственном стержне поглаживали мягко, но искушающе, порою переходя к поглаживанию мошонки - или просто держали её, играя в ладони. Положив свободную руку мне на плечо, Лилит стала потираться щекой о мою щёку, как кошка, надавливая грудью и приближая свою промежность к моей. Шёлковый мех коснулся моего кончика. Теперь настала уже моя очередь вздрогнуть всем телом, пытаясь перехватить инициативу. Но Лилит являла образ умелой соблазнительницы, сводя на нет любое сопротивление и своими поглаживаниями превращая в прах все попытки переломить ситуацию. Хищница победила и теперь собиралась полностью насладится своей добычей, которая была совсем не против... Снова отстранившись, чтобы заставить меня жаждать, она приподняла ногу и коснулась моих органов копытом, подцепив их роговицей, потом повела по ним щёткой, оглаживая, и, наконец, совсем немного придавила стержень к животу, натирая. Видимо, ей доставляло удовольствие возвышаться и властвовать над самцом, и то особенно было ясно по яркому блеску ее глаз. Улыбаясь, она усмешливо оглаживала меня кольцом хвоста, слегка покачивая копытом вперёд-назад и влево-вправо. Я понимал, как ей приятно почувствовать себя признанной после долгих лет насмешек и наконец проявить свою женскую власть, поэтому пригнулся, обхватив руками ногу Лилит, чтобы одной ладонью гладить, почёсывать и щекотать изящное бедро и уязвимое место под коленкой, а другой обхватывать и прижимающе гладить чувствительные пясти от пяток до венчиков и бабок. Иногда я целовал копыта, доставляя сатирке больше морального удовольствия, чем физического, иногда начинал лизать её щель, видную в пушистом меху. Лилит почти по-кошачьи замурлыкала, её ноги дрожали, а щёлка заметно взмокла. Положив свои руки мне на голову, она прижимала меня к себе, прижимая к шерсти так, что и дышать было невозможно, и наконец-то срываясь на первые сладкие стоны. Подняв руки, я гладил её упругий живот, стройную талию, слегка выпиравшие косточки бёдер и тугую попу, Лилит в ответ растирала мой стержень над копытами. А я продолжал, заведённый, доводить и её, тыкаясь носом в клитор и залезая языком глубже. Если Лилит и была демоном, то самым девственным, чистым и добрым из всех. Её звонкий голос вновь разнёсся по комнате, тогда как я был лишён возможности внятно сказать хоть слово, одурманенный и собственным делом, и соками сатирки, заливающими меня. Возбуждение достигло своего пика и каждый миг рядом с Лилит превращался в наполненную приятным огнём бесконечность, вбирающую в себя наши тела и души. Зачарованный красотой девушки и захватившим нас сексом, я не заметил, когда Лилит решила проявить свою власть ещё сильнее. Погладив хвостом по моей спине, она подняла меня до моей шеи, и быстро обвила её петлёй стянула, щекотно махнув кисточкой мне за ухом. Я раскрыл рот, чувствуя, как живой ошейник мешает воздуху проникнуть дальше, но в тот же момент самка надвинулась на меня, заставляя ещё сильнее зарыться в её шерстку и вовсю заняться сочащейся щёлкой, явно не собираясь отпускать, пока я не доставлю ей больше удовольствия. Испуганно отбивавшиеся руки она поймала в свои, обхватив за запястья, водя ногтями в ложбинке на них и по линиям ладоней. Отвердевший, измотанный сладостью член снова завяз в мягких шлейфах потиравших его копыт. Я пытался всосать хоть сколько-то воздуха из лона, придушено дрожа там языком, но только заводил свою мучительницу хаосом своей агонии. Продолжая удерживать меня и не собираясь отпускать, она являла собой уже самую настоящую демоницу, ненасытную и беспощадную. Захрипев, я попробовал отпихнуть её, но ослабленный, не мог преодолеть силу самки. Мои хрипы за её пыхтением не были слышны, она снова и снова растирала лоно о моё лицо, взрыкивая от слабых ударов и покусываний. Удушье мной овладело, обуяв каждую клеточку. Оно было таким же жарким, как не угаснувшая страсть, только не сладкое, а сухое. Копыта и пясти, что тёрлись о мою промежность, бёдра и живот, подражали моей агонии своим сладострастным дёрганием. Я отчаянно пытался крутить головой, однако хвост продолжал сжимать мою шею, не давая ни малейшего шанса вдохнуть. В голове заболело, выбивая из сознания всю надежду на спасение, тело конвульсивно задёргалось Вжимая живот и выпячивая грудь, я вздрогнул, пытаясь отстраниться от самки, но каким-то образом лишь сильнее вжимался ей под живот, булькая и хрипя. По всему телу разливалось колкое тепло, вызывающее спазмы мышц, подчиняя меня всецело грубой силе самке, которой теперь можно было даже не держать меня - всё равно все мои мысли были направлены на единственное желание вдохнуть, осуществить которое было невозможно! Дрожа от спёртости в груди , я лишь бессмысленно потирался о неё, каким-то краем разума с ужасом осознавая, что это конец. Перехватив мою шею руками и только после отпуская хвост, Лилит вдавила меня в кровать, ложась сверху, накрывая своим трепетным животом мой осунувшийся, придвигая голову вплотную к моей, любуясь отчаянием в моих глазах, отвечая на него коварным прищуром. На смену твёрдых копыт снова вернулось разгорячённое лоно, дотронувшееся до дрожащего, капавшего смазкой пениса, а потом и овладевшее им на всю свою глубину. Словно ей мало было моего удушения, она решила добиться ещё большего унижения. полностью взяв на себя инициативу. Заставляя меня смотреть ей затуманенным взглядом прямо в глаза, она заскакала на мне, быстро и зло. Я же оставался на грани жизни и смерти, от возбуждения совершенно не думающий о спасении, а лишь только о желании почувствовать удовольствие... В последний раз. Моя грудь словно взрывалась изнутри, я не чувствовал конечностей и не мог мыслить, ишь из последних сил беззвучно хрипел и старался хоть как-то отвечать на скачки Лилит. Член мой сдавливало так же сильно, как горло, а ещё нажимало при каждом надавливании. На мошонке затрепетал щекотный хвост, вынуждая сдаться наконец и излиться. Лилит снова целовала меня, как только войдя в мой дом, но мы уже не делились дыханием - она получила всё без остатка, оставляя только пустоту в груди, жаркую, душную и убаюкивающую. Сатирка была ниже меня и более худощавой и стройной, но сейчас именно она была сильнее и обрела надо мной власть, которая не могла стать больше... Нет, смогла... Когда я излился в неё. Закричав и вцепившись в меня крепко лапами, она ещё сильнее сжала свой хвост. Я уже не мог ни хрипеть, ни стонать, лишь беззвучно шлёпать губами, пока внутренний огонь, пожравший мои лёгкие, охватывал всё тело и болезненным жаром сжигал сознание. Поток, извергнутый из меня, плавно вплёлся в столь же яростный пожар асфиксии, и вместе эта гремучая смесь опьянила мой мозг. Тело сатирки внутри и снаружи начало ощущаться особенно отчётливо, и нежная кожа, и мягкий мех, и властный нрав, одолевший меня и заклавший ей в жертву.