тебя здесь не было

спустя три года все палачи признают свою вину. я признал её уже давно. после первого раза. тогда я понял, что виновен по всем возможным статьям. тогда я избежал наказания. тогда я понял, что я не просто палач, я и судья, и чертов бог. я тот, кто обвиняет, судит, выносит вердикт и его же исполняет. ты все испортил. ты, арс, всё, нахуй, испортил. в случае с тобой суд был не над тобой, а надо мной. винил я лишь себя. выносил список причин, по которым виновен, и вынес всего одно н а к а з а н и е. провести оставшуюся жизнь без тебя. все изначально имеет нейтральную окраску. я предпочитаю смотреть на все с третьей стороны. согласись, люди придают вещам то значение, которое хотят в этих вещах видеть. ты, например, видишь в ноже то, что может отрезать кусок хлеба, а я вижу в нем то, чем можно убивать. должен признаться, первое время я хватался за рукоятку и думал о том, как лезвие будет красиво рассекать твою кожу. а потом сдавался и убирал нож в ящик, подходил к тебе и касался кончиками пальцев твоей теплой кожи. ты постоянно вздрагивал от моих холодных прикосновений, а потом я ловил взглядом твою улыбку и мне становилось не по себе. она хуже лезвия, арс, намного хуже. больнее. ты мне не нужен, нет. ты не приходишь ко мне во снах, ты в течении под кожей. ты наяву мерещишься в прохожих. предыдущие пути стерлись с карт, из-за тебя пришлось прокладывать новый маршрут. я постоянно ругаюсь, запуская все пальцы в волосы и невозможно сутулясь над письменным столом. резко бью по выключателю настольной лампы только бы этот мерзкий желтый свет не слепил глаза. потому что в темноте привычнее. я искал тебя инстинктивно, ноги сами вели к тебе. я падал в постель уже будучи в сонном состоянии, на какой-то тонкой, едва видимой границе. падал всегда в твои объятия, и ты крепче сжимал мои плечи своими руками. никто так в висок не целовал, как ты. никому я не позволял делать это так, как хочется тебе. никогда не заботился о том, чего желают окружающие. с тобой я о своих желаниях напрочь забыл. и о потребностях тоже. обо всём, блять, забыл. ты, как сейчас помню, говорил: — мне некомфортно спать без одеяла, чувствую себя незащищенным. а сам в это время прижимался всем телом к убийце и шептал на ухо «люблю». я пообещал себе тебя не искать. но ты ищи на улицах темных. арс, ищи, если вообще вспомнишь. — вы сказали, что совершили пять убийств, но указали только на четырех жертв, — говорит полицейский. мой усталый взгляд метается по комнате для допросов. стены, стол, отражающее стекло — везде ты. не сплю уже четвертые сутки и боюсь, что отключусь ненароком потому что кажется, что начну лунатить и искать тебя. я уже брежу, после семидесяти двух часов без сна я начал видеть галлюцинации. теперь уже девяносто шесть или около того, добавились ещё и слуховые. мерещится будто ты что-то шепчешь на ухо и я каждый раз, как дурак, оборачиваюсь. а потом мысленно скулю от боли потому что это всего лишь иллюзия. всего лишь п ы т к а. — кто пятый? — чуть ли не пропускаю мимо ушей. голос у полицейского заметно грубеет, он злится на меня потому что я отвлекаюсь. и знаешь, что забавно? плевать он хотел на этих людей с фото. он им не сожалеет, он их не знает. я тоже. мне тоже не жаль. — так кто пятый? — твердит он. я чувствую, как пульс переходит в мозг и набатом звучит в стенках черепной коробки. дыхание тяжелеет, я пальцами хватаюсь за металлическую поверхность стола лишь бы привести себя в чувства. — я. ты, глупый, пришел уже в первую неделю моего заключения. и д и о т. я не хотел к тебе выходить. в глаза смотреть тоже не собирался. а в итоге и то и другое сделал. сидел и смотрел на тебя через прозрачное стекло, слушая дыхание в телефонной трубке. — ты правда это сделал? — долго ты тренировался перед зеркалом, чтобы так холодно задать этот вопрос? — да. — как жаль, что смертную казнь отменили, — ты не злишься, ты обижен. я слышу. слышу, ты как ребенок закрываешься от меня на все двери и громко кричишь «проваливай»‎. — я бы не сказал, что отменили, — губы нагло строятся в улыбку и я отвожу взгляд в сторону, зная, что тебя такое поведение с моей стороны разозлит, а я не хочу чтобы ты уходил. знаю, что по меньшей мере мне придется просидеть в клетке больше половины жизни, а потому стараюсь поверить в то, что пару минут сейчас с тобой спасут меня от верной гибели. не спасут. я уже мертв. — самосуд не выход, — утверждаешь ты. — ты просто не пробовал, — я кручу на кончике языка каждое слово, адресованное тебе. с наслаждением, с дьявольским восторгом. ты просто не пробовал.