Спусти меня с небес

Банально, но трагедия. Разум мутит, из носа течет. Здравствуй, простуда, чтоб тебя! Они еще даже не успели добраться до аэропорта, как Дазаю уже пришлось брезгливо стирать с себя случайно попавшие на одежду выделения чужого, подхватившего заразу организма. Чуя даже не обратил внимания на свою небрежность. Он довольно громко страдал на тему того, что это именно Дазай виноват в том, что он сейчас обливается соплями, что это он заставил его носиться под дождем, на что Осаму тупо молчит и про себя молится и светлым, и темным силам – до кого быстрее дойдет – чтобы они оба поскорее добрались до дома, но что-то подсказывает, что рассчитывать на это не приходится.  Амёбой Чуя расползается уже в салоне самолета Brussels Airlines, мельком глянув в сторону Дазая с выражением лица «меня не кантовать», а заодно напоминанием «желаю, чтоб ты сдох, мудило!», Накахара готовится провести несколько часов в уединении с собой, и Дазай очень прям с ним согласен, они в кои-то веки сошлись во мнениях и готовы после нескольких напряженных дней совместной работы на чужбине сделать вид, что никогда не были друг с другом знакомы. Дазай сам уже в последний момент бронировал им билеты, стараясь выбрать относительно удачный вариант перелёта. Пересадку бы волей-неволей пришлось совершать на столь длительном отрезке, но ему каким-то чудом удалось устроить так, что количество часов между стыковками не вызовет у них длительную депрессию, вызванную скучным ожиданием в зале терминала. Можно себя похвалить. Но все же все это время Дазай тоже искренне надеется провести наедине со своими мыслями, не будучи затронутым напарником, который вечно норовит посеять в них хаос. Уже одно то, что Чуя заболел, дико раздражало своим изъяном в чудесном плане по возвращению с идеально выполненного задания, а уж насколько сильно он заболел – вопрос предстоящих часов. И все они – в дороге. Накахара, конечно, первым делом наглотался каких-то жаропонижающих и антивирусных, хотя потока из его носа это не уменьшило, но вроде бы вел себя адекватно, и на том спасибо. У него ведь в приоритете тоже была установка: лишний раз не вспоминать, с кем он вместе летит. Дазай, кстати, тоже запасся защитными средствами – скупил сразу несколько масок, и отгородился от бациллы таким образом, но и подумать не мог, что подстава, она придет совсем с другой стороны. В самолете не заметил, как отрубился, а потом очнулся в испуге не от того, что огромную машину сильно тряхнуло: летел он не первый раз и турбулентность не была никогда неожиданным сюрпризом. Выдернуло из сна другое. Сидевший сбоку от него Чуя, скорее всего, сначала чисто рефлекторно, схватился за ручку кресла, таким образом вдавив в нее пальцы Дазая, рыжий эспер не был пристегнут, так как самолет уже давно набрал высоту и на табло мерцал сигнал, разрешающий отстегнуть ремень безопасности, в результате чего Чуя и еще несколько пассажиров были неприятно подброшены. И не один раз. Дазай все это время довольно хладнокровно созерцал и ощущал происходящее, разве что его волновали два момента, которые он не показывал: предвкушение возможной смерти – когда еще представится возможность ебнуться на самолете (и да, ему цинично похуй еще на несколько десятков жизней), а второе – ему было как-то слишком подозрительно от того, как Чуя цеплялся в ручку сиденья, а заодно и его руку. Больно ведь, сука! И не отпускал даже в тот момент, когда тряска прекратилась, и пассажиры замерли во временном облегчении, пытаясь предсказать, размажутся ли они по земле, или им все же суждено будет совершить мягкую посадку где-то часа через полтора.  Все эти события должны были на самом деле насторожить. Возможно, тупая раздраженность помешала Осаму внимательнее проследить за ситуацией. Он же лишь нашипел на Чую, который якобы едва не сломал ему пальцы (но вообще-то и правда было очень неприятно, давил он так неслабо), потребовал снова, чтобы тот даже не дышал в его присутствии, и в очередной раз не насторожился, когда Накахара толком не огрызнулся даже на подобную наглость. Дазай отвернулся от него в сторону прохода, вытащив из-под сиденья напротив свой плащ, укрылся им с головой и сделал вид, что он один и вообще не в самолете, да еще и с рыжим придурком.  В остальном – они вполне благополучно приземлились в аэропорту Шереметьево в четвертом часу дня, выгрузились, и теперь осталось мирно себе дождаться прямого рейса на Токио в семь вечера, а потом, спустя почти десять часов они будут на родной земле. Количество времени мало воодушевляло, но Дазай даже как-то умудрился отдохнуть в самолете, и поэтому вполне имел ангельский запас терпения, чтобы не убить нечто шмыгающее беспрестанно рядом с собой.  Да и вообще Чуя как-то притих. Он молча следовал за Дазаем, таща на себе легкую ручную кладь, пока его напарник, сверяясь с посадочным талоном, прикидывал, сразу ли отправиться к нужному гейту или же присесть просто где-нибудь в тихом местечке. Пока они проходили все формальности, связанные с пересадкой, время приблизилось уже где-то к половине пятого, и не так уж много оставалось до вылета, пройдя контроль, они уже не могли повернуть назад, а, значит, придется искать себе развлечения в рамках терминала D. Дазай бы забился куда-нибудь на сиденьку, но, когда он торжественно шествовал по длинному проходу, полнящемуся людьми самых разных национальностей, его внезапно одернули.  – Ты разве перекусить ничего не хочешь? – Накахара спрашивал это таким тоном, будто у них двоих это было в порядке вещей зависать где-то вдвоем в раменных или ходить лопать суши, стаскивая тарелку за тарелкой с движущейся ленты, пока не лопнут от силы собственной жадности.  Если честно, Осаму задумался. Он огляделся. Вокруг масса разнообразных кафешек, он ни черта не мог прочесть, что написано, но предполагал, что, наверно, все же тут все довольно съедобно. Можно было устроить себе вполне полноценный обед, и за столиками были свободные места, да только его раздражало такое количество людей вблизи его персоны, и хотелось держаться от них подальше.  – С тобой вместе? К чему портить себе аппетит.  – Знаешь, в твоем присутствии тоже от еды кайфа не ловлю. Ну, если мой вид заставит тебя подавиться, то я готов потерпеть, – язвит Чуя, шмыгая красным носом, смотрится это забавно на фоне его яркой чуть растрепанной шевелюры, он, кажется, немного задремал в самолете, а потом даже не побеспокоился о том, что у него на голове, просто нахлобучил свою шляпу сверху, а сейчас стянул по какой-то причине.  – Не хочу сдохнуть, когда ты рядом трешься, уволь меня, – Дазай едва уворачивается от несущихся и, судя по всему, опаздывающих на рейс, пассажиров, что едва не задевают его по спине увесистой сумкой! Видели бы они, как злобно глянул он им вслед! Ему не о чем больше болтать. Есть он не хочет, разве что потом чай себе возьмет, а пока просто пойдет и затаится где-нибудь.  Еще раз сверившись с посадочным, Осаму бодро топает к выходу номер 20, и тут же занимает места, что обращены к огромным окнам, за которым видны самолеты с ливреями цветов Аэрофлота, а также множество оранжевых служебных машинок, что кружат вокруг гигантских машин. Честно говоря, он удивляется, когда Чуя присаживается рядом, потому что юноша с чего-то был уверен, что посеял его где-то по пути, и тот уже вкушает какую-нибудь местную домашнюю лапшу, но Накахара в самом деле замирает рядом с ним, достает из кармана спрей для носа, впрыскивает и с не особо удовлетворенным видом тоже таращится в окно. Странно, но они оба не комментируют тот факт, что сидят снова рядом, тем более им придется еще и разделить общее пространство в течение долгих часов, а это может кончится не очень хорошо, вплоть до разбитого носа (обязательно носа Дазая), Осаму уже и без того считал, что дико лопухнулся, когда второпях выбрал им места рядом, там особо вариантов-то и не было, а он хотел сидеть комфортно, но что-то не подумал что его «комфортно», это еще и без Чуи рядом. И вот еще тут сидят вместе. Дазай перебрал в голове несколько колкостей, но почему-то заговорил совсем о другом:  – Почему есть не пошел?  Чуя сначала молчит, а потом весь кривится.  – Все равно не пойму, что там в меню выбирать.  – Оно дублируется на другие языки, идиотина.  – Все равно! – бурчит он упрямо. – И наличности в местной валюте у меня нет.  – У тебя есть карта, – Дазай не мог понять, чего это довольно все же практичный Накахара шугается подобной ерунды.  – Я знаю, но…  В общем, так и непонятно, что его волнует. Он сидит некоторое время, внутренне сражается сам с собой, потом уходит, но быстро возвращается. Дазай из любопытства чисто оглядывался: тот ходил побеждать автомат со всякими снеками, но все равно вернулся ни с чем. А тем временем простуда все же его одолевает. Видно по красным глазам. Дазай натягивает маску на лицо, весьма демонстративно, а его напарник закатывает глаза, а потом специально чуть тянется к нему, чтобы напугать угрозой бактериологического заражения, и Дазай отпихивает его от себя, успев ощутить, как у того затряслась грудная клетка в приступе коварного смеха, а потом и кашля. Симптом – так себе, и Чуя снова мрачнеет.  Минут через пятнадцать он вынимает из своей дорожной сумки еще одно лекарство, купленное уже перед вылетом из Брюсселя, достает из упаковки инструкцию и с ученым видом просматривает ее. Дазай зачем-то фыркает, но его не слышно.  – Жри так, в твоем состоянии нужна убойная доза, – все же любителю суицидов сложно не выплюнуть гаденькую реплику.  – Здесь написано, что употреблять надо после еды, – Чуя то ли намеренно игнорирует его злобный тон, то ли просто у него нет сил устраивать разборки.  – Мне, блядь, тебя, что, покормить? – Дазай спрашивает это с какой-то слишком резкой раздражительностью, хотя ясно было, что комментарий был обращен как бы и не ему, Чуя просто размышлял вслух, решая свои неприятные проблемы, поэтому и смотрит сейчас чуть ли не обиженно, но это лишь мгновение, а потом на лицо наползает тень презрения, и будто ничего и не было.  – Будь спокоен, папочка, сам разберусь, последи за шмотками.  Чуя, наверно, просто знает, что Дазаю даже из вредности будет лень сейчас оторвать зад от сиденья, поэтому так рискует, доверяя ему свое барахло, но вот за такие фразочки – по губам мало будет въебать!  Дазай так и остается один, насупившийся и злящийся на то, что придется терпеть этого мелкого рыжего до самого возвращения домой. Они прибудут только завтра утром, а он уже хочет удавиться. Чуя напрягает его по разным поводам, и сейчас совсем не хочется делить с ним общее пространство. Осаму поджимает недовольно губы, когда тот уходит, смотрит на его вещи, прокручивая в голове тысячу и одну гадость, но в итоге брезгливо отпихивает его сумку подальше от себя и, насупившись, таращится в окно. Самолетики красивые. А Чуя бесит. Накахара возвращается в тот момент, когда Дазай мысленно празднует очередную победу над суровым монстром, которого уделал, обеспечив себе переход на новый уровень. Чуя лишь из любопытства косится на то, что он творит со своим телефоном, сам он что-то быстро доедает, вытирая спешно руки салфеткой и стирая с края губ нечто похожее на какой-то темно-вишневого цвета сироп, выбрасывает весь притащенный с собой мусор и садится на место, даже не удивляясь тому, что его вещи не зашвырнули куда подальше.  – Угомонился? Сожрал свою таблетку?  – Зря ты не пошел, – довольно спокойно отзывается парень. Поел и сразу огрызаться перехотелось? Желудку так хорошо, что ебал он все подколы? Осаму теперь втройне обидно.  – Раз ты счастлив, то осчастливь меня: представь, что тебя нет рядом со мной!  – Что? – Чуя моргает, у него в левом глазу застыла капля вызванных простудой слез, и он быстро стирает ее пальцем. – Сам представляй, – он кутается в темно-синий плащ, который ему пришлось купить в Брюсселе, потому что его собственный был разодран до полной непригодности, накидывает капюшон, предварительно вставив в уши наушники, и полностью закрывается от мира. Сука, ему-то хорошо! А Дазаю придется слушать его хлюпанья носом. Самому затыкать уши сейчас не хочется.  Они больше не обмолвились ни словом до самого момента посадки. Дазай еще до ее объявления уже тупо сидел, таращась в окно, в котором видно было лишь огоньки и собственное отражение, так как уже успело стемнеть. Погода в пределах Москвы так себе, и он хочет поскорее домой, потому что в Йокогаме все еще тепло в октябре, и прогноз выдавал градусов двадцать. Да и Чуе при такой температуре явно будет лучше, ему просто не повезло, что до этого было дождливо. Почему он вообще об этом подумал? Будто его заботит состояние этого вместилища сплошной дестабилизации его спокойствия.  Приходится расталкивать Чую, потому что тот в своих наушниках, из которых грохочет тяжелый рок, ничего не слышит, но, оказалось, что дело не в них – того просто вырубило. Он дергается и тут же сдирает с себя капюшон, немного ошалело глядя на Дазая, который шустро отдернул от него руку, чтобы чего не подумали, хотя сам не знает, что тут можно подумать.  – Что ты творишь? – Чуя ежится, ему зябко, и сидел он не очень удобно, из-за чего поясница затекла. Когда болеешь, даже такая высокая выносливость, как у него, становится ни к черту.  – Подымайся, сопливый слизень, и радуйся, что я тебе растолкал, а то кинул бы здесь, так и остался бы ты в терминале.  – Зато летел бы другим рейсом, от тебя подальше, – бормочет Чуя себе под нос, закидывая сумку на плечо и вяло тащится следом, вставая в очередь на посадку.  Он уже где-то в последний момент спохватывается, что надо предъявить посадочный талон и бросается искать его, всунутый в паспорт, что он зашвырнул в сумку, проходя предполетный досмотр, и Дазай лишь закатывает глаза, лишний раз намекая таким образом на его тупость, хотя отчасти понимает, что Чуя просто из-за простуды слегка тормозит. Вид у него вообще какой-то нехороший, он хмурится, будто спорит о чем-то сам собой, но Осаму решил забить, и он специально торопится чуть вперед, словно сможет убежать от него, хотя – опять приходится констатировать сей нерадостный факт – не убежишь: сидят-то они рядом.  Уже оказавшись на борту Боинга, Дазай мельком жалеет о том, что они не летят бизнес-классом, сейчас бы куда удобнее расположились, но Мори не дает им особо расслабляться, не балует лишний раз. Его мальчики могут себе позволить роскошь, но за свой счет, и Дазай лишь с тоской проходит дальше по салону, в самый хвост, где, однако, не все знают, есть довольно удобные места, двойные, расположенные сразу за последним рядом тройных. Никто не мешает, и места там больше, чтобы развалиться. Он выбрал себе сиденье с краю, так удобнее, потому что будет, куда вытянуть ноги. Накахара где-то там застрял, и Дазай быстренько запихивает на багажную полку свои плащ и сумку и брякается на место, вытащив из-под задницы упакованный в целлофан плед.  Он уже внезапно не так мрачно настроен и как раз распечатывает одноразовые тапки, чтобы полностью окунуться в уютную атмосферу дальних перелетов, запаковать себя в пледик и тихо дремать, время от времени, почитывая пособие по суициду (актуально, когда ты летишь в нескольких тысячах метров над землей), которое он предусмотрительно уже запихнул в карман сиденья перед собой, когда явился Чуя. Он с каким-то подозрением оглядел их места, чуть посторонился, пропуская бортпроводницу, и принялся неохотно стягивать с себя плащ.  – Может, дашь пройти? – наконец, спрашивает он Дазая, который уже удобно устроился на своем месте.  – Ты же умеешь летать, Чуя, перелети! – Дазай хитро выглядывает из-под пледа, в который уже успел закатать себя, хотя ему все равно придется сесть нормально, пока они будут взлетать.  Тот как-то уж совсем дико смотрит в ответ, а затем пинает по ногам.  – Здесь люди, уебок, дай пройти!  Осаму лишь фырчит и подбирает ноги, прижимая их плотно к груди. Чуя дохлый, легко протискивается на свое место и тут же сдвигается ближе к стенке, словно не хочет случайно задеть долбанную мумию плечом. Он сунул свою сумку под сиденье спереди и, поколебавшись, тоже принялся распечатывать плед. Его слегка знобит, поэтому будет в самый раз. Дазай все это время с каким-то хищным видом таращится на него, так и не опустив ноги. Чуя терпит до поры до времени, явно хочет дать в табло, но лишь пытается игнорировать. Ждет, когда надоест.  Надоедает в самом деле, и Дазай тянется изучить, что там за журналы напихали в задние карманы кресел. Да уж, все на русском. Картинки смотреть не особо прикалывает, он роется дальше, но находит лишь каталог SkyShop со всякой бесполезной хуйней, и запихивает его обратно. Скука. Самое мерзкое – это момент, когда ты загрузился в самолет, и еще приходится выждать эту хуеву кучу формальностей, где его якобы научат технике безопасности! Да Осаму будет первым, кто пошлет ее нахуй и будет в предвкушении ждать, когда самолет шлепнется пузом о землю! Он чисто от некуда деть глаза наблюдает за тем, как на экранчике демонстрируют, как надо правильно натягивать на морду кислородную маску. Косится на Чую – тот пристегнулся, завернулся в плед, подсунул под щеку небольшую выданную здесь же подушечку и таращится на темную улицу, стараясь делать вид, что его вовсе никто не напрягает под боком. Но Дазай пока сидит смирно, что еще надо?  Он только хотел полапать монитор в спинке кресла напротив, как появляется заставка с рекламой Аэрофлота, где камера плавно меняет ракурсы, во всей красе представляя лицо компании – симпатичную стюардессу в фирменной красной форме. Осаму смотрит несколько секунд на это представление, пытаясь понять, что конкретно во всем этом действии его смущает, а потом негромко выдает:  – Такое ощущение, что для съемок этой рекламы они наняли оператора и режиссера из порнухи.  Сложно сказать, что именно заставило Чую резко скосить на него глаза. Может, просто среагировал на то, что Дазай решил подать голос, но сам исполнитель Портовой мафии решил сделать ставку на то, что Накахару привлекло именно окончание фразы. По себе судил?  – С чего ты взял? – Чуя переводит тоже взгляд на свой экранчик и досматривает концовку заставки.  – Просто выглядит так, будто она предлагает не лететь самолетом этой компании, а прийти и потрахаться тут где-нибудь.  – Тебе мерещится, – Чуя еще больше жмется к стенке. – Тебе, видать, давно никто не давал, вот мозг и поплыл. Осаму недобро смотрит на него – но полный игнор. Чуя, подавляющий в себе кашель, не сказать, что прям хреново выглядит, но его персона явно требует покоя, а вот Дазаю скучно! Ему хочется мучить и издеваться, а под боком только Накахара, который еще и смачно чихает, а потом недовольно стонет, зарываясь в плед. Толку от него такого – все равно не будет реагировать должным образом. Дазай снова подцепляет с горла свою масочку, но потом встает и лезет за своей сумкой, чтобы достать всю упаковку и натягивает новую, не горя желанием подхватить чужую заразу. В тот момент, когда самолет оттаскивают в сторону взлетной площадки, Чуя решает порыться в своей сумке, откуда достает телефон с наушниками. Дазай следит за ним молча, не зная, какую бы гадость выбрать из большого заранее заготовленного набора, но, пока соображал, Чуя снова слухом покинул этот мир, и остается лишь недовольно бурчать. Хоть в бок тыкай, чтобы реагировал и злился. Дазаю хорошо, если кому-то рядом хреново. Хотя, если так рассуждать, то Чуе сейчас действительно хуевенько, но ведь не стараниями Дазая, а вируса, который потусит в его теле несколько денечков, да откинется под напором препаратов, что щедро вливает в себя этот недомерок. Чуя, интересно, какую дозу принимает? Ему надо выбирать ту, что полагается для детей! С учетом его габаритов! Осаму хочется выдать ему это, но для этого придется совершить больно много манипуляций: выпотрошить из пледа, выдернуть наушники, да еще и дернуть на себя, а то самому тянуться неудобно будет к его уху. Накахара, может, сейчас слегка тормоз, но все равно еще в состоянии вдарить за столь бесцеремонное вторжение, а в салоне самолета уже темно, и Дазаю не хочется в потемках искать салфетки, чтобы утереть вероятную кровь, что хлынет из носа. Облом. Приходится сидеть тихо. Осаму осматривает окружающих людей. Большая часть – русские. Далее – японцы, что возвращаются, как и они сами, домой. Транзитные пассажиры. Салон полный. Интересно, какая тут вместимость? В экранчик в момент взлета особо не потыкаешь, да и Дазай не видит в нем толка, так как не собирается смотреть глупые фильмы, разве что последует примеру напарника и тоже заткнет уши музыкой. Аж пробрало вдруг от мысли, что они в каких-то своих интересах сходятся. Осаму в этот момент невольно косится на него. Чуя вылез из-под пледа и смотрит на то, как самолет разгоняется и начинает отрываться от земли.  Уши мгновенно начинает закладывать. Часто летая, начинаешь привыкать, и вообще не реагировать на все эти перегрузки. Они пока с Чуей не так много налетали за свою недолгую (и как в своем случае надеется Осаму, короткую) жизнь, но все же довольно спокойно реагировали. Не то чтобы Дазай прям мог чутко считывать состояние своего напарника, хотя ему регулярно приходилось это делать, учитывая вид их занятости и некоторые особенности способности Накахары, но сейчас он уверен, что видит, как Чую будто бы охватывает не просто нервозность, а самый настоящий липкий и мерзкий гибрид нервяка и паники. Самолет все еще набирает высоту, кажется, на улице начался дождик и капли стремительно проносятся на скорости по стеклу, размывая потрясающий вид огней ночной Москвы, но Накахара туда будто бы упорно не смотрит. Дазай не слышит – двигатели гудят, но он точно уверен, что Чуя тяжело дышит через рот. Осаму лишь следит за ним, раздумывая, что именно его так притягивает сейчас в этот момент, что он не может оторваться. Чуть опускает глаза – Чуя буквально вцепился в ручку. Дазаю, конечно, хочется пошутить насчет приступа аэрофобии, но это как-то совсем уж не про Чую, и не потому, что он далеко не первый раз летит, а летает он сам получше любой железной махины, что аж бесит. Повелитель гравитации уж точно всегда прекрасно ощущает себя в воздушном пространстве. Дазая при этом не сказать, что прям зависть душит, просто обычно хочется стереть эту вечную ухмылку, которая буквально заявляет: «глядите, я вас всех превосхожу, жалкие людишки!». Ну, это пока Дазай не опустит его на землю одним касанием, но ведь гаденыша не всегда достанешь так легко! Короче, Осаму, разложив все разумно в мыслях, решает, что просто из-за простуды, заложенности дыхательных путей, его напарник испытывает дискомфорт, от того так и напряжен. Похуй. Переживать не о чем, главное, что его способность ведет себя тихо, и Дазай забивает на него, решив предаться своим думам, устроившись поудобнее. Он жутко хочет уже домой, но возможность расслабиться, пока его не припахали гонять бешеных эсперов, которые тем или иным образом неугодны Мори, упускать не стоит.  Как только самолет выравнивается, Дазай лезет за гарнитурой от телефона и уходит прочь из салона в мир звуков. Ему тепло и хорошо, что не так часто бывает, и он даже умудряется погрузиться в приятный сон, вытянув длинные ноги в свободное пространство, ах, как повезло, что на самом деле им достались эти места, и мирно дремлет, едва ли вызывая у кого-то сейчас мысли о том, что руки его частенько в чужой крови, и он как бы не особо напрягается из-за этого.  Воздушные ямки – бывает. Осаму просыпается вовсе даже не из-за них. Просто немного жарко, зачем так топить? – и потягивается, изгибаясь и чисто случайно повернув голову в сторону Чуи. Замирает. Чисто из любопытства спрашивает:  – Тебя лихорадит, что ли? Вид, будто сейчас сыграешь в ящик. Слушай, а что делают с пассажирами, что случайно сдохли на борту?  Чуя как-то не ждал, что с ним вдруг заговорят, поэтому удивленно моргает, но при этом вид у него в самом деле какой-то нервный. Осаму аж ровно садится, чтобы разглядеть его повнимательнее. Кажется, ему еще хуже, чем при взлете.  – Выпей уже свои дурацкие лекарства, я не хочу, чтобы Мори потом допытывал меня, почему ты сдох на полпути домой.  – Отъебись со своей неумелой заботой, – бормочет Чуя, отворачиваясь. – Я болею. Все.  – Надо было тебя оставить в Бельгии, повалялся бы в больничке, потом бы забрали. Или бы своими силами долетел. Кстати, а тебе слабо?  – Отъебись.  – Ответить слабо?  – Туго доходит?  – Побьешь меня прямо тут, на глазах у всех? Ну же, детка, давай! – Дазай цепляется тут же за повод его подразнить, но из-под пледа лишь показывается рука, показывающая ему фак, и Чуя больше не собирается поддаваться на его провокации.  Снова стало скучно. Чисто ради разминки Дазай решает прогуляться по салону, заодно забрести в туалет, что ли. Но развлечение это быстро себя исчерпывает, и он снова упаковывается в сиденье, предварительно стянув с себя пиджак и расстегнув часть пуговиц на рубашке. Бинты чуть перетягивают шею, но он не против думать, что они могут случайно его удушить, что маловероятно, но чем черт не шутит?  Самолет летит ровно, и иногда даже наоборот приятно, когда возникает ощущение, словно едешь на машине и слегка покачивает. Дазай почти наслаждается, а вот Чуя, кажется, нет. Он, извернувшись и подтянув к себе по возможности ноги, уже минут пятнадцать следит за ним. Точнее за попыткой казаться невозмутимым. Выглядит так себе, но Накахара упорен, да, упертый баран, это у него в крови.  – Чуя-кун, – Дазай щиплет его за локоть и едва успевает увернуться, а то, учитывая, как он извернулся в кресле, точно бы получил этим самым локтем в нос, – а расскажи-ка, какого это летать самому, а?  Тотальный игнор. Накахара подается вперед, выуживая из кармана сиденья розданные ранее наушники, а потом начинает просматривать каталог фильмов, водя пальцем по экрану. Здесь есть и музыка, но не в его вкусе. Только... Можно подумать, его это реально развлечет. Да и Дазай так легко не собирается отлипать.  – Тебе жалко рассказать? Я знаю, что ты меня слышишь, не притворяйся. Чуя!  – Выкину нахер, – цедит тот сквозь зубы. – Если уж не с самолета, то с места. Отъебись.  Дазай уже было начал думать о том, как бы его переключить на свою волну, когда обнаружил, что начали разводить напитки. Чуя при этом сам как-то оживает, и Дазай только закатывает глаза, когда слышит просьбу налить красного вина. Два бокала. Бокалы, смотрите-ка на него, эстет, бокалы ему в самолете в эконом-классе подавай! Стаканчик одноразовый не хочешь? Дазай, который с удовольствием глушит апельсиновый сок, глухо ржет, глядя на типа изысканный напиток в стаканчиках, собираясь заценить, как Накахара будет его вкушать, хотя на борту едва ли наливали что-то охуенно элитное, но ему сейчас и так сойдет. Только вот Чуя первую порцию вливает в себя разом, да и со второй особо не тянет.  – Нихуя себе. А ничего, что ты лекарства принимал? Ты это, Чуя-кун, не повторяй за мной. Это я хочу как-нибудь откинуться.  – Вперед. Только отвянь от меня, – он быстро допивает остатки, снова кутается в плед и отворачивается.  Дазай с минуту смотрит на пустые стаканчики, прикидывая, что будет, если этого придурка вдруг развезет, а потом спрашивает, не надеясь получить ответ:  – У тебя стресс, что ли?  Не реагирует.  Осаму точно не знает, спит Чуя уже или нет, когда начинается кормежка, но он не реагирует, хотя Дазай все же раскладывает столик и забирает его порцию, надеясь, что напарник, в попытке развернуться, не снесет ничего.  – Мне кажется, тебе надо поесть, – Дазай аккуратно снимает фольгу с горячего контейнера и тянет носом – рыбка пахнет аппетитно.  На его призыв не реагирует, и молодой человек решает, что Чуя, в принципе, может идти нахрен. Он не подписывался с ним нянчиться. Заболел – сам виноват, надо было витаминки жрать, там и дождь-то не был таким уж сильным. Хочет страдать и голодать с вином в желудке – да пожалуйста. Реально – ебать на все. Дазай затыкает уши музыкой и неплохо так перекусывает, спустя время все же замечая, что злобный ком из синего пледа зашевелился и теперь вяло смотрит на то, что ему предлагают в качестве позднего ужина.  Поразмыслив, Накахара, будто с опаской, все же что-то там ковыряет, но видно, что ему кусок в горло не лезет. Любопытство Дазая относительно того, чего это Чую так торкает, достигает предела, и он готов его пытать! Только вот доест, о, еще же чай сейчас подадут! У него тут даже какая-то необычная пироженка, нечто вроде суфле, вкуснятинка всегда идет в конце! Тут Дазая задумался. В конце? На десерт он хотел оставить издевательства над Чуей. Да, это вкусно. Бедная сопливая жертва, что сейчас с кислой миной ковыряет что-то там, даже не подозревает, что покой сейчас стремительно уползает от нее.  Чуя не доедает, и Дазай наглым образом тырит и его пирожное, и даже расстраивается, когда не слышит возражений, хоть каких-то! У них еще даже не успевают забрать весь мусор, а Осаму уже готов вести наступательные действия, но жертва так резко все обламывает: просто сворачивается снова в кокон и тыкай-не тыкай в него пальцем просто не реагирует.  – Ну и хуй с тобой, – Дазая, если честно, тянет в сон, и он решает, что это будет куда полезнее, нежели лезть к источнику заразы на добровольных началах.  Что-то больно много турбулентности на одни сутки. Дазай просыпается от того, что его резко мотнуло куда-то в сторону. На этом дело и закончилось, хотя пилот по громкой связи попросил пассажиров во имя их безопасности пристегнуться и зажег соответствующее табло. Дазай еще не очнулся, ему лень, и он пропускает все это мимо себя. Ничего не происходит, и он довольно потягивается, изворачиваясь и – как же без этого! – утыкаясь взглядом в Чую.  А того реально потряхивает. И Осаму сто процентов уверен, что это никак не лихорадка. Он болен, но лекарства, что он щедро впихнул в себя, творят свое полезное дело, и его уже чуть отпустило. Но, кажется, Дазай все же уверяется в своей первоначальной догадке, сопоставляя это с тем, за каким хреном Накахара влил в себя вино, но только вот никак не вкурит, как именно Чуя мог поддаться этому чувству:  – Тебе страшно, признайся, Чуя, – сам, не боясь подцепить чего, чуть склоняется к нему, дергая за волосы, чтобы вывести из ступора, и его даже не пытаются уебать. Накахара лишь злобно глядит и чуть дергает плечами, пытаясь отодвинуться, но уже некуда, он и так вжался в угол.  – Нихера.  – Страшно, я же вижу. Прям несет страхом! И вином, которым ты пытался его заглушить.  – По яйцам от меня давно не получал?  – С твоими лапками ты не дотянешься, уймись. Но все это херня. Я просто не пойму, как ты, с твоей любовью выделывать мертвые петли, вдруг испугался полетов? Потрясло немного – и кроха в слезы, так что ли? – наверно, Дазаю сейчас не хватало еще капающего изо рта яда, который бы он с наслаждением всасывал обратно, наслаждаясь самим собой и тем, что он наконец-то загнал рыжего кролика в угол.  – Не знаю, что ты там себе придумал, но…  – Чуя, я вижу тебя насквозь сейчас.  – Здесь темно!  – Это фигурально, выражаясь, идиот!  – Вот и выразись фигурально, подальше от меня! – пытается отпихнуть, но Дазай лупит его по рукам, сам не ожидая от себя этого, и оба затихают. Осаму видит, что того потряхивает. Ладно, он готов признать, что выглядит это в самом деле нездорово, и подцепленный вирусняк тут ни при чем. Если он продолжит в том же ключе, то толку не будет.  – Ладно, колись уже, что с тобой. Ты правда боишься?  – Я не…  – Не ври, – Дазай произносит это требовательно, и Чуя поджимает губы, тяжело выдыхая. В салоне приглушен свет, большинство спят или пытаются, Дазай же склоняется к нему ниже, чуть нависая вынуждая говорить с собой. Чуя в этот момент думает лишь о том, что хорошо, что этот балбес не обмотал голову бинтами, как часто это проделывал. Тогда как-то больше навевало дурных воспоминаний относительно того, как Осаму умел пытать людей, а тут хоть смотрел на него, не прикрыв один глаза. Хотя, может, так только хуже. – Ты испугался тогда, когда нас потрясло при перелете из Брюсселя? Ты мог активировать свою способность в любой момент.  – Нет, не мог, – Чуя прерывисто выдыхает, понимая, что нет смысла отпираться. Когда он такой честный, то Осаму ощущает дурацкое желание его затискать. Аж самому себе признаться стыдно.  – Нет, понятно, что, цепляясь за меня, ты нихера бы не смог воспользоваться гравитацией, но я-то тебя не держал, что тебе мешало?  – Не знаю. Точнее… Не уверен, Я раньше так не болел, и…  Дазай сначала щурится, слушая его сбивчивую непривычную речь, а потом вдруг щелкает.  – Намекаешь, что твою способность заклинило из-за того, что ты простыл?  Он молчит. Не смотрит на него, недовольно сопит. Осаму ловит себя на том, что разглядывает завитки волос, что обрамляют его лицо, а потом подается чуть назад, выуживая откуда-то со своего сиденья подушку и кладет ее напарнику на колени. Тот опускает глаза, смотря так, будто не понимает, что надо сделать, а потом мотает головой. О как, сразу же сдался. Хотя нет, не сдался. Чуе обычно хватает доли секунд на активацию способности, и это время уже истекло. И даже свечение алое не замерцало в потемках. Дазай даже на всякий случай отодвигается, хотя между ними и так нет контакта. Бесполезно.  – Правда простуда тебя так, что ли, подкосила? – хмурится Дазай. – Или возрастное уже? Бывает.  – Сука, ты не ебался давно, что ли, что тебя так торкает? – Чуя не поднимает на него глаз, трагично смотрит на подушку, а потом прикладывает руку к шее, будто пытается оценить уровень тепла собственного тела. У Дазая мелькает дурацкая мысль тоже протянуть к нему руку, но он сдерживается по многим причинам, а на глаз в полумраке ему сложно определить, насколько Накахаре сейчас дурно.  – Ты тогда в самолете просек, что что-то не так?  – Да, – бросает Чуя и отворачивается, не собираясь обсуждать с ним эту проблему. Где-то задней мыслью Осаму смекает, что он едва ли тот самый человек, с которым Чуя захочет обсуждать внезапно открывшуюся у него слабость, хотя позволяет себе немного внутренне позлорадствовать на тему того, что даже эта летающая мелочь теперь способна ощутить себя беззащитной в стихии, которой обычно легко управляет на зависть окружающим. Да тут большая проблема! Вот ты летаешь – и вот ты падаешь. И ничего не поделать.  Для Осаму здесь целый простор для издевательств, но настрой внезапно пропадает, и он садится ровно, давая Чуе возможность страдать спокойно одному. Самолет летит плавно, ничто его не беспокоит, у них всегда больше возможностей убиться во время задания, нежели во время перелетов. Все это бесполезно Чуе объяснять, Осаму и так догадывается, что тот в курсе, к тому же – да, он принял решение не вмешиваться в его иррационально возникшие фобии.  Наверно, он задремал на некоторое время, потому что перепугался, когда его принялись пинать по ногам.  – Ты мне пройти дашь, убери свои палки! – Чуя стоит, держась за кресло перед ним, как-то непривычно совсем, когда он так сверху нависает, но Дазай внезапно ловит себя на том, что в этом что-то есть, однако просто молча забирается с ногами на сиденье, и Чуя шустро довольно-таки протискивается.  Осаму почти успевает отрубиться, когда тот возвращается, но в этот раз просто умудряется перешагнуть через него, правда, его тут же заносит слегка в сторону, и он чудом не приземляется прямо на Дазая.  – Устойчивость у тебя, оказывается, ни к черту, – ворчит едва нераздавленный, вредничает он по большей части из-за того, что мешают спать, – чего ты вообще стоишь без способности, – бормочет сам себе, но Чуя слышит и больно бьет в плечо. Дазай лишь мычит в ответ обиженно, но не успокаивается, при этом даже глаза не открывает. – Прикинь, Чуя, ты навсегда лишился способности? Какая-то пиздецки простая простудка – а ты уже никто и ничто. Да еще и шуганный такой, оказывается.  – Заткнись, – у Чуи нет ни желания, ни сил с ним ругаться. Он тянется к кнопке вызова бортпроводника и просит принести ему воды. Дазай тут же оживает, прося себе заодно, так как в салоне довольно душно, да он еще и упаковался в плед, но так уютнее.  Чуя дует водичку, видя, как на него пристально смотрит Дазай, не скрывая ухмылки, которую можно легко читать по глазам, потому что он тоже скрыл губы стаканчиком с водой, они так и глядят немного злобно друг на друга. Чуя выпивает воду полностью, сминает стакан, запихивая в карман кресла и лезет в свою сумку, где минуты три яростно роется, а потом выуживает ранее открытую уже упаковку с мятными пастилками от боли в горле. Мята с солью. Дазай не пробовал, но почему-то уверен, что гадость это жуткая, рыжий юноша, кажется, того же мнения, но у него нет выбора, и он заглатывает сразу две, чисто ради надежды, что так будет действеннее и мучения быстрее прекратятся.  Как же. Самолет начинает слегка подергивать, ничего страшного и тем более опасного, но Чуя инстинктивно вцепляется в сиденье, на секунду даже задерживая дыхание. Дазай все это время следит за ним неотрывно. У него просто такая натура гадкая, он не умеет жалеть.  – Вот шлепнемся, Чуя, и ты поймешь, какого быть обычным смертным. Если успеешь, конечно.  – Иди в зад!  – Мне вот не страшно, ну, ты знаешь, почему. Хотя я расстроен на самом деле, потому что полет проходит отлично, это только ты дрожишь от страха.  – Я пересяду от тебя нахрен! – Чуя дергается.  – Обломись! – Дазай, донельзя довольный, щелкает пальцами у него прямо перед носом, из-за чего Накахара невольно подается назад, не зная, куда еще себя девать от этого садиста. – А ты знаешь, почему? Знаешь? Чтобы нас могли опознать по местам, если мы шлепнемся! А если мы шлепнемся, то представь, какое это будет месиво! А самое жуткое – вообрази! Все это еще и перемешается! – он вовремя перехватывает его руку. – Эй, тихо, мелочь, не хватало еще тут подраться. Да и что ты мне…  – Я и без гравитации могу тебе въебать так, что придется потом тебе всю зарплату выложить пластическому хирургу! – злится он. – Отвали от меня, и не трогай до конца полета!  – До конца полета? До конца какого: если мы сядем или упадем?  – Иди нахуй уже, а то…  – А то что, ну? Чуя? – Дазай придвигается к нему ближе, они вообще так и ругаются злобным шепотом, не устраивая разборок на весь самолет, хотя будь Чуя в форме, Осаму бы уже отпиздили давно и лежал бы он мордой в проходе.  – Что? – смотрит на него, чуть щуря один слезящийся из-за простуды глаз. – Заражу. Да так, что ты помучаешься, но не сдохнешь.  Дазай фыркает, но все же благоразумно отодвигается, потому что угроза жутко реальна, и даже обидно, что Чуя так ловко выкрутился, ничего ведь и не скажешь. Хочется спать и настрой раздражать пропадает окончательно. Осаму поправляет вслепую бинты на руках, кутается в плед, лишает себя наушниками слуха и специально устраивается так, чтобы быть к Чуе спиной.  Честно говоря, он прежде сталкивался с тем, что способность могла отказывать в следствие дурного самочувствия, ну или хотя бы работать не в полную силу. Это как любая другая деятельность, начиная от двигательной и заканчивая мыслительной, когда при температуре ты едва шевелишься, а соображать так вообще в тягость. Здесь, видимо, что-то похожее. Чуя редко болел, если не считать случаев, когда его выворачивало от «порчи», но это всегда было проходящими последствиями, Чуя восстанавливался, никаких проблем не возникало.  Дазай размышлял обо всем этом, проснувшись, когда за бортом уже начало светать. Наблюдать рассветы в окошко из самолета – довольно впечатляющее зрелище. Повсюду густая розоватая пена облаков, внизу люди не видят еще толком солнца, а здесь оно уже показалось. Осаму уютно кутается в плед, у него, правда, все уже затекло, и он хочет поскорее оказаться на каком-нибудь диване, но все же ему гораздо лучше, чем Чуе, который беспокойно дремлет, дыша через рот, потому что нос заложило. Дазай не трогает его лишний раз, понимая, что во сне легче перенести простуду, не говоря уже о дурацких страхах. Может, Чуя думает, что его управление гравитацией отрубило навсегда, но Дазай что-то не слышал о том, чтобы обычный вирус мог нечто такое вытравить из тела, хотя сам не знает, как бы размышлял, если бы оказался на его месте. Его способность совсем иного характера, и он вполне может жить, обходясь без нее, если, конечно, Чуя в этот момент или кто еще не пытаются его прибить необычными способами. Вообще как-то странно с раннего утра грузиться чужими проблемами, тем более если это проблемы раздражающего напарника, но Дазай все равно чуть привстает, протягивая руку и касаясь его щеки. Кожа не горит, слегка даже холодная, кажется, не зря он поглощал горстями лекарства. Осаму не особо хотелось переть на себе подыхающего от болезни парня. Он быстро отдергивает руку, хотя тот не просыпается и оглядывается на других пассажиров, размышляя в очередной раз о том, что на самом деле им еще повезло с местами, и хорошо, что сбоку от него никто не сидит. Осаму со своего места пытается смотреть в окно, вид лент рек и гор завораживает, и он то и дело перегибается через Чую, чтобы хоть что-то разглядеть, пока не слышит недовольное:  – Может, ты уже угомонишься или сгинешь куда?  Дазай сначала игнорирует, а потом отрывается от окна, переводя взгляд на Чую, укутанного в плед, он сдвинул маску для глаз, и та забавно взъерошила ему волосы. Вид у него дико заспанный, а Дазаю еще и смеяться хочется. Он только сейчас впервые видит его каким-то домашним, пусть и немного замученным.  – Я смотрю в окно. Хочешь, можем поменяться, тебе же все равно страшно вниз глядеть.  Чуя просто молча опускает шторку иллюминатора, с намеком, чтобы Дазай уже убрался с его колен, и вообще ему больно от его костлявого локтя. Тот надуто таращится на него, а потом садится ровно.  – Капризный ребенок, – бормочет он. – Заодно, может, поймешь, что не все можешь решать своей способностью, что ты тоже можешь быть уязвимым.  – Ты идиот, если считаешь, что я этого не осознаю, – отзывается Чуя, тон его голоса совершенно бесцветный, он забился в угол кресла и смотрит хмуро оттуда на Дазая. – И в отличие от тебя, у меня прекрасно развит инстинкт самосохранения. И я каждый раз не понимаю, какого хрена я должен подставляться, дабы уберечь твою задницу от очередных на нее приключений. Если ты сейчас откроешь рот и скажешь, что не просишь меня об этом, то я тебе заранее отвечу, что мне похуй на тебя и твою жизнь, но я не могу ослушаться приказов начальства.  Дазай лишь хмыкает, заодно пытаясь понять, чего это Чую вдруг потянуло поговорить.  – А ты всегда так послушно исполняешь то, что хочет от тебя Мори-сан.  – У меня есть хоть какие-то понятия о долге, в отличие опять же от тебя.  Дазай лишь мотает головой и смотрит на свое руководство по суицидам.  – Я рад, что у тебя, в отличие от меня, хоть что-то есть, – Дазай тянется за книгой и раскрывает на первой попавшей странице. Кажется, это судьба: сразу бросается в глаза вариант с прыжком без парашюта. Очень вовремя. Кто бы знал как. Но попытка так себе: его отрубит еще до того, как он долбанется всмятку о землю. Это, с одной стороны, как бы хорошо, но что-то на этот раз нет настроения. Вообще-то он уже хочет домой и отоспаться нормально, и не видеть никого хотя бы день, и уж точно не думать о том, какие приказы там отдает Мори.  Раздражает. Когда на тебя так пристально смотрят, словно чего-то хотят. Дазай роняет книгу на колени и поворачивает голову к Чуе.  – Если тебе все еще страшно, просто закрой глаза и все.  – Поговори со мной о чем-нибудь.  Дазай сначала прыснул со смеху, но тут же успокоился. Так, кажется, он совершенно недооценивает ситуацию. Не сказать, что у Чуи сейчас прям жалобный вид, но, как минимум, ему хочется внимания.  – Я посчитал, что тебя отпустило.  – Когда я начинаю думать о том, что нахожусь высоко над землей, а способность по-прежнему не работает, то, – Чуя скалится, чуть ли не рычит, ему явно не в кайф тут перед ним выговариваться, но, кажется, он готов через себя перешагнуть, лишь бы стало легче, – сердце колошматится, что даже дышать тяжело. Еще и ебаная простуда… Мне надо на что-то отвлечься.  – Посмотри кино.  – Да нихуя это не работает! – Чуя нервничает, и теперь это уже снова бросается в глаза. – Я начинаю цепляться за любые фразы, которые ассоциативно ведут меня к мысли, что самолет рухнет! Блядь, я не знаю, откуда это все в моей голове, но знаешь ли, ощущения очень хуевые!  – Чуя, из меня дрянной психолог, особенно, если дело касается тебя, – Дазай не хочет вести с ним бесед не из вредности, он просто понятия не имеет, каким образом может его успокоить.  Накахара уже сильно жалеет, что решился его о чем-то попросить, он просто отмахивается, тянется за наушниками и решает последовать даже совету Дазая – в самом деле посмотреть какой-нибудь фильм. Вот и славно! Осаму отчасти рад, что Чуя отвязался, но, с другой стороны, ему очень не нравится его поведение. Дестабилизированное состояние Чуи – ничего хорошего, а если он так и не придет в норму?  Да фигня, сдаст в психушку, вот проблем-то… Косится в сторону Чуи. Сидит тихо, смотрит на экран, Осаму не знает этот фильм, не видел. Последнее время он вообще не особо в курсе, что вокруг него происходит, но как-то и не жалеет, не видя в этом смысла. Есть здесь и сейчас. Сейчас вокруг него происходит нервный Чуя, у которого вирус бушует в крови и какая-то дурь, что глушит его управление гравитацией, отсутствие чего, оказалось, может так сильно выбить его из колеи. Вся проблема в том, что Накахара этого явно и сам не ожидал. Так не ожидал, что даже решил унизиться перед Дазаем, признаться (ну, не без давления), но все же. Догадывался ли он, что его пошлют? Предполагал. И Осаму сейчас себя всеми силами пытается убедить себя в том, что послал Чую лишь потому, что не в состоянии оказать ему поддержку. И чего его вдруг это беспокоит?  Он молча позволяет Чуе выбраться, когда тот встает с места, а потом чуть тянет свое сиденье на себя, до этого максимально откинутое. Кажется, их еще раз должны покормить, но Дазай точно не знает, хочется ему или нет.  Накахара больше с ним не пытается заговорить, и Дазай расценивает это для себя как позитивный момент. Чуя ведет себя тихо, шмыганье носом и кашель можно не брать во внимание, в сторону Дазая старается не смотреть. Они молча завтракают, Чуя дует кофе, с виду его вроде бы уже не колотит, и он немного ожил; в какой-то момент Дазаю кажется, что он видит, как тот снова пытается заставить двигаться предметы, которых касается, но ничего не происходит. Чуя быстрее справляется со своей порцией, но ему неудобно тянуться за своей сумкой, пока столик не убран, поэтому он терпеливо ждет, когда стюардессы заберут весь мусор и приборы. Пальцами он скребет по шторке, что закрывает от него чудесный вид. Осаму обычно всегда позволял ему садиться возле иллюминатора, ему было все равно, а Чуя любил таращиться вниз, но в этот раз им все же лучше было поменяться местами, только Накахара пошел на дурацкий принцип.  Как только столик убран, он тут же лезет за своей сумкой, откуда выуживает пачку лекарства, которой подкармливался еще в аэропорту в Москве, и просит у бортпроводника воды.  – Мне казалось, тебе уже лучше, – Дазай это ляпает, наблюдая за ним. – В плане простуды, во всяком случае.  – Лучше. Но горло все равно побаливает и слегка знобит, да и гравитация, – Чуя запинается, словно вспоминает, с кем разговаривает, и сразу тушуется. Они смотрят молча друг на друга.  – Не зарази меня, – бросает Дазай, отворачиваясь. – И дурью своей тоже.  Ответил ли ему что-то Чуя или нет, он не услышал, так как тут же заткнул уши наушниками. Краем глаза потом заметил, что тот сделал тоже самое, только слушал не музыку, а вернулся к просмотру фильмов. Дазай мог даже радостно констатировать, что, кажется, его идея сработала, и напарник в самом деле нашел, на что отвлечься. Если повезет, так и долетит спокойно до японской земли.  Они так и не разговаривали больше, пока до посадки не осталось совсем немного времени. Осаму успел прогуляться до туалета, выстоять очередь, даже пофлиртовать с какой-то японской девушкой, но на этом дело закончилось: знакомства возле туалета на борту самолета – та еще романтика, если только ради прикола. Вернулся он уже в тот момент, когда раздавали бланки таможенной декларации для заполнения. Дазай каждый раз хмыкал, видя эту бумажонку. Ага, он, член Портовой мафии, да еще и стоящий среди тех, кто имеет непосредственное отношение к управлению организации, так и укажет всю правду о себе, включая сведения о том, какими суммами он располагает. Впрочем, все равно его никто не будет проверять. Он выдергивает из-под себя измятый пиджак и рыщет по внутренним карманам в поисках ручки. Чуи на месте нет, видать, тоже где-то застрял в очереди, и Осаму кинул ему на сиденье его бланк, а заодно уже поднял шторку, чтобы глянуть в окно на родные земли. Красота!  Накахара спешно возвращается к моменту, когда уже объявлена посадка. Он небрежно протискивается на свое место и снова роется у себя в сумке, Дазай же, пристегнувшись и перед этим даже обувшись, немного сонно обмахивается таможенным бланком и бросает взгляд на свой телефон. Прибывают без опоздания, чудно. Еще будучи в Москве, он списывался с офисом, и за ними обещали прислать служебную машину из Йокогамы, а то не было ни желания, ни сил добираться еще на Нарита Экспрессе. И кто однажды додумался выбрать столь отдаленное от Токио, соответственно, и от Йокогамы место для аэропорта? Если повезет, и дороги не будут сильно загружены, то уже совсем скоро они будут дома. Хотя нет! Осаму только что с болью в сердце подумал о том, что прежде их захочет видеть Мори, мол, мальчики, вы же молодые, крепкие, потерпите, да и в самолете у вас была целая куча времени. Вы плохо спали ночью? Что, Чуе было страшно, у него развилась внезапная аэрофобия? Это все ерунда, сначала отчет!  Осаму мысленно прокручивал в голове бунт относительно того, если их заставят-таки тащиться в кабинет к боссу, когда к ним склонился стюард и попросил убрать столик и пристегнуться. Дазай только сейчас обратил внимание на то, что Чуя так и сидит над декларацией, но не написал еще ни иероглифа. Проводник сказал что-то о том, что как только он закончит заполнять, то надо убрать столик, а сейчас – пристегнуться. Накахара кивнул, едва ли толком слушая его слова, руки его подрагивали, когда он судорожно щелкнул застежкой, затянув при этом ремень так, что ему явно было неудобно.  – Не передави себе кровь, – хмыкает Дазай. – Если самолет неудачно сядет, ты вылетишь просто вместе с этим креслом, но не выживешь.  – Заткнись, пожалуйста, – свист сквозь зубы, он тянется к ручке на столике и замирает, а самолет тем временем уже начинает снижаться. Сидеть, склонившись вперед, в такой момент, – не самое приятное, Дазай как-то испытал на себе, аж тошнить начинает, и он резко отдергивает Чую назад, убирая с грохотом складной столик.  – В аэропорту успеешь заполнить, сядь нормально, ты и так весь позеленел, – Чуя терпит некоторое время, и Осаму уже откинулся на свое кресло, но его внезапно цепко хватают за руку.  – Похуй, что ты сука еще та, но сделай что-нибудь! Не знаю, что, но сделай! Пока мы не сели! – едва слышно шепчет Чуя, чуть ли не скулит, он сам вдавливается в кресло и жмурит глаза, дыхание у него прерывистое: ему и страшно, и его в то же время долбит давление, а внутренних ресурсов заставить себя успокоиться совсем не осталось.  – Блядь, да ты совсем уже? – Дазай на самом деле теряется в очередной раз, попытка высвободить свою руку провалилась – хватка у рыжего крепкая, синяки точно останутся на память об этом полете.  – Боже, Дазай, я хоть раз тебя реально о чем-то просил?  – Ты часто просишь меня сдохнуть и не ебать тебе мозг!  – Я имел в виду для себя, кретин!  – Чуя…  – Можешь хоть обругать меня, материть, послать нахуй, но хоть что-то сделай, говори, я не знаю, я, – он с таким трудом выдыхает, что Осаму кажется, что Накахара вот-вот потеряет сознание, и бессмысленно взывать к его рациональности, уж он-то явно понимает все, но вот все его защитные барьеры, которые во многом строились на том, чем его одарили то ли боги, то ли дьяволы, внезапно пали, и не дали возможности с этим смириться психологически. Было ли дело в том миге, когда они попали в зону сильной турбулентности, летя из Бельгии, он ли так напугал Чую, – уже не важно. Факт есть факт, и Дазаю придется как-то его выдернуть из этого состояния, но он без понятия, что делать! Был бы это не Чуя, кто другой, а тут…  – Ох, Чуя-кун, ты же за мои услуги не расплатишься!  – Похуй, откуплюсь! – ну да, он сейчас и душу готов продать.  – Откупишься? Чем? Деньгами я не беру, да ты и их просаживаешь на тачки, шмотье и алкоголь, что еще бы ты мог предложить, кроме… Не знаю, самого себя? – Дазай и сам не понял, чего его вдруг понесло в такую степь, и к чему вообще он это сейчас ляпнул, зато Чуя тут же среагировал:  – Иди в жопу, извращенец, со своими мерзкими подкатами, не на мне тренируйся.  – Не на тебе? Чуя, мне кажется, на тебе уже все давным-давно должны были потренироваться! Ты себя видел? Тебя в мафии до сих пор никто не трахнул просто потому, что боятся, что ты врежешь, а ты ведь врежешь, да еще и снесешь своей гравитацией, а вот мне, кстати, она не грозит. Да и твой кулак особо тоже. Знаешь, думаю, я вполне бы мог справиться с тобой.  – Что? – он аж глаза приоткрывает и смотрит на него, тупо моргая, не понимая, это сейчас серьезный был подкат или что?  Дазай тоже не особо понимает, что несет, но, кажется, он словил волну и слезать с нее не собирается.  – А что? Тебя что-то смущает? Я даже могу это представить, довольно красочно. Затащил бы тебя к себе, – Дазай тянет к нему руку, чуть сжимая пальцы у него на подбородке. – У тебя кожа всегда кажется такой мягкой. Теперь чувствую, что не ошибался. В этом есть что-то возбуждающее, не находишь? – Дазай понижает свой голос, он знает, что его сейчас слышит только один человек, но интонации он меняет не для этого: он хочет, чтобы этот один единственный человек сейчас внимал ему, словно богу. Приходится еще сильнее извернуться, Осаму упирается в спинку кресла плечом, он смотрит четко Чуе в глаза, удерживая его близко рядом с собой, при этом они оба жмутся головами в сиденье – не особо удобно, но это уже никого не волнует. – Или бы нет. Зачем ко мне? Я дома практически не бываю, там неуютно. У тебя более обжитое гнездо, не так ли?  Пальцами Осаму ощущает, как Чуя сглатывает, словно в знак согласия, боясь кивнуть при этом, и он чуть давит ему на горло большим пальцем.  – Я бы заставил тебя начать раздевать себя, не торопясь, просто это было бы чудесно – наблюдать, как ты это делаешь, и усадил бы на пол на колени. Ты думаешь, это унижение? Не знаю, у меня бы точно дыхание от такого перехватило. Я смотрю сейчас на тебя так близко, и что-то уверяет меня в том, что ты здорово целуешься, даже если у тебя практики большой не было, это не особо важно, и я сейчас сам представляю, как твои губы, влажно и тепло вжимаясь, проходятся по моему животу, опускаясь ниже. Но на самом деле самому хочется тебя поцеловать в такой момент, вдохнуть все еще клубящиеся в тебе сомнения и развеять их. Я могу это сделать хоть сейчас, но вдруг ты в меня окончательно влюбишься, что мы тогда будем делать?  – Окончательно? – переспрашивает Чуя, и что-то сейчас подсказывает, что дрожь в его голосе более не вызвана паникой.  – Тебя одновременно так легко и сложно пленить, а все потому, что ты вредная зараза, но если уж хочешь сам, то и не подумаешь сопротивляться, верно? Сам отдашься, – Дазай произносит фразу за фразой, тем временем всматриваясь в него все внимательнее и ловя все изменения эмоций на лице, не имея понятия, что происходит с его собственными. Накахара сам не отрывает от него глаз, его рот приоткрыт, он то и дело облизывает губы, что изначально были сухими, а теперь даже начали наливаться кровью, потому что он стал их чуть прикусывать, сам того не замечая. – Давай представим, что мы в самом деле сейчас у тебя, в комнате светло, я хочу при свете, чтобы видеть тебя, полностью обнаженного, все изгибы тела, ты же не против такого моего проявления любопытства? И я прижимаю тебя к стене, оглаживаю руки, не сразу соображая, что от этого ебать как возбуждаешься, и, о пиздец, это просто охуенно, когда ты сам хватаешь меня за шею и жмешься всем телом, все вокруг обдает жаром, и вне сомнения мне было бы приятно сжимать тебя в объятиях, особенно твой зад, Чуя. Ты замечал, что на него пялятся? Это какое-то преступление, когда ты носишь эти обтягивающие брюки, ну честно! – Дазай сильно давит ему на губы пальцем, будто пытаясь не дать возможность что-то сказать, да и Чуя не сопротивляется: кажется, на него обрушилось некоторое новое подобие шока, и он в состоянии лишь слушать сейчас! – Прям чувствую твое тело под своими руками, косточки кажутся такими хрупкими, кто бы знал, как это обманчиво, но осязать, трогать, мне почти обидно, что я это лишь представляю, но а ты, а ты сам садишься снова на колени, стаскивая с меня белье и жадно берешь в рот, при этом то и дело вскидывая на меня свои лазурные глаза, и это самое охуенное после того, что ты делаешь в этот момент языком, и еще больше сводит с ума то, что твои рыжие волосы в этот момент щекочут меня. Хочется их и убрать, и оставить, потому что прежде у меня не было повода к ним лишний раз прикоснуться. Точнее я сам себе его обламывал каждый раз. Как тебе такое признание?  Дазай где-то на периферии сознания понимает, что его несет в какие-то совершенно глубоко личные дебри, которые становятся откровением для самого себя, что аж затылок стынет, но язык свой остановить он уже не может, когда на него сейчас так глядят, когда мир внезапно сосредоточился в одном этом воздухе, что окружает их лица, находящиеся близко-близко друг от друга, и он решает, что потом будет анализировать каждое свое слово, тем более они уже и без того готовы сыпаться изо рта так, что не поймаешь ничем и не перехватишь.  – Господи, Чуя, слава богу, что только с моим членом ты так нежен, а то толку бы от тебя никакого не было в Портовой мафии. Давай в этот раз не будем жестко? Ты и так сейчас весь замученный. Чтобы просто успеть ощутить друг друга, и черт возьми, ты так приятно трешься об меня и стонешь, едва я касаюсь тебя меж ягодиц. Я ведь правильно угадываю пороги твоей восприимчивости? Я бы испробовал тебя всего, и ты бы позволил. Целовал бы каждую точку, чуть зажимал бы кожу зубами. Да? Ты опускаешься на диван или что там у тебя? И мне в очередной раз до выбивающей дух одури нравится оглаживать твое тело, то, как под пальцами ощущаются мышцы и при этом мягкость кожи, и я просто не удерживаюсь уже от того, чтобы тоже не взять тебя в рот, прощупывая пальцами вены, а стоит чуть сжать, чуть глубже втянуть, мазнуть языком по головке, и ты уже отдаешь мне все, что есть у тебя самого ценного, но не продешеви, еще рано, и я не закончил, как бы ты меня не бесил, но поверь мне, в сексе я бы тебя никогда не разочаровал. И все эти мелкие детали: мне нравится смотреть, как ты жмуришься, пока я все еще ласкаю твой член губами, запрокидываешь голову, не знаешь, куда деть руки, но потом цепляешься мне в волосы, ты та еще зараза, и поэтому это даже больно, но потерплю, наверно, твои стоны в этот момент – сладкий нектар с губ, теперь снова их уже хочется целовать, – Дазай оказывается еще ближе к нему: он не касается его губ, но Чуя будет ощущать каждое дуновение воздуха от его слов. – И мне безумно нравится тянуть тебя к себе, снова лапать твой зад, чувствовать, как наши члены соприкасаются, когда я прижимаю тебя к своему животу, движения плавные, покачивающиеся, ты танцевать умеешь? Не важно, достаточно уже твоей гибкости, которая и без того хорошо бросается в глаза во время драк. Блядь, а ведь это тема! Кончить, глядя на то, как ты уделываешь кого-то. Почти танец. Боевые искусства – это ведь тоже хореография, это тоже отточенные движения, ты лучше меня это знаешь, верно? Но, кажется, меня уже не туда несет, а я не хочу, чтобы ты отстранялся дальше, и я хрен тебя теперь отпущу, особенно твой влажный горячий рот. Меня бесит эта твоя любовь к вину, но в этот миг привкус только придает больше яркости ощущениям, которыми ты делишься, и я не знаю, может ли еще сильнее кружиться голова? Боже, это даже лучше, чем попытки споить себя в желании отвлечься, и почти вытесняет из меня сладость мыслей о суициде, пока ты даже в моих фантазиях целуешь меня, хочется умереть лишь от этого экстаза. И я уверен, что сам ты просто в нетерпении, поэтому толкаешься в меня даже сильнее, ты хочешь, чтобы узкое пространство болезненно расширилось, верно? Но целовать тебя так приятно. И этот чертов чокер, – Осаму тянется к его шее прежде прижатой к сиденью рукой, чтобы коснуться ремешка, и его пальцы на миг ныряют чуть под ворот рубашки Чуи, и тут же отдергиваются, запомнив жар чужой кожи и отпечатав его раскаленным клеймом где-то на подкорке, но Осаму потом еще вернется к этому моменту, у него во рту дико сухо, он говорит все это, словно смакует, дышит тяжело, ощущает, как тело начинает ломить, но не отвлекается: – Эта твоя чувственность, граничащая с чем-то таким женственным и в то же время сильным, от нее колени подкашиваются, и я просто крепче прижимаю тебя к себе, задевая головку твоего напряженного члена рукой, упиваюсь твоим стоном мне в рот, и вообще это полный восторг, что ты позволяешь все это делать с собой, не безвольно, тебе просто нравится, и только мне ты так позволяешь. Но я безумно хочу уже быть внутри тебя, заставляю развернуться и опуститься на этот блядский диван, стараясь не смотреть, как ты в нетерпении сжимаешь собственный член и что-то шепчешь судорожно сквозь зубы. Вечно приходится возиться с этими презервативами, смазка? Или ты готов принять меня без нее? Я ждать не могу и тогда будет больно. Но если хорошо попросишь, могу все же быть понежнее. Ты попросишь?  У Чуи, кажется, свело просто горло, да и Дазай по-прежнему давит ему рукой на челюсть – ему не нужны его слова, комментарии, разрешения – уж тем более! – но он хочет, чтобы Чуя хотя бы моргнул, тем более его горящие сейчас глаза распахнуты, словно у ребенка, который постигает какую-то новую для себя истину. Может, оно и так. Не каждый же день в самолете Дазай Осаму описывает, как хотел бы трахнуть тебя. Хотел бы? Звучит так, словно Осаму лелеял эти мысли в себе давно, и тут словил наконец-то повод. Он снова не хочет думать о последствиях, он не хочет думать о том, как будет потом ломать его, и уже вовсе не от желания, а от того, что посмел нечто подобное выпустить наружу, да и – он не кривит душой – ничего такого он не смел себя заставлять фантазировать, а тут просто пришелся момент, и вот она правда – он не упустил его.  – Я сначала вылижу тебя всего, сантиметр за сантиметром, прежде чем погрузиться в твое тело. Я хочу, чтобы ты начал просить об этом, но помучить тебя – это было бы волшебно, да и тебе бы самому понравилось. Я вижу, как ты изломанными пальцами хватаешь подлокотник, на который упираешься и плотно сжимаешь веки, просишь не издеваться, но сам даже не пытаешься это прекратить. Учти, вся твоя шикарная задница будет в синяках. И плечи. Я бы крепко держал тебя. Твой член трется о шершавую поверхность дивана, но ты терпишь, тянешься ко мне, хочешь коснуться, а я тебя хочу еще больше и беру наконец-то сзади. Щадить больше не буду. Потерпишь, договорились, рыжее создание? Ты прогибаешься, охваченной еще более сильной волной дрожи, не знаешь, как еще извернуться, упираешься лбом себе в руку, и я не знаю, куда деваться от ощущений, и просто от зрелища, как твои чуть отросшие волосы щекочут тебе шею. Ты очень узкий, Чуя. Неужели никто еще, сладкий мой, никто не делал этого с тобой? – Дазай даже не знает, задает ли этот вопрос к тому моменту из его откровенных фантазий, или же хочет знать это на самом деле, но тут же понимает, что Накахара тоже уже потерялся, потому что тот уже мотает головой в знак того, что Осаму прав, и Дазай с каким-то сладостным ужасом подавляет в себе порыв прижаться к его губам прямо здесь, в самолете, но он лишь сглатывает и судорожно шепчет, едва успевая ловить воздух. – Ты сам просишь быстрее, чтобы полностью в тебе, глубоко и чуточку больно, чтобы кожа пошло шлепалась о другую, прогибаешься, помогая мне сделать тебе наконец-то приятно, и честно говоря, это та еще задача заставить свои пальцы на твоей талии не дрожать, потому что все это слишком возбуждает, может, потому что это первый раз? Давай развернемся, откинься на меня, прижмись своей спиной к груди, ты неизменно кажешься таким хрупким и тебя от этого хочется крепче к себе прижать, думаю, это было бы идеально. Ты сам пробуешь двигаться, а я кладу тебе подбородок на плечо, глядя на то, как ты ласкаешь сам себя, да так яростно, что хочется тебе помочь, блядь, теперь я хочу видеть, как ты ублажаешь себя, возможно представляя мой нахальный вид в этот момент. Знаешь, как сложно не сбиваться сейчас, ты везде так близко, а в горле сухо, и совсем не время сюда звать кого-то с водой, да и не принесут. О чем мы вообще? Я так ярко ощущаю проникновения в тебя. Это разница в росте, и, стоя, не очень удобно, и мне приходится тебя самого слегка тормозить, хотя это пытка, это дикая ебучая пытка, когда нет движения, но лучше будет, если ты закинешь свою руку мне за шею, а я придержу тебя под коленом, давая и тебе желанную так сильно свободу, и мы сможем прижиматься друг другу, целоваться, а я буду полностью в тебе. Ты даже не чувствуешь, как я сильно сжимаю тебя или ты сам того хочешь, ты так громко стонешь, кто у тебя соседи, Чуя? Мне-то все равно, а тебе еще с ними жить, это, кажется, элитный жилой комплекс, верно? Хорошее место нашел. Какой сейчас редкий момент, когда ты хочешь целовать меня, а не разбить мне лицо!  Все бы закончилось прямо на полу. Я бы хотел тебя прямо под собой, смотрел бы тебе в глаза, ты так порой невинно смотришь, и это смущает, но я прежде об этом не задумывался, и только сейчас бы это понял, и мне даже страшно придумывать, о чем таком ты бы мог думать в эти моменты. Мне хочется сжимать твой член в руке, когда ты кончишь, и целовать тебя в губы, кусать даже, до самой крови, а сам бы, – Дазай вздрагивает, ощущая, что у него уже слегка плывет все перед глазами, и вообще он себя дико ненавидит, он крепко сжимает зубы и даже сам жмурится, видя затем, как Чуя все еще не отрывает от него взгляда, готовый вкусить все то, что он скажет, но Осаму лишь болезненно выдыхает, и, будто извиняясь, говорит: – Я как-то боюсь представить, что я там сам, потому что с трудом представляю, как мы нахуй выберемся из самолета, который, между прочим, уже на земле, Чуя.  Если для Дазая стало все же неожиданностью то, как шасси довольно мягко коснулись земли, то Чуя, который был полностью под властью его слов, да и до сих пор не мог сморгнуть пелену желания с глаз, вообще обалдел от того, что они, оказывается, совершили-таки посадку в Международном аэропорту Нарита. Добро пожаловать домой. Как там дальше? Пассажиры, не покидайте своих мест до полной остановки и помните, что первыми из салона выползают пассажиры бизнес-класса, и никого особо не волнует, что у вас в этот момент каменный стояк, и вы находитесь в хвостовой части самолета, откуда выбираться будете ну очень долго!  Они где-то еще секунд десять таращатся друг на друга: Дазай все еще держит руку у его губ, а тот в какой-то момент вцепился пальцами ему в колено, а потом резко расцепляются и садятся ровно, словно до этого трахались в реальности с завязанными глазами, а потом сняли повязки, и не сразу поняли, что такое случилось. Если в Чуе и остались крупицы страха, то толку от них уже никакого, они на земле, а все остальное сейчас подчиняется отголоскам нашептанных Осаму слов. И если Чуя сейчас думает, что его погрузили в дикое смущение, что он покраснел даже не только лицом, то он на самом деле даже не представляет, какого сейчас Дазаю переварить то, что он выдал. Вся его способность проявлять невозмутимость вывернута на максимум, и его волнует на самом деле даже не то, что в штанах сейчас тесно, а тупо то, как он будет дальше вести себя после всего сказанного, учитывая, что до этого они пусть и откалывали пошлые шутки в адрес друг друга, но никогда с намеками в такие дали не заходили, да еще и так серьезно. Осаму косится на Чую, тот смотрит в окно, видать рад, что они наконец-то сели, хотя об этом ли он думает сейчас? Его рука скользит поверх ног, все еще укрытых пледом, и он резко ее одергивает, будто собирался сделать что-то непристойное в публичном месте. На Дазая вообще старается не смотреть.  Самое подходящее сейчас решение. Дазай не стал ждать, пока Чуя там обуется, оденется и так далее. Как только представилась возможность, он направился по проходу на выход, довольно нетерпеливо подпихивая собой людей, и даже вовсе не потому, что ему тупо жмет там внизу, а из-за желания оказаться подальше от собственного напарника.  Наверно, мало кто так стремительно покидал салон самолета. Дазай чуть ли не в панике шнырял глазами по указателям в поисках уборной. Докатился, собирается дрочить в туалете в аэропорту. О причине так вообще думать не хочется, сразу кровь начинает бить по лицу. В таком состоянии он просто не выдержит ожидание в очередь на контроле. Граждан Японии обычно прогоняют быстро, но ему сейчас любая очередь покажется пыткой, и Дазай залетает в туалет, бесясь из-за того, что он не один сюда направился, кому-то просто по делам приспичило, что не удивительно, и ему придется проявить всю силу воли, чтобы не застонать в голос в судорожном желании прекратить пытку. И он совсем не хочет думать о том, как эту проблему будет решать Чуя, а вот в том, что она была, он даже ни капли не сомневался. Осаму всеми силами отпихивает от себя мысли о том, что еще немного, и они бы пусть и не бросились там в самолете друг на друга, но он бы точно поцеловал его. О, блядь, не думать, не думать о таком! Но никак не желают отпускать мысли о губах, что были так близко и почти приглашали его, хотя, Чуя, может, тупо дышал через рот потому, что нос был заложен, но какая разница, когда этот образ просто добивает, и Дазая охуенно колотит в тот момент, когда он ощущает сперму на своих пальцах. Он не издал ни одного постороннего звука, но от этого не легче, и он еще минут пять приходит в себя, слушая гул в голове и пытаясь унять слабость, что так приятно насилует собой все тело. Он тщательно вытирает себя салфетками, даже смывает для конспирации, потом еще намывает руки, стоя перед зеркалом и изучая свою покрасневшую физиономию, словно это у него лихорадка, а не у Чуи, мать его. Да уж. До чего докатился. Как-то так случайно вдруг понимает, что он целиком и полностью выполнил просьбу Накахары – не дать ему сдуреть от страха, пока самолет будет приземляться. Он отвлек его, а тот был настолько поглощен тем бредом, что нес Дазай, что полностью отключился. Нет. Дазай не хочет думать, почему Чуя так внимательно его слушал, почему позволил себе в это провалиться, а не послал его к чертям собачьим, почему его самого начало тянуть ближе и он оказался на грани.  Они же всего лишь напарники? Да еще и бесят друг друга. Все.  Осаму хватает свои вещи, не обращая внимание на то, что мужчина рядом, что детально изучал свой неудачно побритый, видать, в туалете самолета подбородок, косится на него с неким интересом, и вылетает прочь. Основной поток пассажиров уже прошел, Чую не видать, оно и к лучшему, потому что Дазая теперь еще и настойчиво бьет по голове мысль о том, что он погорячился, удрав так спешно, и мог бы закрыться в этой кабинке, где приходил в себя, вместе с тем, кто стал причиной этого бешеного желания.  О пиздец, этого еще не хватало! Но стоило представить, и все!  Стараясь думать обо всем, что никак не может возбуждать, Осаму теперь в полной мере ощущает то, как чувствовал себя Чуя, когда пытался избавиться от навязчивых мыслей о том, что самолет рухнет. Да уж. Вкуси сполна яда, называется. Интересно, как он там сам? Дазай видит его уже в тот момент, когда забирает свой багаж и проходит контроль, едва не забыв отдать заполненную декларацию. Чуя-то свою так и не заполнил. Сейчас еще с ней возиться будет. Ему приходит сообщение от шофера, что ждет их, и Дазай в этот момент понимает одну страшную истину! Они поедут вместе в одной машине! Почти паника! Вот да, ситуация. Ничто прежде не выводило так из равновесия, а тут всего-то: рассказал ненавистному напарнику вслух, как хотел бы отыметь его. Дазай все еще топает в сторону выхода, видит, что водитель стоит, ожидая их, чтобы проводить к машине, но в этот капкан он не хочет лезть добровольно! Чуя долго не возился, он уже топает к ним, потирая нос, при этом смотрит в пол, едва завидев Дазая. Этому гаду везет – натянул свою шляпу на голову и почти спрятался под ней. Была бы его воля, вообще бы сделал вид, что не знает Дазая. Правда, когда уже оказывается совсем близко, то вскидывает голову, ловя взгляд Осаму. Тот впервые, наверное, за всю жизнь не может прочесть другого человека. Чуя вообще всегда был открытой книгой, это было даже слишком легко. А сейчас? Глянул на него столь чисто и невинно, что окончательно сломал мозг. Хотя тут же стушевался и снова спрятался под своей шляпой. Однако от Осаму все же не скрылось то, что выглядел Чуя тоже взъерошенным и дерганным, его рубашка не в пример его типичной аккуратности не была заправлена, что уже подсказывало, что Накахара мог проделать примерно тот же маршрут, что и он сам, когда вылетел из самолета. Чуя скомкал свой плащ, держа подмышкой, галстук развязанным болтался на шее. Да уж. Лучше на него не смотреть. А то путь будет только до ближайшего туалета. А может…  Ну нет!  – Дазай-сан, куда вы! – водитель явно растерян из-за того, что начальство вдруг куда-то рвануло. – Вас Мори-сан ждет двоих! Просил к нему доставить.  Чертов Мори! Как и предполагалось! Конечно, он ведь не думается, что два его подчиненных сейчас мыслят только одним местом. Ему подавай отчетность, хотя Дазай еще из Брюсселя не раз ему отзвонился лично!  – Я сам доеду! – он уже даже достает телефон, чтобы проверить, когда там ближайший рейс на Нарита Экспресс, и плевать, что добираться полтора часа, не считая, что еще потом по городу надо будет тащиться, и у Чуи на машине больше шансов, если повезет и не попадет в пробку, быстрее и спокойнее добраться до Йокогамы и штаб-квартиры.  Водитель еще что-то пытается ему там крикнуть, но Чуя ни слова не сказал. Ну еще бы. Пусть расценивает это как редкое благодушие со стороны Дазая, который не уехал на машине без него сам, а дал возможность заболевшему человеку доехать в комфорте. О Чуе вообще лучше сейчас не думать, и Дазай переключает все свое внимание на то, чтобы разглядеть указатель на нужную ему платформу. Четыре с лишним тысячи йен для него хрень полная, не говоря уже о том, что можно ехать спокойно. Без потенциального раздражителя, а то, чего от себя-то уж скрывать, в области паха до сих пор тянет, а Дазай еще толком не переварил тот факт, что его потянуло и, судя по всему, ранее тянуло к этому недомерку. Анализируя свое поведение, Осаму пришел к выводу, что в большей степени его сейчас потряхивало не от того, что он внезапно признался Чуе, да и себе заодно, что не прочь потрахаться с ним, а скорее то, как это случилось. В этом было что-то забавное и что-то из разряда вещей, которые потом никогда не забудешь. Осаму лыбился, точно придурок, глядя в окно. Его отношение относительно того, что произошло то и дело менялось, а за ту минуту, что поезд стоял в Токио и пока не тронулся дальше, он вообще испытал нечто сродни паники из-за того, что теперь Чуя может подобное использовать против него. Ему проще, он-то все это время молчал, а стояк – ну, в конце концов, нормальная реакция молодого организма на раздражитель. Вот именно, что раздражитель. Пробирает на смех, и почему-то Дазай уже жалеет, что так позорно удрал. Ему хочется уже посмотреть на Чую и сделать вид, что все так и было задумано, что он просто поиздевался над ним, а тот легко купился, не говоря уже о том, что они благополучно сели, и Чуя не грохнулся позорно в обморок. Осаму смотрит на часы. Он не успел на поезд на 11:14, поэтому ему пришлось прождать лишний час, который прошел незаметно и в тумане, рушащем попытки отделаться от навязчивых мыслей, так что в Йокогаму он прибудет примерно без пятнадцати два, плюс время добраться до офиса… Да уж, усложнил себе задачу, но жалеть уже поздно. Предусмотрительность Мори пугала. Осаму едва вышел на платформу станции Йокогама, как сразу заметил, что его ждут. Босс прислал за ним водителя на вокзал. Можно уже убрать телефон в карман, а то он только нацелился на то, чтобы вызывать такси. Чуя явно уже мог добраться до пункта назначения. Вот пусть и отчитывается обо всем Мори, у Дазая после этой самой захватывающей в его жизни посадки как-то сил не осталось ворочать языком. Тут ему по башке шарахнуло образом того, как собственный язык проходится по животу Чуи, и захотелось заржать в голос от ситуации, которую он сам создал. Молодец, вот наслаждайся теперь.  В кабинете Мори светло, все ставни открыты, лучи солнца свободно хозяйничают, погода прекрасная, даже жарковато, Чуя сидит в кресле, дует кофе, судя по запаху, его новый плащ на его плечах, видимо, его все еще слегка знобит. Он даже головы не повернул, когда Дазай вошел. Зато Мори-сан проявляют активность, от которой хочется удрать подальше.  – Дазай-кун! Я так и не понял, чего ты рванул на экспресс! Я ждал вас обоих вместе! Ты же знаешь, что именно мне от тебя надо? – Мори подходит к столику, на котором стоит чайничек и с каким-то показушным изяществом наливает себе из него чай. – Вы опять поругались, что решили разбежаться? Хотя я понимаю, столько времени в замкнутом пространстве.  – Да, хотел отдохнуть от этого придурка, – голос специально звучит безэмоционально, Дазай роется в сумке, вынимая оттуда папку с документам, среди которых Мори интересует всего один листок с цифрами и подлинной печатью, важный документ, ради которого Чуе и пришлось побегать под дождем, нужен был оригинал, все остальное – так, для маскировки. Он приближается и передает всю эту пачку в руки боссу, и тот радостно разглядывает бумаги, а потом, даже ничего толком не проверяя, запихивает себе подмышку.  – Отдохнуть! Хорошо звучит, – кивает Мори, с наслаждением вкушает чаек, ставит кружку на столик, в этот момент папка выскальзывает из-под руки, но пола не достигает: Чуя умудряется перехватить ее рукой, а норовящие выпасть из нее бумаги удерживаются силой гравитации. – Ох, совсем старею, уже руки не держат, – Мори явно придуривается, напрашиваясь на комплимент о том, что он еще сгодится на многое, – спасибо, Чуя-кун.  Тот, кажется, сам от себя не ожидал, и в удивлении оборачивается на Дазая. Они впервые с того момента в самолете смотрят друг другу прямо в глаза. Мори едва ли замечает заминку и искру напряжения, а Чуя первым отводит глаза и утыкается в свою чашку, делая большие глотки.  – Как поживает владелец нашего ценного документа, Дазай-кун?  – Полагаю, прохлаждается сейчас где-нибудь, если пуля во лбу не сильно мешает, – Дазай не может оторвать от Чуи взгляда. Хочет, чтобы тот еще раз глянул на него.  – Замечательно. Что ж, мальчики, хорошо поработали, но отдыхать особо некогда. У вас будет время немного подремать до вечера, а ночью вы оба нужны мне будете в порту.  Чуя замирает, кажется, он даже не сказал боссу, что заболел.  – Мори-сан, я не собираюсь работать с ним, пока из него все бациллы не вытравятся, – заявляет Дазай. – Отправьте его в изолятор и не выпускайте подольше, а можно вообще умертвить, чтобы не мучился уж совсем.  – Чуя, ты заболел?  – Так, слегка, – отзывается тот ледяным тоном, чашка в этот момент начинает парить над его рукой, – я в норме.  – В норме он, чуть не сдох там на борту!  – Да? – Накахара поворачивает голову и внезапно смотрит как-то хищно. – Тогда тебя надо запереть вместе со мной, потому что ты тоже, вне сомнений, мог что-то подцепить, больно близко ко мне сидел, так что нас обоих надо закрыть на карантин, кроме того, мы кое-что не дообсудили. Верно, Дазай?  Едва ли кто-то слышит, как учащается дыхание. Мори с легким недоумением смотрит на своих подчиненных, щурит глаза.  – Не совсем удачный момент, – тяжело выдыхает босс. – Но деваться некуда. Оба – быстро к врачу, Дазай, будь добр, прими что-нибудь для профилактики, и чтобы в половине первого ночи были на месте, и до этого момента уладьте все свои дела, пожалуйста, надеюсь, моя помощь вам в этом не нужна?  В такой ситуации хочется одновременно и покраснеть, и громко заржать. У Дазая особо бурно проявляется последнее, из-за чего Мори смотрит на него с еще большим подозрением, а Чуя подскакивает с места, он явно еще болен, но ощущает в себе какое-то оживление, проходя мимо Дазая и пихая его плечом.  – Мы успеем разобраться, Мори-сан, – он кланяется напоследок и выходит за дверь.  – Дазай-кун, не стой. Я знаю, ты желаешь умереть от чего-нибудь такого, но вечером…  – Да-да, понял, Мори-сан, – он тоже кланяется. – Немедленно улажу все дела, но не могу гарантировать, что не заболею! – он несется прочь из кабинета следом за Чуей.  Мори Огай сначала, замерев, слушает звук, спешно удаляющихся шагов, чуть ли не переходящих на бег, а потом в срочном порядке устраивает проветривание и дезинфекцию помещения, внезапно осознав, что тоже рискует заразиться. Кто знает, чем это кончится, не хотелось бы.