На грани

Ночь опускается на мир мягкой чёрной вуалью, накрывая прохладной шалью искрящийся жизнью город — неоновые вывески в это время суток горят по-особенному ярко и отчётливо, а миллиарды звёзд жемчужной россыпью рассыпаются вдоль всего пепельного купола. Тишина пронизывает каждый миллиметр открытого пространства, ласковыми прикосновениями укрывая от шумного гомона внизу. Он взлетает вверх, оказываясь на крыше какого-то однотипного здания. Альфа-лидер ни единым звуком и шорохом не выдаёт себя, Фурно даже пролетел бы мимо, не увидь знакомую серебристую броню со стальным оттенком. Он останавливается, замирая напротив, цепляется взглядом — внимательно, крепко — за чужие глаза — тёмную синеву, море без дна, и он ныряет смело, теряясь среди ледяных волн. Взор наставника — полная противоположность его собственному: ледяной холод айсбергов на далёком севере и расплавленное золото июньского солнца. Стормер бросается вперёд, толкая вниз, крепкой хваткой держит за плечи, и алый герой борется, на мгновение перехватывает взгляд наставника, залитый болотной пеленой ярости, и отталкивает того в сторону, сам отлетая в соседнее здание. Он шатается, оступаясь, и успевает взмыть ввысь всего за миг до того, как альфа-лидер врезается в окно того самого злополучного здания. Фурно знает точно только одно: самообладание терять нельзя, необходимо дозваться до альфа-лидера прежде, чем его самого раскатают в лепёшку. Он успевает сделать полшага в сторону — как раз вовремя, чтобы не быть опрокинутым на землю, а встретить удар кулаками — и взлетает ввысь, в бескрайнее ночное небо, откидывая Стормера прямо в огромную вывеску. Он не понимает, как в один момент оказывается лежащим на земле, и тяжесть вжимает его в крышу. Упавший сверху и пригвоздивший к поверхности Стормер не даёт вырваться — да даже пошевелиться! — и Фурно кажется, что целая вселенная — бескрайняя, необъятная — сжалась вдруг до одного размазанного серебристо-белого силуэта. На каждую попытку дёрнуться он только сильнее давит — именно это заставляет его продолжать, не переставая, оказывать сопротивление, потому что он лежит на самом краю крыше, и внизу — неоновые огни города и грохочущие машины. Чувствует прекрасно, как тяжело прижимается к нему альфа-лидер, но едва ли с дружелюбными намерениями — болотная пелена злости туманом затягивает как взгляд, так и разум. И собственный голос внезапно отказывается подчиняться, обращаясь тихим шипением и сдавленным хрипом. — Я знаю, что ты жив, Стормер. Ты должен сопротивляться, ты должен с ними бороться, иначе ты ничем не отличаешься от Вон Несса, — Фурно не умеет говорить воодушевляющие речи и вести за собой героев. Едва ли сказанное хотя бы отпечаталось в чужом сознании, едва ли осело огненным клеймом на груди. Воздух вкручивается шпилем под рёбра, остро, крепко, гнутся их дуги, перемалывая стальные обручи костяной клетки в сверкающую металлическую крошку. Над Фурно — его же оружие, выбитое из руки, упирается в шлем. Стоит только включить — и жадное пламя рассыпется по воздуху сотней золотистых искр, что сожгут кваза-ядро. — Докажи. Давай, Стормер, вспомни, кем ты являешься, вспомни, кто мы! — именно в это краткое мгновение звуки сами сплетаются в нужные слова, добираясь когтями-лезвиями до разума наставника. Фурно видит это в проблесках голубого пламени. Дальше — только ждать. Надеяться, что дозвался, что пробился осколком солнечного света в кромешную темноту. В сотый раз очерчивать взором стальную маску, обводить взглядом белоснежную броню, заглядывать в равнодушие болотных огней. Это так безумно наивно и глупо, что он сам себе противоречит, с одной стороны желая быть умнее, а с другой — не отпуская заедающий в голове образ Стормера. Фурно знал, что отправляться его искать в одиночку — гиблая затея. Честно, он никогда бы не подумал, что умрёт от его рук. И тем не менее, Фурно никогда не боялся смерти, темноты перед глазами и медленно гаснувшего мира. Он чувствует, что это произойдет совсем скоро — сейчас же отчаянно хочет замедлить время, глядя на мрачную решимость наставника. — Стормер, — имя жжётся на языке, отдаваясь болью в груди, и он усмехается полынно-горько, понимая: его не услышат. Удары кваза-ядра — тяжёлые и гулкие — отсчитывают секунды. — Малыш...? — в этом слове — теплота мягких прикосновений солнечных лучей, мягчайший бархат и тончайшие переплёты хрустальных нитей, что собираются в единое целое, и Стормер вскидывается удивлённо. Рука с оружием дрожит, выдавая напряжение, но хватка остаётся по-прежнему железной. Алый герой слабо дёргается, этим действием лишь обращая на себя внимание. Давай же, борись. Когда Стормер наклоняется ближе, Фурно думает, что всё, конец, и зря он не завещал свой мотоцикл Суржу, но через мгновение поражённо распахивает глаза. Стормер целует голодно, будто хочет поглотить его полностью, впитать в себя, адреналин ещё гуляет электрическими разрядами по коже, заставляя голову кружиться, а мир сужаться до судорожно пульсирующих цветных точек. Глаза — некогда осколки болотных огней — теперь отражают яркую небесную лазурь. — Сторме-ем-пх, — давится словами Фурно, впрочем, не оказывая ни малейшего сопротивления. Сердцебиение собственного кваза-ядра звучит пушечной канонадой, оглушительно-громко, отзываясь неразборчивым гулом. Всё вокруг теряется, растворяясь цветными разводами перед глазами, дрожащей рябью вместо отчётливой картинки — прохлада ночного воздуха, завывания ветра и чужие прикосновения. Фурно лишь надеется, что Бриз и Сурж найдут его до того, как Стормер решит перейти к более активным действиям.