Хамить друг другу будем завтра

— Эй, жестянка. Ты же понимаешь, зачем мы ко мне едем? — спрашивает Гэвин, не в силах больше терпеть напряжённую тишину в салоне своего авто. — Конечно. Ты довольно ясно выразил своё желание. У меня тоже есть резон, — отзывается Коннор и, отвернувшись от окна, смотрит. Прямо на Гэвина смотрит, улыбается. Чёрт бы его побрал. — И какой тебе прикол? — Мне тоже любопытно, как устроен живой человек. Гэвин сжимает руль. — Звучит так, будто ты меня препарировать собрался. — Кто знает... Машину резко дёргает на ровной дороге. Пластиковый ублюдок смеётся. — Я пошутил, Гэвин, не стоит так нервничать. — Прототип андроида-мудака, — шипит Гэвин, и Коннор снова заливается низким, приятным, таким живым смехом. — Я самообучающийся прототип, и передо мной всегда был эталонный пример, — говорит он и разворачивается к Гэвину всем корпусом, натягивая ремень безопасности. — Правда, хватит нервничать, как девственник перед первым свиданием. Твои неумелые грубые подкаты мне нравились куда больше. — Я тебя сейчас на ходу из машины выкину, — хмуро предупреждает Гэвин. Замечание внезапно задевает, и довольно сильно. — Прости, — легко отступает Коннор. — До твоего дома три сотни метров, даже если выкинешь, я смогу добраться туда на своих двоих быстрее тебя. У Гэвина, кажется, вот-вот пар из ушей повалит от злости. Господи, ну почему это должен быть именно Коннор? Почему Коннор именно такой? Неужели мудачизм — столь тяжкий грех, что за него полагается вот это вот всё? Дальше ведь только хуже будет, Гэвин уверен. Он резко тормозит у своего дома и, глубоко вдохнув, закрывает глаза. И забывает выдохнуть, чувствуя на своём колене чужую, тёплую даже через джинсы, ладонь. Глаза тоже открыть забывает, потому что в следующую секунду Коннор переносит на эту руку вес и, подавшись вперёд, целует Гэвина. А тот от неожиданности давится и, отпихнув Коннора, заходится сухим кашлем. — Неправильный момент? Прости, — в этот раз без подъёбов говорит Коннор. — Боже, нахуя я в это ввязался? Идём, — отдышавшись, зовёт Гэвин и первым выходит из авто. Ну хоть до квартиры добираются без приключений и в молчании. Но едва Гэвин переступает порог, как напряжение снова сковывает тело. — Гэвин. Ты сам-то в курсе, зачем мы к тебе приехали? — спрашивает Коннор и тянет его куртку с плеч. — Если передумал, я просто уеду домой. Не хочу тебя насиловать. — Да кто б тебе позволил! — ершится Гэвин, резко разворачиваясь. И его тут же впечатывают спиной в стену. — Не хочу — не значит, что не могу, — ласково сообщает Коннор, глядя сверху вниз, а у Гэвина внутри фейерверки взрываются. — И тебе, кажется, это нравится. — Да завались ты... Пальцы у Коннора нежные, но горло сдавливают ощутимо. Не больно — идеально. — Я догадывался, что так и будет. Вся твоя агрессия, выплёскивающаяся наружу, действительно ли она направлена на окружающих? — Мы трахаться будем, или сеансы психоанализа про... Гэвин затыкается, стоит пальцам на шее сомкнуться чуть крепче. — Думаю, тебе стоит принять душ, — всё так же терпеливо и спокойно сообщает Коннор, прежде чем отпустить. Гэвин, матерясь, сваливает в ванную. Он, бля, на это не подписывался, но отступать уже поздно. Коннор уже в его доме, уже раскусил его, и, чёрт возьми, Гэвин сто лет не ебался нормально. Так, как хотелось бы. И чтобы после чувствовать себя удовлетворённым, а не усталым и разбитым. Почему именно Коннор? Потому что он идеален во всём, конечно же. Вытеревшись, Гэвин даже полотенцем не прикрывается, так и выходит из ванной. А войдя в спальню, застаёт картину, которая отпечатывается в мозгу раз — и на всю жизнь: белая ткань рубашки соскальзывает с идеальной спины Коннора, в падении обрисовывая плавный изгиб поясницы. Наверное, стоило подрочить, пока мылся... — Гэвин, — констатирует Коннор, вставая вполоборота. — Нравится то, что ты видишь? Нервный смешок вырывается сам собой. — Нарциссизм тебе явно ещё до девиации вшили, ты с самого начала не мог спокойно пройти мимо любой отражающей поверхности. Коннор улыбается и не возражает, только протягивает Гэвину руку. Спавшее, было, напряжение вновь возвращается, тогда Коннор подходит сам и, придержав за подбородок, целует так, что у Гэвина колени подламываются. — Беру свои слова назад. Ты — робот-пылесос, — выдаёт он, едва Коннор позволяет глотнуть воздуха. — Меня забавляет твоя привычка нести бред в стрессовых ситуациях. — Да заткнись уже и пойдём в кровать! Гэвин только успевает договорить, как Коннор толкает его в плечо и ставит подножку — матрац мягко пружинит под весом рухнувшего тела. — Как скажешь, — соглашается Коннор. Гэвин пытается подняться, но Коннор удерживает его, надавливая между лопаток. Гэвин сам не знает уже, чего хочет больше, взбрыкнуть или подчиниться — всё решают руки Коннора, скользящие по спине вниз. Боже, что за охуительная текстура у его скина. — Подготовился? — спрашивает Коннор, поглаживая пальцами между ягодиц. Гэвин сгребает одеяло и прячет в него вспыхнувшее лицо, а тело предательски выгибается вслед за прикосновением. — Раздвинь ноги, — Коннор не требует, скорее направляет, и Гэвин слушается. И снова подставляется нежным рукам, чувствуя, как аккуратно Коннор раскрывает его, растирая смазку внутри и по краям. Сладкий стыд жжётся нестерпимо, и от этого прикосновения кажутся ещё ярче, ещё интимнее. Гэвин подтягивает одну ногу выше, открываясь, и тихо стонет, когда Коннор, сжав в ладони ягодицу, подаётся вверх, проскальзывая грудью по его спине. — Рад, что ты наконец сдался, — тихо говорит Коннор на ухо и заполняет Гэвина собой. Тот даже охренеть не успевает — Коннор движется размеренно и плавно, удерживает за плечо и бедро, не давая вывернуться, вжимается полностью, до боли, втирая Гэвина в постель всем своим весом. А Гэвин плывёт в своих ощущениях, ловит ритм и подстраивает под него сбившееся дыхание. Это слишком хорошо, почти не верится, что правда, только мысли мешают — и Гэвин выбрасывает их из головы. — Хочу слышать твой голос, — говорит Коннор. Не просит, просто предупреждает, прежде чем мощно врезаться сзади, выбивая из горла сдавленный крик. Ещё, ещё и ещё, снова в одном ритме, но теперь ощущения такие острые, что перед зажмуренными глазами рассыпаются белые искры. Гэвин разводит ноги шире, прогибает спину, и, чёрт, да, так ещё лучше, ещё ярче, ещё совсем чуть-чуть... Оргазм бьёт разом по всему телу, перед глазами темно, кончики пальцев покалывает, в ушах шумит — Гэвин не уверен, стонет ли он, жив ли вообще. Мощная волна удовольствия смывает все дурацкие вопросы, и он расслабляется, ловя это умопомрачительное ощущение. — Это был крайне интересный опыт, — раздаётся над ухом, когда Гэвин уже почти проваливается в сон. — Господиблядь, нет. Пожалуйста, Коннор, не открывай рот, не порть самую охуенную ночь в моей жизни, — стонет он, пытаясь спрятать голову под смятым одеялом. К его удивлению, Коннор даже не подъёбывает за сказанную глупость. Он просачивается под одеяло, прижимается сзади всем своим нежным тёплым телом, и обнимает поперёк живота. — Согласен. Хамить друг другу будем завтра, а сейчас я устал и хочу в гибернацию. Гэвин фыркает. — Ты можешь устать? — После такого количества новых эмоций и ощущений? У меня процессор чуть не сгорел. Это была самая охуенная ночь и в моей жизни тоже. Гэвин офигевает настолько, что молчит пару минут. А когда укладывает в голове всё произошедшее и оборачивается через плечо, диод Коннора мигает голубым с ровными интервалами. Отрубился. Окей, решает Гэвин. Всё завтра. И, обхватив руку Коннора на своём животе, тоже закрывает глаза.