Спасательный круг

В воздухе пахло холодом и дымом. Колючие нотки сухого январского снега смешивались с терпкими и острыми, закручивались в один непередаваемый коктейль. Какузу стоял на балконе, крутил в руках дымящую сигарету и всматривался в светлеющее блёклое небо. Где-то за балконной дверью сонно ворочались его друзья, тикали настенные часы, капала в душе вода. Где-то за балконной дверью текла своей мирной спокойной рутиной его жизнь. Она звенела дверными колокольчиками, растекалась непонятным пряным ароматом по уютным комнатам, переливалась бликами ёлочных игрушек, громыхала яркими фейерверками. Какузу смотрел в голубеющее морозное небо и выдыхал в него тусклые клубы сероватого дыма. Спать не хотелось. Хотелось дышать холодным воздухом, ощущая как ветер кусает за щёки и пальцы, как он свистит между просмоленными ветвями деревьев, закручивая снежные хлопья в диком праздничном танце. Новый год должен приносить новую жизнь и новое начало. Новые возможности и надежды. Новые мечты. Какузу не хотелось нового. Жизнь порой текла слишком быстро, меняясь и переливаясь, подобно расплавленному серебру, она вихрилась турбулентными потоками и уносила его за собой. Какузу порой не успевал за её течением. Ему хотелось остановиться, отдохнуть и вот так постоять на балконе, дыша наступающим, ещё до конца не окрепшим годом, впитывать эту зиму всем телом, содрогаясь от холода. Мужчине казалось, что он прячется здесь, на этом узком не застеклённом кусочке квартиры. Отделённый пластиковой дверью. Не от своей жизни, нет. То, какой была его жизнь сейчас – пожалуй, лучшее, что с ним случалось за последние много лет. Слишком много хорошего для одного человека. Он не прятался от неё. Он прятался от людей, от их изучающих или осуждающих взглядов, от шумных разговоров и тихих посиделок, от спокойной сонной атмосферы внутри. Сигареты всегда помогали ему не думать – они затуманивали разум и притупляли чувства. Это было почти спасением. Спасательный круг, без которого он так упорно пытался существовать. Упорно не получалось. Хидан как-то сказал ему, скопировав давнюю какузову фразу, что если мужчина будет столько курить, то скончается к сорока. Потом он на секунду задумался, распахнул свои невозможные глаза, осознавая, и рассмеялся так, как умел только он – низко и громко, немного сумасшедше, если посмотреть со стороны. Это была просто шутка, о которой парень тут же забыл, но Какузу в тот миг показалось, что он куда-то падает. Что земля уходит из-под ног, сыпется сигаретным пеплом, трескаясь и шипя. Возможно, он действительно был слишком стар для всего этого. Жизнь текла бурной горной рекой, шипела, грохотала по камням, скатывая их в идеальные шары; она свистела ветром в ушах, словно при спуске с горы на сноуборде; рокотала пенистыми морскими волнами во время шторма. Какузу смотрел на свою жизнь со стороны и поражался тому, какой яркой она стала в последнее время. Он боялся её. Больше он боялся только потерять всё это. Потерять Хидана. Джионгу понимал, что не стал бы винить Мацураси, если бы тот ушёл. Не станет, когда. Сигарета в руке дымила и горела на последнем издыхании, задуваемая холодным ветром. Мужчина затянулся, впуская дым в лёгкие, задерживая дыхание и выдыхая через нос. Дым сливался с его дыханием, притворялся облаком над головой, растворялся в холоде, не выдерживая. Небо перетекало из тёмно-синего в блёклый голубой, грозящийся к утру стать белым. Оно было высоким и безликим, как чистый лист. Какузу закрыл глаза и опустил голову на скрещенные на перилах руки. Ноги в домашних тапках нещадно мёрзли, воздух окутывал плотным коконом, забирался под свитер и скользил по оголённой шее. Мужчина затянулся в последний раз и не глядя запустил бычок вниз, не затрудняясь его тушением. Он знал, что его отпустит. Быть может, на день-два. Это кусачее чувство погаснет на мгновение, только чтобы потом разгореться вновь. Какузу знал, что когда-нибудь это всё кончится, но не хотел думать об этом. Не хотел, но думал. Мысли сами текли в эту сторону, подгоняемые чужими взглядами и словами, на которые мужчина упорно не обращал внимания. Он настолько погрузился в свои громкие мысли, что не услышал за ними, как открылась балконная дверь, как донеслось со спины хриплое «холодно», как кто-то позвал его по имени. Какузу вздрогнул, когда его плеч коснулся тёплый ворс пледа и обернулся, уже зная, что увидит. Хидан смотрел чуть сонно и остро, как делал всегда, когда был чем-то недоволен. Его лиловые глаза искрились морозным воздухом, в уголках пролегли лёгкие морщинки, он улыбался всем лицом мягкой тёплой улыбкой. У Какузу защемило где-то в районе рёбер, и он издал какой-то жалкий звук, нечаянно вырвавшийся из груди. Мацураси состроил укоризненную мину и, закатив глаза, прижался со спины всем телом. От него тянуло теплом даже через плед и два свитера, а под кожей, мужчина был уверен, плясали в котлах черти. Какузу отвернулся и сжал переплетённые на его животе ладони своими, всматриваясь в высокую снежную синеву. Ветер шумел, перекатывая снег с места на место, врезался в стёкла брошенных на зиму машин и заметал их ещё большими сугробами. Где-то в доме напротив на шестом этаже горел свет, мигали на чьих-то окнах праздничные гирлянды, вдалеке кричала полицейская сирена. Хидан положил голову на его плечо и щекотливо подул в ухо. Какузу притворился недовольным и сощурил глаза. Парень потёрся щекой о его взъерошенные ветром волосы и выдохнул пар в воздух. – Страдаешь? – он не ждал ответа на этот вопрос, изучив Какузу слишком хорошо. Хидан лишь весело хмыкнул, зарываясь носом в тёплый плед и чуть сильнее сжимая руки на его животе. – Не надо, – тихо добавил он, и в голосе послышались такие нежеланные грустные нотки. Какузу хмыкнул, криво улыбаясь, и провёл кончиками пальцев по чужим запястьям, забираясь под рукава его любимого красного свитера. Вдохнул холодный воздух, собирая мысли в кучу. Парень ждал, молчаливо пристроившись сзади и моргая сонными глазами. – Оно само так выходит, ты же знаешь, – устало бросил Джионгу, сдавшись самому себе и навязчивому тёплому дыханию под ухом. – Что случилось? Вроде всё было хорошо. Или это какая-то особая новогодняя хандра, о которой я не в курсе? В прошлом году вроде ничего такого не было. Не было же? – Хидан прищурился сильнее, заставляя косящегося на него Какузу улыбнуться. Потом резко стянул с лица весёлое выражение и посмотрел строго, как на нашкодившего ребёнка. – А если серьёзно, что случилось? – Я просто тут думал, – тихо начал Джионгу, снова поднимая взгляд в небо, ища в нём спасения. Делиться своими заморочками не хотелось, но и держать всё в себе внезапно стало невыносимо. Мужчина напрягся, сжимаясь всем телом и стискивая зубы. Вокруг было слишком холодно, а под пледом и хидановыми объятиями – слишком тепло, так, что где-то внутри плавилось его бесполезное непослушное сердце. Где-то под кожей ссыпались бетонной крошицей его сомнения. Хидан нетерпеливо промычал ему в ухо, мешая закрыться, и поудобнее перецепил руки, засовывая какузовы ладони глубже в растянутые рукава свитера. И мужчина сдался, выдыхая. – Боюсь, что ты уйдёшь когда-нибудь. Слова вырвались хриплые и рваные, как болезненное письмо, скомканное в дрожащих руках. Они вышли вместе с дыханием, мокрые и колючие, как только что выпавший снег. – Ты дурак, – выдохнул ему в ухо Хидан спустя несколько мгновений и цокнул языком. – И ты об этом знаешь. Не зря же я так часто тебе это говорю. Чего ты там себе надумал такого, что решаешь за меня, м? Давай, выкладывай. Пока не скажешь, я тебя не отпущу никуда. Какузу хрипло посмеялся над этой заявленной угрозой и вжался спиной в чужое тело, перенося вес на пятки. Он только сейчас понял, что чтобы положить голову ему на плечо, Хидану пришлось подняться на носочки. Это казалось таким уморительно милым, что Какузу невольно улыбнулся. Ощутив волну горячего терпкого недовольства со стороны своей спины, он прикрыл глаза, спасаясь от белеющего неба, и заговорил снова. – У тебя впереди целая жизнь, Хидан. Столько разных возможностей и вариантов. Столько, сколько у меня никогда не было. А ты тратишь своё время на такого старого дурака, как я. Зачем тебе всё это? Хидан дёрнулся и расцепил руки, отодвигаясь. Джионгу пошатнулся, теряя опору, и схватился руками за перила. Осторожно развернулся, встречаясь со злыми сиреневыми глазами, направленными прямо на него. Мацураси сцепил руки на груди, выпрямился и недовольно изогнул серебристую бровь. Осмотрел мужчину с ног до головы и вернул взгляд к его удивлённым глазам. – Серьёзно, да? Зачем? А зачем ты тратишь своё время на такого бесполезного пацана, как я? И не надо вот этого твоего «вовсе ты не бесполезный». Если ты можешь называть себя старым дураком, то и я могу называть себя бесполезным. И, предвещая твоё недовольство – мне тебя старым дедом звать можно. – Но… – Какузу сделал лицом какие-то ему самому непонятные движения и ненамеренно дёрнулся вперёд. Без Хидана было холодно, и даже плед не давал необходимого тепла. – Заткнись, я не закончил, – предостерегающе бросил Хидан, вынуждая Джионгу замереть. – Зачем, скажи мне, ты заботишься о таком неумехе, как я? Зачем готовишь мне завтраки и делаешь для меня вкуснейший кофе в моей жизни? Зачем следишь за тем, чтобы я тепло одевался и не забывал дома шарф? – Хидан не смог удержать свои руки сцепленными и начал резко размахивать ими в стороны, едва не задевая балконную стену. Он старался держать голос ровным и тихим, чтобы не разбудить спящих соседей и друзей, но почти срывался на крик. – Зачем ты ходишь со мной по магазинам, помогая найти вещи, в которых мне не было бы страшно выйти на улицу, и всё равно говоришь, что для тебя не имеет значения, что скажут другие, и мне не надо о них думать? Зачем ждёшь меня на работе, когда я нещадно туплю? Зачем… – голос Хидана дрогнул, прерываясь и растворяясь в холодном воздухе, – зачем смотришь на меня вот так? М? Зачем? – тихо закончил Хидан, тяжело вздыхая и кашляя от царапающего горло зимнего воздуха. Посмотрел обиженно и остро, моргая влажными глазами. – Потому что я… люблю тебя. Разумеется, – Какузу не нашёл других слов, чтобы ответить, поэтому просто ответил правдой. Поймал тёплый взгляд лиловых глаз и сдулся, как шарик. – Ну вот. Я люблю тебя не меньше, ну, – Хидан нехотя обнял дёрнувшегося в его сторону Какузу и сжал руки на спине, утыкаясь лицом в тёплый шерстяной свитер на груди и вдыхая терпкий сигаретный запах. – Так что прекрати все эти свои страдания, я никуда от тебя не денусь, и не надейся. Ты останешься со мной на веки вечные, – юноша шмыгнул носом и закрыл покрасневшие (от холода, разумеется) глаза, – И пошли спать, ради всего святого, здесь холодно и тоскливо. Какузу хмыкнул в родную макушку, целуя пахнущие морозом волосы и произнёс, выдыхая в родные потрескавшиеся губы: – Пойдём. Здесь, и правда, холодно. На душе было легко, как после нескольких выкуренных сигарет. Быть может, для Какузу Хидан тоже был своего рода никотином, таким же сносящим голову и спасающим. Спасательный круг, без которого он уже не сможет плыть в этой реке жизни. Мысли отступили вглубь, сжимаясь и недовольно шипя. Какузу знал, что они не исчезли совсем, а только трусливо спрятались, ожидая его очередной слабости. Но, если есть спасательный круг, в воду заходить не так страшно, верно? Закрывая балконную дверь, утягиваемый в теплоту квартиры мягкой хидановой рукой, Какузу сощурился, всматриваясь в распускающееся над крышей острое утреннее солнце.