Так рождаются чувства

Я не знаю, где вы и где мы, Только знаю, что крепко мы слиты. (И. Ф. Анненский) Будь между ними хоть несколько галактик, они всё равно были бы ближе друг к другу, чем теперь. А ведь всё началось из-за глупых шуток, в каждой из которых была доля правды. Доля, которая лёгким мановением руки превращала их в оскорбления. А так, ничего. В принципе, можно справиться. Сегодня, может быть, он наберётся смелости и пригласит к себе этого сумасшедшего. Поговорить. По скайпу такое ведь не обсудишь. Хотя, у некоторых получается. Но только не в их случае. Хотя, в любом уникальном можно найти характерное. Интересно, какой идиот это сказал? Ехать в Петербург? Да ни за что! Грязный жёлтый мрачный город со своим вечным нытьем и дождями. Нет уж. Чего он там не видел? Статуек красивых? Так их и здесь полно. По площадям давно не шатался? Так и там особо не пошатается, всё равно в этом городе погода не погода, а сплошное блядство. И не поможет это разрулить ситуацию. Нельзя разрулить ситуацию, которой нет. Но если он всё же решится поехать, то ситуация получит невъебенный шанс подпортить и так не слишком радостную жизнь. Ехать в Петербург? Конечно, уже почти на чемоданах. — Бля, опять у вас дождь — Это слёзы радости по поводу твоего приезда — Не люблю, когда ты так говоришь. — Почему? — Сарказм твой заёбывает. — Почему? — А хер знает. — Я же просил при мне не материться. — Раньше тебя это смущало куда больше, помнишь? — Забыл. — Вот дерьмо — И не говори. Ну вот, ставки сделаны, остаётся только ждать. Только вот чего ждать? Сальных взглядов? — Да этот гоблин так на каждый столб смотрит. Каких-то намёков? — Да ему прямым текстом скажи, он и то не с первого раза поймёт. Зажиманий в коридоре? — Это вряд ли. Квартира слишком просторная. Жаль, шанс ускорить события пропал — теперь незаметно гостевой диван уже не сожжёшь. Ещё хорошо было бы втихомолку выбросить все подушки кроме одной. Но уже поздно. Теперь вот гуляй тут с ним, таким большим и непонятным вдоль Невы и пытайся разобрать, знает ли он, зачем его сюда позвали. Какие же большие руки. Тёплые, наверное. Вот бы прикоснуться. На секунду, он даже не заметит. Разве слон может почувствовать мотылька, пригревшегося на его спине? Ну вот, он и на месте. И что дальше? Долго они будут дозором обходить помойную речку и мусолить скучные, им обоим неинтересные темы? Скорей бы уж квартира. А то помыться надо с дороги. Этому интеллигентишке, небось, неприятно рядом с таким как он идти. Ничего, потерпит, не сахарный. Хотя, глядя на его фарфоровую кожу, начинаешь сомневаться в вышеуказанной аксиоме. Интересно, какова она на вкус? — Чёрт, теперь ещё и жрать неебически захотелось. И пива, холодного. А то тут такая жара. И от ветра только душнее становится. Проклятый желтый город. Может, взять его за руку? А то вон, как шатается на ветру. Так и в Неву недолго. И останется тогда Мэд без квартиры, душа и главное, пива со жрачкой. Один-одинёшенек в этом вонючем городишке. — Бля, почему голубые простыни? — Других нет. — Ты бы мне ещё рубашки свои розовые предложил. — Нет. Ты их растянешь. — Тебя бы мне растянуть — Чего ты там бормочешь? — Пожрать бы сейчас. — Терпение, друг, терпение. Ага, друзья, значит. Ну просто замечательно. Странное чувство — находится во френдзоне у парня. То ли ещё будет. Хотя, уже, наверное, ничего не будет. Либо у этого огра железное самообладание, либо ему просто-напросто всё равно. И ещё неизвестно, что из этого хуже. Завтрак каждый раз проходит в молчании. Прогулка тоже никогда не ознаменовывается чем-либо примечательным. За обеды в кафе платит, типа взамен на бесплатное житьё. Вечером какая-нибудь игруха, в которую Вихлянцев каждый раз намеренно безнадёжно проигрывает. А всё почему? — Потому что мужчине важно ощущать себя победителем и хозяином положения. Вот он и старается. Лучше б не приезжал. Тогда не было бы всей этой поебени. Не было бы этих невинных щенячьих глаз, устремленных куда-то в небытие. Не было бы этих прогулок вдоль замусоренной речки. Не было бы этих вздохов во сне, настолько эротичных, что у бедного Мэда каждый раз чуть ли не по лбу бьёт. Не было бы дурацких мыслей о собственной гетеросексуальности, которую перечёркивало его воображение, представляя объект то в душе, то на кухне в одном фартуке. Хотя, можно и без вышеозначенного предмета одежды. — Как тебе у меня? — Да заебись. Эу, а вот за это можно и в морду получить! — Ничего, я теперь каждый раз так буду делать. Надо отучаться от матершины. — Бля, будто бы просто сказать нельзя. Ау, прекрати. — Слов ты не понимаешь, к тому же, я несильно. — Да пошел ты. Ну вот, очередная ночь. Снова он ворочается. Если подождать еще примерно пятнадцать минут, можно будет тихонько подкрасться и посидеть рядом. Просто так посидеть — без всякого злого умысла. Послушать стук чужого сердца, почувствовать дыхание такого близкого и одновременно столь далёкого человека. Ночью он беззащитен и ночью он настоящий. Жаль, толку с этого немного. Все равно он никогда не решится. Еще чуть-чуть и петербуржец упустит самую офигенную возможность, которая у него когда-либо была. Ну и ладно. Он привыкнет к чему угодно. Иммунитет уже на подстёбки судьбы. Бля, ну как тут уснёшь, под такие-то звуки. Он предупреждал, что иногда разговаривает во сне, но и словом не обмолвился о стонах. А ведь потом на дежурный утренний вопрос «Что снилось?» этот питерский засранец сделает умильные глазки и соврет что-нибудь про пони, жрущих радугу. В лучшем случае. Как будто он сам не знает, что видят так стонущие люди, а в особенности, так дёргающиеся. Надо сваливать отсюда нахрен. Ну или хотя бы в Москву. Общение по скайпу и исключительно во время столкновений на интернет-арене. Не чаще. Нужно завтра же пойти и купить билет. Там не чары весенней мечты, Там отрава бесплодных хотений. (И. Ф. Анненский) — Ты спишь? — Относительно. А ты что, хочешь меня разбудить? — Относительно. А ты хочешь, чтобы я тебя будил? — Бля, не передразнивай. — Хочу и буду. — Хочешь, значит? — Я не в этом смысле. — Поздно. Луна, особенно порочная в эту ночь, без зазрения совести освещала молодых людей, чьи тела переплелись в причудливом горизонтальном танце плоти. Освещала луна и кровать, ходящую ходуном, и маленький прикроватный столик, с которого только что слетел какой-то клочок бумаги, похожий чем-то на билет в один конец. Но его осветить не так-то просто: он спрятался под кроватью. Вряд ли владелец сможет его найти. Вряд ли он в принципе захочет его искать.