Вместе

Дом Хиллов неразумен, стоял сам по себе в холмах, удерживая внутри тьму. И стоял он так целый век, может, простоит и еще столько же. Стены его по-прежнему стоят ровно, кирпичи сложены аккуратно, полы крепки, а двери — наглухо закрыты. В доме на холме, среди дерева и камня, звенела тишина. И те, кто скитался внутри, были вместе. «Призраки дома на холме», 1.10

Красная глазурь на торте с воткнутой в него двойкой густая и плотная, завитушки на ней похожи на тяжелые бархатные портьеры, а жидкий клубничный джем, оставшийся на ноже, напоминает кровь. Люк не озвучивает ничего из этого. Это его торт трезвости, он не должен высказывать ни слова недовольства, чтобы не сломать хрупкое, почти стеклянное равновесие. Поэтому он просто один за другим подцепляет лопаточкой куски и аккуратно раскладывает их по тарелкам Стива, Ли, Ширли, Кевина, Тео и Триш. Последний исходящий — кровоточащий — джемом ломтик он берет себе, пробует шоколадный бисквит и улыбается так широко, как только может. — Очень вкусно, спасибо вам огромное, — говорит он, и это словно разрывает завесу молчания. До того остальные вели себя, как на праздновании дня рождения, когда говорить нельзя, пока именинник не задул свечи и не загадал желание. Теперь все начинают болтать наперебой и наконец-то расслабляются: Тео кормит Триш тортом с ложечки, а потом, никого не стесняясь, целует ее в измазанные кремом губы, Стив, спохватившись, усаживает беременную Ли на свой стул, а сам остается стоять рядом с ней, Кевин что-то шепчет Ширли на ухо, а она смеется — беззаботно, как в детстве… Позднее, когда торт наполовину съеден, и они все сидят за столом, сытые и расслабленные, Ширли обращается к Стиву, и в ее глазах появляются отголоски прежней тревоги — как будто она тоже ощущает хрупкость момента и боится разрушить взаимопонимание и теплоту, которые царят сейчас в комнате. — О чем твоя новая книга? Ты еще хочешь написать, чем все закончилось в Хилл-Хаусе, — ну, ты знаешь, о Нелл, о папе, обо всем? Стив обезоруживающе улыбается: — Нет. Я решил — и Ли со мной согласилась, — что эта история должна остаться только нашей, настолько личным не стоит делиться. Мой роман тоже о людях, переживших тяжелые времена, но это не мы, и никаких домов с привидениями в новой книге не будет. Я пришлю тебе рукопись, когда закончу. Думаю, в этот раз тебе должно понравиться больше. Ли нежно кладет ладонь поверх его запястья, а Ширли переключает внимание на нее: — Ли, как себя чувствуешь? Все уже приготовили для маленькой Элеонор? — Лучше всех, — сияет улыбкой Ли и проводит рукой по выпуклости живота. — И да, для нее уже готова комната, и там уже больше игрушек, чем нужно. Наверное, нам придется составлять расписание, чтобы она успела поиграть с каждой хотя бы раз. В разговор включается Тео и тоже рассказывает, как они переделали свой дом, а потом с безжалостной прямотой интересуется: — А как у вас вообще получилось завести ребенка? Ты же говорил, что сделал вазэктомию? Ли и Стив переглядываются. Люк чувствует повисшую неловкость и мучительно переживает, что Тео вообще подняла эту тему. Что они сейчас скажут? Им пришлось прибегнуть к помощи донорской спермы? Когда Стив заговаривает снова, он смущен, но не настолько сильно, как можно было ожидать. — К счастью, это оказалось не необратимо. Новая операция все поправила. Других подробностей он не выдает, но их у него и не просят. Даже Тео, которая, кажется, уже не рада, что задала свой вопрос, с облегчением принимает ответ и переводит разговор на другую тему. Они еще долго говорят — об учебе Триш, клиентах похоронного бюро Ширли и Кевина, работе Ли, по которой та, как выяснилось, совсем не собирается скучать, — а потом как-то незаметно оказывается, что уже поздно и пора расходиться. После долгого прощания — Тео обнимает особенно крепко, и он еще раз успевает поразиться тому, как непривычно видеть ее без перчаток и какие у нее мягкие руки, — Люк остается в комнате один. Равнодушно посмотрев на стол, уставленный грязными тарелками, он проходит мимо и идет к висящему на стене натюрморту. Рама немного перекосилась, как он теперь видит, и сверху немного проглядывает скрытое картиной вертикальное окно. «Какое счастье, что никто не обратил на него внимание», — думает Люк. В детстве он, конечно, тоже не понимал, что такое окно в домике на дереве — это странно, но для ребенка это было абсолютно нормально, а вот заметь странность с картиной брат или сестры — и от неприятных вопросов было бы не отвертеться… Маленький Люк мог бы достать макушкой разве что до нижнего края рамы. Люк нынешний легко дотягивается до самого верха съехавшей картины, берется за шершавое дерево и смотрит на оконное стекло — желтое, непроницаемое, с таинственными узорами. В этот момент он слышит из-за спины ласковый голос. — Хорошо провели время, детка? Приятный был вечер, правда? — Да, — он разворачивается и видит маму — все в том же бордовом халате, что и двадцать шесть лет назад. — Но мне понравилось бы куда сильнее, будь все это настоящим. — Но это было настоящим, мой дорогой! Вы все те же, что и были, вы все — мои прекрасные дети! И разве вы не счастливы здесь, в безопасности? Люку сложно ответить на этот вопрос. С того дня, когда он очнулся на койке в палате и увидел, как сквозь белые больничные стены будто проступают высокие потолки, винтовая лестница и изогнутые коридоры дома на холме, а с течением времени убедился, что это не было глюком от лекарств, он часто думал, смог бы так легко отказаться от наркотиков в реальности, или снова сорвался бы, как много раз сдавался, не дойдя до четвертого этапа реабилитации? Для него мир был жестоким местом, где девушка, которую он почти боготворил, сбегала от него с выпрошенными у брата двумя сотнями долларов, а хулиганы ни за что избивали в подворотне. Для него — но не для брата и сестер. — Стив, Тео и Ширли заслужили лучшего, чем иллюзорные любимые и жизнь, что для них выдумал дом, — упрямо отвечает он. — Я бы остался, но их ты могла бы отпустить. Разве тебе недостаточно отца, Нелл и меня? — Детка, — мама гладит его по плечу, и ее глаза полны такой испепеляющей любовью, что в них почти невозможно смотреть. — Я же тебе уже говорила. Не я удерживаю вас здесь, это дом вас не отпускает. Он не может позволить, чтобы из него ушел человек, который написал о нем книгу с гадостями, и человек, который принес в холл канистры с бензином, чтобы его уничтожить. Но разве это не к лучшему? Там вы не были бы вместе, мир развел бы вас, сожрал вашу близость. Настоящий Кевин не простил бы Ширли измены, у Тео не было бы таких чудесных отношений, а Стив и Ли никогда бы снова не сошлись. То, что у вас тут есть, — подарок. Цените это. На этих словах лицо мамы заливает серость, оно на миг становится жутким и мертвым. Люк на секунду отворачивается, а когда переводит взгляд обратно, мамы там уже нет — только пылинки висят в воздухе, образуя женский силуэт. Она поступала так всегда — приходила и исчезала, когда вздумается. Может быть, проводила время с отцом и Нелл — до них он, как ни старался, не мог добраться, и то, что Нелл для него нет даже здесь, а ту часть, что отвечала за близнецовую связь с ней, будто отрезали опасной бритвой, убивало. Он спрашивал об этом у мамы: мол, как же так, ты так напираешь на то, что здесь мы все вместе, так почему не даешь соединиться с остальными членами семьи? Оливия Крейн туманно отвечала, что для этого пока не пришло время, и Люк подозревал, что оно не придет никогда. Отец и Нелл хотели для них свободы, они желали, чтобы их семья прожила жизнь за пределами дома… Едва ли дом позволит встретиться с ними — ни ему, ни кому бы то ни было еще. Может, общалась с другими призраками дома — теми, что он встречал в детстве, или теми, умершими здесь за десятилетия, кто ему прежде не попадался. Насколько он успел понять, реальностей и времен, смешавшихся в доме на холме, было больше, чем слоев в луковице, так что маме было с кем пообщаться здесь. Люк думает порой, что совершает ошибку, не давая брату и сестрам понять, что они все еще в доме, что они никогда его не покидали. Он ищет способы вырваться — может, если бы они начали искать вместе, то что-то придумали бы. Но когда при встречах с ними он видит, какими умиротворенными они выглядят, что-то внутри удерживает от разрушения их блаженства. Что хорошего в том, что они все станут несчастны? Он ведь понятия не имеет, как отсюда выбраться, так пусть родные хотя бы думать будут, что у них все хорошо. Дом стал сильнее, сожрав Нелл, отца, миссис и мистера Дадли, но дальше есть ему будет некого. Никто новый не придет сюда. Не будет другой пищи. Возможно, со временем он ослабнет — и вот тогда они смогут попробовать освободиться. Вместе.