Бастард

Самойловы жили вполне обычно, и даже в какой-то степени лучше других. У них была хорошая квартира и недавно появилась машина, росли добрые и послушные дети. Пусть Вадик с Глебом все чаще спорили и соревновались за родительское внимание, до серьезных конфликтов это не доходило. Щелбаны и слабые подзатыльники быстро забывались. А вот старшее поколение семьи стало чувствовать настоящее напряжение. Началось это где-то после нового года. Рудольф сидел в гостиной и ждал, пока супруга с детьми вернутся. Дело было в субботу, у Вадика в этот день ещё была «музыкалка», и Ирина решила, что после неё было бы неплохо прогуляться с детьми куда-нибудь в кино. Поэтому к концу занятий она взяла младшего сына и пошла забирать Вадима. Отец семейства же решил остаться дома. Он сидел и пристально смотрел на фото, что стояло теперь в рамке на журнальном столике. Это была групповая фотография, которую Ирине подарили на работе в честь нового года. На ней стояли люди в халатах — врачи, работники больницы. Все с серьезными лицами, даже со скорбными. Как Ирина говорила, на фото присутствовала лишь половина коллектива и она сама в том числе. Рудольф нашел супругу с краю слева на верхнем ряду. Никого из коллег жены он не знал. Что было интересно, так это то, что фото было цветным. Без сомнения, оно было профессиональным, и заказать его многого стоило. Мужчина рассматривал фото дальше. Его взгляд скользнул на правую часть фотографии. В абсолютно противоположной углу от Ирины стоял человек, в котором что-то Рудольфу показалось враждебным. Волосы у него казались светлыми, совсем немного рыжеватыми. Лицо его было каким-то до боли знакомым. Самойлов даже взял фоторамку в руки и присмотрелся. — Странное дело, — бормотал Рудольф, — Очень странное. Я его точно видел, хотя никогда с работой Ирины не пересекался. Откуда он? Вдруг его осенило. На следующий день он, как всегда, начал с женой обычный бытовой разговор. Сыновья в это время играли в своей комнате. Младший-то наверняка игрался, а вот Вадик мог и делать уроки. — Слушай, Ир, а у тебя среди коллег родственников нет? — почесав голову, спросил Рудольф у супруги вполне обычным тоном. В нем пока не читалось никаких упрёков или умыслов. Ирина, даже не думая, пожала плечами и переспросила: — Нет, а с чего ты взял? — Да вот такого интересного товарища на твоей фотографии нашёл. Давай покажу. Рудольф взял фото со столика и показал жене. Он приложил палец рядом с тем местом, где был изображен беспокоивший его работник больницы. — Забавно, он прям вылитый наш сын, — продолжил мужчина, — Ну Глеб. Он вроде в тебя лицом пошёл, разве нет? Вот я и подумал, что это за человек, не твой ли двоюродный кто-то там? У Ирины в горле встал ком. Муж показывал на Михаила Степановича. На Мишу. Кажется, она побледнела. Она боялась, что придет к этому разговору. Месяцами, годами, она давала отсрочку. Казалось, «отсрочка» может быть вечной, но… Ирина прекрасно знала, что не может все быть идеально гладко. Конечно, она видела, каким непохожим на Рудольфа растёт её младший, и это убивало её. Она готова была смириться, если бы у неё была гарантия, что муж не узнает, но как… как черт возьми тут не узнать Прошло уже слишком много времени. Чем больше времени скрываешь тайну, тем больнее приходится, когда она становится явной. Ирина закусила губу. Глядя на реакцию жены, Рудольф слегка нахмурился. Ее молчание было слишком долгим. Было что-то неладное. Она приоткрыла рот, чтобы начать говорить. Вдруг из детской вышел Вадик. Паренёк держал в руках тетрадь со сделанным домашним. Кажется, это был Русский, так как тетрадка была в линию. — Мам, пап, я все закончил! А когда у нас ужин? Рудольф поставил фото обратно на столик. Ирина же тихо выдохнула с облегчением. — Я сейчас собираюсь ставить макароны с тушёнкой, — сказала она таким голосом, будто ничего не происходит, — Как ты на это смотришь? Вадим любил это незамысловатое блюдо, поэтому ответил: — О, отлично! Ну, я наверное щас сыр достану, помогу тебе. Ты ведь натрешь сыр, мам? Он побежал на кухню, не дожидаясь ответа. После того, как в разговор встрял сын, Рудольфу с Ириной совершенно не хотелось его продолжать. Они тихо разошлись. Ирина поспешила на кухню, чтобы убедиться, что Вадик не вздумает тереть сыр самостоятельно и потом не порежется. Рудольф же вышел на балкон, чтобы немного перекурить. Немного, лишь потому что на улице стоял январский мороз.

***

Несколько дней Ирина ходила сама не своя, избегала мужа, снова тихо плакала, а иногда даже принимала успокоительное. Она теперь четко понимала, что время отвечать пришло. Скрывать больше не получится, теперь все слишком очевидно. Ирина прокручивала в голове события последних лет. Она вспоминала наиболее переломные моменты: тот день, когда впервые сблизилась с Михаилом, когда ушла от него, когда рассказала о беременности мужу и наконец, день когда Глеб родился. Она вспоминала всю ту боль, которую испытала и до сих пор продолжает испытывать. И тут до неё дошло. Всякий раз, когда она подходила к крайней точке, и ей нужно было принять решение: сказать или не сказать, сделать или не сделать, она испытывала просто ужасные муки. Труднее всего было решиться. Но как только черта была перейдена, становилось так легко… Камни с плеч падали. Ложь и умалчивание всегда ухудшают проблему. Это просто факт, это догма. А правда имеет свойство всплывать. И даже если правда ужасна, страшна и безобразна, и казалось бы, её обнародование не принесет пользы, а сделает только хуже — обман это всегда ещё большее зло. За правду ты и так ответишь по заслугам, рано или поздно, а скрывая её, ты только увеличиваешь себе наказание. Ирина прекрасно видела последствия своей лжи уже сейчас. У нее было действительно подорвано здоровье. Расшатанные нервы, а в следствии периодическая головная боль. Можно было подумать, что это из-за напряжённой работы, но в действительности вина была на её бесконечных угрызениях совести. Ирина изводила сама себя. С семьёй, по сути дела, тоже все было не гладко. Муж уже несколько лет воспитывал чужого ребенка, искренне считая его своим. Все были счастливы, но счастье было таким хрупким. И настоящим ли? Семья до сих пор существовала за счёт лжи, и могла рассыпаться в любой момент, стоит только подбить опору. Однажды Ирина позвала отца семейства на важный разговор. Она уже знала, что он станет роковым для них. Но отступать было просто некуда. Ещё один шаг назад, и она упадет в пропасть… Рудольф зашёл на кухню и прикрыл дверь, чтобы дети не отвлекали. Он сел за стол напротив жены. У Ирины было скорбное выражение лица, мужчина ощущал, что разговор действительно будет тяжёлым. Он положил руку на стол и постучал пальцами. — Что случилось? Ирина скривилась на секунду, а потом подняла уже слезящиеся глаза на мужа. — Я не могу больше молчать, — всхлипнула она, — Пожалуйста. Пожалуйста, выслушай меня… Рудольф напрягся и приготовился к худшему. Ирина начала говорить. Она поведала ему все с самого начала. Говорила и говорила. Периодически она запиналась, снова всхлипывала, вытирала слёзы рукавом. Рудольф менялся в лице, бледнел. Он по началу просто не верил и думал, что ему лишь слышится. «…Вот этот человек на фото… он…» В словах супруги все было так, как есть, будто она исповедовалась. Ирина не призывала мужа к прощению, не придумывала себе оправданий. «… так получается, Глеб не мой сын?...» Получив в ответ утвердительный кивок головой, Рудольф тяжело вздохнул. Он схватился за голову обоими руками. — О чёрт… Его догадка, в которую он не хотел верить, оправдалась. Он так доверял жене ещё тогда, до того, как все началось. Не мог и подумать, что ее работа на ночной смене может к этому всему привести. Просто не укладывалась в голове, что Ирина была на это способна. Начать отношения на стороне? Это так на нее не похоже. А теперь ещё и сын оказался вовсе не его сыном. Мужчина не знал, что ударило его сильнее. Рудольф больше не слушал жену, не смотрел на её слёзы. Даже то, что Ирина сама призналась, не смягчало. Он чувствовал себя втоптанным в грязь. Униженным и оскорбленным, раздавленным. Он все это время думал, что его уважают, но на самом деле нагло врали за спиной. Мужчина подумал о Глебе. Любовник жены действительно был как две капли похож на мальчика. И приходился ему настоящим отцом… Несправедливо. Ведь это не он, а Рудольф воспитывал Глеба всё это время! Радовался всем мелким достижениям, проводил с ним время, обучал. И это всё потеряло смысл. Эмоции захлестнули мужчину. Рудольф сжал руку в кулак и стукнул им по столу. Он был зол. Никогда прежде ему не хотелось наорать на жену, а уж тем более выставить из кухни. У него явно что-то сломалось внутри. Мужчина точно знал, что больше не посмотрит на Глеба как на сына. И Ирину он не простит. Он просто не сможет. Это выше его сил и гордости. — Выйди! Ирина всхлипнула, но из-за стола не вышла. Она была в оцепенении. — Оставь меня! Поняла? Жена содрогаясь встала и направилась к двери. По лицу текли слёзы. Ни одной мысли в голове не осталось, кроме того, что муж её теперь точно и абсолютно справедливо ненавидит. Бормоча что-то под нос, женщина покинула кухню. Она закрылась в спальне и зарыдала. Теперь все точно закончилось. На семейной жизни можно ставить крест. Ее мир остаточно разбился на две неровные части. Рудольф остался в кухне. Он поднялся, достал из холодильника пол бутылки хорошей водки. Ему необходимо было обдумать всё, что он только что узнал…

***

И с тех пор слово «Развод» звучало в их квартире почти каждый день. Сначала они ругались не при детях, между собой, более-менее цивилизованно. Зачинателем был Рудольф. Будто Ирине и так не досталось. Со временем его выпады стали более открытыми. Например, он мог за ужином заявить, что еда пересолена, отодвинуть тарелку и просто уйти. Мужчина пытался задеть и уколоть супругу таким поведением, и каждый раз сильнее. Атмосфера в доме все накалялась. Теперь и дети ощущали дискомфорт. Когда поднимался крик, оба мальчика ужасно нервничали. Вадик пытался отвлечься, закрывал детскую и садился за книги. Он думал: «Если родители ругаются, может достаться и мне, буду сидеть, как мышь». Глеб тоже не высовывался и сидел в комнате с Вадиком. От родительских выкриков он иногда плакал и прибивался к брату, в надежде, что тот ему объяснит, что происходит. — Вадь, почему они ругаются? — всхлипывал Глеб. Вадим вздыхал и опускал глаза. Он совершенно не знал, что сказать на это младшему. Иногда он мог расслышать в ругани родителей имя брата. Вадика это сильно настораживало и даже пугало. — Наверное, чай опять чересчур крепкий мама делает, — в итоге отвечал Глебу старший, не веря в правдивость собственного ответа, — Вот папа и злиться…

***

Однажды в пятницу отец сказал не ждать его к ужину. И он действительно не пришёл с работы как обычно. Самойловы сидели за столом втроём. Мать была мрачна, и сыновья помалкивали. Хорошее настроение Вадима из-за того, что он сегодня написал диктант по русскому на «5», улетучилось. «Все! Наверное, совсем поругались. И что теперь будет?!» — нервничал он. Самому младшему Самойлову тоже было невесело. Его напрягало отсутствие папы и то, что стул рядом с мамой пустует. Это было неправильно. — Ребята, слушайте, — наконец-то после молчания тихо произнесла мама, — я хочу сказать кое-что важное. Она вздохнула. Вадим проглотил кусок варёного мяса и поднял глаза. Глеб также прислушался, до сих пор ковыряя в тарелке. — Не стоит никому рассказывать о том, что происходит в нашей семье, — продолжила мама с горечью в голосе — Ни в школе, ни в садике. Я вас очень прошу. Не надо. Вадик кивнул. У него и в мыслях не было говорить об этом. Он чувствовал, что это не та тема, которую надо обсуждать с одноклассниками. Но младший в отличии от брата все же спросил: — Почему? — Потому что не принято. Об этом не говорят, — ответила мать после того, как немного задумалась, — Ты понимаешь, малыш? Глеб промолчал и уставился в свою тарелку. Рудольф же тем временем находился в кабаке, в компании двух своих друзей. Ещё со вчера он был на взводе, снова. Он отчаянно хотел отвлечься от происходящего дома. Ощущения, что он сбегает, не было. Все было честно. Его обманули, об него вытерли ноги самые близкие люди. Не было смысла мириться с этим. И он, и Ирина прекрасно понимали, что дальше так жить нельзя. Этот брак не выстоит ещё и месяца. Все справедливо. Мужчина заказал водки, как и собутыльники. Собственно, широкого выбора спиртного у них и так не было. Рудольф выпил первые сто грамм залпом и закусил. А потом ещё сто грамм… — Полный пиздец у меня, — вскоре опьянев, начал говорить он товарищам, — Жена шваль, сын от хахаля. А ведь я любил их блять! Ну и как тут не запить? Собутыльники сочувственно кивали и, пьяно посмеиваясь, отпускали в адрес жены Самойлова матерные слова. — Нет, ну вы понимаете?! — громко хлопнул наконец мужчина по столу, — Пять лет смотреть в глаза!... — Да разведись к чертовой матери! — гаркнул Рудольфу товарищ. — Разведусь! — уверенно и громко сказал тот, — Мне ничё не жаль! Мужики загалдели, заругались, не замечая, что их внимательно слушает весь кабак. А ведь это было чревато совершенно ненужными сплетнями. Вернулся домой Рудольф перепившим, и уже к ночи. Последний раз с ним было такое после новогоднего корпоратива. Поднявшись на этаж, он напоролся на запертую дверь. — Сука, — шикнул он и вытащил ключи из кармана, а потом ещё больше заругался, когда не смог открыть дверь с первого раза. Рудольф скинул верхнюю одежду, по пути к дивану наделав шума, но к счастью не достаточного, чтобы потревожить спящих, и завалился спать сам.

***

Утром Вадик проснулся раньше обычного, от неспокойного сна. Он не мог точно вспомнить, что ему снилось, но это было связано с тем, будто кто-то врывается в их квартиру. Вор что-ли? Детали в принципе забылись, но неприятный осадок остался. Вадим осмотрелся. Он увидел мирно спящего брата. Паренёк спал, обнимая игрушечного зайца из своего «плюшевого зверинца». Половина из его игрушек, кажется, в свое время принадлежала Вадику, пока он не вырос и не распрощался с ними. Сейчас всё они в ряд стояли на нижней полке, а выше — Вадикова бесценная коллекция моделек советских автомобилей. К ним Глебушке было прикасаться запрещено! — И все на месте, ничё не пропало — подумал Вадик, — К чему же мне приснился сон? Ну, не важно. По дороге в ванную мальчик увидел лежащего отца на диване. Это показалось ему ужасно странным. — О, папа спит… — прошептал он и на носочках вышел из гостиной в коридор. Но тут Вадик услышал, как диван скрипнул — это отец перевернулся на другой бок. Тот привстал и схватился за голову, дало о себе знать вполне ожидаемое похмелье. Вадим снова заглянул в комнату. — Папа, с тобой все в порядке? — голос Вадика задрожал. Он посмотрел на отца, но тот ничего не ответил. Только что-то хмыкнул. — Вадим? — сказал Рудольф каким-то не своим голосом, сфокусировав взгляд на сыне, — Вадик… Вадик, блин, принеси мне воды! Вадим был озадачен и обеспокоен. Ему абсолютно не нравилось, что с каждым днём ситуация становится все только хуже. — Да… да, я сейчас принесу... На кухне он набрал в стакан из полного чайника, а потом вернулся к отцу. Тот взял его у сына и мгновенно осушил. — Присядь со мной, Вадь, — сказал Рудольф после и похлопал рукой по подушке дивана. Мальчик вздохнул и сел. Приблизившись к отцу, он ощутил острый, странный и плохо знакомый ему запах — остатки перегара. Вадик немного отодвинулся, стараясь не показывать отвращение. Отец посмотрел на сына стыдливо. Какой он пример подает ему, разлеживаясь после похмелья, в пропахшем сигаретами и водкой свитере? Угораздило же его нажраться. И это он так «собирается в мыслями» и уходит от проблем? Рудольфу показалось, что на губах Вадика застыл какой-то вопрос. — Ты уже даже не спишь рядом с мамой, да? — сказал мальчик, после нескольких секунд молчания, — Ты её не любишь больше. Его глаза были опущены, а губы поджаты. В голосе звучала даже какая-то обида на отца. — Та скоро я и вовсе уйду из этого «дурдома»…, — не подумав, резко взболтнул Рудольф, казалось, тихо, почти шепотом, — Навсегда… Но этого шёпота было достаточно, чтобы Вадим расслышал. — Ты ведь сейчас несерьёзно? — теперь в его голосе к обиде прибавились удивление и слабый упрёк. Он и в лице изменился. Нахмурился. Для Вадика уход отца из дома был невообразим. Даже не смотря на то, что семья ощутимо «пошатывалась», и все от этого устали. Устал он сам, устал его брат. Но все же Вадим до конца хотел верить в примирение родителей, что их ссоры ни во что не перерастут. А тут эти небрежно брошенные слова папы. — Вадик, — мужчина тяжело вздохнул. Он попытался приобнять своего сына, но Вадим демонстративно отвернулся, не хотя идти на контакт, — Вадик, мы с твоей мамой действительно разводимся… Отец с трудом пытался подобрать слова. Больше всего в сложившейся ситуации он жалел Вадима. Хотя в то же время о том же Глебе он не думал вовсе. Вадик был абсолютно не при чем, поэтому эта ноша с семейными драмами на него легла совершенно несправедливо. Рудольф очень любил сына и ощущал свою вину перед ним. Ведь по сути он бросал его. Причем в таком возрасте, когда отцовское понимание и поддержка нужны мальчику, наверное, больше всего. Он ведь рано или поздно начнет вступать в подростковый возраст, и как тут без отца? Вадим молчал. Ему вмиг стало так горько, а в душе у него словно начала разрастаться пустота. Сначала пустота была точкой, будто выколотой циркулем, а потом она начала очень медленно становиться дырой. — Почему? — пряча глаза, слабым голосом спросил мальчик, не зная, дожидаться ли ему ответа, — Почему, пап? Он хотел вскочить и убежать к себе в комнату, хлопнув дверью. Вдруг рука отца легла Вадику на плечо. — Давай поговорим об этом, когда вернёшься с занятий, Вадь, — осторожно промолвил Рудольф в ответ. Вадим очень тяжело выдохнул. Теперь у него появилось ощущение, что он сейчас сорвётся и разрыдается. У него свело челюсти. — А можно мне сегодня вообще никуда не идти? — сдавленно пробормотал Вадик, не поворачиваясь к отцу, — Остаться дома… Отец немного задумался и сочувственно кивнул головой. — Да... Он разрешил ему, следуя чувству вины и видя, как изменилось состояние мальчика во время разговора — Вадик то бледнел, то краснел, выглядел шокированным и несчастным. Услышав утвердительный ответ, Вадим вяло слёз с дивана и направился обратно в детскую. — Прости, что нагрузил тебя, — вздохнув, сказал Рудольф вслед сыну, — Я... не должен был. Мальчик не отреагировал, он молча закрыл дверь за собой.