***
2 года спустя
… Выпускной. Что может быть лучше? Нарядные студенты, которые еще не знают, какая дичь их ждет во взрослой жизни, веселились, пили, танцевали, болтали, шутили, в общем делали все, что обычно делают люди, когда празднуют праздники. Нарядные пары кружатся в старинном вальсе на середине огромного зала, большая часть стоит у столов с закуской, а остальные у барной стойки, заливая в себя алкоголь. Кто-то и в первый раз. Но одному человечку здесь не весело. Точнее человечке — Люси. Она разительно выделялась среди других. Все остальные девушки были расфуфыренные, в платьях, а она… В широких черных брюках, галстуке, тоже черном, и в угольном пиджаке. Туфли тоже были черные, лишь ее светлые волосы с черными кончиками, да белоснежная рубашка выделялись среди этого изобилия черного. Эти два года были для нее очень тяжелые… Когда ее все-таки смогли успокоить после пожара, начались допросы — что, где, когда, зачем… Девушка могла лишь бессвязно лепетать несуразицу, но от нее никак не хотели отставать и наконец смогли из нее выжать следующее: 1. В музее оказалась с другом, который ее туда провел; 2. Пожар начался как раз таки из-за этого друга; 3. Этот друг сгорел вместе с половиной музея; 4. Начальник музея сожрет правоохранительные органы и заставит выплачивать государство компенсацию за испорченные экспонаты; Поняв это, пожарники и полиция почесали в затылках со скорбной миной, да и отпустили бедную девушку, узнав ее адрес и предупредив, что скоро снова к ней придут — для проверки информации. Вернулась Люси в полуразрушенную комнату, на которой успели вымести злобу Демоны. Мари встретила ее в дверях с решительной моськой, но как увидела ее лицо, вздохнула и просто обняла подругу, пока та выправляла нервы, занимаясь мокрым делом на ее плече. Потом были разговоры. Много разговоров. К ней все ходили и ходили расспрашивали, давили, уговаривали… Продолжалась эта вакханалия полгода, когда от нее наконец таки отстали. В колледже дела пошатнулись. Девушка ушла в себя, не общалась ни с кем и на некоторое время даже забросила домашку. Лишь сидела на кровати, прижав колени к груди и смотрела в одну точку, пока на глазах растекались алмазные дорожки слез. — Люсь… — сказала однажды ей Мари, осторожно положив руку на ее плечо: -…Не стоит так себя угнетать… Прошу… Люсь, ведь надо жить дальше, надо учиться… Или хотя бы попытаться учиться, подумай — жизнь станет еще хреновее, чем сейчас, если ты что-нибудь не предпримешь… Люси закусила губу и начала постепенно вливаться в работу. Она поняла, что любое горе можно заглушить работой. И она работала. Пахала. До посинения. До точек перед глазами. До дрожащих рук и подгибающихся ног. До одурения. Она заглушал боль работой, поднимаясь все выше и выше. Она стала отличницей, работала на трех работах, помогала приютам и зоомагазинам. Каждый день колесила город вдоль и поперек, стирая ноги в кровь и доводя мышцы до гудения. Она спала меньше трех часов в сутки, чуть не валясь от усталости, но на удивления, быстро приспособилась под новый режим, и теперь ей хватало лишь полтора часа, что б выспаться и снова начать пахать. Пахать и пахать. Работать и работать. Мари с болью на лице смотрела, как она угасает помаленьку на глазах и время от времени, утаскивала ее на отдых — в кафе, кино, на речку, в торговый центр. Самое большое ее достижение — когда она позвала ее на неделю отдыхать в горы, а вместо этого увезла ее на море. Это не давало угаснуть Люси окончательно, поддерживая ее силы и делая крепче морально. Она вконец замкнулась, не тратя времени на слова, а лишь доказывая обратное делом. Сейчас же, она стояла в самом дальнем углу зала и равнодушно смотрела на гуляющих и пьющих студентов. Были у нее мыслишки залить горе алкоголем, но не смогла. Никогда не пила, и не собиралась, как бы плохо ей не было. Ее старательно избегали, ибо когда она неожиданно прославилась, к ней потянулись поклонники, решившие погреться в чужой славе на халяву. Но Люси неожиданно давала всем жестокий и резкий отпор — словом, жестом… кулаком, когда слова были бессильны. Конечно, все посчитали ее сумасшедшей и стали так осторожненько избегать. Друзей у нее и так не было, а теперь даже и не намечались. Только Мари ее не оставила. Несмотря на всю грубость и поступки, что она успела натворить, Мари ее не оставила, прицепившись как клещ, не отпуская. Чему Люси, в глубине души была рада. Сейчас же она стояла в уголочке, скрестив руки на груди, погруженная в свои мысли, размышляя, как убить время. Для нее, лето было мертвым сезоном — все отдыхают, лишь некоторый заведения открыты, но в них ей доступ закрыт. А она не могла отдыхать. С тех пор не могла отдыхать. И не хотела. Для нее бездействие, даже простое чтение книг, погружало ее в мысли, воспоминания… Ей было слишком больно возвращаться к тем мыслям… слишком… Вечеринка продолжалась, но Люси ушла раньше. Она не могла — это все слишком напоминало ей о прошлом… Она шла по улице. Сумерки опускались на шершавые стены высотных домов, зажигая фонари и выделяя вывески на супермаркетах. Люси шла, обхватив себя руками, смотря лишь под ноги, помня дорогу в новую квартиру, которую они сняли с Мари, наизусть. Пока наконец в кого-то не врезалась. — простите… — сквозь зубы выжала девушка, собираясь обойти врезавшегося, но ее довольно-таки грубо схватили за плечо и ощутимо встряхнули: — а вот не прощу! На нее смотрели маленькие поросячьи глазки, на заплывшем жире лице. По одним глазом горел фингал и от него сильно тянуло перегаром. Люси поморщилась, а тип продолжал: — смотреть надо, куда идешь! Расходились тут… пройти мешают… — и все это сопровождающее встряской за плечо. — если вы меня не отпустите, я позову полицию. — спокойно, с ноткой презрения и жалости отозвалась девушка, и рука замахнулась для удара: — ах, ты. гни… — глухой стук, мелькнувшие кудри, и неприятный тип отдыхает на земле, а перед Люси стоит… — О… Оледже? … — Люси нахмурила брови, всматриваясь, еще не понимая… — я, Ангел… я… Люси как током шибануло. Она мучительно скривилась, затряслась и дрогнув, осела бы на землю, рядом с типом, если бы ее не подхватили сильные, крепкие, такие знакомые руки… — дура-а-а-ак… — проревела ему в плечо девушка, схватываясь за его неизменный пиджак, прижимаясь что есть силы. — Дурак я, ангел, дурак… — шептал ей на ухо Оледже, осторожно притягивая к себе, поглаживая по спине. Люси всхлипывала, когда он гладил ее по волосам, шептал что-то на ухо и целовал… Осыпал поцелуями все ее лицо, ее дрожащие руки, горячую шею… Касался, касался и касался, шепча: — ангел мой… не плачь… не плачь… я здесь… я здесь… Люси, всхлипнув, уткнулась лицом ему в грудь, обхватывая его руками, боясь что он снова исчезнет, снова пропадет… — я не уйду… я больше никогда не уйду, родная… — шептал Оледже, нежно гладя ее по голове, успокаивая, не переставая целовать… Наконец, всхлипы стали реже, и теперь Люси только прижималась к нему, не чувствуя почти ничего некоторое время… Потом же, она глубоко вздохнула и подняв на него заплаканные глаза, глянула ему в лицо. Тут же ее моська вытянулась, глаза офигевши расширились, а брови недоверчиво приподнялись. — что… что у тебя с глазами… Оледже? Оледже грустно усмехнулся, прикоснувшись к ее щеке: — я теперь смертный, Люсь… Обычный смертный… Девушка офигела: — как?! … — тут же сильно нахмурилась, пытаясь понять как и почему. — ты сам так сделал? Побочный эффект заклинания? Наказание? Ну не молчи, ответь! — она обхватила его лицо руками, всматриваясь в такие красивые, голубо-серые глаза, похожие на речное дно… Оледже с улыбкой прикоснулся к ее рукам, поглаживая: — когда ты закончила читать, я реально же освободился… и понял, что если что-то не сделаю, то погибнешь и ты, и я, за то что покрывал тебя… Я пошел на рискованный шаг — затащить всю имеющуюся нечисть с собой в АД… Что ж, у меня это получилось, но ты понимаешь… Меня очень долго не хотели отпускать… Видишь ли, я же там местная достопримечательность, герой, можно так сказать, большинство Демонов готовы были само начальство разорвать, дабы лишь только увидеть меня, и если получиться — прикоснуться… — Парень усмехнулся, глядя в удивленное лицо напротив, и продолжил: -…Вот… И мое начальство долго не знало что со мной делать, как меня так хорошенечко наказать, но что б им еще за это не попало… Представь, самому С… Ну в общем самому главному у нас понравился и поэтому проторчал там два года, по вашему, ожидая приговор… И мне его вынесли — довольно-таки гуманно… Сделать меня человеком и отпустить на все стороны… С одной стороны — меня вроде и нет, среди Демонов, но и вроде бы есть, как человек. Естественно, после смерти я должен буду попасть обратно в Ад — к тому времени одни должны будут точно решить, что со мной сделать… — на его лице вдруг расцвела озорная, широкая улыбка, вмиг превратив его в обычного пацана: — но они не учли того, что я попытаюсь встать на путь истинный! Люси офигевши раскрыла рот, несколько мгновений смотря на него, пытаясь найти подвох. Не нашла. И вдруг широкая-широкая улыбка расцвела у нее на губах, а в глазах заплескалась давно забытая капелька нежности: — ну ты и хитре-е-е-е-ец! — протянула она и от неожиданности взвизгнула, когда ее подхватили на руки и закружили на месте: — самый хитрющий хитрец, ангел, запомни это! — смеясь выдал парень, пока Люсь подхватывала его смех, повторяя: — ой, отпусти! Отпусти, Оледже! Уронишь! — не уроню, — ответил парень, опуская ее на землю, притягивая ее к себе: — ни за что не отпущу… — прошептал, впиваясь в ее губы нежным, полным любви и счастья поцелуем. Люси блаженно зажмурилась, обхватывая его шею руками, пока ее затапливало счастьем, покоем, радостью и восторгом. Когда же они отцепились друг от друга, тяжело дыша от нехватки кислорода, парень заглянул в ее глубокие глаза: — а ты?.. меня не отпустишь? … я простой человек, ничего не умею, ничего за собой не имею… Просто человек, стоящий перед тобой, не смогший ничего тебе да… — палец Люси прикоснулся к его губам, заставляя того замолкнуть, пока девушка с широкой нежной улыбкой отвечала: — не отпущу… Ты — мой человек… я тебя всему научу, помогу, расскажу… Не отпущу! Парень с радостной улыбкой снова подхватил ее, закружив под счастливый смех… — вот Будет лицо у Мари… когда мы вломимся к ней, — улыбнулась девушка, ведя за руку своего Оледже домой. Ответом ей была широкая улыбка: — она пойму. я это чувствую…Два часа спустя.
— так! … А где Оледже спать будет? — на коврике под дверью, — весело фыркнула Мари, сидя по турецки на своей кровати, с усмешкой наблюдая за влюбленными голубками. — э! Я не согласен! — отозвался «обиженный» Оледже, потряхивая огненным хвостом: — я с Люси спать буду! — я протестую! — тут же отозвалась девушка, тут же вспыхивая, под веселый смех Мари. — ну Люсь… Ну солнышко… — тут же полез к ней парень, пока она безуспешно отбивалась: — Мари! Спаси-и-и! — сама выкручивайся! — весело говорила девушка, закручивая бигуди. — предательница, пре… Оледже! — он все-таки повалил ее на кровать, прижимая ее к своей груди, ехидно говоря: — все. Спать. Тихий час. — Оледже! Пусти! Ну неудобно! — красная как солнце на закате вопила Люси, пока Оледже целовал ее куда смог дотянуться: — все тебе удобно, радость моя, смири-ись… Люси фыркнула, вздохнула и поудобнее завозилось в его объятиях, понимая что так просто он ее не отпустит.Два месяца спустя.
— Оледже, пусти! Мне на работу пора! — золотце мое, ты каждый день на работе, каждую минуту, каждую секунду… Дома появляешься только раз за весь день, и всего на два часа, так нечестно! Я тоже работаю, но отдыхаю намного больше тебя! — потому что работа у тебя — одна, а у меня — три! Ну пусти, прошу! — нет, не пущу! Я соскучился между прочим! — ну Оледже! — завтра вместе пойдем — увольняться и оставлять одну работу, а лучше вообще перебирайся ко мне — еще больше вместе будем… — э! Кто разрешал тебе надо мной командовать?! — ну со-о-олнышко мое… Зо-о-олотце… А-а-ангел мой… Родна-а-ая моя… *звуки поцелуев* — ну ладно, ладно! … уговорил… *вздох* — родной мой… я тоже скучаю… — тогда почему так много работ? — я… Я не хочу бедствовать… Что б мы бедствовали… — родная моя… *поцелуй в висок* — бедные бы будем, богатые… я все равно буду с тобой… ты же знаешь… — знаю, *улыбается нежно, целуя его* *минута молчания* — ну что… я нашла в интернете такой прикольный рецепт печенюшек… Ты со мной? — всегда с тобой, родная! Два года спустя. — Ох, как красиво! — да, так же красиво, как и ты, — улыбается парень, обнимая ее со спины. — подли-и-за, — не злобно усмехается девушка, с улыбкой смотря на Эйфелеву башню перед ними. — тебе купить сувенир? — хитренько улыбается Оледже, отпуская ее, — ага, только пооригинальней пожалуйста, — улыбается она ему в ответ, садясь на мягкую траву. — конечно, родная, — усмехается парень, отходя к ближайшему ларьку с сувенирами. Тщательно выбирает, и наконец берет мягкого медведя с Эйфелевой башней в лапках и направляется к Люси. — ой, какой миленький! — восклицает девушка, прижимая к груди медведя, очаровательно улыбаясь ему. Оледже улыбается, вздыхает… и вдруг бухается на одно колено перед ней. Девушка застывает, слегка недоверчиво на него смотря, в неком ступоре, а парень говорит: — Ангел мой… прошло уже больше чем два года с тех… не очень приятных событий… Я все больше и больше тебя узнавал, поражался, удивлялся, и… безнадежно, безнадежно влюблялся… Ты такая… Необычная, непредсказуемая, поразительно, стопроцентно восхитительная… и неуловимая… Я устал бояться, что потеряю тебя, родная… Хочу что б ты всегда была со мной, поэтому… Люсь, Ангел мой… Выходи за меня? — парень вытащил из задних карманов джинс маленькую сиреневую коробочку и открыл ее. Там лежало изящное золотое колечко, с выгравированными узорами на нем. Девушка молчала, хлопая глазами, крепко сжав кулаки, неестественно улыбаясь. Парень забеспокоился, поерзал на одном колене и начал было говорить: — я тебя совершенно не тороплю, Ангел мой… Если не хочешь, или не уверенна, то я мо… — ДА!!! — визжащий комок повис на его шее, шепча что-то умилительно-нервное, пока Оледже справлялся с равновесием. — ох. Ангел мой… — парень крепко прижал расчувствовавшуюся девушку к себе и заглянул ей в глаза: — всегда вместе? — всегда вместе… — яркая, счастливая улыбка осветила ее лицо, она подалась вперед и коснулась его губ чувственным поцелуем. Нет ничего прекрасней, чем целующуюся пара перед Эйфелевой башней.