грех с ароматом полыни

Она — его награда, и она — его наказание. К ней нельзя прикоснуться, ведь она такая хрупкая, миниатюрная… смертная. Её тело — хрусталь. Её душа — сталь. Её кожа — шёлк. Самый дорогой на свете. Её губы цвета вишни. Он желает вцепиться в них зубами, чтобы испить этого терпкого сока. Её слова — яд. Её слова — мёд. Сладкие, но отравляющие. Опьяняющие, лишающие рассудка и собственной воли. Он захлёбывается ими, они жгут горло, разъедают его изнутри, миазмами распространяясь вдоль шеи. Её глаза — нежный омут. Он тонет. Между ними — сотни запретов. Он переступает через каждый из них навстречу к ней. Медленно. Шаг за шагом становится всё ближе. И он не знает, что будет, когда наконец доберётся. Есть только два варианта: либо он разорвёт её на кусочки, либо согреет в своих ледяных объятиях. Она — его выдуманный Рай. Она — его настоящий Ад. Он согласен гореть в этом пламени, в самых глубинах чистилища, на самом дне преисподней, только если она станет подбрасывать дрова и подливать масло, наблюдать за его страданиями, улыбаться, как умеет лишь она: с презрением и любовью, с наслаждением и коварством, надменно, самодовольно. Её улыбка — острый клинок. Он поражён в самое сердце — безжизненный кусок камня, покоящийся в его груди. Он и не знал, что внутри может быть так тепло и так больно одновременно, словно плоть насквозь пронзили горящей стрелой. Он сгорает в этих противоречивых чувствах. Желание настолько безумное, он с трудом сдерживает себя от соблазна коснуться хотя бы кончика её фиолетовых волос. Нельзя. В голове будто рой мушек трезвонит одно и то же. Нельзя. Невыносимо. Нельзя. Люди называют это мазохизмом. Когда ты мучаешь себя, терзаешь себя сам, позволяешь мучить себя другим. Ей. Нельзя. Шинобу шепчет это слово, как молитву. Как напоминание, что эти чувства обречены. Как закон, нарушив который можно разгневать богов. Она уже нарушила всевозможные правила, когда призналась себе в том, что испытывает к демону, погубившему её сестру, не только безграничную ненависть. И даже если она произнесёт слово «нельзя» миллион раз, ничего не изменится. Он — её рок судьбы. Стелет мягко, осыпает цветами, нежными речами. За ними — тьма. За радужным взглядом — пустота. Она падает. Бабочке оборвали крылья. Она слишком близко подлетела к огню и опалила узорные края. И если обычные люди, однажды обжёгшись, сдают назад, то Шинобу продолжает бросаться на пламя. Его языки жалят больно, больнее самого опасного яда, созданного столпом насекомого. Но притяжение слишком сильное — не отпускает. Она запуталась в сети, искусно сплетённой этим демоном. Он — её оковы. И, кажется, она не хочет выбраться. Доума играет с её эмоциями. Так ловко управляет ими, словно дёргает за ниточки. Он определённо погубит Шинобу, действуя столь неосторожно. Доума думает точно так же. Шинобу — его главный грех. Он готов отречься от своего создателя, если Небеса позволят ему хоть на несколько секунд ощутить тепло её рук. И пусть его тело сразу же обратится в прах. Он погибнет счастливым. Это безумие. Счастливого финала ведь не будет, так зачем пытаться? Доума — демон, Кочо Шинобу — истребитель демонов. Их роли определены уже давно, ещё до их рождения, и не им менять устои внешнего мира. Если бы они хотели — они этого не хотят. Шинобу продолжит убивать демонов, потому что эти мерзкие твари едят людей. И если не она, то кто-нибудь из других столпов лишит его головы. Доума продолжит убивать людей, потому что от этого зависит его существование. И если не он, то кто-нибудь из Высших Лун лишит её жизни. Замкнутый круг. Но их тяга друг к другу нарушает все физические законы. Скажи Шинобу об этом Цуюри Канао, то девушка лично четвертовала бы свою покровительницу во имя Кочо Канаэ. Она и сама согласна совершить сеппуку, выпить яд, быть съеденной демонами, лишь бы не думать, не чувствовать. Он — её мучение. Как держать ответ перед собственной совестью, когда сердце трепещет от одного лишь голоса? — Шинобу-чан… — Доума выговаривает её имя по слогам. Любимое имя. А у неё язык не поворачивается назвать его по имени. Так она предаст память сестры. Для неё он — жалкий демон, подлый убийца, но никак не Доума. Её Доума. Они рядом, но так далеко друг от друга, волею судьбы оказались по разные стороны баррикад. Если кто-нибудь узнает, что каждую ночь в поместье бабочки приходит Вторая Высшая Луна, и хозяйка каждую ночь отпускает его, то какой начнётся переполох. Но Шинобу всё равно. Она даже не оборачивается, сидя на крыше, пока Доума находится позади неё. Ему хватит секунды, чтобы оставить от Шинобу лишь кровавое пятно, но она знает — он этого не сделает. Молчание красноречивее слов. Запахи говорят больше пресловутого бормотания под нос. От него пахнет сладостью лотоса и морозной свежестью. От неё пахнет глицинией и пряными травами. Видимо, снова экспериментирует со своими ядами. — Ты вкусно пахнешь, Шинобу-чан, так хочется попробовать, какова на вкус твоя плоть. — Ты мне льстишь. Уверена, эти слова слышали все твои жертвы. — Им я лгал. Прикосновение Доумы невесомое, он перебирает волосы на её затылке, подносит локон к носу, вдыхает. Шинобу задерживает дыхание, сбиваясь с полной концентрации. Только этого достаточно, чтобы ослабить её и уничтожить, но Доума закрывает глаза, полностью погружаясь в многообразие ароматов. — Полынь? Ты решила отравить меня полынью? — Не угадал. Это мирт.* Шинобу слабо ощущает, что его жажда крови стала в разы сильнее, и в одно мгновение оказывается на другом конце крыши. Доума стоит напротив, он улыбается, скалится. В радужных глазах отражается желание, блуждает где-то на кончиках высеченной в них цифры. Он медленно раскрывает веер, пряча за ним улыбку, но взгляд всё так же устремлён к Шинобу. Иногда Доуме кажется, что он сорвётся, заключит её маленькое тело в вихрь своих объятий, пригласит на последний танец, финалом которого будет её гибель. Она — нимфа Мирсина, в чьём теле пустил свои корни тот самый мирт после того, как её убила Афина. Он оставит его веточку себе на память. У них в любом случае нет будущего. Ещё в первую их битву Шинобу отказалась стать демоном, а Доуме не стать человеком. Эти чувства болезненны. Они ненормальны. Им и названия дать нельзя. Взаимная ненависть? Привязанность? Или любовь? Бред какой-то! Демону даже неизвестно что это такое. А Шинобу просто не может любить убийцу её сестры. Но к чему тогда эти ежедневные встречи, короткие разговоры, мимолётные касания, едва заметные? Шинобу не знает. Доума тоже. Но продолжает приходить, чтобы просто полюбоваться её идеальным профилем, правильным носиком, тонкими губами, длинными ресницами. А она продолжает ждать его. Доума исчезает, дымкой растаяв. Шинобу опускает голову и резко поднимает её, чувствуя чужое дыхание буквально на макушке. Она не успевает понять, как он появился прямо перед ней, и едва не падает назад, подхватываемая его рукой за талию. Он впервые так близко, и при этом не пытается её убить. Холодные пальцы скользят по щеке. — Ну, что ты так неаккуратно, Шинобу-чан, — злорадствует. — Д-доума… — голос её сладким мёдом растекается по венам, и он не против быть отравленным им. — Тшш, — он прикладывает палец к её тёплым губам и наклоняется ближе. — Тебе идёт такое недоумевающее личико, Шинобу-чан. Так бы и съел. — Я снесу тебе голову намного раньше, — ухмыляется она. От едкого аромата у него кружится голова. Так пахнет эта запретная связь. Разъедающий запах. Доума мог бы поглотить Шинобу прямо здесь, когда она так расслаблена, так податлива, но тело не слушается, демоническая кровь бурлит совершенно от других эмоций. Она — его исключение. Он — её преступление. Это не будет длиться вечность. Потому что люди не живут вечно, а за демонами каждый день охотятся. И однажды их странная игра придёт к своему логическому завершению. Но не сегодня и не сейчас. — До встречи, Шинобу-чан, буду ждать этого с нетерпением, — отвечает Доума и в этот раз окончательно растворяется в воздухе, словно и не было. И Шинобу почему-то знает — он больше не придёт. В следующий раз им действительно останется только направить друг на друга свои оружия, дабы искупить их главный грех. Клинок Шинобу готов, но она точно знает, как именно победит Доуму — позволит мирту прорасти в нём.