Часть 1
11 октября 2019 г. в 19:46
Казалось, все шло по плану. План был идеален. Прост и не требовал многого: один декер, одно вмешательство в судьбу. Да даже не вмешательство. Просто-напросто один несчастный сертификат о происхождении бриллианта в обручальном кольце подменить на другой.
Бракосочетались Ханс Бракхаус и Аникка Белойт в большой спешке. Оба были молоды и любили друг друга. Вечная история — она красавица, а он — чудовище. Не, ну как чудовище... Ее отцом был основатель империи БМВ-Крупп. Понимаете, что это значит? По сравнению с таким богатством любой будет выглядеть мелкой щепкой — даже у тебя королевская кровь. Как раз короли — самые несвободные на свете, если знать, что к чему. Если ты король, то шагу не можешь ступить без того, чтобы не оглянуться на чужие большие деньги.
Так вот, а кто такой Ханс Бракхаус? Да никто. Мелкий менеджер чего-то там (кхм, и заодно фиксер, но этого никто не знает). Разве может сравниться менеджер среднего звена — и дочь главы корпорации, поглотившей эту самую БМВ? Да нет, конечно. Ни в коем случае. Никогда. Ни за что. Да вы с ума сошли?
Ханс и Аникка, однако, сошли с ума. И Бракхаус купил кольцо с искусственным бриллиантом. Очень красивое. Понимаете, что такое искусственный бриллиант? Это как настоящий бриллиант, только его выращивала не природа-мать, а люди в лаборатории. Природный камешек — это, по сути, графит, полежавший под температурой 1100–1300 градусов по Цельсию и давлением 35–50 килобар. Ничего сложного. В лаборатории создаются точно такие же условия, и алмаз выращивается буквально за несколько дней.
Но почему-то искусственный бриллиант оценивается ниже, чем настоящий. Типа, за него не надо отбивать зарплаты рабочих, менеджеров, директоров, затраты на оборудование, перевозку, и так далее, и тому подобное. Если по-чесноку. Если красиво: «Натуральный бриллиант — это не то же самое, что искусственный». Вообще-то то же самое.
Люди в погоне за натуральностью делают странные вещи. А давайте не будем ездить на машинах, не будем пить из пластика и начнем готовить еду исключительно на костре из дров, срубленных в лесу и высушенных во дворе собственного дома. Стирать вещи только мылом из золы и только в речке. Это в большом-то городе. Разумеется, на костре еда вкуснее. Но почему-то это никто не делает, дрова не носит и мыло из золы не фигачит. Вот странно, да? Ведь все это такое натуральное, такое настоящее.
И чем природный бриллиант лучше лабораторного? Тем более, что: кто покупает натуральные йогурты и экосумки из натурального, прости господи, волокна? Существа, которые живут не в землянках и ездят не на деревянных велосипедах.
Бракхаус этого искренне не понимал. Но знал, что люди типа родителей Аникки просто не позволят себе купить лабораторный, а не природный камень. Потому что дело в престиже. Надуманный престиж, как по мнению Ханса.
Молодо-зелено, он мог бы вообще этим не заморачиваться и настоять на своих принципах. Но ему хотелось подарить это дреково обручальное кольцо Аникке, потому что... Ну потому что она была воспитана в таких традициях. Настоящий бриллиант в настоящем обручальном кольце. Это было важно. Пусть даже свадьба в мелкой церкви без свидетелей. Но кольцо чтобы настоящее.
Дрек с тобой, женщина, достану тебе это кольцо.
Честно говоря, Бракхауса где-то там внутри приятно грела мысль, что вот он будет видеть свой подарок на одном из ее нежных пальцев. Типа зримое воплощение, что он любит. Аникка носила бы это кольцо не как обручальное. Но они-то бы знали. И больше никто. Только Ханс и Аникка. Созданы друг для друга.
Времени оставалось совсем немного. Один-единственный день. Назавтра Аникку увозили... далеко. И надолго.
Бракхаус не мог себе позволить настоящий бриллиант — только если продать почки. На это он не был готов, пожалуй. Ради спасения жизни Аникки — продал бы. Но ей же не требовалось спасать жизнь. И уж тем более ей не требовался муж, прикованный к аппарату гемодиализа. Это же обручальное кольцо, помилуйте!
Молодо-зелено, связывался бы он с этим, кабы знал наперед?
Бракхаусу в голову пришла идея, которая показалась блестящей. Купить кольцо с искусственным бриллиантом и подделать лабораторный сертификат под бумажку от Де Бирс. Кольцо он купил сам, в ювелирном магазине производителя. Причем взял такой степени чистоты, какой натуральным камням и не снился. Вбухал он целое состояние в это дреково кольцо. Спасибо, не почки.
Купил и понес обручальное к знакомому декеру. Лучшему из лучших. Декер обещал поработать с базой данных Де Бирс и распечатать ему настоящий шикарный сертификат. Как будто бриллиант реально от них. Все казалось таким простым. Декер был проверенным, слава о нем гремела по всему городу, он всегда выходил сухим из воды и незапятнанным из самых кровавых переделок.
Тут-то их и поймали. А дальше по списку:
— взлом корпоративной базы аж тех самых Де Бирс;
— мошенничество в особо изощренном виде (кхм!);
— сообщничество в тяжком преступлении и так да-а-а-алее.
Бракхаус на это все плевать хотел. Единственное, что подкосило — невозможность связаться с Аниккой. Его посадили в одиночную камеру с глухим троллем внутри и глухим же охранником орком снаружи. Честно, Ханс бы даже в сраном обезьяннике придумал бы как выкрутиться. Фиксер он или кто, дрек побери?
А тут — часы в голове тикают, солнце неуклонно катится к горизонту. А он сидит в одиночке. Без ничего и никого.
Что странно, вообще-то. Или нет. По мнению Бракхауса, он не заслуживал столь строгой изоляции. По мнению корпорации Де Бирс или кое-кого еще — все-таки заслуживал. Ханс не знал, почему так случилось. Стремительность произошедшего наводила на мысль, что сам декер в этом замешан. Бракхаус психовал, кидался на стены, разбивал кулаки в кровь, но окружающему миру было строго похрен.
Потом Ханс выяснил, что декер ни при чем. Но это сильно потом.
На следующий день его допрашивала полиция Де Бирс. Потом отвели в камеру. Потом допрос городских копов. Камера. Судебный процесс. Решение по делу — заключение на десять лет в тюрьме строгого режима. Знакомый отличный адвокат не помог. Что-то или кто-то оказался сильнее, чем связи и знания Бракхауса.
Явно же Графф-Белойты постарались. Чем хорошо одиночное заключение — времени на размышления сколько угодно.
Кто ж еще? Только у родителей Аникки был мотив настолько методично и капитально давить негодного фиксера. Только у них были средства и желание выследить Ханса с Аниккой. Бракхаус думал, перебирал самые незначащие события в памяти и постепенно приходил к выводу, что за влюбленными была организована качественная и незаметная слежка. А он-то, дурак, потерял голову от страсти.
Бракхаус сидел в автобусе в наручниках и мрачно смотрел в окно на мелькавшие пейзажи. Он ехал с другими осужденными в тюрьму строгого режима. Это вам не изолятор предварительного заключения. Но Ханс не сомневался, что выживет и в строгом режиме. Фиксер он или кто?
Ничего страшного. Десять лет пролетят быстро, как дух из жопы шамана. Единственное только — найти смысл во всем этом. Аникка исчезла, и что оставалось Хансу? Он подошел опасно близко к тому, чтобы сломаться. К сожалению, безнадежный разрыв с любимым человеком имеет такой эффект. Ты вложил все в эти отношения. И вот они разрываются — она бросила, он бросил, их разлучили, неважно. Результат один. Полный звездец.
Ханс с ложным энтузиазмом бодрился сам перед собой, чтобы только не найти способ самоубийства. Ничего-ничего, надо пережить эти десять лет. Он всем покажет. И все такое.
Но доводы разума помогали слабо.
— Псст, — донесся шепот с сиденья слева. — Ты Бракхаус?
Ханс повернул голову и глянул на такого же, как он, обритого мужика в оранжевой робе. Только его сосед был зататуирован от кончиков пальцев до горла, и часть тату наползала на череп. Узкие глаза выдавали азиатскую кровь. Явно якудза. Возможно, даже корпорации Ренраку. Скорее всего, буракумин. Чистые японцы вряд ли попали бы в этот город и уж тем более в этот автобус.
Ну а нечистые буракумины пусть живут за пределами страны. Нечего им пачкать территорию Японских Имперских Штатов! Да здравствует Император Ясухито, долой варваров! Довольно странный лозунг, учитывая, что Ясухито — император прогрессивный, поддерживает металюдей и дает им все права. Но это же якудза Ренраку, те еще националисты и ксенофобы.
— Допустим, — отозвался Ханс, изучая соседа. На руках у того были еще одни наручники, не соединенные цепью, но внушительные, матово поблескивающие. Антимагические.
— Зови меня Якутом, — беззвучно сказал тот.
Ах, так он не японец. Бракхаус не был расистом. Но все узкоглазые казались на одно лицо. Известный эффект: люди отлично распознают тех, кто одной расы с ними. Других — не могут. Для белого европейца, славянина или американца все эти эльфы, тролли, орки, желтокожие, чернокожие и прочие — неотличимы от других эльфов, троллей и так далее.
— А что целый настоящий якут делает в этом городе? — осторожно спросил Ханс. Он, конечно, всякого навидался. Но от Якутии досюда как-то далековато, не?
— Тишина в автобусе! — рявкнул охранник и клацнул затвором. Бракхаус мгновенно заткнулся и уставился в окно.
Бракхаус утвердился в мысли, что его боль требует отмщения. Но не сразу. Сначала он варился в депрессии, апатично слушал приказы охранников и ходил этакой амебкой. Идея сформировалась где-то через неделю пребывания в тюрьме после одного случая.
Бракхаус, не глядя по сторонам, шел с подносом к свободному столу. Тут какой-то орк в оранжевой форме ткнул пальцем в поднос, и вся еда полетела на пол. Бракхаус поднял глаза, увидел зеленую рожу со здоровыми клычищами, широченные плечи и кулаки размером с голову Ханса. На какой-то момент он застыл, глядя на задиру и чувствуя, как внутри закипает вулкан.
Он почему-то именно сейчас предельно ясно и холодно подумал: Графф-Белойты должны расплатиться за то, что Хансу сейчас приходится видеть зеленую рожу орка, а не лицо любимой женщины.
А раз таков план, значит, сейчас он расправится с придурком. Для начала.
И он расправился. Да так, что охранники пинками затащили его в карцер. Но продержали недолго, всего день, потом вернули в общую камеру. Переступив через порог, Ханс насладился эффектом тараканов, разбегающихся от тапочка. К нему больше не приставали, помня вырванные с корнем орочьи клыки. Сам Ханс не помнил, ему об этом рассказал Якут. Помнилась только кровавая пелена перед глазами и — лицо Белойта.
Оказалось, Якут наполовину японец и действительно якудза, так что Ханс, в общем, не ошибся. Еще он узнал, что Якут — не маг, а шаман, и что работал он так же, как шаманы америндианов. Бракхаус ожидал, что выходец из Сибири (боже мой, как далеко) будет проводить свои ритуалы совсем иначе. Оказалось, что индейские и якутские шаманы очень сходны между собой. «Все живое и неживое содержит не только видимую, но и невидимую часть». «Мир состоит из трех планов, соединенных великим Древом». «Ты знаешь, сколько в этой тюрьме духов? Задолбаешься считать».
Ханс еще думал, что шаманам нужны бубны, погремушки всякие и амулеты. Но Якут обходился без всего этого и достигал отличных результатов. Они стали хорошей командой. Фиксер и шаман. Фиксер — тот же хедхантер из корпораций: найди того, подведи к этому, собери наиболее эффективную команду для бега. Сутенер, только без порно. А шаман фигачил по духам. Добывал информацию через свои источники, устрашал особо упрямых и помогал сговорчивым.
Бракхаус не раз спрашивал, как у него это получалось. В тюрьме были запрещены магические и шаманские ритуалы. К тому же у Якута неснимаемые наручники, поглощавшие излишек маны. Шаман или молча улыбался, или отшучивался. Так и не сказал.
Ханс рассказал Якуту свою историю. Шаман поделился своей — ох и несладко ему приходилось. Метис якутки и буракумина японца, то есть, «нечистота» усугублена «гайдзинством». Непереносимое сочетание для жителей Имперских Штатов. Но узкоглазый не жаловался, найдя в своем происхождении неожиданные на первый взгляд, но ощутимые преимущества. Например, ему удавалось легко пройти туда, куда вход «чистому» был запрещен. Даже в самые высокие круги, потому что уборщики, сантехники и мусорщики нужны везде, как бы ни задирали нос чистенькие. И членам якудза тоже — везде вход открыт. Без них ведь никуда.
— И шаманы тоже везде нужны, — усмехнулся Якут. — Особенно такие, как я. Духам ведь без разницы, кто ты, уборщик или сын императора, или якут из Сибири. У них свои проблемы.
Шаман и фиксер сидели рядом на скамье за крайним столом и неторопливо курили. Тут в тюрьме была своя баскетбольная площадка — небольшая, пыльная, с одной корзиной. Ну хоть что-то для скучающих зеков. На второй половине стояли несколько больших дощатых столов и длинных лавок.
На них загорали под беспощадным южным солнцем представители разных группировок: неонацисты, амероиндейцы, христианские фанатики — скорее местные объединения внутри тюрьмы, чем реальные организации. Еще была пара группок мафиози семьи Веронтесс из Лас-Вегаса и Милано из Лос-Анджелеса — тюрьма находилась близ этих городов. Якудза, разумеется, включая Якута. Корейские сеулпа.
Воров почему-то не было, даже из группировок Белых Воров, которые частенько встречались на этом краю континента. И Триады тоже не задерживались. За три года пребывания Ханса сюда приходили одиночные представители российских и чеченских мафий. Один раз собрался китайский кружок, который быстро пал жертвой «внутренней культурной революции», как это назвал Якут. Со стороны это выглядело как кровавое побоище в тренировочном зале, после которого остался в живых только один мао цзэдун.
— Кстати. Меня мучает вопрос, — вспомнил Ханс и кивнул на пяток узкоглазых и зататуированных насмерть мужчин, занимавших стол в середине. — А почему ты не тусишь с якудза? Ты ведь из них.
— Не из них, — покачал головой Якут. — Это не мои кланы. Вообще я бегущий в тенях. Могу себе это позволить, хех.
— Выдающийся ты типочек, — пробормотал Бракхаус. Чтобы якудза был еще и бегущим? Немыслимо. Так не бывает.
— А ты еще не понял? Конечно, я неповторим.
— И тебя уважают? Я знаю, что якудза считают бегущих в тенях тупыми идиотами. Без обид, чувак. Передаю то, что слышал.
— Меня не обижают, — зубасто оскалился Якут и опустил руки на стол, грюкнув наручниками. — Я шаман. Грамотный шаман. И мужчина при этом.
— А... это имеет значение?
— Это же японцы. И якудза, — пожал плечами шаман. — У них проблемы с женщинами. У меня нет проблем с ними. Потому что, опять-таки, я шаман. А среди шаманов почти исключительно женщины. Я со всеми нахожу общий язык.
— Понятно, — рассмеялся Ханс. Потом на миг нахмурился, потому что его кольнуло воспоминание об Аникке. И снова всколыхнулась ненависть к Белойтам, которая не угасала никогда. На ее топливе он и жил, да еще за три года стал буквально незаменимым в тюрьме. К кому идти за трудоустройством на воле? К Хансу. К кому обращаться за самыми выгодными заказами? К Хансу. У кого спрашивать самых надежных бегущих в тенях и не только их? Все правильно поняли.
Ладно-ладно. Потерпи, Ханс. Еще семь лет до конца срока. Совсем чуть-чуть осталось.
— Ты уже знаешь, чем будешь заниматься на воле? — спросил Якут.
— Фиксить, — пожал плечами Бракхаус. — Чем же еще. Но ты погоди, еще дожить надо.
— Не. Я имею в виду, работа на дядю или свой бизнес?
— Пока не знаю. Здесь все проще. На воле придется побегать и впахаться как следует, чтобы напомнить о себе.
— А, — сказал шаман. Почесал в затылке. — Слушай. Если тебе интересна стабильная и высокооплачиваемая работа, я знаю такого... Такую личность. Ему нужен постоянный фиксер.
Ханс поднял брови. Интересно как.
— Метачеловек, что ли? Корпорация? Расскажи.
— Почти что, — неопределенно покачал головой Якут. — Я лучше покажу.
— Ла-адно, — с сомнением протянул Бракхаус.
Прозвенел оглушительный дребезжащий звонок. Пора по камерам.
Шаман уселся в позу лотоса и поманил: садись напротив. Бракхаус сел на стул. Якут отрицательно покачал головой и ткнул узловатым пальцем в линолеум перед собой. Ханс сел перед ним, неловко складывая ноги в непривычную, гм, конфигурацию. Ох уж эти любители лотоса.
Они сидели между стеллажами библиотеки. В небольшой библиотеке хранилось все самое допотопное — книги, диски, кассеты, и никаких тебе дек с выходом в Матрицу, конечно же. Здесь все теряли свои преимущества и оставались с тем, что было при себе. У орков и троллей — габариты и клыки. У эльфов — быстрота. И так далее. Хотя еще помогали киберпротезы. Тут половина заключенных ходили с железными черепами. Ну а руки-ноги не свои — обычное дело.
В Матрицу можно было выйти из кабинета директора, но... с другой стороны, а зачем это Бракхаусу сейчас? Он же не декер. И сбегать не собирался. А куда ему бежать? Второй раз подойти так близко к Аникке не получится. Наверняка ее отец усилил слежку и охрану, да плюс свел ее с каким-нибудь привлекательным богачом. Ханс был реалистом.
Он вздрогнул от тычка Якута. Узловатый палец слишком чувствительно вонзился под ребра.
— Не отвлекайся, — посоветовал шаман. — Теперь расслабься и перестань думать.
— Попробую, — с сомнением сказал Ханс. Колени уже начали ныть от дрекова «лотоса». Камеры еще на них смотрели. Расслабишься тут!
Шаман вдруг схватил его голову, прижав горячие ладони к ушам, и притянул к себе. Они стукнулись лбами.
— Закрой глаза, — приказал Якут. Ханс послушался.
Сначала не происходило ничего. Тьма, тишина. Горячие, как печка, ладони. Ханс уже думал взмолиться, чтобы Якут его отпустил, а то ноги уже болели всерьез. Как тут перед глазами полыхнуло что-то, и Ханса перенесло в... непонятно куда. И перед ним открылся, мать его, драконий глаз!
Бракхаус дернулся, но руки Якута удержали его голову.
— Закрой глаза!
На второй раз Ханс очутился... наверное, в темном зале. Так ему показалось. Тьма скрывала стены, но звуки распространялись, как в помещении, а не как в открытом месте. Звуки лесного пожара — мощный гул, отдающийся вибрацией во всем теле, потрескивание веток. Странно как-то.
Но внимание Бракхауса тут же отвлеклось на дракона, который теперь находился дальше, так что Ханс мог видеть его целиком. И чувствовать себя при этом песчинкой. «Интересно, в этом и есть замысел? Чтобы внушить страх?» — подумал он. И перестал бояться. Бояться надо тех, кому не нужны дешевые уловки.
Золотистый рогатый дракон величаво возлежал в темном ничто посреди звуков лесного пожара. Сияние перебегало по его чешуе, как будто шкура была сделана из золота. Красивенько. Ханс Бракхаус поднял брови, выжидая. Дракон выдохнул, словно хмыкнул, и текуче переместился, укладываясь, как кошка, складывая лапы с огромными когтями в замок перед собой.
— Дошло до меня, что ты хороший фиксер, о Ханс Бракхаус, — слегка театрально, с сильным немецким акцентом начал рогатый.
— Типа того, — сказал Ханс.
— Не стоит намеренно упрощать себя, — высокомерно сказал дракон. — Ты способен на большее. Способен говорить чистым языком и думать о сложных вещах.
— Хочешь работать со мной, привыкай, — резко сказал Бракхаус. На улице он вырос или где? Там, если себя не уважаешь, то и другие уважать не будут. Ишь, высокомерный червяк. Чистый язык ему надо, видите ли. Ханс давно разучился бояться, зная: короли — самые нищие и несвободные существа на земле.
Дракон запыхтел-закашлялся, издавая легкий пар. Больше это походило на медленный смех.
— Люблю смертных. Очень вдохновляют. Что ж, ближе к делу. Мне нужен фиксер. Периодически... бывают миссии, на которые не способна служба безопасности.
— Чья служба безопасности? — въедливо спросил Ханс.
— Моя.
— А ты кто такой?
— Лофвир.
— Никогда не слышал, — с огромным удовольствием сказал Ханс. Получи, высокомерный гад.
Дракон, как ни странно, не обиделся. Только сощурился ехидно и обвил хвостом лапы, еще больше походя на кота. Ханс не любил котов. Вернее, не доверял им.
— Я сотрудник корпорации БМВ-Крупп.
— Сотрудник?
— Да.
— Дракон? И простой сотрудник?
— Да, — безмятежно сказал Лофвир.
Вот тут Бракхаус собрался, чуя очень опасного противника. Высокомерность оказалась той же оболочкой, что маска уличного для Ханса. А что было под высокомерностью? Такая же тьма, как в этом зале. Дракон работает на дядю, только если хочет устранить этого дядю. «Моя служба безопасности» — это очень удобный пост для «простого сотрудника».
— Значит, БМВ.
— Да.
— Белойт.
— Именно.
Бракхаус задумался. Хрена с два он озвучит свои подозрения, не самоубийца же. Значит, этот Лофвир хочет стать главой БМВ. Пока что он сидит на должности начальника безопасности — кстати, интересно, как? Удаленно, что ли? «Ты никогда не знаешь, кто находится по ту сторону экрана. Возможно, сейчас это сообщение набирает котик». Ладно, неважно. Это же дракон. Он может все.
Лофвир хочет, не светясь, собрать все ниточки корпорации в свои лапы и убрать Белойта. Насчет «убрать Белойта» у Ханса не было никаких возражений. А что до остального... Ну станет дракон главой корпорации, и что от этого поменяется? Да по сути ничего. Корпорация останется корпорацией, простым людям будет все так же хреново жить, а шэдоураннерам — так же прибыльно.
— Интересно, почему БМВ? — отвлеченно спросил он.
— Я немец. Люблю эту землю.
— Мхм. Дайте подумать.
— Конечно, — дракон снова мягко закашлялся-засмеялся. — Сколько угодно. Позвони, когда сможешь.
В его голосе слышался сарказм. Понятно, почему. Ханс просто не сможет отказать. Бракхаус купился с потрохами, услышав фамилию Белойта. «Дайте подумать» было чем-то вроде понта наемного сотрудника.
А еще «позвони, когда сможешь». Серьезно? Да Ханс не самоубийца, чтобы тормозить в сделке с драконом.
Якут, конечно, не прерывал «сеанс связи», и Ханс не спешил выходить из темного ничто. Он в бешеном темпе под тихий гул словно бы лесного пожара прикидывал вероятности и возможности. Связываться с драконом — дорого. Отказывать дракону — еще дороже обойдется.
— Звоню, — сказал он через минуту. — На какой бюджет я могу рассчитывать?
— На приличный, — ответил Лофвир. — Можешь смело поднимать цену хорошим бегущим вдвое, чем в среднем по рынку. Но только по-настоящему хорошим! Мне нужны эксперты своего дела.
— Да это понятно. Всем нужны эксперты, — пробормотал Бракхаус. Заказчики такие заказчики: давай им лучших мастеров по цене дешевых. Но Лофвир хотя бы обещал платить.
— Назначаем испытательный срок. На три бега, — твердо сказал Ханс. — Я вам, безусловно, доверяю в плане честности. Но мы должны понять, насколько комфортно нам работать друг с другом.
— Конечно, — величаво кивнул дракон.
Ханс не доверил бы дракону жопу дрека. Честность, ха. И уж точно комфортно ему не будет. Но он должен знать, что его бегущие в тенях получат максимальную выгоду. И не очень высокий процент смертности. Бракхаус терпеть не мог текучки: не любил терять людей и долго-нудно подыскивать замену. В беге, конечно, всякое бывает, но хороший бег — с нулевыми потерями и засвечиванием. Чтобы «мускулы» ни разу не применили бы свои автоматы в деле. Так, для красоты и уверенности чтоб носили.
— Никто из твоих не должен знать, на кого работает, — жестко сказал Лофвир.
И уж конечно, он проследит, как Бракхаус выполняет это требование.
— Понял. Еще условия?
— Ну то есть, я буду такая вот насадка на чайник, — мрачно сказал Бракхаус. — Ты меня наденешь, как перчатку, и пойдешь весь такой красивый по делам. Потом сбросишь, чтобы я отмылся, и как чистый стану, снова наденешь. Так, выходит? А если я откажусь?
Лофвир прищурился, переложил лапы с одной на другую.
— Ханс, благодаря тебе я стал главой корпорации БМВ-Крупп, — проурчал он и благодушно пыхнул дымом в стороны.
За этим следовало неслышное: «И главы конкурентных корпораций очень обрадуются, поймав такого помощника». Бракхаус, честно говоря, не должен был задавать этот вопрос, и за прошедшие семь лет сотрудничества не задавал ни разу. А сегодня вот сорвался. И уж точно не надеялся услышать что-нибудь типа «Никогда тебя никому не отдам, о роза сердца моего». Благодарность в словаре дракона просто не существует.
Дреков рогатый чайник.
— А почему я? — безнадежно спросил Ханс.
— У тебя подходящая внешность. У тебя интересные седые волосы. Арийское лицо. Хорошая фигура. Хорошие манеры, когда ты не прикидываешься уличным бандитом.
— Я и есть уличный бандит.
Лофвир снова пыхнул дымом.
— Мало ты меня использовал эти годы? — проворчал Ханс.
— О, ну что ты. Мы были партнерами. И сейчас остаемся партнерами. При чем тут использование? — деланно оскорбился Лофвир.
Бракхаус скрипнул зубами, мрачно уставившись в огонь камина. Он сидел в уютном глубоком кресле перед камином в большом каменном зале драконьего имения. Тут было холодно, и от камина лучше не отходить, иначе тут же продрогнешь. Еще перед камином был ковер и небольшой стол из тугоплавкого металла, куда допустимо поставить бокал чего-то, чем можно надраться и забыться. Только это не помогало.
Дракон лежал в другом конце каменного зала, свет камина слабо проявлял его огромные лапы и лобастую голову с пронзительными золотистыми глазами. Стены зала точно так же утопали во тьме, как в видениях Якута. Только звук лесного пожара превратился в потрескивающие полешки в камине.
Ханс Бракхаус вышел из тюрьмы как раз в тот год, когда убили Майкла Белойта. Упорно шептались, что виной тому был Лофвир. Но доказательств никаких. Если какой въедливый сукин сын уцепится за ниточку, он мог выйти на Ханса — но и все на этом.
Шептались, что Ханс и есть Лофвир. Ну, если Бракхаус согласится на предложение дракона, то превратится, по сути, в него. Он будет одалживать свое тело Лофвиру, когда тому понадобится. Станет почти что им. Какому-нибудь романтику тотального подчинения, вероятно, это бы понравилось. Бракхаус не был фанатом подобных практик.
Ханс взвесил, какие у него шансы. А, может, отказаться? А смысл? Все исходы, какие он мог предвидеть, были из рук вон. Ханс не видел большой разницы между согласием и несогласием.
— Есть какие-то еще вещи, чего я не знаю? Какой-то подвох? — уточнил он, внимательно глядя на дракона.
— О, не волнуйся. Я все предусмотрел, — проурчал Лофвир.
Ханс поднял брови и снова надолго погрузился в молчание. Дракон его не торопил. Для него время текло как-то совсем по-другому, и он никогда не торопил людей. Люди сами спешили, чтобы не рассердить могучее существо.
— Как это будет происходить? — уточнил Ханс.
Лофвир на сей раз не позволил себе даже малейшего подобия усмешки, за что Ханс мысленно поблагодарил его.
— Ты просто уснешь, — мягко сказал он. — И позволишь мне войти в твое тело. Вот и все.
Бракхаус надолго замолчал. Он прекрасно видел, что дракон не просто так выбрал именно «позволить», не просто так подкормил его чувство значимости. Знал, что Лофвир манипулирует им. И все равно, против воли он соглашался, и это было даже приятно в чем-то. Чуть-чуть. Ханс залпом допил бокал до дна.
— Что ж. Когда приступать?
Он действительно засыпал и видел сны — в которых ехал куда-то, ходил и говорил. Наиболее ощутимым свидетельством реальности происходящего было глухое раздражение от манеры Лофвира разговаривать. Сам Ханс никогда бы не сказал: «Мой лорд». Какой еще лорд?! Ханс — уличный фиксер, никто никогда не был для него лордом. Но сонный паралич или что это было, конечно, не давал вмешаться и сказать что-то другое.
Бесило все. И немецкий акцент. И манера одеваться. И уход за волосами. Лофвир иногда уделял массу времени, чтобы купаться в его теле, принимать массаж в его теле. Стричь ногти! Он особенно любил поухаживать за телом Ханса, когда... скажем так, возвращался с кровавыми руками. Бракхаус все видел сквозь сон. И никогда не мог вмешаться. Ему было противно оттого, с какой готовностью короли и бизнес-магнаты шли на беспредел, с какой скукой они занимались... тем, что занимались. И тошнило оттого, что Лофвир вообще не брезговал якшаться с этими... господами. На улице не было никогда такого дерьма.
Потом Лофвир выходил из его тела, будил и оставлял наедине со своими мыслями и делами. Ханс иногда не знал, зачем вообще существует на свете. Оказалось, отдать тело в аренду означало потерять себя. Он и не подозревал, до какой степени его самосознание завязано на теле. На своем теле, а не принадлежащем кому-то. Ханс лежал сломанной куклой и проклинал тот день, когда согласился сотрудничать с драконом. А потом поднимался и шел работать. У него ведь тоже были свои дела.
Чем дальше, тем сложнее становилось подниматься по утрам. Ханс чувствовал себя все хуже и хуже. Но он стискивал зубы и шел — на встречу, на сделку, на работу. Настал день, когда он не смог встать с кровати. Просто был не в состоянии пошевелиться.
— Лофвир, твою мать. Твои проделки? — зло и слабо спросил он потолок. Ханс давно подозревал, что проблема в драконе. А сейчас позволил себе озвучить.
— Что случилось? — мягко проурчал драконий голос.
Бракхаус вздрогнул. Он не ожидал, что Лофвир его услышит и уж тем более соблаговолит ответить.
— Твои проделки? — попытался заорать он, а вышло слабее мяуканья котенка. — Я чувствую себя... Как мертвый.
— Ты умираешь, — согласился невидимый Лофвир.
— Почему? Ты меня чем-то заразил?
— О нет, ну что ты! Я бы не позволил какой-то гадости заразить твое тело. К сожалению, проблема в малой совместимости наших тел. Опыты показали, что в принципе мало какое человеческое тело может выдержать дракона долгое время. Магии слишком много. Она поддерживает оболочку, но она же и растворяет ее.
— Опыты? — переспросил Ханс. — Так ты, значит, протестировал сначала на кошках?
— На бомжах, — поправил дракон.
— А меня предупредить сложно было?
— О, ты бы тогда отказался.
— Да!
— Ты же понимаешь, что я не мог этого допустить, — послышался характерный кашляющий смех.
В этот момент Ханс мог бы испепелить дракона силой своей ненависти. Если бы нашел способ, как превратить эмоцию в магическое заклинание — точно испепелил бы.
Но, похоже, ярость Ханса подействовала против него. Он увидел — не почувствовал, но увидел, — как его ноги начинают истлевать в нежно-голубом пламени. Потом занялись руки, превращаясь постепенно в прах. Потом туловище.
Он поднял глаза на потолок. Наверное, самое страшное было в том, что это происходило совершенно безболезненно — и абсолютно бесшумно. Никто вообще его не слышал. Никто не знал о том, что происходит с ним. Он был полностью одинок. И только Лофвир видел все.
— Я заблокировал рецепторы боли, — сказал дракон. — В конце концов, ты замечательно послужил мне.
— Будь ты проклят, — последнее, что произнес Ханс, прежде чем его лицо превратилось в кучку пепла на подушке.
Ханс рывком проснулся и сел на кровати. Сердце колотилось, на лбу выступил холодный пот. Он утерся и оглянулся. Комната оставалась прежней. Большая консоль компьютера, аскетичная мебель, дверь в гардеробную, дверь в ванную, балкон с лестницей и выходом в парк. Тускло горела оставленная лампа на столе. Солнце заглядывало внутрь, укладывая светлые квадраты на полу.
— Приснится же такое, — пробормотал Ханс. На всякий случай он согнул и разогнул руки, пощупал ноги. Подскочил, сделал пару резких хуков в воздух. Ханс чувствовал себя превосходно. Он улыбнулся и счастливо выдохнул. Вышел на балкон.
— Доброе утро, Ханс, — послышался голос Лофвира. — С новой жизнью тебя.
Бракхаус запнулся и чуть не упал. Улыбка сошла с его лица.
— С новой... жизнью?..
— Ну я же говорил. Я все предусмотрел, — ласково сказал Лофвир. — У тебя настолько подходящее тело к моим задачам, что просто грешно упустить его. Не волнуйся. Как только плохо себя почувствуешь, ты получишь новую копию. Ты будешь жить всегда. Так же, как я. Оцени, какие перед тобой открываются возможности.
Ханс медленно осел на пол, упираясь спиной в раму балконной двери. Наступила тишина.
Ничего. Ничего страшного. Бракхаус что-нибудь придумает. Только за эту соломинку и оставалось держаться. Ведь суицид бесполезен. Сколько копий заготовил Лофвир? То-то и оно.
За перилами балкона шумели листвой деревья драконьего парка. Звук совсем не напоминал треск лесного пожара.