Лёгкий взмах нежных крыльев

                    В середине августа всегда прохладно. Пиджак тонкий от ветра не спасает.       Вика не знает, зачем последние два часа в кафе просидела. Не знает, зачем вообще едет к его дому. Не представляет, что ему скажет. Но не может последнюю встречу из головы выкинуть.       Я никогда никому подобного не говорил. Я смог. Значит, ты сможешь. Просто скажи: да или нет. Я буду ждать до завтра.       И она сделала вид, что ждёт. Для кого только? Для кого, Вик, эта видимость неприступности, когда сама уже для себя всё решила?       Цветы приняла. А потом одна. Со своими мыслями. Страхами. А нужна ли ему? Или очередная? Как с таким определить? Он же на разрыв. А она…       Что теперь, а? Как к нему?       Страшно. В прорубь нырять всегда так же.       А как по-другому собраться, решиться — Вика не знает. Её жизнь всегда была разлинована, как тетрадка в начальной. А теперь…       Я буду ждать до завтра       «Да не жди! Не жди, Игорь!» — кричать хочется. Зачем? Чтобы себя успокоить. Чтобы самой не сидеть перед его подъездом. Чтобы не ждать. Чтобы не надеяться получить доступ на что?       На что, Родионова? На безлимитную карту золотую? Или на ощущение, что только он даёт — жизни. Настоящей.       Ты что здесь забыла, у его подъезда? Небрежное движение губ, когда он тянет: «Виктория Сергеевна», или взгляд, который насквозь прожигает?       Вика устала. Устала быть одна при мужчине. И Даня не виноват. Он просто не тот. Не такой. Не… Вике уже и самой страшно от этих «не»…       Она думает долго. Слишком долго решается. Отбросить всё: планы, надежды, стремления — в никуда — сложно. Ради кого-то — тем более.       Она думает долго. Собраться. Уйти. К мужчине новому. К чужим прикосновениям. К губам чужим. Хочешь? Внутри полыхает сразу пожаром. Сердце быстро-быстро стучать начинает.       Зябко. Летним вечером на улице — зябко. На душе — зябко. Вика ждёт уже второй час, сидит на лавочке в тени соседнего дома. Приехала с решимостью. Теперь она тает. С каждой секундой, что без него проходит.       Просто скажи: да или нет… Я буду ждать до завтра.       До завтра, Родионова. Не посреди ночи. Примчалась, а теперь не знает, что говорить, когда увидит. Но при мысли, что стоять напротив будет, смотреть в глаза зелёные, глубокие, низ живота клубком стягивает. Каково это — быть с ним? Представлять сладко. Внутри замирает всё, щёки румянцем вспыхивают. Уж себе-то не лги, Вик, посреди ночи просто поговорить не приезжают. Не сегодня. Не после его слов.       Его машина появляется почти бесшумно. А может, она просто задумалась. Вика подскакивает моментально и застывает, не успев сделать шаг. Из такси, что у его подъезда стояло, Лера выходит. Перехватывает у порога. Рыдает. Говорит что-то сбивчиво. Вика не двигается. Смотрит, приговора ждёт. К себе позовёт? Домой отправит? А что, если она сейчас тоже на свет выйдет? Что тогда? В чью пользу выбор будет?       Игорь головой качает, сбрасывает Лерины руки, что шею его обняли. Сердце Вики, кажется, биться перестаёт, эти несколько секунд в вечность растягиваются.       — Какое же ты всё-таки чмо! — звонко кричит Лера, поворачивается на каблуках, бросается к такси. Хлопает дверь, машина срывается с места.       А Вика как дышать забывает. Стоит в темноте, губы кусает, смотрит, как он такси взглядом провожает. Как разворачивается медленно, к входной двери подходит, с замком возится.       Тук-тук-тук. Сердце разгоняет свой бег. Стремительно к горлу подскакивает.       — Игорь! — Она выходит из тени, в то время, как он в неё только вошёл. Белая рубашка ярким пятном выделяется. Игорь делает шаг навстречу, медленно, словно не веря.       Вика подходит молча, быстро, каблуками звонко цокает. Останавливается в шаге, голову поднимает и смотрит. Смотрит пристально. Ручку сумки сжимает крепко, как якорь, который держит, который упасть не даёт. Прямо к нему. В пучину. С головой.       — Вик, что ты здесь?.. Что-то случилось?       — Н-нет. То есть, да. — Вика морщится досадливо. Выдыхает коротко, злится на саму себя. — Случилось. Нам надо поговорить.       Игорь хмурится чуть заметно, взгляд её ловит пронзительный. И застывает, будто током пронзило. Взглядом по лицу лихорадочным. Губы шевелятся, словно произнести что-то силятся. Не может. Язык к нёбу, напрочь. Во рту сухо.       — Под… поднимешься? — спрашивает и сам свой голос не узнаёт. Вика кивает, проходит в дверь, гостеприимно распахнутую. До третьего этажа молча, только кровь в ушах грохочет, сердце колотится так сильно, что дышать тяжело.       Поворот ключа, новая дверь. Мягкий свет над барной стойкой, полумрак и неловкость. Игорь замыкает дверь, обходит Вику, делает несколько шагов вперёд. В голове мыслей — миллион. Мыслей, надежд, страхов. А если опять не так поймёт? А если она по делу? Или?..       Разворачивается резко, смотрит пристально. Вика смотрит глазами огромными, испуганными.       От меня первого шага ждёшь? Так был он уже, Вик. Твоя очередь.       Но всё же подходит. Медленно. Почти вплотную. И спрашивает тихо, мягко, на пределе слышимости.       — Это значит «да»?       Вика, до этого глаз от кольца на его груди не отводившая, поднимает взгляд. Губы облизывает. Резко, порывисто. А у него от этого жеста внутри всё переворачивается.       — Да, — выдыхает Вика наконец. И тонет, чувствует, что тонет в мутной зелени, ярко вспыхнувшей. Он руки к ней протягивает, сумку в сторону, на стойку. И мягко, нежно, от запястий к локтям и обратно. Сдерживать себя тяжело. Напугать — страшно. Игорь склоняется к ней, губ касается, а у самого по телу разряды, сверху до низу. Хрупкий контроль трещать по швам начинает, когда её руки к его шее поднимаются, ёжик на затылке гладят. К себе притягивают.       Вике этого мало. Вике не нежности хочется. Внутри огонь полыхает, с каждым движением его губ дотла сжигая. Поцелуй глубже становится, воздух в лёгких заканчивается. Пальцы нетерпеливые из джинсов рубашку дёргают, по пуговицам порхают быстро.       Игорь от губ её оторваться не может. Пиджак с её плеч — вслепую, майку — так же. От прикосновения её ладоней к коже шипеть хочется. От боли сладкой, что всё нутро пронзает. От предвкушения, на сумасшествии замешанного. Он осторожно её к кровати подталкивает, каждый шаг поцелуем запечатывая. К шее, ключицам, вновь к губам, скулам. Обнимать, сжимать в руках, по спине скользить ладонями жадно, резное кружево задевая.       Под коленями — край кровати. Вика голову откидывает, подставляя себя под его губы. В плечи вцепляется, на себя тянет и падает, кажется, вечность падает, на прохладный шёлк опускаясь. И снова ураган, головокружение, слабость. Она вся сейчас — оголённый нерв, для него только. Бёдра приподнимает, помогая стянуть джинсы. И тут же к себе тянет, чтобы снова губы терзали, чтобы вкус его пить, дыша сдавленно, тяжело.       Воздух кончается, режет в лёгких. Сердце бьётся уже в горле где-то, когда он звенит пряжкой ремня, отстраняясь. В темноте движения смазаны. Только силуэт на фоне слабо освещённой стойки выделяется. И глаза. Сверкают. Вика руки к нему тянет, и он ныряет в них с готовностью, замедляясь разом, будто не полыхало пожаром только что. Медленно, протяжно — вниз. Крючки щелчком легко, кружево за спину — груди обнажённой касается, ласково. Нежно. И наслаждение трепетом по телу разбегается, заставляя застонать еле слышно.       Последняя одежда на пол, ноги в стороны, движение плавное навстречу друг другу, стон протяжный, на выдохе. Пальцы переплетаются, ладонь обхватывают крепко, по шёлку алому скользить, в одну пропасть летя и падая, падая, падая.       У Игоря впервые так: чтобы каждый нерв током пульсировал, чтобы нежность со страстью мешалась неистово, чтобы так хорошо, что кричать хочется. Что он и делает, коротко вскрикивая, темп наращивая.       У Вики впервые так: когда тела своего не чувствуешь, когда забываешь себя совершенно, когда ритмом одним живёшь, минуты в часы раскручивая, в унисон двигаясь. И Вика двигается, ногами обвивает, руки за голову закидывая. И срывается первой, губы кривит в крике беззвучном, вздрагивает часто-часто, на миг потеряв возможность слышать, видеть, чувствовать что-то, кроме наслаждения, что по телу волнами разбегается.       А Игорь смотрит на неё, держит за бёдра крепко и сам дрожит, держится, чтобы, стоит Вике затихнуть, в несколько рывков быстрых к ней присоединиться, голову назад запрокидывая, воздухом давясь.       А после лежать рядом, бездумно смотреть в потолок, кислород в лёгкие возвращая. Найти руку чужую, пальцы переплести, перебирать их лениво. Неловкости не чувствовать, просто слушать дыхание чужое, замедляющееся.       Вика поворачивает голову, смотрит на него долго, пристально. Игорь, взгляд её чувствуя, сам поворачивается, улыбается в полумраке. Подносит их руки сплетённые к губам, целует её пальцы осторожно.       — Я люблю тебя, — шепчет голосом охрипшим. Вика в одно движение — рядом, вплотную.       — Я тебя люблю, — откликается, и губы его вновь её находят. Нежно, ласково.       Тонкие пальцы по груди смуглой узоры чертят медленно. Вика касается кольца, что в ямке меж ключиц его угнездилось. Гладит осторожно, спрашивает тихо:       — Это же мамино?       — Да. — Голос Игоря глухо звучит, задумчиво. — Она на даче его оставила, а я нашёл, хотел вернуть при встрече. Не понимал тогда, что это кольцо — обручальное. И что мама его сняла специально скорее всего.       — Ты лето обычно на даче проводил? — Вика хочет увести от темы горькой. И удивляется искренне.       — Так девяностые были, отец нас в Москву вывезти не мог, не то, что заграницу. В последний раз, когда на море ездили, мне пять было. Помню плохо.       — А потом? — тихо спрашивает Вика, и тут же сама себе язык прикусывает — увела от темы.       — А потом… — Игорь хмыкает неопределённо, горько как-то. — Папа отдал в частную школу. — Пауза. — И забыл на десять лет. Потом Гарвард. Юридический. — Он поворачивается к Вике, улыбается широко. — И пик карьеры — опер в вашем отделе.       — Действительно — пик карьеры, — фыркает Вика.       — Лучше так, чем то, чем я был, — неопределённо пожимает плечами Игорь. Вздыхает шумно и резко её к себе притягивает. — Давай ты лучше о себе расскажешь. Позже.       Его руки вновь по талии вниз, губы жадно, язык уверенно. Викины руки к его затылку. Вжаться в него полностью, слиться, забыть обо всём, что за стенами квартиры творится. Про завтрашний день забыть.                     Игорь спит давно, а Вика лежит, темноте улыбается. Тихо. Только часов его мерное тиканье. Завтра всё по-другому будет. Ночью проще, ночью жизнь иной кажется…       Тихое щёлканье заставляет нахмурится, прислушаться. Новый звук, и Вика, бросив взгляд на Игоря, быстрый, взволнованный, неслышно с кровати сползает и к сумочке — быстро, на носочках. Едва успевает обратно метнуться, как дверь поддаваться начинает — вот вам и хвалёная немецкая надёжность.       Пистолет в руку ложится, и сердце сразу бьётся ровнее. Тише. Руку под подушку, к Игорю спиной, на дверь пристально. Вовремя убийца пожаловал, а если бы позже пришёл?.. Потом подумает. Сейчас внимание всё — к фигуре, что к постели крадётся.       Шорох одежды, в руке тонкий шприц появляется. Вика застывает, как в замедленной съёмке смотрит, ждёт, чтобы в последний момент, когда до постели три метра остаётся, сесть резко, руку с пистолетом вскидывая.       — Не двигаться!       Убийца застывает, но тут же улыбается хищно.       — Вы бы оделись, девушка. Неприлично как-то…       — Вик?.. — Игорь за спиной на локте привстаёт и тут же, выдохнув зло, садится. Шарит рукой, ища одежду.       — Вот видите, девушка, Игорь Владимирович о приличиях сразу вспомнил. — Голос мужчины обманчиво мягок, льётся патокой, пока сам он в сторону отступает. Но Вика рукой дёргает, чеканит холодно:       — Стоять! Руки! Так, чтобы я видела. Игорь, вызывай Пряникова.       — Вик, — говорит с нажимом, — мне допросить его надо.       — Без тебя допросят. — Вика непреклонна.       — Вик, он маму мою убил.       — Звони Пряникову, — голос Вики звенит от напряжения. Для споров сейчас не время. Сейчас не до личного, сейчас работа. Хотя теперь для неё всё, что Игорем связано, личное, даже если это работа.       Игорь выдыхает раздражённо, но спор не начинает.       — Может, отпустите? — вновь подаёт голос убийца. — Вам и без меня хорошо, а я пойду. — Он шаг назад делает. Ещё один.       — Стоять! — Вика поднимается. Простыня вниз скользит, к ногам лужей кровавой.       — Девушка, я точно вам мешаю, — с лёгкой укоризной в ответ. И новый шаг назад.       — Я сказала стоять! — Рука с пистолетом вниз спускается. — Буду стрелять.       — Девушка, ну что вы, зачем стрелять. — До двери несколько метров. — Опустите пушку, ещё прострелите себе что-нибудь.       — Я не девушка, я — капитан полиции. И прострелить могу. Только тебе.       Мужчина делает шаг и резко взмахивает руками, оступаясь на ступеньке единственной. Выстрел. Вспышка. Он падает, вскрикивая коротко. Игорь уже рядом, свет вспыхивает. Убийца смотрит зло, дышит сквозь зубы, за колено держась.       — Кто тебя заказал?! — Игорь его за грудки хватает, встряхивает. В ответ улыбка. Издевательская. Наглая.       Взгляд Игоря на шприц, из рук выпавший, падает. Он тянется к нему, в чужих глазах испуг замечая.       — Кто тебя нанял? — склоняется ниже.       — Игорь! — Вика одеться успела. Подходит, становится за спиной.       — Скажем, что сердце не выдержало. Или как обычно бывает?       Игла к шее тянется, кожу царапает.       — Кто. Тебя. Нанял.       — Игнатьев! — выплёвывает, зло скалясь.       — Игнатьев? Это же папин партнёр был… Но… Почему?       Игорь растерян. От убийцы на два шага назад. Хмурится. Паззл, бережно, кровью собираемый, рассыпается под ноги.       — На даче ответ поищи, — слышит в ответ.       Пряников приезжает быстро. Через пятнадцать минут под окнами уже мигалки. В квартире людно становится. Щёлкают камеры. Работа кипит.       — Андрей Васильевич, можно его на сутки подержать там, где его никто не найдёт? — Игорь напряжён. Смотрит тяжело.       — Зачем? — Пряников собран, раздражён слегка.       — Если его действительно нанял Игнатьев, он его достанет. Или вытащит, или…       — Да. Ты прав. — Пряников оглядывается на мужчину, которого грузят на носилки. Подзывает одного из следователей, даёт короткое распоряжение. — Соколовский. Иди следователю помоги. У него вопросы про дверь твою. Сам к Вике оборачивается. Смотрит пристально.       — А теперь давай честно, Родионова. Как получилось, что ты с пистолетом здесь оказалась?       — Это личное, товарищ полковник.       — Родионова! — Пряников шипит рассержено, как кот большой. — Ты мне это личное брось! Ваш отдел с вашим личным у меня уже вот, — ребром ладони по шее, — где сидит. Что ты здесь забыла посреди ночи?       — Я приходила к Игорю объяснится, — отвечает нехотя. Смущённо глаза отводит.       — Подожди. — Пряников хмурится. — Я думал, у вас с Даней…       — Мы расстались.       — Санта-Барбара! — констатирует полковник. Вздыхает, отворачивается, на носках покачиваясь. — Санта-Барбара! — повторяет и вдруг усмехается.       — Ладно. Времени три часа. Завтра суббота. Надеюсь, Соколовский среди ночи никуда не бросится? До понедельника потерпит? Хоть пару выходных вы дадите мне?       — Я прослежу, — ровно и чётко отвечает Вика, глядя куда-то в сторону.       — Проследишь, конечно. — Пряников бормочет весело, отходя от неё.       — Вик, тебя подвезти? — Все ушли давно, только Жека в дверях мнётся.       — Не надо. — Вика смотрит прямо в глаза другу. — Я останусь. Помогу. Кровь с пола отмыть.       — А. Ну ладно. До завтра тогда.       Дверь закрывается. Игорь и Вика молчат. Смотрят друг на друга. И вдруг хохотать начинают. Громко. Заразительно. Одна ночь. Столько эмоций.       — У тебя тряпка есть? — отсмеявшись, выдыхает Вика.       — Не знаю, — всё ещё заразительно улыбаясь. — Может, в ванной. Домработница прячет где-то.       Пока Вика тёмную лужу с пола взмахами короткими стирает, Игорь кофе варит. Ладонью щёку подпирая, смотрит на неё задумчиво.       — Там кровь в дерево въелась. — Вика вздыхает с сожалением.       — Клининговую вызову, выведут. — Это сейчас Игоря меньше всего волнует. — Иди ко мне. — Руку навстречу тянет, к себе притягивает. — Ты мне сегодня жизнь спасла.       Вика замирает, слова его обдумывая, и вдруг обнимает крепко, кажется, только сейчас до конца осознав — что случилось. Его сердце бьётся ровно, гулко. Бьётся. И это главное.