Дверцы балкона едва заметно скрипнули в ночной тишине, впуская совсем незаметный сквозняк. Легкое дуновение ветерка коснулось лица, заставляя чуть улыбнуться от приятной свежести в душную ночь. Ладонь машинально и привычно ухватилась за горлышко бутылки дорогого и крепкого рома, но, увы, даже капля не коснулась губ и рта мужчины, заставляя с раздражением разжать пальцы.
Бутылка с пронзительным в ночной тиши звоном разбилась, невольно заставив притаившуюся поодаль фигуру, вошедшую через балкон вздрогнуть, тем самым выдав свое местоположение. Впрочем, сидевший за столом заметил непрошенного гостя уже достаточно давно, с тех самых пор, как он оказался на балконе и вошел внутрь навестить его. С саблей и пистолетом. Не слишком он и прятался. Не захотел. А если бы хотел, его бы заметили не так рано.
Подняв осколок сосуда, черноволосый принялся вертеть его в руках, наблюдая как свет от подрагивающей свечи замысловато танцует на стеклянной поверхности. Взгляд его был мутным и пьяным, это была далеко не первая и совсем не последняя порция спиртного.
— Доброй ночи тебе, уважаемый.
Темнота и тишина… Ответила.
— Доброй. Погода нынче благоприятная.
Мужчина даже не соизволил поднять голову. Впрочем, ему это было совсем не надо. Он и так узнал голос того, кто явился по его душу.
— Пришел поговорить о погоде? Я в этом что-то сомневаюсь. Чего приперся-то, вшивый пират? Убить меня, да? Видишь ли, я сегодня не в настроении возиться с тобой…
Пират прошел без приглашения вперед, уселся напротив за стол к мужчине с угольными волосами. Помолчал.
— Как и я, дон. Все вылакал?
Испанец скривился, но все-таки достал закупоренную бутылку и протянул её собеседнику.
Пират деловито откупорил сосуд, налил в два стакана, протянул один дону.
Один и тот же сценарий. Из года в год. Оба знали, что должны прикончить друг друга. Оба ненавидели друг друга. Оба нехотя признавали, что уважают друг друга. Оба скорбели по одной женщине. И продолжали соблюдать традицию, которая когда-то в разделившейся их жизни на
до и
после появилась совершенно случайно. И продолжала существовать по сей день.
В тот день они сражались друг с другом до тех пор, пока оба едва ли могли стоять на дрожащих ногах. Руки уже не могли держать оружие. Легкие жгло от тяжелого дыхания. Испарина на лбу и у одного, и у второго капала горячими каплями на прибрежный песок и гальку. Они просто стояли оба в крови и смотрели друг на друга под крики противных чаек, круживших над их макушками. А потом... Разговор завязался как-то сам собой. Детали не помнил ни один, ни второй. Они лишь помнили злобу, отчаяние. Бессилие. Ненависть.
И
её пронзительные, полные решительности, глаза, цвета морской бездны.
— Не был бы я так чертовски пьян, Себастьян, Любимец Волны, ты бы уже давно валялся с пулей во лбу вон в том углу.
Пират улыбнуться без радости.
— Я бы не пришел сюда в трезвом уме и светлой памяти. А будь я трезв, то не стал бы ограничиваться пулей в лоб. За нее я готов тебе мстить до последнего самыми изощренными способами, поверь мне на слово.
Он верил. Как и всегда. Как и всегда оба говорили зло и яростно, с заплетающимися языками, не особо внятно, но довольно угрожающе.
— Уже как пятый год её нет.
Испанец сделал глоток, облизывая с темных усов капли спиртного.
— Я умею считать, щенок. Можешь даже не начинать.
— Предыдущие наши встречи ты отвечал совсем не так, Диего, — заметил пират, делая глотки из своей кружки, — ты говорил:
«если бы не ты, грязный пират и твои морские крысы, она была бы жива».
— А ты не умничал. Говорил, что виновен в её смерти я. Все произошло так быстро… Воля несчастного случая.
Себастьян промолчал. Диего не стал продолжать. Каждую встречу и один и второй прокручивали у себя в голове варианты убийства друг друга, мести за нее. И каждый раз пират уходил с рассветом, едва солнце покажется на горизонте, а испанец, шатаясь от большого количества выпитого, выползал из тени комнаты, когда-то принадлежавшей дочери бывшего губернатора, его так и не состоявшейся жены, и смотрел на море, на горящий горизонт. Смотрел единственным глазом, осторожно проводя шершавыми пальцами по рубцам шрамированной части лица и закрывал на пару минут глаза. Здоровый и ослепший по воле несносной чертовки, из-за которой он почти не спит по ночам, предпочитая пить ром и курить табак, слушая шум прибоя.
Единственное напоминание о ней -
его слепой глаз и шрамы на лице, оставленные ею его же кинжалом.
Аделаида, такая, как ты, просто не могла так легко и быстро покинуть этот мир.
— Что бы ты сделал, если бы она оказалась жива?
Диего, тонувший в своих думах, поднял глаза на пирата. Потянулся за бутылкой. Снова пустая… И за окном светает.
— Я был бы удивлен. Чертовски удивлен, так как это было бы ничто иное, как самое что ни на есть настоящее чудо.
Себастьян согласно кивает.
— А еще пристрелил бы тебя. Ты обесчестил мою жену. Это должен был сделать я.
Пират смеется. Встает со своего места. Уходит по старому сценарию. Ни говоря ни слова, зная, что как только ночь, посвященная памяти Аделаиды закончится, они снова станут заклятыми врагами. И будут готовы на все, чтобы один из них покинул этот мир.
Пират замирает. Почему-то сейчас, в этот раз кажется одному и второму, что эта встреча последняя. Случится финальный аккорд. Смерть одного из них… Смерть надежды… Или же то самое
чудо?
Себастьян оборачивается. Смотрит в глаза испанцу. И произносит впервые за пять лет, впервые за пять их встреч слова на прощание, отвечая на слова Диего де Очоа. А затем уходит. Исчезает.
Испанец в этот раз не выходит на балкон. Не трогает шрамы на лице, не прикрывает на минуту ослепший и здоровый глаз. Он лишь садится на край кровати и смотрит сквозь портрет, слушая и прокручивая у себя в тяжелой голове отдающееся эхом ранее сказанное Любимцем Волны.
«Я никогда ей не был мил, Диего. А все слова из уст её лишь были о тебе»
