Тайна становиться явью, мечта — реальностью

Рейх закончил с очередной «жертвой», которому дорога только в морг. Это было его работой, причём вполне законной, даже правительственной. Третий Рейх был известен в определённых кругах и даже за их пределами. Он на государственной основе пытал тех, от кого надо было добиться информации и был известен, как тот, кто ещё ни разу не провалился. Иногда его «жертв» приходилось заточать не в тюрьме, а в психиатрической больнице. Помимо этого он был палачом — тем, кто вводил смертельные инъекции смертникам или казнил их на электрическом стуле. Кто-то же должен делать эту работу? Не то чтобы немец как-то жалел о выборе профессии или его мучила совесть. Наоборот. Он обожал свою работу и совершенно не скрывал этого. Он мог закончить пытать, помыть руки от крови и пойти на обед, при этом напевая какую-то песню на немецком. Он был садистом и вообще аморальным человеком, это знали все, кто был с ним знаком, и они старались избегать его. Большинство его ненавидели или боялись. Хотя сложно представить человека на такой должности и без садистских наклонностей. Третьему Рейху было абсолютно по барабану на всех и вся. Когда его обвиняли «высокоморальные идиоты», то он мог смеясь подкорректировать их обвинения или добавить свои факты. Так происходило и сейчас:  — Ты только что убил человека! И тебя ничего не волнует?! Ты во время казни напевал! Это отвратительно! Ты омерзителен! — на лице Франции граничил страх с отвращением.  — Если тебя интересует, то я напевал композицию «Времена Года» — Усмехнулся Рейх, он только что вышел из камеры и планировал пойти на обед, ведь до конца рабочего дня ещё несколько часов, — а на счёт моей отвратительности… постарайся сам справится с этим потрясением и желательно молча, задолбал уже — Рейх отодвинул француза с дороги, — а я голоден, введение иглы в вену на удивление выматывает, — он ухмыльнулся, показывая острые зубы и сверкая красными глазами. Франция отшатнулся, но всё же замолчал, сжимая кулаки от ярости. Рейх привык к такому, его это забавляло. Ко всем немец относился одинаково — с высокомерием и насмешкой. Исключением был только его сын, на него немцу не было всё равно. К Германии он относился с родительской нежностью, заботился и любил, но в последнее время понял, что любит своего уже взрослого сына не очень правильно, от силы — СОВСЕМ не правильно. Но он унесёт этот секрет в могилу и сохранит хорошие отношения с сыном. Чтобы его любил хотя бы один человек, а большего и не надо. Проходя мимо главного входа в здание, Рейх услышал знакомый голос:  — Отец! — возле дверей стоял Германия и махал ему рукой, держа небольшой пакет в другой.  — Привет, что ты тут делаешь? — улыбнулся Рейх, давая знак охраннику, чтобы тот впустил парня. Они обнялись и не обращая внимания на странные взгляды, Германия ответил:  — Ты жаловался, что еда здесь так себе, а сам оставил обед дома. Вот я и решил заскочить, — он протянул ему небольшой пакет, — также я хотел сказать, что сегодня вернусь очень поздно или вообще не приду домой. Много работы, сам понимаешь. Рейх услышал сзади шёпот и усмехнулся. «  — Это и правда его сын? Они совершенно не похожи! Да и вежливый парень, не то что его отец! — шёпот был по видимому женским.  — У них одинаковые глаза и зубы! Скорее всего они и правда родственники, — ответил другой голос »  — Как работа кстати? — не обращая ни на кого внимания, спросил Германия, он не часто заходил к отцу на работу.  — Ничего нового, сейчас только казнил одного, как раз на обед собирался и ты пришёл, — как ни в чём не бывало ответил Рейх. Германия принюхался.  — Видимо в этот раз инъекция? Не люблю, когда от тебя пахнет озоном и палёной кожей после электрического стула, — Германия и Рейх усмехнулись, когда услышали перешептывания по поводу того, что они точно родственники.  — Угадал. Спасибо за обед и за то, что предупредил.  — Ещё бы не предупредил, прошлый раз ты чуть ли не массовый расстрел готов был устроить, когда я не пришёл после полуночи. Ладно, до скорого, — попрощался Германия и направился к выходу, а Рейх в приподнятом настроении направился в свой кабинет, чтобы отобедать подальше от любопытных глаз. Зайдя в кабинет и сев за стол из тёмного дерева, Рейх открыл пакет, в котором оказались ещё тёплые контейнеры с тушёными овощами и мясом, а так же небольшой термос с крепким кофе без сахара. Как и любил Рейх.  — Всё-то ты помнишь, — тепло улыбнулся Рейх и приступил к еде, отмечая, что сын всё-таки готовит отлично, а в том, что Германия готовил сам, он даже не сомневался. Остаток дня немец провёл за заполнением бумаг, которые тоже были частью его работы. Закончив за полчаса до конца рабочего дня, Рейх решил не терять времени и пойти домой пораньше. Так он и сделал. Уже остановив свой Мерседес у ворот дома, Рейх подумал о том, что он довольно счастливый человек — заниматься любимым делом, за которое отлично платят! Открыв дверь, взору предстал уже хорошо знакомый двухэтажный дом с газоном и террасой. Зайдя в дом, немец снял верхнюю одежду и сразу направился в свою спальню, где переоделся в свободные чёрные штаны и чёрную футболку с серым принтом нацистского орла, которая обтягивала широкие плечи. Лёжа на кровати, Рейх не заметил как уснул и проспал до девяти часов вечера. Всё-таки он сильно уставал на работе. Когда нацист проснулся и посмотрел на часы, то лишь вздохнул, поняв что ночью уснуть будет сложно. Остаток времени он решил заняться работой. Сделав себе чай и бутерброды, Рейх начал заполнять очередную макулатуру. Где-то через час он начал искать среди всех листов определённый документ, но не нашёл. Раздражённо вздохнув, он стал искать его по всей комнате, но всё равно не нашел.  — Может Германия случайно забрал? — спросил он сам у себя и решил всё-таки проверить в комнате сына. Выйдя в коридор, он направился в его конец, где и находилась комната Германии. Открыв дверь, он не увидел ничего необычного. Комната как и всегда в идеальном состоянии. Пройдя к столу, где Германия и хранил все свои бумаги и порывшись в ящике, но так и не найдя то, что искал, Рейх уже собрался уходить, как заметил на дне ящика потрёпанный блокнот. Немного подумав и поняв, что ничего страшного не произойдет, немец вытащил его и повертел в руках. Открыв первую страницу, он очень удивился, там было написано немного кривым почерком: « Сегодня я узнал о работе отца» — Это первое, что бросилось в глаза и в голове сразу всплыли воспоминания: Flashback Был ничем не отличающийся от остальных рабочий день. Германии было тогда 14, а коллег, пытающихся донести до него мораль было гораздо больше. Германии тогда нужен был отец, но он не смог до него дозвониться и поэтому приехал к нему на работу. Сказав, что пришёл к отцу, он прошёл к кабинету. Как раз в этот момент один из идиотов пытался «вразумить» его на повышенных тонах:  — Да как так можно? Да, твоя работа — пытать людей, но ты слишком беспечно к этому относишься!  — А как я должен к этому относиться? Я ведь ещё и палачом работаю, — усмехнулся немец.  — Ты грёбаный садист! Даже не пытаешься скрыть, что тебе это нравится!  — Может и так, — согласился Рейх, — но ты же знаешь, что невинные не попадают ко мне на стол, ведь так? Я пытаю убийц, террористов и другую ересь, тебе их жалко что ли?  — Они всё ещё люди! Последнего от тебя вывезли с нервным срывом и рукой, которую пришлось ампутировать! Да и вообще… — высоко эмоциональную речь прервал вопрос Германии.  — Отец… это правда? — робко спросил парень привлекая к себе внимание. Рейх ещё помнит то чувство, когда сердце ушло в пятки, а в горле встал ком. Германия был единственным, кого он любил и ценил. Рейх никогда не замечал у того тяги к насилию или жестокости как у себя самого, наоборот, Германия всегда улыбался и говорил что любит его, к тому же он был очень умён. Он боялся, что сын его возненавидит. Но виду сильно не подал, только взгляд отвёл в сторону и поправил фуражку.  — Увы, — коротко ответил Рейх и стал ждать реакции, — Теперь ты знаешь. Что будешь делать? Германия молчал какое-то время, но потом выдал:  — А я должен что-то делать?  — Что? — одновременно удивлённо спросили Рейх и его коллега, о котором тот уже успел забыть.  — Ну-у — он неловко потёр затылок, — от этого ведь ничего не изменилось? К тому же я подозревал что-то неладное, ведь ты никогда не говорил о работе что-то конкретное. Я могу понять почему ты скрывал, — он приблизился и обнял отца, — ты ведь…всё так же любишь меня?  — А? Конечно! — он тепло улыбнулся и обнял сына, — с чего это мне перестать любить тебя?  — Тогда всё хорошо! — поднял взгляд Германия — Ты убиваешь только ужасных людей, это даже хорошо. Теперь я понял, почему не чувствую отвращения или страха от подобных вещей, видимо это семейное. Я уже думал, что со мной что-то не так, — Германия отстранился и поправил очки.  — Да с вами обоими что-то не так! — воскликнул парень, который был удивлен уже тем фактом, что у Рейха есть сын.  — Тебя кто-то спрашивал? Отстань уже от отца, — Германия перевёл холодный взгляд на мужчину. Германия не был садистом или кем-то подобным, искренне улыбался и смеялся, но на вещи которые другим показались бы жуткими, мерзкими, аморальными, ему было всё равно, будь у него возможность, то он бы с анатомическим интересом наблюдал за тем, как человека расчленяют. Но теперь он понял, что проблемы с моралью, этикой и всем подобным — семейное. Да здравствует окончание подростковой депрессии!  — Дело говорит, иди по добру по здорову,  — насмешливо ухмыльнулся Рейх. Под взглядами холодных и насмешливых пар глаз, парень всё-таки решил уйти подальше от семейства психов.  — Я удивлён твоей реакции, — Рейх был очень рад, что сын не отвернулся от него, но он впервые увидел Германию с такой стороны — я думал ты пацифист.  — Никто не смеет лезть к моему отцу, — улыбнулся Германия, снова поправляя очки — я пацифист, но только если это выгодно, нет смысла привлекать к себе внимание.  — Иногда я сомневаюсь, что тебе только четырнадцать, — по доброму усмехнулся Рейх.  — Я тоже, — они оба засмеялись и решили пойти отпраздновать, что совершили такие открытия. Правда, за поворотом по коридору шла девушка и её парализовало от страха, когда она услышала за углом смех, который можно было сравнить со смехом двух чертей, до того он звучал жутко. С тех пор, она по тому коридору не ходила, считая его проклятым. Немцев она не видела, как и они её. End Flashback. Хоть Рейх и понимал, что это неправильно, но всё же решил продолжить читать. В начале были короткие записи, а по числам можно было сказать, что дневник брали нечасто, но спустя три года — это две страницы дневника — записи заметно участились. Содержание тоже заметно менялось. И как раз таки содержание и начало понемногу напрягать Рейха. « Сегодня смотрел с друзьями фильм ужасов. Мне пришлось притворяться, потому что я был единственным, кто не вскрикивал и не жмурился. В который раз убеждаюсь что всё-таки похож на отца. Но причинять боль кому-то меня не тянет» « Мне уже 17, постоянно слышу всякие пошлости и извращённые фантазии сверстников. Но не понимаю их. Никогда об этом не задумывался. Меня не тянет к девушкам или парням. Вообще ещё ни разу не испытывал сексуального влечения к кому-то. Может это тоже с психикой связано?» « Впервые задумался над своей ориентации. Понял, что если дело в физическом удовольствии, то мне всё равно, парень или девушка, но эмоциональной привязанности ни к кому кроме отца не испытывал, но это уже совсем другое» Между этой и следующей записью был довольно большой промежуток времени, если сравнивать с предыдущими. Эта запись была оставлена через три месяца заставляла волноваться. « Это отвратительно. Я ужасен. Что обо мне подумает отец, если узнает? Как я до такого докатился?» — запись была выведена косыми и прерывистыми буквами, к тому же было видно, что на ручку давили сильно… и похоже плакали. После этого был перерыв ещё на месяц. Вот здесь и началась «эпоха великих открытий». Почти все записи Рейх читал в состоянии крайнего шока. Ему даже пришлось присесть на рядом стоящий стул. « Я уже окончательно смирился. Забавно, что у отца садиста — сын относительно мазохист. Я рад, что это хотя бы в пределах нормы. Я никогда не думал резаться или что-то подобное, но я понял, что боль меня не пугает. Это не так страшно, потому что это далеко не главная моя проблема. Далеко не главная…видимо в семейных отклонениях я пошёл ещё дальше…» « Почему я раньше не замечал, что Отец на самом деле очень хорошо сложен? Хоть и раньше знал, что он физически сильный, но сейчас обратил внимание на само тело…не в том контексте, в котором должен смотреть сын на отца…» Рейх сначала не понял, что Германия имел ввиду, но продолжил читать и всё стало ясно: « Это слишком, я не понимаю, как это произошло! Почему это произошло? Как меня угораздило влюбиться в собственного отца? Узнай об этом кто — назвал бы меня неудачником или просто мерзким» Рейх не мог поверить своим глазам и просто продолжил читать, но уже дышал через раз. « Твою мать… (это явно было криком души, потому что Германия не матерился) чувствую себя ужасно. Это стыд и позор, если бы отец узнал, он бы меня возненавидел, поэтому он никогда не узнает, я слишком люблю его, чтобы в один момент лишиться» « Какого чёрта отец не надел сегодня футболку после душа? Теперь мне тоже нужен душ…как же стыдно, даже писать об этом меня смущает.» Следующая запись была сделана спустя две недели: « Я уже смирился. Моя способность к актёрской игре значительно продвинулась. Не так давно видел… впрочем это не важно. Когда хочешь собственного отца, уже мало что имеет значение.» « Я уже понял своё положение. И принял его. Я буду находиться рядом с ним и смотреть «из далека» на него. Он не должен знать, что я чувствую, но я хочу, чтобы у нас был хоть какой-то контакт.» « Как же я чёрт побери хочу его. Когда я вижу, как он груб с другими, я думаю совсем не о том. Чёрт. Почему это именно он? Я просто не могу перестать об этом думать.» « Я хочу, чтобы он не менял отношения ко мне, но и хочу отдаться ему. Боже. Я хочу, чтобы моё тело всё было в кровавых метках от его зубов и синяках от крепких ладоней. Невыносимо, что я впервые испытываю к кому-то такие чувства и не могу получить ничего из того, что хочу» «Боже, эти руки… у отца такие длинные пальцы…» Дальше записи можно было отнести чуть ли не к порнографии. Последняя запись была сделана два дня назад: « Даже спустя три года ничего не проходит, я всё также хочу его. Держаться сложно, иногда кажется, что я схожу с ума. Видимо это ирония судьбы — желать то, чего не можешь получить» Закрыв блокнот, Рейх просто остался сидеть на стуле и смотреть перед собой. Он был ошарашен. Неизвестно, сколько он так просидел, но отмерев Рейх положил всё так, как было и пошёл на кухню и сев за стол, снова ушёл в раздумья, но в этот раз взял коньяк со льдом. Он всё время думал о том, что узнал. Его чувства не безответны. Он думал, как теперь поступить. За такими мыслями прошёл ещё час. Время уже перевалило за полночь. Послышался щелчок открывающейся двери.  — Отец? — спросил Германия заходя на кухню — ты почему не спишь?   — А? — Рейх вздрогнул и перевёл ошарашенный взгляд на Германию, а потом на часы — уже так поздно? Сердце вернулось откуда-то из пяток, а потом пришлось сдержаться, чтобы не завалить сына прямо на столе. А судя по записям, тот об этом мечтал одинокими ночами.  — О чём ты так задумался, что потерял счёт времени? — Германия поставил сумку на стол, — как же я устал, — он потянулся.  — Да так… — отмахнулся Рейх, видя, что Германия устал, он решил оставить всё на завтра, хоть это и было сложно. Хотелось всё выяснить прямо сейчас. — У тебя завтра выходной ведь? Вот и отдохнёшь хоть.  — Думаю ты прав, а… — Германия хотел спросить что-то, но Рейх ему не дал.  — Ладно, я спать. Ты тоже выспись хорошо, — Рейх встал из-за стола и провёл рукой по волосам сына и не отрывая руки провёл ей по спине парня до самого копчика. Он вышел из кухни, но посмотрел в отражение стеклянного шкафа, и увидел, что Германия застыл на месте и почти не дышал. Усмехнувшись он направился в свою комнату. Сегодня его сын устал, а вот на завтра у него были планы, хоть и рисковые… не зря он сказал Германии выспаться. Германия тем временем, судорожно думал, о том, что это было. В этом жесте было что-то… интимное? Германия списал всё на свои фантазии. Список которых теперь пополнился этим жестом.