Уйди. Останься.

Первая выставка принесла ему некоторую известность в узких кругах, несколько хороших рецензий в профильных изданиях, не на первой странице. Лучшие картины даже получили две грамоты и диплом на не самых громких конкурсах. Курильщик отнесся к этому почти равнодушно, он начал серьезно рисовать, чтобы не сойти с ума, а выставку полу в шутку предложил сделать отец, когда холсты заполнили собой их квартиру. Устроить это оказалось удивительно легко - возможно администрация галереи пожалела мальчика на коляске; а может, захотела добавить пунктик про благотворительность к своей репутации. Дипломы Курильщик складывал в ящик стола, он не собирался завешивать ими стены, как делал Акула. И все-таки идея оказалась скорее хорошей. Хоть ему откровенно претили выступления перед интеллектуальной или псевдоинтеллектуальной толпой на открытии и глупые каверзные вопросы журналистов, но это все растормошило его, выдернуло из вязкой череды однообразных дней. К тому же, были люди - очень маленький процент, которые не только смотрели, но и видели что-то из того, что он хотел показать. Не всё, потому что мастерство его еще не было отточенным, а они попросту никогда не были ТАМ, чтобы понять. Но они задавали правильные вопросы, делились мыслями, и из этих разговоров он иногда черпал много нового о своих же картинах. В общем то, с чего это начиналось, никак не могло подготовить его к сокрушительному успеху второй выставки. Внезапно она оказалась культурным взрывом и людской поток повалил нескончаемой рекой, не испугавшись даже двукратного повышения цены за входной билет (администрация своего не теряла). Приглашения на интервью и пресс-конференции приходили в таких количествах, что даже отказывая половине, он вынужден был целые дни проводить перед камерами и диктофонами. Каким-то внутренним пророческим чутьем он знал, что так больше не будет никогда. В первый и последний раз люди восприняли его творчество, полюбили его. Это было их заблуждение - они ловили сильные эмоции, вложенные им в двухмерное пространство, но не понимали и части их смысла. Прокатываясь между картин, Курильщик чувствовал озноб, потому что казалось, что стены завешаны зеркалами и окнами, выходящими то ли в Дом, то ли в его душу. Удивительно, что он не мог отделить одно от другого. Тогда же к нему начали приходить они. Не считая Сфинкса, который видел картины еще у него дома и впадал в такую задумчивость каждый раз, что так и не сказал ни слова по их поводу, первыми пришли Лэри со Спицей. Они уже были официально женаты, а она заметно беременна вторым ребенком. Курильщик неожиданно для себя ощутил прилив почти родственных чувств. Это было довольно забавно и не омрачилось даже поспешным уходом Спицы. Лэри сказал, что ей стало плохо от спертого воздуха. Курильщик подозревал, что от картин, но не стал его разубеждать. Они не говорили ни о Доме, ни о Спящих, но, обойдя экспозицию, Лэри наклонился его обнять и долго неловко шлепал по спине повторяя что-то вроде «Так и есть, старик, черт меня возьми». От него же Курильщик узнал об остальных. Он помнил неясную заметку о найденных «пропавших» воспитанниках интерната, но из нее тогда мало что удалось понять. Оказалось, что уехавшие на автобусе объединились в некую коммуну, которая на словах больше походила на секту, и заправлял там всем тот самый Старик, который присоединился к ним в ночь выпуска. Но около года назад он умер, и руководство взял на себя Черный. На этот моменте рассказа сердце Курильщика забилось так суматошно, что ему пришлось выкурить две сигареты подряд чтобы успокоиться. Его самого такая реакция обеспокоила, но Лэри, казалось, ничего не заметил и продолжил дальше. Два месяца назад у них в общине случился какой-то скандал: неизвестно что именно пошло не так, но Рыжий с Черным крепко повздорили, и Черный ушел, хлопнув дверью. Так что теперь за главного у них был Рыжий. Общинные приехали скопом почти все: Конь, Гибрид, Белобрюх, Москит и прочие. Рыжего с ними не было, но Курильщику передали, что он был на выставке уже дважды, и именно от него они о ней узнали. Курильщик не знал, радоваться или расстраиваться от того, что они каким-то образом не пересеклись. Картины произвели впечатление даже на самых далеких от искусства. Да и это было удивительно, учитывая, что они росли среди полотен Леопарда и Стен, отпечаток которых виднелся почти на каждой его работе, как и дурацкий плюшевый мишка. Было очень странно, быть с ними, говорить о Доме, стоять посреди осколков Дома, которые он мучительно извлекал из себя, раня пальцы и мысли. Странно и не очень приятно, но не так страшно, как он мог себе представить. Напряжение, которое он ощущал все это время, начало ослабевать. Будто он из последних сил тянул гигантскую резинку, вмурованную в проклятые стены, и должен был либо вырвать их с корнем, либо, что вероятнее, оторвать конец, который расшиб бы его силой невозможного натяжения. А потом, спустя еще пару дней, Курильщик увидел среди посетителей того, кого искал, не зная что ищет, пока не нашел. - Черный! – Курильщик задрал руку так высоко как мог, чтобы его можно было увидеть за спинами посетителей. Это действительно оказался Черный, это было понятно уже по тому, как тот обшаривал глазами пространство гораздо ниже уровня стоящего человека. И когда они наконец встретились глазами, Курильщик расплылся в искренней улыбке. Впервые за сегодня, впервые за месяцы. Он сконфуженно опустил руку, когда заметил с каким удивлением на него смотрели окружающие. Но это не имело значения - Черный уже пробирался к нему сквозь толпу. Шел как ледокол, сквозь хрупкие весенние льдинки. Он остановился в двух шагах и выглядел больше, старше, более уставшим и взрослым, но все тем же Черным. И Курильщик смотрел на него снизу вверх, не в силах стереть дурацкую улыбку, боясь сделать какую-то глупость, например заплакать. Черный тоже рассматривал его и взгляд у него был встревоженный и смущенный. - Привет, - сказал Черный почти вопросительно. - Привет, - ответил Курильщик. Он хотел сказать «Я ждал тебя» и «Что ты делал все это время?», но даже мысленно это звучало обиженно и требовательно, а он сейчас чувствовал только радость от встречи, поэтому промолчал. - Какого черта! – буркнул Черный, опустил на пол большую спортивную сумку (которую Курильщик не заметил раньше) и присел на корточки перед его коляской, оказавшись почти вровень. Черный подхватил его запястья снизу теплыми пальцами, легонько ощупывая. – Они тебя что, голодом морят? За пять лет ты стал еще тоньше! Курильщик рассмеялся и сжал руки, будто хотел удержать Черного, хотя его пальцы не смыкались на широких запястьях того. Но Черный даже не пытался отстраниться, послушно оставался на месте, как если бы Курильщик действительно был в силах помешать ему двигаться. Откуда-то сбоку сработала вспышка фотоаппарата, и Курильщик поморщившись, разжал ладони. Черный тут же встал на ноги и развернулся в сторону корреспондента, только что не рыча. - Оставь. Хочешь кофе? Тут есть кафе напротив, - Курильщик ухватился за его рукав и вдруг еще раз внимательно оглядел Черного. Выглядел он неважно – одежда была поношенной и не самой чистой, тяжелые ботинки в грязи, на щеках щетина, тяжелая сумка довершала картину. – Слушай, а ты где вообще остановился? Давай лучше ко мне? Черный только пожал плечами и по дороге рассказал, как после ухода из общины пытался устроиться на разные работы, но нигде толком не мог закрепиться. А потом в газете увидел фотографию Курильщика и прочитал о выставке. Черный вытащил из нагрудного кармана сложенную в несколько раз газетную вырезку. Она была изрядно помята и с несколькими линиями от сгибов, будто ее часто сворачивали и разворачивали. Это ни о чем не говорило, но у Курильщика защемило сердце. Особенно когда Черный забрал заметку и бережно сложил назад в карман. - Я не думал, что встречу тебя там, - признал Черный, - Я не в курсе, как эти выставки происходят, но думал, художник присутствует только на открытии. Вернее, я надеялся тебя увидеть, - тут же поправил он себя, - Не ожидал, но хотел, просто чтобы убедиться, что у тебя все хорошо. Только совсем я в этом не убежден сейчас. Черный нахмурился, а Курильщик вдруг почувствовал запоздалый ужас от того, что Черный мог как Рыжий появиться и исчезнуть без следа, и он бы об этом даже не узнал. Ему отчаянно хотелось потянуться и снова сжать руку Черного и не выпускать, но теперь, наедине, это выглядело бы слишком странно. - Отец уехал в поход со Сфинксом. В горы или сплав по реке, что-то такое, я не знаю деталей, - Курильщик повертел в руках чашку, она выскользнула из влажных ладоней, он еле ее поймал и, покраснев, поставил назад на стол. - Он что, живет здесь? – напрягся Черный, будто готов был при положительном ответе тут же броситься к выходу. Курильщик улыбнулся. - Нет. Он снимает квартиру где-то возле работы. Работает, кстати, детским психологом. В интернате для слепых. Черный фыркнул, но заметно расслабился. - А с чего это они с твоим отцом вдруг так сошлись? - Кто знает. Но они действительно дружат. Ну я-то в походы и на рыбалки особо не ходок, - Курильщик кривовато улыбнулся. Он стал раскатывать закатанные рукава и возиться с пуговичками на манжетах, как если бы ему вдруг стало зябко. Черный сдвинул брови и начал разливать чай, хотя не знал, где сахар, лимон и ложечки; его возня и поиски отвлекали Курильщика от неприятных мыслей. - Оставайся, - попросил он вдруг. – В смысле на ночь или насколько тебе нужно. У нас диван раскладывается. «Навсегда, насовсем, не бросай меня больше. Хотя бы ты не бросай» Курильщик уткнулся в кружку с чаем, обжигая губы кипятком, чтобы не обжечь словами. - Я уже нашел где остановиться, да и не знаю сколько пробуду, может работа так и не найдется, - замялся Черный. - Да можешь сколько хочешь быть, честно! Отец все время на работе, он любит когда есть с кем поговорить, но лишний раз не лезет. Я все время торчу у себя с красками. Ты даже не заметишь, что тут еще кто-то живет, - зачастил Курильщик, чувствуя, как с каждым словом все меньше верит в вероятность того, что Черный останется. Тот опять хмурился и мрачнел. - Ты тоже чувствуешь себя, будто тут никто больше не живет? – сердито спросил Черный. И Курильщик понял, как его слова звучали для него. Как если бы он умирал от одиночества или пытался сделать такой вид, чтобы удержать его. Вот же черт. - Да нет, я занят картинами, выставка видел сколько сил отнимает. А вообще пока оделся, пока завтрак приготовил уже полдня прошло. Совсем нет времени для всяких печалей, - Черный посмотрел на него взглядом, в котором читалось что-то вроде «еще лучше, тебе даже в быту не помогает никто?!» и Курильщик захотел спрятать лицо в ладони и замотать головой. Ведь он вовсе не это имел ввиду! - А вообще знаешь, если тебе так неудобно, то ладно, тогда в гости заходи, - отрывисто бросил он. И это была больше обида за непонимание, чем за то, что Черный не хотел оставаться, но тот опять понял все по-своему. - Я понял, я остаюсь, - сказал Черный и потрепал его по голове. Курильщик поморщился, но скорее по привычке. В отличие от всех остальных, его не раздражало, когда Черный так покровительственно вел себя с ним. Он смотрел снизу вверх на Черного из-под его руки и та перестала ерошить ему волосы. Замерла, будто Черный почему-то не мог ее отнять и на его лице было такое смешение противоречивых эмоций, на которые, казалось, его четкие почти рубленные черты были просто не рассчитаны. Курильщик прикрыл глаза, просто ощущая это прикосновение всем собой и перестал думать почему Черный останется. Недоразумение или нет, ему было все равно. С раннего утра квартира Курильщика заполнилась истеричными трелями телефона. Черный морщился и потирал глаза. Нельзя сказать, что они много говорили накануне, но каким-то образом засиделись за полночь, а потом он еще долго ворочался на мягком, но несколько коротковатом диване. Курильщик сам был землисто серого оттенка, пил вторую кружку кофе, много курил и посылал извиняющиеся улыбки после каждого звонка – часто. - Кто это названивает? – наконец не выдержал Черный, когда выйдя из душа увидел, что ситуация нисколько не изменилась и Курильщик не мог оторваться даже для полноценного одевания – так и раскатывал в пижаме и халате. - По поводу выставки, - вздохнул Курильщик. Достал очередную сигарету, но так раскашлялся, что под негодующим взглядом Черного, спрятал ее назад в пачку. – Назначают интервью, просят прокомментировать, согласовывают уже написанное, вносят правки, просят разместить экспозицию у себя, предлагают купить и так далее. Те, кто не доволен моим ответом, считают, что на второй или третий звонок он изменится. - Хочешь я приготовлю завтрак? – спросил Черный. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке, расхаживая по дому Курильщика в майке и спортивных штанах, босиком, пока сам Курильщик кутался в халат и бубнел в телефон, не осознавая того, как смешно торчали его не расчёсанные после сна волосы. Черный с тревогой понял, что может к этому привыкнуть. Уже привыкает. - Было бы здорово… - улыбку Курильщика прервала очередная трель и он вздохнув выкатился из кухни. Черный подавил мгновенный порыв швырнуть чертов аппарат в стену. Завтракали они в почти блаженной тишине. Два звонка Курильщик проигнорировал и только доев немножко подгоревший омлет и поблагодарив Черного, умчался отвечать на третий. - Ты сегодня едешь на выставку? – поинтересовался Черный, отвлекаясь от мытья посуды, когда Курильщик вернулся. - Нет. Я вообще туда больше не поеду, и так две недели сидел. - Зачем? - Думал, может, кто знакомый зайдет. Но все знакомые уж были, больше некому, - тише закончил Курильщик. Черный на миг замер. Курильщик же не имел ввиду, что ждал его и теперь, когда он появился, то больше никого не ждет? Скорее уж прятался от телефонных звонков. - Я зайду в пару мест по поводу работы. Это на пару часов, что-то нужно купить или типа того? - Я буду дома, главное запомни дорогу. Купить ничего, разве что молоко, - Курильщик выехал за ним в коридор и наблюдал как Черный влезает в свои тяжелые видавшие виды ботинки. Накинув куртку, Черный неловко замер. Его настигла дикая ассоциация, как если бы он был добропорядочным мужем, а Курильщик его милой жёнушкой, которая провожала его на работу и ждала поцелуя в щеку, чтобы пожелать ему удачного дня. В очередной раз зазвонивший телефон разбил дурацкое видение и Курильщик поспешно скрылся в комнате, бросив через плечо: - Удачного дня! Черный сам не понял почему покраснел, выбегая из квартиры. Удачный день ему не светил, это стало понятно уже после второго отказа. Человек без дипломов и рекомендаций имел мало шансов найти удачное место. Ничего толкового в графе о предыдущем опыте он тоже написать не мог. Три рейса водителем грузовика, месяц на стройке, курьер, грузчик и руководитель очень дезорганизованной коммуны инвалидов. И ни одной официальной бумаги подтверждающей хоть что-нибудь из сказанного. Все это жутко бесило, а снисходительные недоверчивые взгляды бесили еще больше. Поэтому домой он возвращался в отвратительном настроении. Домой к Курильщику. Мысли Черного свернули на привычную тропку. Это был горько-сладкий угол в его сознании, в котором причудливо сплетались надежда, вина и много чего еще. Он никогда не был любителем копаться в себе, так что даже не пытался разобраться в этом клубке. Он знал, что подвел Курильщика в Доме. Тот был первым человеком, который заговорил с ним по-человечески, сознательно выбрал его, а не прославленных чудаков и психов. А Черный бросил его, сначала с ними, когда ушел к Псам, а потом и совсем, когда повел несмышленышей в настоящий мир, о котором сам не имел понятия. Они не говорили об этом, не давали никаких обещаний, просто в последние дни в Доме стали еще ближе. Могли просидеть до утра на Перекрестке без единственного слова, держась за руки. Как бы глупо это ни звучало или выглядело со стороны, но для Черного это были совершенно особые моменты. И он знал, что Курильщик ждет, что он позовет его с собой, как ждал, что он позовет его в Шестую. И это было единственное, чего Черный сделать не мог. Ведь в Шестой Курильщик бы попросту не выжил, в наружности ему было куда идти, а они собирались ухнуть в неизвестность подвергаясь всем возможным рискам. Для него так будет лучше, думал тогда Черный, глядя в доверчиво вскинутые на него глаза. Понимая, что предает оказанное доверие. Но он собирался вернуться. Не хотел этого обещать, чтобы избежать громких фраз, а еще немного боялся, что Курильщик не станет неизвестно сколько ждать. Но Черный верил, что устроит всех щенков, поставит их на ноги, сам может и не разбогатеет, но сможет выстроить достойную жизнь. И тогда, очень скоро, если он будет достаточно тяжело работать, он найдет Курильщика и поддержит его и тогда уже сможет защитить от чего угодно и они возможно станут даже ближе, чем уже были. Эти горизонты мечтаний Черного были размытыми и сильно отличались в зависимости от того, думал ли он о них днем, четко рассчитывая свой план или ночью, когда, когда в памяти всплывали неясные ощущения прохладных рук и хрупких плеч. Но наружность умела обламывать наивные надежды. Несмотря на весь его тяжелый труд, дела в общине не спешили преуспевать, да и сам он не становился весомее или обеспеченнее. Но хуже всего, теперь, наконец встретив Курильщика, он совсем не был уверен, что для того было лучше оставаться не с ним. Возможно, он подвел его значительно сильнее, чем ожидал. А Курильщик продолжал улыбаться ему и предлагать кров, режа без ножа. Курильщик приветствовал его невнятным кивком, не отрываясь от телефонной трубки. Он был нормально одет, но видимо ситуация со звонками с утра не сильно изменилась. - Нет, - вымучено-вежливо повторил Курильщик, - Я не собираюсь их пока продавать. Ни одну, верно. Нет, я не передумаю. В дважды или в трижды, хоть в десять раз, это не имеет значения, все еще нет, - Курильщик помассировал закрытые глаза, что означало, что у него болит голова, вдруг вспомнил Черный. – Все верно, это мой окончательный ответ, так же как вчера и поверьте, завтра он не изменится. Раздражение Черного, копившееся весь день, достигло пика. Как они вообще смели, звонить сюда с раннего утра и сосать из Курильщика кровь!? И почему он позволял им это делать!? Где его отец, который мог бы ему помочь и поддержать в этот период!? Когда Курильщик, не переставая бубнить, с несчастным видом стал вынимать сигарету из пачки, лежащей возле плотно забитой окурками пепельницы, Черный сорвался. Он подошел к Курильщику, вырвал из его пальцев трубку и проорал в нее: - НЕТ, СПАСИБО, ОН НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАН! ПОЙДИТЕ К ЧЕРТУ! – и швырнул телефон в стену, как с утра мечтал. После вспышки ярости, Черный осознал себя тяжело дышащим посреди гостиной Курильщика. У стены лежали кучкой пластика осколки телефона, а Курильщик смотрел на него удивленно и немного испуганно. Черный сжал челюсти, ему было чертовски стыдно, но он не собирался извиняться, потому что считал, что сделал все правильно. Воображаемые картины того, как Курильщик выпроваживает его из своего дома, рассыпались в тот же момент, когда парень на коляске запрокинул голову и громко рассмеялся. - Как же я мечтал об этом, - отсмеявшись заявил Курильщик, - Спасибо. Иногда хватит, значит хватит. Вот бы мне менеджера, который проделывал подобное время от времени. У Черного от сердца отлегло. Конечно, это же был Курильщик, невероятное непредсказуемое существо, полное добра, которое он не знал чем заслужил. - Так и просидел весь день на проводе? – спросил Черный, пытаясь завязать разговор и убирая осколки. - Не только. Смог даже немного порисовать, но очень уж они отвлекали. А как твои поиски? - В процессе, - отрубил Черный. Он не хотел говорить о своих делах, учитывая, что дела у него шли не важно. Ему снова показалось, что он слишком грубо это буркнул, но Курильщик только ободряюще на него посмотрел и ничего не сказал. - Раз теперь появились гарантированно свободные пару часов, я наверное все же закончу сегодня с фоном, - Курильщик слегка прокатывался туда-сюда елозя ладонями по шинам. – Хочешь посмотреть? «Как в прежние времена» подумал Черный и по слегка розовеющим щекам Курильщика понял, что такая мысль пришла и ему. Курильщик не так уж часто рисовал в Доме, потому что трудно было найти укромный и безлюдный угол, особенно коляснику. Не то чтобы ему мешало чье-то присутствие, как позднее узнал Черный, просто его смущали «они». По мнению Черного, это было совершенно нормально, учитывая, что в Четвертой шутки и остроты по поводу и без были возведены в культ. В самой комнате всегда кто-то находился, так что Курильщик рисовал в ней мало и неохотно. Со временем Черный узнал о его любимых местах: диване на Перекрестке, коридорчике возле столовой, отдаленном углу на крыльце и выяснив, что Курильщик вовсе не против, стал составлять ему компанию. Глядя, как из хаотичных грифельных линий показывается чье-то знакомое лицо или незнакомая история, Черный всегда ощущал благоговейный трепет. Это было настоящее волшебство. Это, а не пьяные бредни сумасшедших, как у них принято было считать. Иногда, видя, как кто-то из соседей по комнате дразнит или откровенно смеется над Курильщиком, он хотел выхватить его альбом, ткнуть им всем в самодовольные рожи и рассмеяться. Идиоты, какие же они идиоты, живут рядом с ним и совершенно ничего не знают и не понимают. Что он глубже их всех вместе взятых и не на словах, не под настойкой из грибов, а сам по себе! Но он этого не делал. Уж кому как не Черному было известно, как слепы они могли быть, когда хотели, будто подражали своему лидеру. Но главное – вряд ли это обрадовало бы Курильщика. Поэтому, он обычно молча садился рядом, прихватив книгу и слушая тихое шуршание карандаша, забывал прочитать из нее хоть строчку за целый вечер. Нельзя, сказать, что только рисунки привлекали его внимание. Через несколько минут наблюдения, взгляд Черного неизбежно перескакивал с бумаги на тонкие пальцы. Прослеживая очертания руки, под растянутым рукавом свитера, он цеплялся за торчащую пику плеча и изящную шею. Особенно трогательно она смотрелась вначале, когда Курильщик только перешел к ним от Фазанов, со своей аккуратной стрижечкой хорошего мальчика. Впрочем, немного обросшим он выглядел еще моложе, особенно, когда смотрел из-под своей челки снизу вверх, запрокидывая голову, чтобы глядеть в лицо стоящему человеку, к тому же такому высокому, как Черный. Раньше Черный видел в основном его карандашные рисунки, но комната, в которую он прошел следом за Курильщиком, пропиталась запахом краски и растворителя, тюбики и заляпанные склянки покрывали все горизонтальные поверхности, а по периметру комнаты, прислоненные к стенам стояли его картины. Видимо те, которые составляли первую выставку. Черный прошелся вдоль них и почувствовал как по спине пробежался холодок. На первый взгляд, в них не было чего-то очень уж пугающего, даже на неискушенный взгляд, манера исполнения была немного неуверенной, но они пробирали до костей. Черный чувствовал странное чувство узнавания, хотя не всегда даже понимал, что конкретно изображено. Единственная четкая сцена изображала птицу до боли похожую на Нанетту, которая чистила перья сидя на шкафу, над рядом пустых белых кроватей, похожих на надгробия. - Когда надоест, можешь пойти посмотреть телевизор, это долгое и нудное занятие, - улыбнулся Курильщик, расчищая ему стул, застеленный газетами, на котором лежала палитра и какие-то тряпки. Взявшись за кисточку, он почти сразу переключился на работу и похоже перестал замечать Черного. Тот еще немного походил среди первых полотен и обратил внимание на то, над которым Курильщик работал теперь. Это было что-то вроде растрескавшейся утоптанной площадки, тянущейся до горизонта под неспокойным небом. Сбоку была еще явно не законченная но странно знакомая темная громадина, в которой после недолгого размышления Черный узнал их дворовой дуб. По площадке были разбросаны фигурки человечков, которых вроде было не мало, но каждая казалась одиноко стоящей в пустоте, если обратить на нее внимание. Все они отбрасывали тени в разные стороны, будто у каждой был свой источник света, а если достаточно долго на них смотреть, то эти тени казалось трепещут и меняют очертания, совсем уже не похожие на людские. Черный нервно мотнул головой и наваждение прошло. Раньше, набрасывая что-то в альбоме, Курильщик склонял голову то к одному, то к другому плечу, сам того не замечая, беззвучно что-то шептал и гримасничал. Это было довольно забавное зрелище. Теперь Курильщик рисовал иначе. Он хмуро и сосредоточенно вглядывался в свои же мазки, будто не наносил рисунок, а освобождал его из-под них. Работал с монотонным напряжением. Один раз глянув на его лицо, Черный не мог перестать смотреть. Курильщик почти не изменился. Линия челюсти стала чуть тверже и щеки потеряли свою почти детскую округлость, они стали впалыми, под заострившимися скулами. Вокруг глаз пролегли гораздо большие, чем раньше темные круги. Он не выглядел повзрослевшим, только сильно уставшим, или больным. И все-таки очень красивым. Черный редко думал об этом даже про себя, но Курильщик всегда вызывал в нем странное чувство прекрасного, с которым люди наверное смотрели на цветы или предметы искусства. Черному не было дела до растений или финтифлюшек, непонятно зачем усложненных создателями, но Курильщик вызывал желание сидеть целыми днями просто смотря на него или прикасаться, чтобы убедиться в его материальности. Непонятные ощущения, а он не любил чего-то недопонимать. Черный наблюдал больше часа, когда захотел заварить себе чаю и вышел на кухню. Не было похоже, что Курильщик тут сегодня бывал, с тревогой подумал он. - Хочешь чаю? – крикнул он в сторону комнаты. Курильщик ответил после долгой паузы, будто словам требовалось время, чтобы пробиться к нему. - Мм… Да, спасибо. Сначала он взял кружку рассеяно, но после первого же глотка, быстро все выпил немного обжигаясь и с жадностью проглотил наспех сделанный Черным бутерброд. - Ты вообще сегодня ел? - Да. Кажется, - рассеянно отозвался Курильщик, отдавая кружку. - Ты всегда так питаешься, когда рисуешь? – нахмурился Черный. Не получив вразумительного ответа, он еще раз внимательно осмотрел Курильщика и его комнату. Со всех сторон были картины, от которых душа уходила в пятки и которые хорошо легли бы на стены Дома. Воздух был наполнен химическими запахами, среди которых Курильщик находился весь день и спал. Он выглядел болезненно худым и бледным, у мольберта стояло сразу несколько переполненных пепельниц. - На сегодня хватит. Ты должен поесть и отдохнуть. И твою комнату нужно проветрить, это очень вредно постоянно дышать растворителями. Оторвавшийся от картины Курильщик смотрел на него сначала с непониманием, а потом с раздражением. Но помассировав пальцами веки он вздохнул. - Наверное, ты прав. Голова просто раскалывается в последнее время. Черный выпроводил Курильщика в гостиную, пока сам занялся открытием окон и готовкой, в которой был вообще-то не силен. Зайдя в комнату, он обнаружил, что Курильщик крепко спит на диване. Укрыв его пледом, Черный сел в кресло рядом хмуро глядя на Курильщика. Картины похоже истощали, как если бы он писал их своей кровью, жизнь в наружности не шла Курильщику на пользу. Но у Черного не было ничего, что бы предложить ему взамен. Он чувствовал себя отвратительно бессильным. Курильщик просыпался первым, но пока он плескался в ванной, Черный успевал приготовить завтрак. Было не так уж много способов испортить хлопья с молоком, тосты или яичницу, поэтому в конце концов он перестал угрюмо оправдываться за качество своей стряпни. Курильщик хотел в качестве ответной любезности мыть посуду, но раковина была высоковато и ему приходилось пересаживаться с коляски на высокий табурет. Понаблюдав за его неловкими движениями, Черный запретил Курильщику этим заниматься. Его не убедили заявления, что такой способ мытья посуды практикуется Курильщиком уже не первый год. Черный был непреклонен, несмотря на то, что Курильщик умолчал о двух случаях, когда он действительно с этого табурета падал и пребольно ударялся. Их совместная жизнь была соткана из странных противоречий. С одной стороны, оба ухватились за возможность отдохнуть от резких жизненных перемен и получали редкое чувство покоя и поддержки. Болтали обо всем подряд, или целый день ходили молча, не нуждаясь в словах для взаимопонимания. С другой стороны, было понятно, что эта передышка временная и подходит к концу. На Черного все больше давили безуспешные поиски работы, а на Курильщика необходимость возобновить связь с галереeй и работа над новой выставкой, которую от него теперь все ждали. Курильщика к тому же мучили постоянные головные боли. Его комната была слишком маленькой, а растворитель уже слишком въелся во все, чтобы проветривания могли что-то существенно изменить. Он терял аппетит и становился все прозрачнее, пытался скрывать это от Черного, привлекая его внимание еще больше. Очередным утром, Курильщик проснулся совсем больным и даже не возражал, когда Черный уложил его в гостиной, стал поить крепким чаем и смачивать полотенце на лоб. Черный не пошел искать работу, тем более, что пока эти поиски были абсолютно безрезультатными. Курильщик выглядел плохо. Это сжимало грудную клетку Черного и заставляло его злиться. Преимущественно на себя, потому что он ничего не мог поделать. Курильщик чувствовал, что он зол, принимал это на свой счет и поникал все больше. Разговор не клеился. Тишина перестала быть уютным общим коконом. - Так какую работу ты ищешь? – не выдержал в конце концов Курильщик. - Какая попадется. - А конкретнее? - Тебе не будет интересно. - Мне уже интересно. - Тебе так кажется, - раздраженно бросил Черный. - Просто, я подумал, может я мог бы чем-то… - Я ищу работу, на которой платят, - перебил его Черный, резко вставая. – Пойду, прогуляюсь. Курильщик закусил губу, чувствуя себя одновременно виноватым и обиженным. Он знал, что Черный не любит, когда лезут в его дела, но хотел как лучше. Черный бродил по улице несколько часов, пока окончательно не отморозил уши и пальцы. Слабость - вот что бесило его, то, чего он никогда не мог себе простить. Будь он сейчас сам по себе, как в последние месяцы, то небольшая пауза в занятости была бы ему безразлична, даже если бы пришлось затянуть пояс потуже. Но теперь он был не один, он нашел Курильщика и не мог его бросить ради достижения смутной успешности. Не только потому, что обещал, но и потому, что уже сам был не в силах это сделать. Слишком врос, пригрелся, не мог отпустить, не мог оттолкнуть, предать еще раз. Черный вздохнул, открывая дверь. Ему не хотелось мусолить тему дальше, хотя он понимал, что должен извиниться за свою вспышку. С обреченным упорством он шагнул в квартиру, но тут же насторожился. Посреди коридора валялся потертый походный рюкзак, спальник и растоптанные кроссовки, из гостиной доносились голоса. Черный помедлил, вешая куртку на вешалку, опасаясь встретить в комнате Сфинкса, но там был только отец Курильщика. Это был не в меру живой мужчина пятидесяти с чем-то лет, с небольшими залысинами. Он представился, но Черный немного сбитый с толку этим внезапным вторжением, в то, что он уже стал считать своим домом, забыл имя еще до того момента, как закончилось их рукопожатие. Он не успел подумать, что будет, если хозяин квартиры воспримет его нахлебничество без восторга, но тот уже хлопал его по спине и хвалил за рисковую поездку из Дома и организацию коммуны. А потом продолжил ранее начатый рассказ про свой поход. Черный присел в кресло, разглядывая мужчину. Удивительно, но у них с Курильщиком не было почти ничего общего, кроме каких-то похожих мимических движений. Но спектр эмоций был слишком разным, чтобы это бросалось в глаза. Сам Курильщик сидел на диване, слегка массируя висок, очевидно все еще страдая от мигрени. Несмотря на это, он смотрел на родителя слегка иронично улыбаясь. - А потом всю палатку чуть не сдуло! И тогда Сфинкс, клянусь зубами вцепился в этот шнурок и уж не знаю как, но удержал! – оживленно рассказывал мужчина. Черный заметил на лице Курильщика отчетливое желание закатить глаза. Его брови изогнулись еще более сардонически. – Ты бы послушал, Эрик, что он рассказывает о своей работе. Там такие славные ребятишки, ведь это самое лучшее, понимать, что ты делаешь нужное дело, зарабатывая заодно деньги, не вися ни у кого на шее. Фраза прозвучала так многозначительно, что Черный едва смог удержать нейтральное выражение лица. Отец и сын смотрели друг на друга улыбаясь и это были натянутые искусственные улыбки. Черный предложил приготовить чай и отец Курильщика бросился ему помогать. - Я рад, что ты здесь, - доверительно заметил мужчина, ставя чайник на плиту, - Эрик стал совсем затворником, подевал куда-то телефон. - Это я его разбил… случайно. Извините - возразил Черный. Он вспомнил как Курильщик еще пару дней назад спокойно общался с толпой журналистов и стоически переживал внимание поклонников на выставке. - Да не бери в голову, парень! А Эрик уже не первый год окопался в красках и с утра до ночи мажет что-то непонятное. Родной отец приехал, несколько недель не виделись, а из него слово не вытянешь. - У него болит голова, - сказал Черный, чувствуя как сжимаются челюсти и начинают ходить желваки. Отец Курильщика, впрочем, ничего не заметил, увлеченный своей мыслью. - Конечно, - легко согласился он, потом постучал пальцем по лбу, - Все отсюда. Если заранее зацикливаться на плохом, то ничего хорошего и не может быть. Ты видел его картины? Я конечно в этом не разбираюсь, но есть люди поумнее меня и они делают выводы. Если у человека такое в голове, то не удивительно, что голова болит, - мужчина хохотнул и подмигнул Черному. И тут же помрачнел, заставив Черного вздрогнуть – так это было похоже на прыжки эмоций Курильщика. – Я ничего не могу поделать, он совершенно закрылся от меня. Ведь ноги это не конец света, понимаешь. Люди живут, работают, заводят семьи! Без рук это все куда сложнее, но я вот не встречал человека веселее Сфинкса. А Эрик закрылся в этих своих фантазиях, это так по-детски. Знаешь когда ему было лет пять, он постоянно прятался в шкафу, чтобы мы его искали. Иногда кажется, что он все еще сидит в шкафу и ждет пока его найдут. Черный поднялся, ножки табурета со скрежетом проехались по полу. Он хотел бы узнать все о детстве Курильщика, но слушать такие личные подробности в исполнении этого человека, сказанные с такой насмешкой, он просто не мог. Иначе рисковал выбить отцу Курильщика пару зубов, а это создало бы целый ряд неразрешимых проблем. Такова была наружность, живя в этом мире ты должен был подчиняться его правилам, когда в Доме хотелось сжать кулаки и кричать, то так и делалось и никого бы это не удивило. - Я спрошу, что хочет Курильщик, - вместо этого буркнул он и вышел из кухни. Курильщик обнаружился в своей комнате, снова у холста. Он не рисовал, просто смотрел, сжимая пальцами дымящуюся сигарету. Черный встал за ним, оперся на ручки его коляски и склонил голову так низко, что почти касался носом темной шапки волос. - Какого черта? – тихо, но ожесточённо спросил он. Курильщик откинул голову и Черный заметил, что он криво улыбается. Их лица теперь разделяло всего пару сантиметров и это заставляло сердце Черного отбойным молотком пробивать себе путь наружу. - Что это была за ода Сфинксу? И он действительно сказал, что ты висишь на шее?! Курильщик, устало выдохнул облако дыма, осевшее на лице, в легких и мыслях Черного и отвернулся назад к картине. - Не обращай внимания. Папа не только восхищен Сфинксом, но и не теряет надежды, что чужой успех заденет меня за живое и я начну жить «нормальной» жизнью и найду «нормальную» работу. Знал бы он, кого Сфинкс считает своей девушкой. - Даже если выставки не приносят много… - О, на второй выставке я уже заработал больше, чем его зарплата за полгода. И он даже это знает, но как-то не соотносит с понятием «серьезная работа». - Ты его сын, - неуверенно сказал Черный, в смутном порыве кладя руку на плечо Курильщика. - И это дает ему право ранить меня из лучших побуждений, - кивнул Курильщик и прислонился щекой к ладони Черного. Странным образом такое неприятное вторжение, вернуло им прежнюю близость, которую они стали терять. Курильщик мерно затягивался сигаретой, глядя на свой мрачный пейзаж, а Черный поглаживал его скулу. Они оба делали вид, что не слышат зовущего их пить чай отца Курильщика. На следующий день Черный нашел работу. Это было какое-то многопрофильное бюро, которое судя по всему не выходило из запарки никогда и постоянно требовало новых рук. В этот раз других вариантов особо не было и они готовы были взять даже его. После испытательного месяца на полставки, обещалась нормальная зарплата. В принципе, даже с половиной, он мог снять комнату неподалеку. Коллектив был немного в мыле, но все казались приятными дружелюбными людьми. Черный отказался. До самого вечера он бродил по улицам и недоуменно спрашивал себя почему. Хотя ответ был ему известен. Работа была на другом конце города, с раннего утра и до позднего вечера, с вероятными сверхурочными. Он не мог продолжать жить у Курильщика, а переехав ближе, потерял бы возможность видеть его чаще, чем раз в пару недель. Что было совершенно не допустимо. Это время, которое они провели вдвоем: просто поедая вместе скверные завтраки, болтая о ерунде, молча о важном, уже перекроило все его планы, но только сейчас он в полной мере это осознавал. Жизнь выглядела простой пару недель назад: найти работу, найти жилье, закрепиться, заработать достаточно денег, найти Курильщика, делать что-то, что сделает его счастливым. Идеальный план покатился к чертям, когда он увидел ту роковую газету и поддался искушению глянуть на картины. Теперь он уже нашел Курильщика, и сделать его счастливым стало куда важнее работы. А еще к списку добавилось: быть с ним всегда, оградить его от отца, оградить его от звонков, оградить его от картин, оградить его от всего, дышать его дымом, касаться его волос, ощущать прикосновение его прохладных рук, смотреть на его улыбку, смотреть как он рисует, обнимать его и много чего еще. И дело не в том, что он этого хотел, он просто не мог без этого жить. Не понимал, как жил эти годы и никак не мог отказаться теперь. И эта жажда не утолялась, а только разгоралась в нем. Вначале он чувствовал себя неловко, не знал что можно, а что нельзя делать. Не понимал, как когда-то в Доме, который казался теперь далеким сном, он мог просто взять Курильщика за руку, потрепать по волосам или провести пальцами по щеке. Но вчера все было так просто и правильно: он просто хотел и просто касался. Если бы не продолжавший голосить отец Курильщика, то Черный позволил бы себе большее. Что именно, он не знал, но пол ночи вертелся на диване, одолеваемый жаркими безумными мыслями, пока не помог себе рукой и не уснул, утопая в стыде, вине и счастье. Все только усложнялось. Несколько дней Черный провел больше гуляя, чем правда ища работу. Ему требовался новый план, который охватывал все его новые желания. Он старательно не думал о том, что Курильщик может их не разделять. Вернувшись домой поздно вечером, он замер в коридоре с дурным предчувствием. В квартире было зловеще тихо и темно. По спине Черного пробежал озноб. Отец Курильщика неуклюже развалился на диване в гостиной и смотрел в потолок. На полу под его свесившейся рукой лежали две пустые бутылки. Черный дернулся в сторону комнаты Курильщика, но остановился, услышав невнятное бормотание. - Не трогай ты его сейчас. - Что случилось? – холодея от предположений, спросил Черный, невольно понижая голос, - Что-то с Ку… Эриком? Отец Курильщика закряхтел и с трудом перетек в сидячее положение. После нескольких неудачных попыток, смог зажечь сигарету. Черный был уверен, что он не курит. - Ничего страшного. Просто приходила его мать. Черный замер, а потом сел в кресло. У Курильщика была мать! Нет, в этом не было ничего необычного, у всех была мать, даже у Черного, хоть он ее и не помнил. Но эта тема никогда не всплывала в их разговорах даже намеком и Черный, наверное, невольно стал считать, что она умерла давным-давно. - Он не говорил, да? – хмыкнул отец Курильщика, выпуская дым. И сейчас он выглядел на все свои года и вдруг стало понятно, что сын похож на него гораздо больше, чем казалось поначалу. Черный молчал не зная, вправе ли он выпытывать, но, похоже, мужчина сам желал выговориться. - Ээх. Такой хороший мальчик. Два таких чудесных мальчика. Знаешь, просто как в мечтах любого родителя, - Черный понятия не имел о чем мечтают родители, но внимательно слушал слегка заплетающуюся речь, - Эрик хорошо учился, всегда был вежливым, никогда не проказничал. Это, конечно, заслуга его матери. Я своих детей любил и учил их играть в футбол, ходить на рыбалку, все такое, ребенок должен быть веселым. А она нет, в строгости их держала, ну наверное и хорошо, дети были воспитанными и очень серьезными. У нас уже были кое-какие деньги, важно было не разбаловать. Она всегда волновалась, что люди скажут, что прилично, - он прервался, чтобы обследовать одну из бутылок, но они обе были совершенно пусты. - Я-то меньше о таких вещах думал. А вот старший закончил школу лучшим в классе, поступил в хороший университет. Здорово все было, семья как с картинки. А потом все развалилось. Не в один момент, но все равно как-то внезапно. Эрик упал, не сильно даже, просто играл во дворе и упал. Все жаловался на боль в спине, сначала мы не обратили внимания, потом подумали, что где-то продуло, через пару дней пройдет. Потом не могли найти время выбраться в больницу. Когда наконец выбрались, то бесконечно блуждали от кабинета к кабинету, слушая все новые версии диагнозов. Как-то удивительно много времени все это заняло. Так много, что когда стало уже точно известно в чем дело, то было уже слишком поздно. Черный сжал подлокотники кресла. Он привык, что у них не говорили о своих увечьях. Разве что Фазаны сыпали медицинскими терминами, будто хвастаясь, чья болезнь тяжелее. Негласное табу витало над этой темой, как и над темой наружности, и быстро излечивало от праздного любопытства. Он задумывался пару раз, что произошло с Курильщиком, но о таком не спрашивают. И вот теперь, информация вываливалась на него потоком, и Черный хотел прервать это пьяное бормотание. Но в то же время он не мог. Понимал, что больше шанса узнать все у него не будет. А он должен был знать, чтобы суметь поддержать Курильщика. - И все равно мы боролись. Страшно подумать сколько денег на все это уходило и без результатов. Постепенно, но неотвратимо наступал паралич ног. Говорят, ему еще сильно повезло, что он не пошел дальше, и даже все тазовые органы функционируют. А потом старший, стервец, влюбился в какую-то заезжую аспирантку. Она была его старше, еще и с другого города. Жена не одобрила, мы все тогда были на взводе. Разругались, и он уехал, сейчас изредка созваниваемся, хорошо живут, только детей что-то нет. Так мы и остались втроем, почти без денег. И у Эрика это началось, видимо переходной возраст сыграл. Да только был хороший мальчик, а вдруг стал нервный дерганный инвалид. Некрасиво звучит, да? Это она так сказала. Жена была из хорошей семьи, дело даже не в том, что у Эрика ноги отказали, но в том, как он стал вести себя. В том, как она была потрясена и опозорена побегом старшего и тем, как вдруг перестало хватать средств. Это все так навалилось, у нее было несколько нервных срывов подряд. Сначала, она уехала на недельку к родственникам, чтобы отдохнуть. Потом, сказала, что задержится на месяц. А через полгода прислала почтой документы на развод с длинным письмом. Очень слезливым, наверное сестра помогала писать. Ну и я тоже не железный, она была любовью моей жизни. Королева университета, мы были отличной парой, знаешь ли. Что я мог поделать сам, с этим каким-то новым чужим ребенком? Стал прикладываться к бутылке, на работе понизили, если бы не семейные обстоятельства, то совсем бы уволили. Невеселое было время. Эрику только исполнилось четырнадцать. Он был не так чтобы очень близок с братом, но они никогда не ссорились, всегда дружно жили, и вот в один день тот просто ушел. А потом и мать, строгая или нет, мама есть мама, верно? Даже не позвонила. Сука. Я не очень хорошо в людях разбираюсь, а детский психолог из меня еще хуже. Вон Сфинкс, он людей чувствует, сходу знает, где слабина, где надо поддержать, а где укорить. Мне бы тогда он пригодился. Это я сейчас понимаю, что Эрик подумал, что его все бросили, или еще хуже, что это он виноват, что семья развалилась. Хотя дело было иначе. Ну а даже если и он был виноват, не должен так ребенок думать, вот что я тебе скажу, - мужчина широко зевнул и снова начал заваливаться на диван, говоря все более невнятно. – Но прошлого не воротишь. Пока он был в этом вашем Доме, я немного привел себя в порядок. Думал - вернется и мы заживем не так как раньше, но хорошо. А он другим приехал. Я в мистику не верю, ты вроде тоже, верно, парень? Обижали его там, наверное. Сфинкс не рассказывает, но мне кажется, он за что-то вину ощущает. Ты не бросай его, хорошо? Меня он уже списал, папку своего. Черный сидел в темноте еще какое-то время, не ожидая продолжения рассказа, скорее пытаясь его осмыслить. Громкий храп прервал его мысли, и он, накинув на спящего плед, помедлив двинулся к комнате Курильщика. Тихо постучав, открыл дверь в темную комнату. - Это я, можно войти? – все еще вполголоса спросил он. Курильщик то ли спал, то ли притворялся спящим, и Черный, бесшумно прикрыв дверь, ушел на кухню. До самого утра он там сидел, медленно приканчивая забытую на подоконнике пачку сигарет. Черный курил редко и только в действительно паршивые дни. Очень не хватало алкоголя, но пьяное тело в гостиной слишком явно убеждало в неудачности этой идеи, да и не было в доме, кроме тех пустых бутылок больше ничего. Пару дней назад все было так хорошо, а сегодня так плохо и он снова никак не мог повлиять на ход событий. На следующий день Курильщик вел себя подчеркнуто обычно. Даже был веселее, чем всегда, уже этим одним выдавая с головой все свои переживания. Черному нравилось, что он настолько неумелый притворщик, будто ложь противоречила самой его природе. Но в этот раз, он хотел бы быть обманут и не видеть, как глубоко Курильщика задел вчерашний визит. Отловив его после завтрака, Черный хотел о многом спросить, но Курильщик на мгновение сбросив маску нормальности, глянул на него таким тоскливым взглядом, в котором читалось «Ты не поймешь», что он не стал. Он действительно не понимал. Если это родители, такие как в фильмах и книжках, то как они могут так поступать с Курильщиком, как могла родная мать бросить его без каких-либо серьезных причин? А если это обычные люди, между которыми не самые теплые отношения, которые попадались Черному в Наружности гораздо чаще, то почему Курильщику было так больно? Как никогда остро Черный чувствовал, какая пропасть отделяет его, как воспитанника Дома, даже если он не верил и не видел доли всех происходивших там чудачеств, от нормальных людей. И этот и следующий день были на удивление тихими, но Черный ощущал нервное напряжение Курильщика, которое как жгут скручивалось где-то в его груди все туже и туже. Было бы гораздо лучше, если бы Курильщик поговорил с ним, кричал или плакал, но он улыбался и молча копил все в себе. Вечером третьего дня, когда отец Курильщика еще не вернулся с работы, Черный понял, что время срыва пришло. Курильщик не смог рисовать в его присутствии, но оставшись в одиночестве только испортил набросок, которым очень гордился накануне. Чай ему показался слишком сладким, а кончившиеся сигареты едва не довели до слез. Наконец, Курильщик решил принять ванну. От предложенной помощи он резко отказался и целый час просидел в остывающей воде. Черный весь этот час проторчал у двери, сам себе напоминая сторожевого пса, усмехаясь этой аналогии, но не в силах сдвинуться с места. Подспудно он чего-то такого ожидал и услышав шум падения и болезненный вскрик, уже был на ногах и открывал дверь. Забежав, Черный тут же охватил взглядом ванную, мысленно выстраивая ситуацию. Коляска, даже поставленная на тормоз, скользнула в сторону по луже, которая натекла с Курильщика, пока он поочередно перетаскивал свои ноги через бортик, неустойчиво сидя на нем же. При попытке пересесть в нее, Курильщик соскользнул с бортика и растянулся на полу, посреди этой огромной лужи. Мысли еще проносились, а Черный сразу бросился к Курильщику, дотягиваясь до полотенца, разложенного на сидении коляски. Неожиданно Курильщик яростно оттолкнул его руки. - Уйди! Выйди сейчас же! Мне не нужна помощь! – закричал он, отворачиваясь и прикрываясь руками. Черный дернулся, будто его ударили, но упрямо стал заворачивать дрожащего от холода Курильщика в полотенце. - Чего я там не видел? – успокаивающе пробормотал он. Курильщик всегда стеснялся моментов, когда его видели обнаженным, Черный помнил еще по Дому и знал, какой груз комплексов тот на себя взвалил. Он действительно был сейчас болезненно худ и бледен, но если вспоминать например Слепого, то Курильщик в сравнении мог показаться румяным и пухлощеким. Его парализованные ноги правда были еще худее, но опять-таки, Черный прекрасно знал, как бывает у людей у которых совсем не сохранялся тонус мышц, нижняя часть тела которых, превращалась в обтянутые кожей кости и ноги Курильщика были от этого, к счастью, далеки. Курильщик выхватил у него полотенце, укутываясь сам, краснея от смущения пополам со злостью. - Я не нуждаюсь в твоей помощи! Я пять лет сам принимал ванну, сам мыл посуду, готовил себе завтрак и делал еще много вещей и чудесно с этим справлялся! – ядовито процедил Курильщик. Черный замер, на мгновение оглушенный почти ненавистью в голосе и взгляде. Но он не мог возразить, его действительно не было рядом все эти годы. Курильщик вдруг судорожно вздохнул и будто кто-то переключил тумблер - не было больше злости, его глаза панически раскрылись, он закусил дрожащие губы, но все равно не сдержал градом покатившихся слез. Черный, тут же бухнулся в лужу коленями, не чувствуя, как вода пропитывает штаны и крепко обнял Курильщика. Тот вцепился в него до боли, будто не прогонял сам только что. Курильщик беззвучно плакал и изредка прорывавшиеся в голос всхлипы от этого казались еще громче. Его руки цеплялись с неожиданной силой, а губы шевелились, не произнося ни звука. Черный и так знал, какие это были слова: «Не бросай меня». - Никогда, - отвечал он, гладя мокрые волосы. – Никогда. На следующий день, Черного ждал еще один неприятный сюрприз. Открыв дверь, он с трудом поборол желание не захлопнуть ее назад. - Ну привет, я тоже рад тебя видеть, старина, - фыркнул Сфинкс, широко улыбаясь, будто и правда был рад. Черный лукавить не собирался, Сфинкс был сейчас последним человеком, которого он хотел бы видеть. - Отца Курильщика нет дома, - сказал он, все же отступая с прохода. Сфинкс насмешливо глянул на него. - Я знаю, он мне звонил. Я к Курильщику. Черт возьми, сколько наших повидал, ты меньше всех изменился, - почти восхищенно заметил Сфинкс, стягивая вязанную шапку совершенно невообразимых цветов, в которой каким-то чудом он умудрялся не выглядеть смешно. Заметив пристальное внимание, объяснил – Дети подарили. Черный закатил глаза, конечно, такие сумасшедшие цвета могли подобрать только слепые, стоило догадаться. На самом деле, его не на шутку встревожил этот визит. Особенно когда Сфинкс без спроса вошел в комнату Курильщика и закрыл за собой дверь. Черный так возмутился, что даже не стал ломиться в комнату, но через час уже об этом пожалел, не имея ни малейшего представления о чем они там так долго беседуют, он мерял шагами гостиную. Еще час спустя, Сфинкс вышел и сразу направился на выход. - Проводишь меня? – спросил он, ловко натягивая протезами свою шапку, очевидно в курсе всех метаний Черного. Того такая проницательность выводила из себя, но он молча подхватил свою куртку. Остановившись на крыльце дома, прикуривая Сфинксу, он выложил свои вопросы, все они начинались с «какого черта». - Мы просто говорили о его матери. - Почему он говорил об этом с тобой? – угрюмо спросил Черный. Его неприятно укололо, что Курильщик смог поговорить со Сфинксом, а не с ним. - Можно сказать, что я его психолог, - хмыкнул Сфинкс, затягиваясь. Но лицо Черного не смягчилось и он посмотрел серьезнее. – Иногда слишком сокровенные вещи не можешь рассказать близким. Особенно, если это касается их. - Как приход матери Курильщика касается меня? – спросил Черный, уже догадываясь об ответе. - Сам знаешь. Вопрос не в ней, весьма неприятная дамочка. Она его бросила, когда была очень нужна. Прочитала об успехе выставки в газете, вернулась, разочаровалась и снова ушла. Никого не напоминает? - Во-первых, я его не бросал… - почти прорычал Черный. - Но ты понял, о чем я говорю. - И не собираюсь бросать, - закончил он. Сфинкс взглянул на него насмешливо и серьезно, как умел только он один и все равно это был новый, гораздо более мягкий взгляд. - Он этого не знает. Я даже не буду спрашивать, говорил ли ты это ему. Потому, что это не имеет значения. Он не поверит. - И что я должен делать? – спросил Черный раздраженно, но надеясь получить конкретный ответ. - Не знаю, заставь его поверить. Уйди. Останься. Выбери что-то конкретное, перестань держать вас обоих в невесомости, - пожал плечами Сфинкс, прицельно сплевывая окурок в урну. На его лице застыло непривычно уязвимое выражение и Черный почему-то сразу понял, что он думает про Слепого. - Мне нечего ему дать, - вдруг признался Черный. И неожиданно для себя стал рассказывать обо всем, о старых планах, которые пошли прахом, о новых, которые были не надежнее воздушных замков. Выкладывал спокойно слушающему Сфинксу, как на духу, даже о своих чувствах к Курильщику. Такое могло ему привидеться разве что в кошмаре, но слова вылетали сами и становилось легче. Когда он замолчал, Сфинкс еще какое-то время молчал и правда похожий на древнее всезнающее существо, даже в своей дурацкой цветастой шапке. Потом он улыбнулся и Черный ожидал услышать какую-то гадость. Ее он и услышал. - Хорошо, что мы не отличались наблюдательностью перед выпуском. Курильщику пришлось бы выслушать много дурацких историй из твоего детства и всяких глупых шуток, пожалуй, тоже. Сфинкс ностальгически смотрел вдаль, а Черного прямо передернуло от призрака Дома, восставшего вокруг них. - Вы никогда не отличались наблюдательностью, - немного свысока бросил он и развернулся ко входу в подъезд, невнятно махнув на прощание. Сфинкс по-прежнему его раздражал, но в голове прояснилось, а еще грело чувство, что он был единственным, кто смог разглядеть Курильщика, а все они проморгали его. Черный нашел это сокровище и оно было его, все снова становилось просто. Курильщика он застал в гостиной, он не выглядел спокойнее или увереннее, вопреки ожиданиям. Наоборот, будто вернулся вчерашний Курильщик из ванной с затравленным взглядом. - Курильщик, - начал было Черный. - Нет, послушай, Черный, я хочу сказать. Я очень рад, что ты согласился у нас пожить. Но я хотел бы знать конкретно, когда ты планируешь съезжать? Ты уже нашел работу? - Нет. - А когда найдешь? – настаивал Курильщик, серьезно глядя на него снизу вверх. Это было очень похоже на опасения Черного, что его выставят вон и хотя он был уверен, что уже успокоился на этот счет, оказалось что нет. - Я не знаю. Я чем-то мешаю? Я сделал что-то не так? – Резко спросил Черный. Он все еще точно не знал, что по поводу него в своем будущем думал Курильщик. - Нет, но я хотел бы знать, - Курильщик отвернулся и стал обращаться скорее к дивану, - Все требуют от меня новую выставку, я буду много рисовать, мне нужно знать точно, чтобы понимаешь, планировать свое время. И если ты найдешь работу и вдруг уедешь или не найдешь и от этого уедешь, или еще что, мне просто нужно знать. - Слушай, тебе что-то Сфинкс наговорил, да? Это все какой-то бред, выброси его слова из головы. - Тебе так трудно сказать? - Ты так спешишь меня выставить?! - Знаешь, что. Уходи. Просто, уходи, - звенящим голосом вдруг сказал Курильщик. Он так устал ждать, надеяться, бояться. Он не знал, как еще прекратить это. Пускай уж тогда Черный действительно уйдет, худшее случится и не будет больше так страшно. Черный легко читал это на его лице, но все равно слова больно ранили. Тем более что какая-то часть его спрашивала, что если это то, чего Курильщик правда хочет. Что, если главный пункт плана «сделать его счастливым», исключает из жизни Курильщика самого Черного? Курильщик прикрыл рукой глаза, чувствуя, как дрожат слишком плотно сжатые веки. Другой рукой он до побелевших костяшек вцепился в подлокотник коляски, будто боялся что сейчас соскользнет на пол и поползет к Черному, чтобы, как вчера, вцепиться в него мертвой хваткой. Эта мысль придала Черному нужной уверенности. Пускай без слов, но Курильщик просил его остаться и он обещал. - Нет. - Что? – от удивления Курильщик распахнул глаза. - Я не уйду, - сказал Черный, подходя ближе, – Точнее, я уйду, но заберу тебя с собой. Ты не можешь больше жить с отцом и тебе нужен... менеджер. Да! Чтобы справляться с выставками. Тебе нужно, чтобы тебя отрывали от работы, иначе ты не поешь, и чтобы кто-то укутывал в полотенце после ванны, и тебе нужно напоминать, чтобы ты меньше курил. Поэтому мы уходим отсюда и будем снимать свою квартиру, - Черный поморщился, - У меня пока нет на это денег, но они есть у тебя, а я смогу зарабатывать достаточно в будущем. Курильщик смотрел на него изумленно, не зная как реагировать. - Извини, что я не взял тебя в Шестую и в автобус, я думал, так будет лучше. Но теперь я знаю как лучше и я больше не уйду. И еще, - Черный выдернул ошеломленного Курильщика из коляски и без труда удерживая одной рукой за талию, второй обхватил затылок и коротко, но глубоко поцеловал. Курильщик запоздало обхватил его за шею руками, не зная как отвечать, кроме как приоткрыть рот. - Я именно это чувствую по отношению к тебе. И если ты не согласен, то можешь звать на помощь, потому что я собираюсь делать это в будущем. И не только это. Под конец своей уверенной тирады, Черный пошел красными пятнами, выдавая скрытое смущение. Курильщик все это время чувствовавший, что вот-вот расплачется, вместо этого вдруг начал смеяться. Он смеялся и смеялся, как люди плачут навзрыд от прорвавших их наконец чувств и Черный, сначала возмущенный такой реакцией, потом удивленный, не смог остановить расползающиеся в улыбке губы. Через мгновение он и сам смеялся, заходясь еще громче, от своего смешного лающего смеха, умудряясь не ронять Курильщика и даже немного кружить его по комнате. Конец.