—Опасность порождает красноречие.
Лишь один вздох и шаг навстречу опасности. Опасности, от которой не хочется бежать. Опасности, которая притягивает так сильно, что, кажется, немного помалу сходишь с ума, отдаваясь волне дикого спокойствия и страшного умиротворения. Будь человек больше знаком с миром потусторонним, он бы понял, насколько близко он бывает к смерти лишь из-за банальностей, которые никого особо не волнуют. Иногда задумываешься и понимаешь: не хочется умирать глупой смертью. Но смерть не приходит к тем, кто готов к ней. Смерть приходит лишь тогда, когда сама готова к этому. Ее не волнует, сколько вам лет, что вы пережили или насколько вы любите свою семью. Ее не волнуют ваши деньги, богатства и машины. Она не спросит разрешения войти. Такая вот преданная всемирному бесконечному танатосу бестактная и смелая особа. Тогда есть ли смысл в тех вещах, в которых мы видим большое значение? Возможно. А может и нет. Жизнь объективна. Никогда не знаешь, какой выбор правильнее. Просто люди взяли за основу принятые законы морали, которым соответствовали давно наши предки. Кто знает, может, так и надо. А может и действия, основанные на более рациональных или чувствительных решениях сделают жизнь проще или, так сказать, «правильнее». Все равно можно купить правильность за деньги. Можно быть нормальным, если ты богат. Пока у тебя есть свое состояние в пару заводов — к тебе вопросов точно не будет. Нужны ли вопросы вообще — еще один вопрос. Все слишком запутано. С такими мыслями столкнуться всегда сложно. Когда не знаешь ответ, но хочешь узнать. Поэтому, возможно, жизнь имеет небольшой смысл в этом. В надежде того, что когда-нибудь в течении долгих лет найдется ответ на вопросы, на которые большинство не знает ответов. В комнату резко врывается женщина средних лет. Ухоженная, причесанная, с красивыми заколками, вплетенными ленточками в волосы, в ночной рубахе. Одна из тех самых, кто не хочет признавать, что старость когда-нибудь (очень скоро) настигнет и ее. Она замирает посередине освещенной лишь луной комнаты и оглядывается. Пусто. Вздыхает раздраженно и грозно топает оттуда. Задерживая дыхание, парень поднимает голову в сторону окна своей комнаты, с которого только что спрыгнул. Надеется, что мать не услышала звук падения с высоты. Все равно догадалась, что сын вновь сбежал. Она устроит скандал, большой такой, с криками и битой посудой, в этом не сомневается никто. Скорее не от злости к сыну, а от обиды и немного от своего скверного характера (от которого признает сама госпожа Мин, иногда сама себя терпеть не может). Юнги бежит через посаженные деревья, «лес Чедон», как называют эту местность жители города, перепрыгивает речку и оказывается на вытоптанной охотниками тропинку, что выводит его прямо в центр. Это похоже на великий ансамбль всевозможных безобразных звуков (постоянные крики пьяных людей, смех девушек и гогот парней, постоянная ругань продавцов в прилавках и музыка, играющая где-то в глубине, «в сердце», как про себя отметил это место для себя Юнги, всего центра — на сцене), от которых от этого места бежать подальше хочется, но Юнги любит это место и, шмыгая носом, проходит сквозь толпы народу, чтобы протиснуться ближе к сцене. Волшебное место, где происходит вся магия молодежного потока. По правилам любой может подняться на сцену и исполнить любую композицию, будь то собственно-сочиненная песня или старая, но всеми известная музыка. Юнги, конечно, нравятся пафосные курсы классической музыки, на которые сначала насильно отправляла мама, а потом на которые Юнги сам стал добровольно посещать. Нет, он не влюбился в скрипачку, как можно было подумать, да и учитель был простой. Просто ему всегда нравилось наблюдать за людьми. Сзади них будто летала большая туча, туман с очертаниями монстрика из книжек. Монстрик этот зачастую добрый, хочет рассказать историю своего хозяина. Иногда монстрики бывают черные, будто пропитанные смолой или сажей, с поникшим взглядом и грустным видом. Такие люди самые печальные. Были и прозрачные монстрики с красными глазами и злобной ухмылкой. Юнги понимал, что это те, чья карма очернена, те, кому следует пару раз сходить в церковь, ну или поболтать с самим Господом, чтобы просить хоть немного помиловать. Но Бога Юнги не видел. И видеть не собирается. Тот ему не нравится, слишком сомнительный пацан. А может и девушка. Вот и сомнения. Но больше всего Юнги любит уличный народ. Самый простой, без денег и надежды. Чьи жизни полны неизвестности и страха. Так веселее. С уверенностью в завтрашнем дне нет смысла проживать этот — так всегда думалось Юнги. Но аристократы ему нравятся тоже. Их монстрики безобидные, иногда даже тоже пьют чай, подобая своим хозяевам. Юнги вообще против никого ничего не имеет. Юнги наконец пробирается через потных и шумных людей со стаканами пива или сигаретами во рту и застывает на месте. На сцене стоит Пак Чимин и выдавливая из себя грубые восклики (все равно получается нежно — с его-то голосом), поет одну из тех самых песен, от которых хочется прыгать или разорвать кому-то в порыве эмоций рубашку. «Сын маминой подруги» — вот кто этот Пак Чимин, если кто-то задастся этим вопросом, даже не являясь Мином Юнги, для которого Чимин буквально сын маминой подруги. На лице Юнги сначала замирает удивленная гримаса, после которой следует очарованная, только потом забавляющаяся. Он хихикает и кивает в такт песне. У него столько вопросов, но они уходят на задний план, ведь Юнги понимает, что у Чимина теперь их еще больше, когда взгляды их сталкиваются. Пака охватывает паника, но он продолжает петь и прыгать по сцене, завлекая в свой безумный, но гармоничный танец всю толпу, а Мин, довольный представлением, расплывается в улыбке, позволяя себе отдаться моменту. Песня подходит к завершению, Чимин кланяется и обещает вернуться, получая в ответ радостные возгласы и крики народа. Старается не терять Юнги из виду, но когда возвращает взгляд туда, где его видел в последний раз, то понимает, что уже потерял его. Ругается вслух и толкается в толпе в попытках найти свидетеля, в руках которого, возможно, его жизнь. Ведь если госпожа Пак узнает, чем занимается ее дорогой сын-умничка, разозлится не на шутку и отошлет его в воспитательный лагерь, откуда возвращаются с синяками и грустью в глазах. Улица устроена так, что вдоль тротуара, длиной в десяток-два метров стоят заброшенные здания, магазины, бары, пабы, клубы и забегаловки. Между этими сооружениями есть небольшие пространства, где живут бездомные. Чимину приходится заглядывать в каждый, чтобы найти Юнги, и он уже начинает злиться. Сдается, опирается о стену, стоя лицом к подвижной улице, нащупывает сигару в кармане штанов и губами обхватывает ее. Хлопает по карманам и громко вздыхает, не обнаружив спички. Стоит немного, облокотившись, прикрывает глаза, слышит шорох, но не обращает внимания и ощущает вкус табака во рту. Открывает глаза медленно, осматриваясь. Рядом с ним стоит Юнги, закуривая самокрутку, и убирает коробок. Чимин затягивается, догадавшись, что Юнги зажег ему сигару. «Сдашь меня?», — спрашивает Пак. «Если только ты меня», — отвечает Мин. — Развлекаетесь, мальчики? — к ним подходит еле стоящая на ногах с заплетающимся языком девушка лет двадцати-двадцати трех, с вызывающим макияжем и непристойным видом. — Компания не нужна? Юнги засматривается на духа сзади нее и понимает: она из тех самых — самых грустных. Она не пьяна — она Чимин бросает быстрый взгляд на Юнги и обращается к девушке, когда понимает, что она сама отсюда не уйдет. — Нет, спасибо… Нам весело, — Чимин кивает ей с намеком убраться отсюда, но она все еще неуверенно, но стоит. Она будто не слышит ничего, кроме какого-нибудь голоса в ее голове, что напевает песни. Это немного начинает его злить, но Юнги подает голос. — Вы не нуждаетесь в помощи? — Юнги звучит не столько обеспокоенно, сколько заинтересованно. Этот вопрос возвращает девушку в реальный мир, заставляя выпрямиться. — Меня об этом никогда не спрашивали, — девушка явно сбита с толку, она растеряна и, кажется, сейчас заплачет. — Эй, Хена! Хена! Девушка оборачивается на зов крупного мужчины и испуганно движется в сторону стены, туда, где стоит Юнги. Она что-то ему шепчет, он кивает и смотрит на Чимина. Тот пока ничего не осознает, но идет за ними, когда Юнги ведет обоих через переулки в неизвестном для них направлении.***ʞɔnɟ***
— Где мы? — наконец интересуется девушка, по видимому, по имени Хена. — Лес Чедон, — одновременно отвечают Юнги и Чимин, после чего переглядываются. — Зачем мы здесь? — говорит Чимин, опираясь о дерево. Юнги встает рядом, а Хена садится прямо на землю, обняв ноги. Платье ее на бретельках больше похоже было на ночнушку, на босые ноги надеты большие по размеру башмаки, а волосы собраны в косу. На всем теле виднелись фиолетовые и синие пятна, местами переходящие в бордовый и розоватый цвет, те, что уже заживали. — Я попросила… — неуверенно начинает девушка, опустив голову к коленям. — Я попросила Вашего друга отвести меня туда, где не найдет хозяин. За это я дам ему все, что он хочет. Но кроме тела у меня ничего нет, поэтому… — Отвратительно, Юнги, — Чимин бросает строгий, но шуточный взгляд на Мина, который на это закатывает глаза. Девушка не понимает ничего, но затыкается, наблюдая за ними двумя. Ночь кажется загадочной. Растущая луна высоко на небе, полной россыпи звезд, выглядывает из-под облаков. Хена задумывается и не замечает, что на плечи ее ложится что-то теплое, согревающее, вкусно пахнущее. Но она от неожиданности дергается, когда холодные пальцы юноши нечаянно касаются ее плеч. — Я тебя не трону… Кто был тот мужчина? — интересуется темноволосый парень. Тот, что вывел и спас Хену. Тот, что отдал свой, наверняка дорогой, пиджак. — Мой хозяин. Точнее, таковым он называется. На самом деле… Он украл меня у моей семьи десять лет назад, когда мне было тринадцать. И продал меня каким-то людям. Сложно тогда было. Потом свыклось, но меня к нему вернули. Я долго сопротивлялась, но меня приручили прямо как в первый раз. Но хозяин в этом плане… меня не трогает. Только наказывает и берет деньги за мои услуги. Я отдаюсь за деньги разным мужчинам, которые отдают взамен деньги моему хозяину. Его имени я не знаю. Никто не знает. Я живу в его квартире, меня кормит его служанка, добрая тетушка. Сначала я подумала, что она мать хозяина. Но какой сын поднимет руку на собственную мать, верно? Парни с ужасом слушали рассказ молодой девушки, иногда опуская глаза в пол, уставившись на траву, иногда поднимали голову к небу и рассматривали макушки деревьев, что скрывают за собой вид на луну. — Почему же ты не сбежала? — интересуется Чимин с каплей сомнения в голосе. — Я сбегала. Меня находили его слуги. Он очень влиятельный господин в городе. Бежать из города я не успеваю, везде есть его псы, — на глазах ее наворачиваются слезы, но она держится и только рукой проводит по носу. — Почему ты подошла к нам тогда? — Юнги делает шаг к девушке и садится перед ней на корточки. — Хозяин говорит, если я сама буду подходить, то денег будет больше. Хозяин любит деньги, поэтому бить будет меньше. И я подумала… Но потом мне стало страшно, и я решилась снова попытаться бежать и… — Подвергнуть нас опасности тоже? Умно, — Чимин хмыкает и отводит взгляд, когда Юнги строго устремляет на него свои глаза. — Не переживай. Мы спрячем тебя, — голос Юнги успокаивает, внушает доверия, ему хочется верить. Но Хена похожа на дикарку, боится прикосновений и не смотрит в глаза. Она доверяется. И обещает себе, что в первый и последний раз. Ведь подвергнуты опасности не только эти двое, но и она. Но рискнуть стоит. — Мы даже не знаем ее имени, — Чимин скептически осматривает ее. — Ким Хена, — она вдруг вскакивает с места и кланяется перед ними, застывая в поклоне на пару секунд, а после выпрямляется. — Мин Юнги. А этот ворчливый — Пак Чимин. — Да, спасибо, что сказал проститутке мое имя. Теперь мы лучшие друзья! — Чимин закатывает глаза и уходит в направлении по тропинке. — Чимин! — вскрикивает Юнги и шагает к нему. — Ничего, это же правда, — улыбается она по-грустному и идет следом. Они идут к домикам, где живут аристократическая часть городского населения, где Хена раньше не бывала. Приближаются к самому первому, и Чимин оборачивается, становясь перед Хеной и Юнги. — Хен, — обращается он к Юнги, — куда мы ее денем? Нельзя же ее приводить домой. Не ко мне уж точно, ты знаешь мою мать. — Тогда ко мне, — уверенно тараторит Юнги. — А потом что? Женишься на ней? — усмехается Чимин. — А может и так, а что? — следом молчание. Вздох. — Так, ладно. Потом решим. Сейчас просто пусть переночует в моей комнате, залезет через окно. — Пускай. Удачи, — салютует Чимин и уходит прочь. Они остаются вдвоем и смотрят в удаляющуюся спину в ночи. — Ну что, пойдем? — говорит Юнги и ведет за собой девушку в свой дом.