Каштан

Ричи долго не мог понять, при чём тут каштаны. - И ещё, когда придёшь туда, нужно сказать пароль. Его знаем только мы. Пароль - каштан. Понял меня? Ричи хотел сказать «нет», потому что какой к чёрту каштан, но вовремя опомнился и промолчал. Раньше он думал, что это потому, что София и Мэгги и сами как каштаны. Каштановые плоды. Снаружи колючие, внутри... А внутри твёрдые, как камень. Верные себе и всему, во что верят. Уверенные, смелые, и каждая слеза у них, как янтарь, - драгоценность. Но во-первых, это как-то банально, а во-вторых, совсем они не каменные. Ричи теперь видит. А потом как-то не до раскрытия тайных смыслов стало. Ричи стал дядей. Самым настоящим, провожающим свою племянницу домой, радующимся её успехам, помогающим во всём ей и её маме. Вдруг до него дошло. У Софии и Мэгги каштановые волосы. Ричи даже поперхнулся. Он стоял в прихожей, собравшись уходить, пока Мэгги с дочерью разговаривала на кухне. И правда - каштановые. Разгадка была так проста? Мэгги оглянулась на звук его кашля слегка удивлённо и, поняв, что с ним всё в порядке, улыбнулась, помахала ему рукой, дескать, ну ты либо уходи, либо оставайся, чего стоишь? У Софии каштановый рюкзак. Ричи задумчиво потирал кожу рюкзака пальцем, не сразу поняв, что племянница настойчиво и почти раздражённо тянет свою вещь из его рук. У Мэгги каштановое вечернее платье. Она уходила из квартиры с идеально прямой спиной, будто окрылённая, а Ричи с Софией смотрели ей вслед, наговорив кучу напутственных слов на удачу. София - чересчур серьёзных, Ричи - неловких. У Софии каштановые серёжки. Мэгги подарила ей их на восемнадцатый день рождения. Яшма всегда была ей к лицу. У Мэгги каштановый маникюр. Она сказала, что хочет выйти замуж, и у неё так восторженно горели глаза, что Ричи забыл удивиться её словам. У Софии каштановая куртка. Ричи подвозил её на своём старом автомобиле, они застряли в пробке, София рассказывала, как сложно бывает с её парнем, а Ричи кивал и улыбался. У Мэгги и Софии каштановый дом. Это цвет солнца и уюта, зрелости и скрытой силы, а Ричи - он не такой. Но они обе почему-то приняли его в свой тёплый мир. Ричи не понимает, почему. Он остаётся у них, помогает, чем может, отдаёт всё, что есть, но не понимает, почему ему это дозволено. Почему не гонят, не смотрят снисходительно, как на ничтожество? Почему заботятся, помогают, когда он оступается? Почему любят? Он же никто. Заблудившийся в себе самом жалкий бывший наркоша. Ричи потерялся уже очень давно. А может и родился таким - потерянным. Не зря ему кто-то однажды сказал: ты живёшь бок о бок со смертью, Ричи. Так оно и есть. Вот она - в его сухих руках и тускнеющих глазах. Держит его за руки и вглядывается в глубину зрачков. А в её глазах, в их чёрном, пустом отсутствии, Ричи видит блеск принятия и прощения. Лет пятьдесят назад она даже взглядом его не удостаивала, стояла только рядом раздражённая, и он это ненавидел, а теперь она глядит всепрощающе и тепло, и Ричи хочется свернуться в позе эмбриона и уснуть. Но он сомневается. У Софии тонкие морщины исходят от крыльев носа, она садится рядом и протягивает чашку. Конечно, каштановую. У Ричи дрожат руки от слабости, но он принимает её и делает глоток. Тепло. Чай тоже каштанового цвета. Ричи всю жизнь был бледным, никчёмным и слабым, его цвет - серый. Серый - цвет ничего. Ни холода, ни тепла, пустое место. И волосы у него теперь седые ему подстать. Что если бы умер он тогда, в ванной, перерезав себе вены? Если бы достучался до смерти, если бы всплыло на поверхности воды кровавое «забери меня»? Был бы там рай, песнопения, яства и нежные руки Висты? Может и были бы. София задумчиво смотрит в окно, на разгорающееся снаружи лето, на эту весёлую юность. Ричи касается её руки, чтобы передать обратно чашку, и она оборачивается. Улыбается. Живая. Счастливая. У Софии муж, прекрасная дочь с каштановыми глазами и русыми волосами, большой дом и всё время мира впереди. Было бы это у неё, если бы Ричи тогда не пришёл? Кто знает. Он моргает, и в это краткое мгновение видит под веками растерянную, несчастную маленькую Софию, не понимающую, где её мама и куда теперь идти. Он открывает глаза, и в них отражается то же смирение, что видит он в глазницах смерти. Ричи не достиг ничего. Он не стал богатым, знаменитым, успешным, красивым - никаким. Он - ничто, депрессивное нечто, не знающее, что делать со своей жизнью вот уже под восемьдесят лет, он сам едва ли человек, так, тень, дым, отпечаток едва заметный, бельмо в глазу. Но он помнит каждую контрольную своей племянницы, каждую двойку, каждого парня, который ей понравился, каждую истерику, каждый подарок, каждое рождество, каждое в сердцах сказанное слово, он помнит все места её работы, её свадьбу, рождение её дочери, он помнит каждый год, каждый день, каждый час, каждый миг. Потому что Ричи стал больше, чем ничем, больше, чем человеком. Ричи стал дядей Софии Хиллс. Вот для чего он не должен был умереть, не мог, как бы ни старался, как бы ни резал вены. Чтобы София сейчас сидела, улыбаясь, и гладила его руку. Чтобы у неё всё было хорошо. И не важно, почему его любили, и любили ли вообще. Важно, что любил он, отдавая всё, что у него было, этому яркому человеку перед собой. Смерти больше нет в этой комнате, но теперь, когда Ричи её принял, она будет наблюдать так близко, как никогда ещё не наблюдала. И он будет ждать, когда она коснётся его рук в последний раз, а сам будет смотреть, пока не закроются веки, на маленькую девочку, которая однажды спасла его душу. Всё, что он будет помнить о своей жизни, в последний миг окрасится в солнечный каштановый цвет.