Мне помнить некого больше

Антон заранее знает — идти туда не нужно. Это лишь какой-то сентиментально-сопливый порыв, взрослому мужчине совсем не свойственный. У него своих дел по горло. В плотном расписании, где работа чередуется с тренировками, нет места попсовому клубу. Белогай такие заведения на дух не переносит. Особенно, если там проходит выступление Димы. Особенно, если спустя три года. Не то чтобы сердце Хайда начинает биться чаще, когда он видит афишу и понимает, что Хасан снова в городе. Максимум — легкое удивление и пара туманных флешбеков. Антон не может четко определить момент, с которого Дима стал появляться в Краснодаре лишь наездами: в гостях у родителей или на вот таких выступлениях. Он уже давно мысленно помещает его в Москву. Хасанову там самое место. Хайд до последнего идти не собирается. Это глупо и рискованно, но когда дело касается Димы, даже спустя столько времени, выдрессированный разум пасует. Мысли о Хасане начинают прорастать сквозь все логичные доводы, занимая собой все свободное место. По прошествии лет это ощущается... странно. Он ведь почти не думает о Диме с тех пор как решил для себя, что нужно отпустить. Из Краснодара. Из себя. Он банально отвык думать о ком-то столько. Других кандидатов для создания головной боли после Хасанова не нашлось. И вряд ли найдется. Чтобы убедиться в этом, достаточно обнаружить себя в пятницу вечером у входа в проклятый клуб. Официальный предлог — увидеть и понять, что отболело и уже не цепляет ни вечно осоловелый взгляд, ни щербинка между зубов, ни родинка на носу. Все эти детали должно было отшлифовать время. Но нихуя. Народу здесь битком. У сцены, конечно, преданные фанатки. Их больше, чем ожидает увидеть Антон, но оно и понятно — целевая аудитория. Дима всегда нравился девочкам. Хотя и без них в зале столько народу, что Хайд едва находит себе место у бара. Заказывает минералку и присматривается. Место на самом деле хорошее: и не слишком далеко от сцены, чтобы суметь зацепиться за знакомые черты, и не так близко, чтобы словить ответную реакцию и быть узнанным. Хотя Хасанов наверняка знает, что он здесь. Кто-то из общих знакомых по-любому распиздел. Все же на этом буквально триумфальном возвращении в Краснодар собирается почти вся тусовка. И Трущев, конечно, который в отличие от Димы продолжает твердить, что живет на юге, пусть и бывает здесь раз в пару месяцев. И Куба, стоящий на ступеньку позади Хасана. Еще не такой успешный, но за пару лет результат уже впечатляет. Все ребята за кулисами — болтают, выпивают, поддерживают Диму, и Хайд по разумным причинам соваться к ним не хочет. Слабо представляет себе встречу, вымученные улыбки, обмен репликами, совсем как в последних сообщениях из переписки. Лучше им вообще не пересекаться. И нет, это не страх — вдруг что-то шелохнется. Просто уже ни к чему. Выступление задерживается, Антон нервно сжимает стакан, но вот наконец гаснет нервирующая светомузыка. Еще мгновение и Дима на сцене. Повзрослевший, двигающийся свободно и даже вальяжно он кажется Хайду чужим. Одного его движения к стойке микрофона достаточно, чтобы понять — изменения необратимы. Одного взгляда в зал из-под опущенных ресниц, чтобы решить — не так уж это важно. По крайней мере, когда накатывает слабость. Очевидная и беспрекословная слабость, которую Белогай питает к Хасанову с самой их первой встречи. Даже после всех расстояний и расставаний. Сердце откликается на знакомые треки, от количества повторов которых по радио начинает подташнивать, и на те, что помогал сочинять он сам, на отдельные фразы, вздохи в микрофон и неприлично высокие ноты. Они, конечно, не режут скальпелем, но определенный урон наносят. Хасан теперь профи и за три года, что Антон осознанно не наблюдал за ним, здорово вырос. Он умело заигрывает с публикой и управляется с голосом так, что хочется победно вскидывать руки после каждого парта. Шоу — пусть и состоящее лишь из видео-задника и выстроенного света — тоже на высоте. Этого уже достаточно, чтобы не жалеть о вечере. Но не хватает, чтобы, удовлетворившись представлением, убраться отсюда подальше и не искать продолжения. Антон распаляется и чувствует в себе смелость идти дальше. За кулисы. Поговорить. Хоть поздороваться. «Хуже ведь не станет?», — наивно надеется Белогай. — Привет, — лучшая защита — нападение, и он первым делает шаг вперед. Дима о чем-то разговаривает с Ивом, дружески хлопает того по плечу, смеется, привычно морща нос, и будто случайно натыкается взглядом на Хайда. Озорные огоньки в глазах тут же пропадают. Хасанов в один миг будто потухает. — Привет, Тох, — осторожно протягивает руку. — Давно не виделись. Белогай жмет ее, едва сдерживая машинальный порыв притянуть ближе. Он жадно разглядывает Диму вблизи, убеждая себя в том, что ни черта тот на самом деле не изменился. В кругу друзей московский лоск сходит, оставляя после себя разве что неловкость. От этих американских горок у Антона начинает кружиться голова. Он никак не может разобрать — кто перед ним. В одно мгновение кажется — вот он родной, до каждой родинки знакомый человек, а потом улыбнется и... улыбка совсем чужая. Слишком выверенная. — Классное выступление, — дежурная похвала. Хорошо быть артистом, всегда есть тема для обсуждений. — Не ожидал? — самоуверенно хмыкает Дима, пряча руки в карманах наверняка брендового худи. — Не строил ожиданий в принципе, — в тон ему парирует Антон, конечно лукавя. — Ты молодец. — Э-э-э... спасибо? — Хасан, противореча созданному образу, по-мальчишечьи краснеет. И это, блять, выбивает почву из-под ног Белогая. Диме все еще так важно его мнение? Для Димы оно еще что-то стоит? За три года тот наверняка привык принимать похвалу от всех окружающих как должное. — А ты... Ты... Давно не слышал о твоих релизах, — пытает перевести тему Дима. И Хайд ему за это даже благодарен. Он уже балансирует на грани, а ведь они разговаривают от силы пару минут. — Да как-то времени не находится. Работа. — Как всегда-а-а, — тянет Дима, и между ними повисает неловкая тишина. Антон озирается по сторонам, надеясь на подмогу извне, но верные друзья как-то очень вовремя испарились, оставив их наедине. То ли нарочно, то ли инстинктивно. — Много времени прошло, да? От такого вопроса в лоб Белогай столбенеет. Хасан неожиданно смелый и вербализирует то, о чем оба сейчас думают. Не о релизах, концертах, работе, а о них. О прошлом, которое связывает и которое не забудешь, даже если очень постараться. У Димы тоже не получилось, это видно. — Достаточно. — А ты все такой же, — невпопад ляпает Хасан и наверняка тут же прикусывает язык. Потому что фраза неуместная и ненужная, провоцирует на мурашки и обязывает еще к нескольким, которые друг другу задолжали. Пока они мнутся как подростки, пытаясь подобрать слова и выразить чувства так, чтобы еще больше не разбередить раны, из ниоткуда возникает менеджер Димы. Антон его не знает, кто-то из московских. — Пора, — тот вскидывает руку с часами. — Уже? — выдыхает Хасанов, но смотрит по-прежнему на Хайда. — У тебя вечер как? — Тебе же... пора. — Вылет только завтра, — звучит до неприличия многообещающе. — Спешишь куда? — Да... нет, — Антон, обычно красноречивый любитель съязвить или подъебать, сейчас теряется. Нужно бежать подальше. Но не хочется вовсе. — У меня тут столик заказан, — Дима очевидно тоже сомневается в правильности происходящего, переминается с ноги на ногу, мнет края худи и нервирует менеджера. — Поужинаем может? Нам вроде есть о чем поговорить. — У нас график, — вовремя напоминают Хасану. — Я помню, — он лишь виновато улыбается. — Скинь во сколько нужно в аэропорту быть. — Дим, точно? — Да то-о-о-очно, — он отмахивается. — Не переживай. Я под присмотром. — Ну ладно, — парень придирчиво осматривает Хайда. Видимо, оценивая можно ли переложить на него ответственность за это чудо. — Хорошего вечера. — Ага, и тебе тоже, — Дима машет ему рукой и вновь поворачивается к Антону. — Поехали? Формально Антон не давал своего согласия, но они все равно садятся в его машину. Это действие ощущается таким правильным, что он не уверен, что сможет сосредоточиться на дороге и не въебаться в кого-нибудь. Сколько раз они вот так ездили? Белогай за рулем, а Дима, периодически хихикающий над видео в инстаграме или перещелкивающий треки в поисках «того самого», на пассажирском. Только сейчас телефон убран в карман, а вместо него в руках пачка сигарет с самой простой зажигалкой. — Куришь? — эта картинка выбивается из привычного ряда. Раньше Дима курил редко, чаще назло. Знал, что Антона такое заигрывание бесит — либо кури, либо нет, но не выебывайся, демонстративно стреляя сигареты у Трущева. — Можно? — вот уже и сигарета зажата между губами, и зажигалка сверкнула, а взгляд из-под ресниц просящий, терпеливо ожидающий разрешения. — Валяй, — Антон не видит смысла спорить. Ну кто он сейчас Диме, чтобы запрещать? Да и если быть честным перед собой, вид курящего Хасана на переднем сидении... За это душу можно и продать. — Так куришь? Или как раньше? — Курю, — хмыкает Дима и осторожно выдыхает. — Нервы успокаивает. — Работа нервная? — Давай не о работе, а? Антон знает, что несмотря на все внешнее Хасанов — он весь в себе: переживает, загоняется, анализирует и никому ничего не рассказывает. Сложно представить, как он справляется с тем, что навалилось на него вместе с популярностью. Раньше успокаивать его получалось только у Антона. Теперь, видимо, с этим справляются сигареты. На языке вертится какая-то банальная метафора про расставание и замещение, но взрослым дядям вслух произносить такое не положено. Дальше они едут молча. Дима только называет адрес ресторана, и к облегчению обоих до того оказывается буквально десять минут. Антон здесь никогда не был. Слишком пафосно, слишком претенциозно, для Краснодара как прожженное пятно на цветастой скатерти. Дима, на удивление, чувствует себя здесь вполне комфортно, пусть его толстовка и контрастирует с общим убранством зала. Администратор, цокая каблуками, уверенно ведет их к дальнему столику у окна. Откуда, кстати, неплохой вид. Да и вообще в заведении оказывается весьма приятно — тихо и немноголюдно. Большего Антону и не надо. Ему в принципе и этого вымученного разговора не надо. В один момент, примерно через год после номинального расставания, Хайд перестал на него рассчитывать. У них есть пара минут — уткнуться в меню и отсрочить неловкость, через которую, дай бог, удастся прорваться, чтобы в итоге поговорить как старые-добрые. Хотя на деле максимум новые-злые. — ...и бокальчик красного сухого. На ваш вкус, — Дима удовлетворенно кивает, передавая меню официанту. — Спасибо. — А чего не пиво? С каких пор это мы гурманами стали? — усмехается Хайд. — По ресторанам таким-то ходить... — Отъебись, — смущенно бросает Дима, устраивая локти на столе. — Я ж не знал... — Да все ты знал, не оправдывайся, — мягко парирует Антон. Нельзя на полном серьезе спорить с человеком, от которого глаз оторвать не можешь. Хасанов сейчас перед ним прямиком из самых тянущих воспоминаний. Когда-то Белогай видел эту картинку перед собой каждый вечер — менялось разве что худи на футболку, ну, или их отсутствие. Там, в прошлом, вместе с миллионом вопросов друг к другу осталось все самое лучше, что он когда-либо испытывал. — Меня уже все подъебать успели и про Москву, и про шмотки понтовые, и про то, что звезды с неба хватаю. Типа, — у Хасана, кажется, накипело. — Они просто за тебя рады. — И ты рад? — откуда-то появившаяся привычка задавать вот такие обезоруживающе прямые вопросы Хайду совсем не нравится. Диме теперь палец в рот не клади. — Конечно. — Даже несмотря на то, что я... уехал? И все это, — Дима опускает взгляд, будто стыдясь этого факта. — Не знаю. Мне кажется, мы не слишком хорошо... расстались, — выдавливает он, сглотнув. — Во всех смыслах. — Я рад за тебя в любом случае. Ты этого хотел, — Антон гордится собой за то, что его голос звучит так отстраненно-спокойно. С сердцем дела обстоят иначе. — Спасибо, — снова взгляд из-под ресниц, который Хайда каждый раз обезоруживает и заставляет желать... вещей не слишком целомудренных. — Я иногда так скучаю. — По Красу? — По всему... — он закидывает голову и обнажает ряд непривычно идеальных зубов. — По нашему движу... Ну, ты понимаешь. Нет, Антон не понимает. Не понимает имеет ли Дима в виду их тусовку, костяк, или же «их». От уточняющего вопроса спасает появившийся на горизонте официант. — Разве у тебя сейчас не все круто? — их разговор — минное поле, и фразы, которые не сдетонируют, но при этом будут нести хоть минимальную смысловую нагрузку, подобрать ужасно сложно. — Круто, — довольно улыбается Хасанов. — Но раньше тоже было круто. По-своему. Все эти концерты на сто человек, как Серега Эрика на улицу вытаскивал играть... И когда поездка в Москву пиздец-событие. Помнишь, как... Конечно Белогай помнит. Помнит все это. И клубы, и репетиции допоздна. И то как студию ремонтировали своими руками. Они выуживают все это по крупицам, по деталям, в памяти всплывают моменты, которые не нужно даже озвучивать, по улыбкам обоих и так понятно, о чем речь. Разговор о прошлом идет легко и спокойно. Никто не старается вскрывать старые раны, разве что ласково погладить их. Антон скучает по жизни, преисполненной общими событиями. Да и вообще событиями. Сейчас все не так. Максимум, что ему светит — пара часов за столиком у окна, на которые это «все» будто возвращается. Дима смеется заливисто и так же заливисто пьет вино. Быстро уговаривает бутылку, пока Хайд тянет один бокал. Он пьет крайне редко, но сейчас тот самый повод, чтобы дать себе слабину. Не в первый и уж точно не в последний раз в этот вечер. Странно, что после всех сложностей и недопонимания может быть так... Так душевно, тепло и знакомо. Антон жадно впитывает каждую деталь, чтобы спрятать ее где-то глубоко внутри: от звона вилок, до шнурков на худи Димы, которые тот постоянно дергает и тянет в рот. Грудь распирает от счастья при взгляде на него. Хасан продолжает складывать мозаику из воспоминаний, а Белогай сидит напротив и... все смотрит и смотрит. Как мало ему оказывается нужно. — ...давно на море не был. В Дубае или Кемере из окна гостиницы не в счет, — заезженный рассказ о том, как у них машина сломалась посреди дороги, когда Зиму’16 снимали, заканчивается приступом ностальгии. — А раньше ведь с ребятами постоянно гоняли. — Мы и вместе гоняли, — это все вино тянет Хайда за язык. Нормально же сидели. — Вдвоем было здорово. В смысле ездить... Да и вообще. Было здорово. Антону хочется вернуть то время. Хочется к Диме. Не только впиваться взглядом в родинки, выглядывающие из-под выреза толстовки, или очерченные губы, но и дотронуться до них. Почувствовать тепло и вкус, поверить в иллюзию, что все между ними хорошо. Антон ведь почти забыл как Хасан выдыхает в поцелуй, как запускает ладони под рубашку. От накатившего желания — вспомнить, резко становится нечем дышать. — Ты так считаешь? — А ты нет? — намеренно провоцирует Антон. Играет с огнем. Прекрасно это понимает, но продолжает лезть на рожон. — Ну... есть что вспомнить, — действительно, багаж их совместных моментов давно переполнен. — Например? — Тох, ты серьезно? — Хасан улыбается игриво, улавливая настрой, и этот мчащийся поезд уже не остановить. — Совсем старый стал, что забыл? — Просто интересно, как это помнишь ты, — сложно найти человека так же ловко обращающегося со словами как Белогай. — Что именно? Как на футбол гоняли? Как на студии допоздна сидели? Кошку твоей мамы в ветеринарку возили? Или... — Хасанов смотрит на него из-под ресниц и поджимает губы, будто не решаясь продолжить. — Кое-что еще было. Я бы, может, даже повторил. — Что? — Хайд замирает. У него нет ни единого сомнения в том, что имеет в виду Дима, и оттого внизу живота все скручивается в тугой узел. — Нам было хорошо вместе. Банально и прозаично до зубового скрежета. Они оба пьяны, переполнены этими пустыми воспоминаниями и готовы рискнуть напомнить друг другу — каково это быть вместе. Дальше события развиваются так стремительно, что думать о последствиях попросту некогда. Они вызывают такси, бросив машину Антона у ресторана, и едут к нему. В салоне темно и душно, играет дурацкая музыка, но Хайд этого не замечает. Когда к твоему боку жмется распаленный Хасанов, которому на заднем сидении будто места мало, все остальное меркнет. Дима продолжает стрелять глазами, облизывает губы и шало улыбается сам себе, донельзя довольный, что старика довел. А Белогай и не против. Его разве что не трясет от желания. Хочется прямо здесь и сейчас. Но он героически держит себя в руках. Не подростки ведь в машине обжиматься. Терпения хватает даже не до порога квартиры — до лифта. Стоит дверям закрыться, как Антон прижимает Диму всем телом и наконец касается по-настоящему. Целует, мгновенно вспоминая все его повадки, как Хасан сначала выдыхает в губы и только потом отвечает: всегда плавно, растягивая удовольствие, словно красуясь... И плевать ему, как жаден и неаккуратен Хайд, который целует влажно, требовательно, проводит языком по кромки зубов Хасанова и на долю секунды замирает. Что-то не то, не совпадающее с паттерном. Ряд зубов идеально ровный, нет той щербинки. Антон не вовремя вспоминает, что этот Дима пусть и плавится сейчас под его прикосновениями, уже давно не его. Непрошенные мысли прогоняет низкий стон Хасана, с которым они вваливаются в квартиру. Дима сам стягивает толстовку, его руки умело расправляются с ремнем на брюках, а губы скользят по линии челюсти к шее и ниже. Это все память тела. Антон тоже знает как нужно, как приятно, как Хасанов заводится, стоит пробежать пальцами по его ребрам, и как просяще хнычет, когда терпеть уже нет сил. Они никогда не умели противостоять притяжению, которое толкает их друг к другу. И сейчас не могут. Сколько раз Хасан сползал по стенке в этом самом коридоре, смотря на Белогая сверху вниз? Сколько раз аккуратно заправленная постель в момент оказывалась смята и пропитана потом? Эта квартира будет наполнена воспоминаниями о них, о их близости, сколько бы Антон не делал перестановок, сколько бы не пытался забить, забыть. Тем более Дима снова здесь. Двигается плавно, податливо, дразня, но отстраняясь в последний момент, будто в их случае есть смысл играть в недотрогу. Хайд знает все уязвимые места Димы, все рычаги давления. Они срабатывают до сих пор, хотя со временем тот явно стал искушенней. Хайд оставляет засосы на его шее, кусает плечи и ведет себя намеренно неосторожно, и Диме это нравится. Дима этого и хочет. Хочется думать, что по этому он скучал. Оба на грани. Оба уже не сдерживаются в проявлениях своих желаний. И своих чувств. Которые в Антоне, оказывается, и не думали затухать. Для него это не перепих с бывшим. Думать о происходящем в таком контексте не хочется. По крайней мере не когда Хасанов выгибается от удовольствия в его руках. Загоняться он будет утром, проснувшись от телефонного звонка, который наглым образом нарушил утреннюю тишину. Пить вчера явно не стоило, голова трещит даже после одного бокала. Антон с трудом открывает глаза и фокусирует взгляд на Диме, подорвавшемся от отвратительной мелодии. Он что-то тараторит, проглатывая слова, и нервно меряет шагами комнату. Самое время наслаждаться этой картиной, стараться запомнить ее по кадрам — Хасанов даже после бутылки вина и бессонной ночи выглядит как с обложки. Ровный загар, аккуратные мышцы, легкая небритость... Дима своего тела совершенно не стесняется, хотя раньше всегда зажимался, заворачивался по утрам в одеяло, хотя Белогай и знал его до всех родинок и едва заметных шрамов. Он стоит у окна, плечом прижимая телефон к уху, одновременно пытаясь выудить из кармана помятую пачку сигарет. Приоткрывает створку, закуривает, не спрашивая разрешения, и параллельно решает какие-то рабочие вопросы. Антон смотрит на него и всерьез думает притвориться, что еще спит. Пожалеть себя и избежать болезненного прощания. После бурной ночи не осталось ничего кроме горького привкуса, что все это чужое. И Дима чужой. Не тот, не его. Да и чувства Антона за время, проведенное порознь, изменились. Теперь они не столько про любовь, сколько про щемящее чувство тоски по ушедшему. Ему ни с кем не было так как с Димой. Так просто, так хорошо, вдохновляюще, влюбленно, счастливо, в конце концов. Но только с тем Димой, потерянным где-то в Москве. Этим вечером, или даже скорее ночью, Хайд пытался его вернуть, закрыть до сих пор зияющую дыру отсутствия. Получилось. На пару часов. Рассчитывать на большее было глупо. — Мне это... пора, — Хасанов докуривает и озвучивает все опасения Антона. Улыбается виновато, и самое сложное не попасть на этот крючок, окунувшись в прошлое. — Ага, — Белогай лежит в кровати и просто наблюдает. Ему толком и сказать нечего. Хасанову тоже не по себе, но сделать первый шаг, переступить порог нужно именно ему. Все как в прошлый раз. — Спасибо, — Дима торопливо одевается. — Было здорово. Увидеться в смысле. Да и вообще. — Мне тоже — Антон до конца не уверен — ложь это или нет. Ему просто хочется, чтобы все это поскорее закончилось. Хасанов оглядывает напоследок комнату — не забыл ли чего — хотя забывать ему тут нечего, в этой квартире давно ничего его не осталось, открывает было рот, будто хочет что-то сказать напоследок, но вовремя одергивает себя и лишь улыбается, прежде чем вернуться в свою новую жизнь. А Хайд устало закрывает лицо ладонями, даже не пытаясь собраться. Это не было ошибкой. Он не жалеет. Но лучше бы он не пошел в чертов клуб. Потому что понимание — как с Димой, тем Димой, больше никогда не будет — теперь навсегда с ним.