Ля третьей октавы

У ее старенького фортепиано западала ля третьей октавы. Из-за этого ни одно упражнение не получалось выполнить, как полагалось, Тифа часто просила отца позвать мастера и починить эту несчастную клавишу, но тот все время забывал – у него находились дела поважнее… Тифе постоянно снится, как она кладет указательный палец на ля третьей октавы, нажимает – и клавиша возвращается на место так, словно никакого западания никогда и не было. Словно никакого пожара не было – так точнее. Она не видела, как горело ее фортепиано, как черная лакированная поверхность шла пузырями под расползающимися языками пламени – но это тоже снится ей, и это один из самых неприятных ее снов. В одном ряду со смертью отца и собственным полетом вниз головой по лестнице. Сефирот не снится ей никогда, и это смешно, потому что именно он – первопричина. Впрочем, Сефирота и так слишком много в ее жизни. – Пожиратель Миров питается энергией ваших битв, поэтому план прост: мы инсценируем массовое сражение, дождемся его появления, а потом ударим объединенной силой. Спиритус прохаживается перед ними, как заправский генерал; Тифа оценивает его манеру держаться и целую секунду завидует воинам противоположной стороны. Да, Материя, может, и сражается за благое дело, но командир из нее отвратительный. Потом Тифа вспоминает про Сефирота, и зависть уходит. Потом Тифа вспоминает про Сефирота еще раз и осознает, что «объединенной силой» – это ее кулаками и его Масамунэ одновременно. На одной стороне. Возможно, плечом к плечу. Возможно, прикрывая друг другу спину. Постойте-ка, разве об этом… Тифа вспоминает свой дом, своего отца, фортепиано с западающей клавишей и думает, что скорее умрет, чем будет сражаться рядом с Сефиротом. К сожалению, ее не спрашивают. Она бредет по пустыне, пиная каждый камень, что подворачивается под ногу. Где-то вдали, в замке Материи, ее друзья и воины Спиритуса шлифуют план, договариваются, кто с кем будет драться. Тифа точно знает, что для некоторых инсценированное сражение – прекрасный повод набить морду старым недругам. Она бы, наверное, тоже с удовольствием сразилась с Сефиротом, если бы не вторая часть плана. «Объединенной силой». Да лучше сдохнуть, думает Тифа и пинает очередной камень. Лучше пусть Пожиратель Миров и ее сожрет. Как Клауд вообще мог на это согласиться?! «Клауд – его клон, – безжалостно напоминает Тифа сама себе. – Он не помнит всего, а что помнит – воспринимает искаженно. Если бы тут был Зак, он бы понял меня, а Клауд…» Образ фортепиано с западающей клавишей почему-то застревает в ее голове. Шин-ра восстановила Нибельхейм в точности, по фотографиям и словесным описаниям возродила его из пепла – а про клавишу забыла, и когда Тифа через пять лет вернулась домой, возможно, только эта клавиша – раньше западавшая, а теперь исправная – помогла ей сохранить разум, не обмануться образом этого возрожденного Нибельхейма. Но если сейчас она выйдет на бой вместе с Сефиротом – получается, все было зря. Получается, она с таким же успехом могла и забыть. Тифа стискивает зубы и идет дальше. Чтобы хоть на минуту перестать думать о Сефироте, Тифа размышляет о Пожирателе Миров и Шинрю. Безусловно, Материя и Спиритус правы. Победить драконов можно лишь объединив усилия, потому что распри воинов только делают их сильнее. И в финальном, самом сложном бою каждый меч, каждый щит, каждое заклинание и каждые кулаки будут на счету. Кто знает, может, из-за того, что Тифа малодушно сбежала, отказавшись драться на одной стороне с Сефиротом, погибнет Клауд? Или кто-то другой, с кем она уже успела подружиться? Но как же ей переломать себя, как заставить себя выйти на бой плечом к плечу с ним? Тифа закрывает глаза и вспоминает, как на своем фортепиано играла марш Шин-ра. Она услышала его по телевизору, во время парада, которым весь Мидгар праздновал победу над Вутаем. Во главе колонны шел светловолосый солджер первого класса, он воплощал все, чем восхищалась Тифа – доблесть, благородство, мужество, стойкость – и она разучила этот марш, чтобы потом, закрывая глаза и играя, мысленно представлять себя на параде с ним рядом. Тифа помнит, как увидела его настоящего – при входе в Нибельхейм. Он рассказывал что-то своим спутникам, а она смотрела из-за угла и не решалась подойти, хотя и хотела взять автограф. «Который все равно сгорел бы через пару дней, когда он сжег Нибельхейм». Тифа мотает головой. Нет, это бесполезно. Бесполезно. Она не сможет. И все равно разворачивается и медленно идет обратно. Он ведь не был чудовищем. Молчаливый, замкнутый, может, немного высокомерный, но как не будешь высокомерным, если ты лучший из лучших? Но ничего темного и злого в нем не было, кто же знал, что внутри него ждет своего часа Дженова? По правде, до той самой ночи огня Тифа думала о нем как о герое, может быть – даже пришедшем в ответ на ее мечты. Если бы удалось стереть ту ночь… Тифа останавливается посреди пустыни. Странно, но раньше она не задавалась этим вопросом, а ведь стоило бы с него начать. «Интересно, здесь, в этом мире – сколько в нем Дженовы, а сколько изначального Сефирота?» Чтобы дать ответ на этот вопрос, с ним надо поговорить, а говорить с Сефиротом Тифа согласна только кулаками. Но грядет решающая битва – не повод ли это хотя бы постараться разграничить его – и то, что жило в нем, и что он не мог контролировать? «Осторожнее, Тифа. Эдак ты простить его надумаешь». «Это для общего блага». – Нагулялась? – весело спрашивает ее Зидан, когда она возвращается в зал Материи. Экран все еще активирован, и зал Спиритуса все еще на той стороне. – А мы до сих пор решаем, как именно будем действовать в бою против Разрушителя Миров. Тифа не слушает его. Она подходит к экрану вплотную, находит в толпе воинов Спиритуса знакомую фигуру. – Сефирот, – зовет она, и он оборачивается. Решительно, словно шагая в огонь, Тифа произносит: – Я с тобой. Прикроешь меня? Позади что-то говорит Клауд, но Тифа не разбирает. Сефирот смотрит на нее, потом тоже подходит к экрану – со своей стороны, и Тифе приходится задирать голову, чтобы рассмотреть выражение его лица. Странно, но именно сейчас он намного больше похож на молчаливого и замкнутого солджера, которого она вела к реактору, чем на того, кто сжег ее город. – Прикрою, – отвечает он, и у Тифы звенит в ушах. И она даже знает, на какой именно ноте.