Куски прошлого

— Кайл, привет. Я слышал, что ты ответственен за театральную постановку? Когда будет кастинг? — О, Кевин, привет! Мы скоро повесим расписание на доске объявлений. Но могу уже сказать, что точно будет на этой неделе. Будешь пробоваться? Молодец! Кевин поблагодарил и ушел. — Слушай, а ты справишься? Еще ведь экзамены на носу, — обеспокоенно спросила Бебе. На это Кайл самодовольно усмехнулся. У него все под контролем, каждая минута его жизни тщательно обдумана, и активистская деятельность хорошо впишется в его личное дело и резюме для университета. Стрелочка на часах приблизилась к семи, и Кайл невольно зевнул. За окном из-за метели агонизирующе колыхались деревья. Пригладив торчащие кудри и натерев руки антисептиком, он поцеловал Бебе на прощание и покинул библиотеку. Снежная дорога домой была растоптана им уже вдоль и поперек. В кустах, Кайл это знал, все еще лежала мертвая тушка бездомного кота, которого никто не хотел убирать, и иногда он с ним здоровался, просто так. Вот он проходит мимо заснеженной машины, никем не используемой, а снег окутал автомобиль очень плотным слоем. Он часто спрашивал про себя, чья эта машина, и почему ею никто не пользуется, и время от времени ему даже было жалко ее: забытая и брошенная собственным хозяином, она одиноко выделялась в гуще тумана. Да, дорога Кайла проходила через весьма жуткие, словно застывшие во времени места, но он быстро дошел до своего хорошего и благополучного района. В такие моменты невольно вырывался вздох облегчения, потому что он не любил смотреть на чужую нищету, на жизнь, которая ему неизвестна и которая вызывала стыд и вину. Кривые, скользкие плитки под ногами сменились на хорошо очищенный и прямой асфальт, обветшалые домишки превратились в добротные, дорогие коттеджи, к одному из которых он сейчас зашел. — Привет, — к нему подошла мама и поцеловала в макушку. — Опять засиделся с Бебе в библиотеке? — Да, решали задачки по физике. Сложная тема досталась, — он содрогнулся, как от чего-то мерзкого. — Главное стараться, дорогой, и следовать к своей цели. Кайл лишь кивнул, он слышал это каждый день, фраза уже стала своего рода ритуалом, маленьким маяком в его привычных буднях. Осознанность своего существования — в этом он видел смысл своей жизни. Каждое новое знание, каждый новый шаг ведет к лучшему будущему, которое представлялось ему в виде престижной работы в большом городе. Лишь время отделяло Кайла от твидового костюма ученого. Уже переодевшись и поужинав, он позвонил Стэну, парень сразу же ответил. — Алло, Стэн, что делаешь? — спросил он и глянул в окно, прекрасно зная его ответ. — Да так, ничего особенного. А ты что? — Я? Да тоже. Проверяю сценарий для «Царя-Эдипа». Боже, вот бы найти отличного актера на главную роль! От него зависит все! — Может, есть кандидатуры? — спросил он. — Кевин сегодня ко мне подходил, но не знаю. В прошлом году он неплохо сыграл Ромео, но чего-то мне не хватило. Может быть, ты? Стэн засмеялся, Кайл любил его смех: он был родным и теплым, сопровождающим его с самого детства. — Не, меня лучше не трогать. И без этого съезжает крыша из-за экзаменов. Они поболтали еще немного и попрощались. Утро начиналось стандартно: пробуждение в шесть часов, душ, завтрак, школа. Кайл уже давно перестал ездить на школьном автобусе, его и Айка подвозил на своей машине Стэн. Заснеженный Южный Парк проносился мимо него белыми полями, единичными домами, и на всем лежала атмосфера заброшенности. Сестра и брат лет десяти в поношенных куртках лепили кривого снеговика, бездомная собака с раскрывшейся пастью следовала за прохожими. — Останови здесь, пожалуйста, — попросил Кайл Стэна. — Хочу зайти в магазин, езжайте дальше без меня. Высадив его, они поехали дальше, а Кайл купил скотч и чистые листы. Сегодня надо развешать объявления о кастинге. Он вышел из магазина на улицу. Погода не радовала: утренний туман и крупные хлопья, что толстым слоем ложились на его куртку и на торчащие из шляпы кудри. Мимо проехал желтый школьный автобус, и он аж обомлел, когда узнал в нем тот самый старый автобус, на котором они когда-то ездили в начальных классах. Он-то думал, что от него уже избавились, настолько он был древним, но нет, вот он, словно призрак из прошлого: медленный, длинный, с выцветшей надписью S HOOL B S, громыхание мотора, бойкая песенка из 70-х, выкрученная на всю громкостью, девчачий визг, разброшенные по полу вырванные листы из тетради по математике, шепот мальчишек, судорожно списывающих домашку. Возле школьных ворот в тумане начал вырисовываться некий силуэт, и чем ближе он подходил, тем сильнее он узнавал в неизвестной фигуре Кенни. Он, морозя пальцы, торопливо курил. — Привет, Кенни. — Здаров. Кайл прошел дальше, затушив вибрирующее желание спросить его видел тот автобус, это же наш любимый! Мистер Ливанский, старый пес, помнишь, как он позволял нам выбирать песни? И приклеивать наклейки на спинки кресел? Это был бы глупый порыв, неуклюжие переброски фраз, лихорадочный поиск предлога, чтобы побыстрее закончить неловкое общение — он уже проходил через это с Кенни, и слишком много времени утрачено и слишком многое осталось недосказанным, чтобы пытаться снова возобновить их приятельство. Школа в тумане казалась огромным прямоугольным кирпичом, тяжелым и угрожающим. Он зашел в нее, стряхнул с себя снег, сдал одежду в гардероб, достал учебники из ящика и ровно в 8:00 вошел в кабинет биологии. — Еще немного и ты бы опоздал. — Милая Бебе, — шутливо снисходительно ответил Кайл. — Я никогда не опаздываю. — Ах, ты чертенок! — она чмокнула его в щеку. На протяжении всего урока он чувствовал на своем плече ее голову, пахнущую шампунем с малиной, ее длинные накрашенные ногти рисовали на его ладони замысловатые узоры, и юбка на ней была немного короче обычного, но сердце его не теряло темп и не пыталось вырваться из грудной клетки, его взгляд не стремился ловить ее взгляд, а мозг не думал об ее красных пухлых губах — он думал об анатомии млекопитающих. Бебе никогда не заставляла его терять голову, сходить с ума от страсти, она просто находилась рядом и дарила приятное ощущение достатка, как дорогое кольцо на пальце или часы на руках. Кайл был более чем уверен, что он для нее означал то же самое. С первого кокетливого замечания они оба увидели в друг друге достойное украшение. — Сегодня тоже в библиотеку? — спросила Бебе после всех уроков. Кайл ударил себя в лоб. — Ой, я забыл тебя предупредить! Я не могу этим вечером, мне нужно зайти к мистеру Элу, распечатать эти листовки и развешать их по школе. — Да ничего страшного. Тебе помочь? — Не нужно, — отмахнулся он. — Члены театралки помогут. Они попрощались. Оставив позади пустые школьные коридоры, он постучался в самую дальнюю дверь последнего — третьего — этажа, за которым находился кабинет мистера Эла, учителя музыка и по совместительству создателя театрального кружка. — О, да это же мой любимый мальчик Кайл! Я уж думал, ты забыл про меня, а потом я такой: «Да ты, что! Это же Брофловски, он ничего никогда не забывает!» Стойко вытерпев его получасовые верещания, Кайл наконец-то приступил к делу: встретился с Клайдом, Ред и Тимми — постоянными членами кружка, дал им задание расклеить листовки, помог им и благополучно свалил. Он устал, но хорошо провел время с этими тремя, они были веселой и энергичной компанией, с которыми ему нравилось работать. Предстоящие насыщенные недели не особо пугали, с такой командой все должно пройти хорошо. Клайд — туповатый, но безобидный малый, с хорошим для актера подвижным лицом, Ред была уже более застывшей, ей подходили роли роковых красавиц, а Тимми Кайл считал своего рода самородком, вот только такого героя, как Эдип, даже он бы не смог вывести. — Ты хоть представляешь, сколько у тебя пропусков!? — услышал Кайл злой возглас мистера Маки, проходя мимо его кабинета. — Уж больше, чем посещений. Знакомый голос заставил его замереть. О, Кайл знает этого человека, знает до боли в груди, до сжатых по рефлексии кулаков, после него все в нем кажется грязным и мерзким. Он чуть-чуть подошел к двери кабинета и сквозь небольшую щель увидел большую голову психолога и широкую спину с коричневой макушкой. — Ты — заноза всей школы, Картман. Когда ты возьмешься за голову? Кайл увидел, как Картман поднял руку и схватился за свои волосы. — Вот взял, — и засмеялся. Абсолютно несмешно. Зачем он тут стоит? Словно стыдливый вор, он бесшумно, чуть ли не на цыпочках, покинул школу. Он думал о Картмане по дороге домой. За аптекой Кенни учил курить Картмана, а тот, в свою очередь, Кайла и Стэна, за следующим поворотом стояла запылившаяся кофейня мистера Твика, куда они частенько забегали после школы и по дешевке обжирались пирожками, на горизонте высился крест церкви, где Картман пел в мальчишеском хоре, а на воскресных уроках рисовал на полях Библии члены. Твою мать, Картман, это же Библия! Я думал ты более добросовестный христианин, раз так поносишь Кайла за его веру. Ребята, блять, отъебитесь, что хочу, то и рисую. Ночной город, детская площадка, и они не боятся ни родительской ругани, ни демонов, затаившихся в тенях. Морковного цвета парка Маккормика мигает в сумерках, Картман вполголоса поет хиты нулевых, Стэн и Кайл перешептываются шутливыми замечаниями, сидя на качелях, в их пальцах тлеются стащенные с куртки Рэнди сигареты. Резкий ветер, свежая порция снежинок вернули его в настоящее. Жиртрест редко бывал в школе, и если и ходил, то уроки у них не пересекались, только в девятом классе они вместе посещали английскую литературу, но потом успеваемость Картмана упала чуть ли не до нуля из-за постоянных прогулов. Иногда он видел его с Кенни. Картман стоял в полицейском учете за хулиганство и по слухам дружил с крайне сомнительной компанией, поэтому Кайл после развала их печально известной четверки старался максимально упорно игнорировать его существование. Часто у него это получалось, но время от времени он ловил на себе его взгляды, пронизывающие и вызывающие, и Кайлу до сжатых зубов хотелось подойти к нему и дать в морду как в старые добрые времена. Вечером ему почему-то было тревожно. Наступила пятница — день кастинга. — Привет, Кайл, — поприветствовал его Клайд. — Ты чего такой угрюмый? Под глазами Кайла залегли большие черные мешки, сильно выделяющиеся на его светлой коже, не такие как у Твика, но все равно было неприятно. Всю ночь он был занят с Бебе, но занимаясь не физикой, а сексом. Кайл все чаще начал задумываться о своей асексуальности, потому что никакого удовлетворения, чего уж говорить о наслаждении, он от интимных связей не получал, ни с Бебе, ни с предыдущими девушками. В какой-то степени это было даже мучительно, он весь напрягался, с силой заставлял себя возбудиться и сухо кончал, чуть ли не выдавливая из себя сперму. Потный и усталый, даже после интенсивных тренировок в зале он не чувствовал себя таким истощенным. После того, как мы выиграем титул мистер и мисс школы на выпускном, я порву с Бебе. — Да, спал плохо. Ничего такого. Он осмотрел актовый зал и увидел, что все уже собрались. — О, Кайл пришел! Можно начинать! — торжественно объявил Эл, хлопнув ладошки. Кайл далеко не пессимист, он видел хорошие стороны людей и признавал их, но не собирался забывать и о недостатках, редко прощал обиды и не терпел глупых ошибок. Никакой жестокости, просто справедливость. Вот и теперь, стараясь выглядеть радушным, он скептически наблюдал за натугами школьников сыграть Эдипа. Многие из них пришли сюда, чтобы получить плюсик в свое личное дело. В общем-то, и Кайл оказался здесь не только ради высокого искусства, но вся эта фальшь и наигранность сильно расстроили его мечты о прекрасной постановке великой античной трагедии. Кайл сидел прямо, и многих явно нервировал его жесткий взгляд, подмечающий любые промахи и следящий за каждым движением и словом. Из всех на роль Эдипа ему более-менее понравился Клайд, да и больше никто ничего нормального не показал. Разочарованный и немного сердитый на бесталанных учеников, он уже был готов распустить всех и посовещаться с Элом, как в зал зашел еще один человек. Вход находился сзади Кайла, и уже спиной он почувствовал кто это: громко открывшаяся дверь, тяжелые шаги и бархатный тихий свист — Эрик Картман. — Я не опоздал? — Вообще-то опоздал, — ответил ему Эл. — Ты что, Эрик, хочешь попробовать себя в актеры? — Ага. На Эдипа. — Ох, ну давай, покажи нам, на что ты способен. Кайл намертво замер и даже захотел ущипнуть себя, потому что поверить в то, что он по собственной воле решил сделать что-то полезное для школы, было очень сложно. Мимо него прошел Картман, и до чуткого обоняния Брофловски дошел горький никотиновый аромат дешевых сигарет. Мог бы хотя бы жевачку в рот засунуть. Эрик встал на сцену, и Кайл подумал, что черта с два он позволит этому толстому и низенькому уродцу сыграть что-нибудь серьезнее дерева. Картман отпил водички из бутылки, а потом сделал это. Это был царь Эдип с самого первого слова, с самого первого движения. Когда он рвал на себе волосы при виде мертвой матери-жены, когда падал на колени в отчаянии, когда простирал руки к небу, пытаясь найти искупление у богов, — это был Эдип, прошедший сквозь тысячелетия, оживший из страниц книги и воплощенный в теле Картмана. Он смог превосходно соединить в своей игре театральность и естественность, четко нарисовать черту между этим обывательским миром и его миром трагедий и богов. Смерть в глазах, на фоне поет хор фиванских старейшин, Дионис играет на своей арфе, весь Олимп сошел с небес на землю, катарсис, очистивший сцену, сострадание и страх затмевает все кругом. Эл аплодировал стоя. — Кайл, мы нашли его! Листочек, где он должен был писать его недостатки и всякие замечания, был абсолютно пуст. — Репетиции будут каждую неделю в среду и пятницу в 16:00 в этом зале, — сказал Эл Эрику, пока тот слушал его достаточно равнодушно. — Учи слова. В начале февраля уже выступаем. Когда все роли были распределены, и зал начал пустеть, Кайл быстренько выловил Картмана у входа и спросил: — Только один вопрос — зачем? — Это наказание за мои грехи, — ответил он. Увидев его недоуменное лицо, он вздохнул и объяснил с таким видом, словно умственно-отсталому. — Наказание за мои пропуски. В противном случае — второй год. Как-то не хочется под самый конец сливаться. В первый раз за несколько лет Кайл увидел лицо Картмана так близко. Он столкнулся об его колючий взгляд карих глаз с густыми тяжело нависающими бровями и немного замешкался. Эрик не сильно изменился с четвертого класса, но глаза опередили его возраст на десятилетия. — Боже, Брофловски, это всего лишь пиво, от него тебя не разнесет. Дом Стэна. Картман приблизил к нему свое лицо, розовое и лоснящееся, на лбу уже начали появляться прыщи от постоянной жирной еды — как-то рановато для его возраста, Кайл несмело берет банку пива с его рук и, глядя на уверенное лицо жиртреста, почему-то откидывает всякие сомнения и делает большой глоток. Его все-таки разнесло, он, полностью отъехавший, танцевал на столе, а потом проблевался в раковине. Кайл ничего не ответил, лишь коротко кивнул, развернулся и ушел. Теперь Эрик главный герой, и ближайшее время ему придется тесно работать с ним. Кайл не боялся его, может быть, чуть-чуть нервничал, но поджать хвост? Еще чего. Он скорее горько вздыхал, ожидая целую шквалу проблем, потому что знал, как сложно сотрудничать с Картманом. Но если понадобится, то Кайл надавит на него, и если это будет необходимо, то он оставит пару синяков на его жирном теле, потому что Брофловски твердо решил поставить хорошую пьесу, если не превосходную. Дни до первой репетиции прошли как обычно: школа, домашнее задание, подготовка к экзамену, Стэн и Бебе. Вот только его все не оставляла тревога, скручивающая живот, заставляющая его спокойное, бескровное лицо хмуриться, а испытанный разум пытливо рассматривать все варианты того, чего мог задумать Картман. Снова этот чертов Эрик. Кайл так усиленно вытеснял его из своей жизни, блокировал любые хорошие и не очень воспоминания о нем, и сейчас он вдруг ни с того всего опять ворвался в его будни и полностью разрушил ту стену, которую Кайл долго и скрупулёзно строил. Брофловски глубоко вздохнул. — Где носит твоего дружка, Кайл? — Он мне не дружок, мистер Эл! Они одновременно вздрогнули от резкого хлопающего звука двери актового зала. — Извините за опоздание, — протянул Картман и вальяжно расселся в кресло зала. — Для тебя что, это всего лишь шутки? Все напряжение, испытанное Кайлом на протяжении последних дней, грозилось устроить здесь разнос, но Эл, почуяв неладное, перебил рыжего: — Не бухти, дорогой. Так, у меня к вам двоим задание. — О, Боже… — Тихо, Эрик, — он шутливо погрозил ему пальцем. — Я хотел дать его Клайду и Ред, но вижу, что вам надо кое-что между собой перетереть, да? Так что сходите-ка вы оба в местный театр и возьмите костюмы. Я им звонил, они уже готовы. — Эм. Мистер Эл, может быть, все-таки Клайд и Ред пойдут за ними? У нас ведь много дел…Картман вообще главный герой. Эл покачал головой, игнорируя недовольные лица ребят. — Нет, нет. Не перечь мне, Кайл. Мне нужны костюмы, без них мы не начнем. — Это потому что ты опоздал, жиртрест, — вырвалось у Кайла на улице неосознанно, так по привычке. Он мгновенно прикусил язык и краем глаза проследил за Картманом. Конечно, не хотелось возобновлять отношения со ссоры. Но Эрик, кажется, не особо обиделся, кинул свой многозначный взгляд и даже улыбнулся с ноткой иронии. — Ну, жидяра, ты все так же добр и приветлив. Если бы кто-нибудь другой обозвал его «жидярой» Кайл бы рассвирепел, присучил рукава и помахался кулаками, но из уст Картмана это звучало обыденно, типично, как-то не злобно. Он давно выучился антисемитизму и мракобесию Эрика, и это уже сложно было вытравить из его крови. Для него все это было всего лишь отголоском детства, пусть и неправильного, но родного, как журналы с голыми девушками, тщательно спрятанными под матрасом Стэна, или мультик с рейтингом 16+ по ночному каналу, который Кайл втайне смотрел с маленьким звуком. — Фу, поедем на автобусе? — Ну да, — ответил Кайл. — На другой конец города надо. Тебе такси что ли заказать? — Да, зачем тратиться, когда можно просто нахаляву и без неудобств добраться до театра? — И как ты это сделаешь? — Давай, пошли. Нихрена я не буду толкаться в сраном автобусе. Кайл хотел было, конечно, сопротивляться, но ему и самому было некомфортно ездить на автобусе, да и любопытство засверлило в головке. Поэтому нацепив на себя свое стандартное скептическое выражение лица, он покорно пошел за ним. Кожаная куртка, широкие джинсы, часы с золотой отделкой, он выглядел, словно ребенок, пытавшийся косплеить бандита из девяностых на костюмированной вечеринке. Они дошли до ближайшей заправочной. Там стояло несколько фермеров со своими пикапами. — Так, — Эрик наклонился к нему. Нос Кайла обдало нечто терпким и горьким, как аромат шоколада. — Ищем жертву. Хорошенько прислушивайся. Брофловски рассеянно озирался по округе, не зная, куда деть свои уши и свое тело. А вот Картман время зря не терял и уже через минуты четыре потянул его за рукав, приглашая сесть к красному старому пикапу. Эрик, на удивление, ловко взобрался в кузов машины и поманил пальцем Кайла. Он с плохо скрываемой брезгливостью взялся руками за края кузова и медленно отпустил свою ногу в новеньком ботинке на ступеньку, на что Картман закатил глаза, резким движением руки схватил его за локоть и потянул к себе наверх. — Так, детки, не пинайте мои коробки, ясно? — к ним приблизился сутулый худощавый рыжий мужчина. Картман кивнул. Так Кайл оказался сидящим чуть ли не впритык с жиртрестом, который в это время абсолютно спокойно что-то про себя насвистывал. Брофловски ощущал, как его чистые джинсы покрывались пылью, на светло-зеленой куртке появились непонятные темные пятна, и смогут ли они как-то очиститься — тот еще вопрос, и почему-то ему не было неприятно, он вдруг с несвойственной ему участившимся сердцебиением осознал, что ему было…весело. Да, весело, вот так вот прокатиться на грязном кузове разваливающегося пикапа, сидеть рядом с Эриком, мать его, Картманом, перебрасываться с ними шутками и подколами, чувствовать его тепло и ветряной воздух, студивший губы и щеки. Картман не мылся малиновым шампунем и не пользовался изящными духами, от него несло перегаром и химией мыла, но Кайлу это нравилось, как может нравиться человеку аромат железнодорожных машин, пахло приключениями по дальним странам, долгими автомобильными поездками по штатам Америки. — Спасибо, мистер, за помощь! — Картман любезно улыбнулся уезжающей машине. — Видишь? Надо просто уметь договариваться, и люди сами захотят тебя выручить. Кайл лишь криво усмехнулся в попытках понять, что скрывается за мнимой маской легкомыслия и безалаберности. — Картман? Тебе чего надо? Иди домой! Тебе повезло, что моих родителей сейчас нет. Проливной дождь, мрак ночи, и Кайл, вглядевшись, заметил на его лице капли крови. — Блять, Картман, что ты снова натворил? — Это моя кровь. Я не хочу идти домой. Можно я переночую у тебя? Да я хоть на полу буду спать, только бы не домой... Повзрослев и оглядываясь в прошлое, Кайлу становилось жутко от того, какие кошмарные вещи они переносили и делали. Репетиции шли полным ходом. Эл, весь веселый и взбудораженный, следил за сценой, а вот Кайл не был столь налегке, он нервничал, хмурился и вечно следил за календарем. До премьеры оставалось пол месяца, а Картман все еще читал с листка, Ред, игравшая Антигону, жаловалась на боли в горле, да и Клайд вечно опаздывал — в общем, не все шло идеально, а Кайл был ярым перфекционистом. — Хорошо, ребята… — Нет, заново! — крикнул Кайл. Эл удивленно посмотрел на него. — Мне кажется, что… — Вам кажется, мистер Эл. Но, на самом деле, можно и получше. Картман потянул шеей, демонстративно показывая свое недовольство. А затем лениво отпил из бутылки воды. — Нам еще долго тебя ждать? — Кайл говорил спокойно и с расстановкой, и между тем — угрожающе. — Подождете, когда надо. Не подохнете. Эрик взял сценарий в руки и снова зашел на сцену. Кайл больше не мог терпеть. — Когда ты уже выучишь все слова? Премьера уже на носу, а ты все еще… — Да, вытряси ты уже песок из своей вагины, Кайл! Достал бухтеть без причины. Все я выучу, не беспокойся. Кайл глубоко вздохнул, но это не уняло разгоревшееся внутри пламя. Этот нахальный тон, безразличное отношение, лень и просто невыносимая грубость — он терпел все это только из-за его замечательной игры, но у всего есть свои границы. Боже мой, а чего вообще он ожидал от Эрика Картмана? От человека, который называл свою мать “сукой”, который на полном серьезе планировал убийство Скота Тенормана? Кайл открыл рот и на присутствующих и, в частности, на Картмана вылился огромный поток критики, раздражения и злобы, а после он развернулся и, гордо выпятив подбородок, покинул актовый зал. Сначала он считал, что поступил достойно и честолюбиво, но потом пришло осознание своего глупого детского поведения. Так не поступают профессионалы. Да, он говорил, что у него все под контролем, что на каждый день у него есть четкий план, но забыл упомянуть о том, что, пусть и редко, все может пойти к черту из-за его ненавистной самому себе черте своего характера — излишней эмоциональности. Особенно когда провокатором этому является Картман. — Что случилось? — Да, так…вспылил. Надо будет извиниться, но ты же знаешь, что там Картман…как будто снова в четвертом классе, да и повел себя я, как маленький мальчишка, — сказал тихо Кайл, устало протерев глаза. — Он тоже. — Да, но он сам по себе неисправим, а я пытаюсь работать над своими недостатками. — Слушай, Кайл, — тон Стэна посерьезнел, — без обид, конечно, но ты тоже по-своему неисправим. Ты на любое телодвижение Картмана отвечаешь агрессией и атакой, это продолжается уже с детского сада. Он не прекращает провоцировать тебя, потому что сам своей же реакцией позволяешь ему это делать. Просто игнорируй его, веди себя так, словно тебе плевать. Игнорировать? Игнорировать Эрика Картмана? Кайл недоуменно смотрел на стену. Но его невозможно игнорировать! Словно раздражающий жужжащий комар в три часа ночи, Картман успешно каждый раз норовит получить кулаком в глаз, и самое худшее, что зачастую ему удается изловчиться и избегнуть своего наказания. Каждая его клетка тела, черта характера, слово, сказанное умышленно или нет, порождало в нем самые невероятные чувства, такие эмоции, на которые он думал, он никогда не был бы способен. Невольно Кайлу начали поступать кадры из их тяжелых, нездоровых взаимоотношений. Они сцеплялись как собаки, возможно, они и были животными, Картман умел побуждать его к чему-то дикому, скотскому, не достойному для цивилизованных людей поведению. Кайл отбросил смартфон в сторону. Осталось чуть-чуть. Меньше полгода и Южный парк останется в его голове, как лишь долгий, изнуряющий ночной кошмар, который будет трудно стереть из памяти, но он будет стараться. И забудет. Забудет Картмана, его хлесткие и обидные слова, забудет глупых одноклассников и еще более тупых учителей, эти кривые низкие домишки, мрачно нависающие горы, густые и таинственные леса — кто знал, какие дела там творились, и холод, вечный холод сурового Колорадского климата. Он открыл учебник по физике, желая доделать домашку. Учеба хорошо отвлекала от не самых радужных мыслей. Тук-тук. Это еще что за черт? Тук. С чувством дежавю Кайл встал со стола и осмотрел комнату, пока взгляд не зацепился за окно. С недоумением он взирал, как камушки летели на стекла и отбрасывались назад. Он открыл ставни и посмотрел вниз. На улице уже потемнело, и Кайл, напрягая свое несколько ослабевшее зрение, разглядел внизу до боли знакомую коричневую макушку. — Картман, какого хрена ты делаешь? — громко прошептал Кайл, пытаясь влить в свой голос как можно больше гнева. — Выходи давай! — Не ори, идиот! — шикнул на него Кайл. — Предки дома! — Перестану кричать, когда спустишься. Бормоча про себя ругательства, Кайл быстро оделся, напоследок кинув грустный взгляд на рабочий стол с раскрытой тетрадкой по физике. Он хотел было тихо прошмыгнуть мимо родительской спальни, но что-то странное, что-то похожее на покалывание по коже во время летних июльский вечеров, когда хочется небольших авантюр, заставило его медленно повернуться назад к окну. Картман с приятным удивлением наблюдал за Кайлом, который быстро, но не забывая об осторожности, прыгнул на ветку рядом стоящего дерева и сполз вниз. Ладонь неприятно саднило из-за заноз, и правая коленка тягуче ныла из-за неудачного приземления, но Кайл чувствовал удовлетворение, и как тринадцатилетний мальчишка, он неожиданно даже для самого себя показал Картману кукиш. — Вот это ты выдал, — засмеялся Эрик. — Я так к тебе когда-то в комнату забирался. — Что? — Да ничего. Пошли отсюда. — Слушай, Кайл. Ты это не обижайся и возвращайся в команду, ок? Брофловски скрестил руки на груди и скептически посмотрел на совершенно не раскаявшееся лицо жиртреста. Картман смотрел прямо и твердо, и неподготовленный человек мог бы подумать, что человек с таким взглядом не может лгать, но Кайл знал его с детского садика и как никто другой видел все миллионы чертей в его омуте. — Тебя прислал Эл? — Раскусил меня. Мне абсолютно похуй, но раз уж у тебя свербит в жопе, позволь мне загладить этот неприятный инцидент. Он не может понять, почему он все еще стоит рядом с Картманом и даже вроде хочет согласиться на его предложение, ведь это жиртрест, ублюдок, говнюк, черное пятно его детства, тот, который так много оскорблял его, что он даже привык. Но Кайл со своей позиции никак бы и не смог понять, что Картман действительно был не только самым неприятным воспоминанием из прошлого, но и самым ярким. На самом деле, Эрик Картман в его жизни — так же важен, как дружба со Стэном, первый учебник по физике, любовь и поддержка Айка и суровая мать, чьи крики больше никогда не будут вызывать дрожь в теле. Нечто глубоко внутри него признавало это и невольно стремилось к Картману, как явлению, которое изменило его личность и дало посмотреть на мир по-другому. — Хочу тебя кое-чем угостить, — сказал Эрик, неспешно скользя среди густого тумана. — Чем? — Чем-то особенным. Не волнуйся, все за мой счет, евреюшка. За горизонтом начали высвечивать большие огни самого крупного ночного клуба в городе. Из здания слышались громкая музыка, смех и топот танцоров, взрослая жизнь в самом его разгаре. После того, как пять лет назад на танцполе поймали целую кучу шестиклассников да семиклассников, прошедших внутрь банально с помощью деньгами, и клуб оказался под угрозой закрытия из-за разъяренных родителей (например, Шейлы Брофловски), теперь со входом стало очень серьезно. — Эм, жиртрест, ты же в курсе, что нас туда не впустят? — Уж это местечко я знаю получше тебя. Он взял Кайл за локоть и повернулся обратно, шагая вдоль высокого решетчатого забора, преграждающего путь к территории клуба, пока не остановился возле мусорных бачков. Просунув ногу между решеткой и спинкой бачка, Картман вдруг согнулся и исчез, таща за собой Кайла, который от удивления чуть было не вскрикнул. В нос бил вонь протухших продуктов, а Картман все тащил и тащил Брофловски за руку, пока тот не оказался по ту сторону забора. Кайл удивленно посмотрел на довольно-таки большую брешь, в которую смог пролезть даже Картман. — Как ты узнал про эту дыру? — спросил Кайл, уже будучи на ногах и стряхивая грязь со штанов. — Ее сделал я. — И никто не нашел ее? — Находили. Не многие, лишь некоторые, и раз уж они смогли найти ее, значит им хватает ума не распространяться о ней. — Куда дальше? — Дальше — лучше. Кайл последовал за Картманом, который, специально избегая участки со светом и двигаясь только во тьме, дошел до стены клуба. — Черный вход? — У черного входа всегда стоят вышибалы, ожидая как раз таких как ты. Эрик встал под тесным прямоугольным окном. Он подставил ладонь и выжидающе посмотрел на Кайла. — Эээ, а куда оно ведет? — ему вдруг пришла мысль, что Картман может подставить и бросить его в комнату охранников или куда похуже. — Куда надо, Кайл. Давай быстро, кто-нибудь может захотеть сделать обход. Он положил носок ступни на его ладонь и полетел верх. В общем, стукнувшись головой и, похоже, сделав пару дырок в куртке, он оказался в мужском туалете. — Дай руку, — послышалось из улицы. — А ты пролезешь? — Еще как. Картман лез долго, застревая и ругаясь. Пару раз в туалет заходили, но никто и глазом не повел на несколько комичную сцену с толстым Картманов в окне. Через добрых десять минут Эрик стоял рядом с Кайлом. — Видишь на какие жертвы я иду ради тебя? — захрипел Картман, массируя свой натерпевшийся мучений живот. — Как ты до этого пролезал? — Я всегда с Кенни сюда ходил. С ним как-то быстрее получалось и менее болезненно. Или я был худее. Ладно, пошли уже. Пробиваться сквозь толпу танцующих, взрослых тел оказалось куда сложнее, чем Кайл себе это представлял. Пытаясь не получить локтем в лицо, они все шли и шли, а Брофловски раз и навсегда решил, что клубы и прочее — абсолютно отвратительная вещь. Они наконец-то дошли до барной стойки. В глаза били неоновые огни, бармен ловко крутил в руках бутылки, издалека доносились ругань парней и смех девушек, важные мужчины в костюмах пили коктейли на балконе второго этажа и, возможно, замышляли самое грандиозное ограбление века. Какой-то ебаный фильм Тарантино. Кайл глядел на Картмана, который делал заказ у бармена, и сотый раз удивился тому, как его неуклюжее массивное тело могло так естественно и плавно двигаться. — Вот! Вкусив его, ты навсегда забудешь все свои обиды! — торжественно вручил ему Картман высокий стакан с непонятной желтой субстанцией. — А теперь валим. Они вышли из клуба естественным путем, спрятав напитки под куртку, и занятый другими людьми охранник кинул на них лишь хмурый взгляд. — Ну, как тебе? — Ахуенно. Боже, никогда не думал, что алкоголь может быть таким вкусным. — Эта херня дорогая, не пей все залпом. Воды Старпруда блестели алмазами и бриллиантом — звездами и луной. Напиток во рту отдавался приятной прохладой и свежестью, отправляя по телу дрожь и расслабление. Кайл откинулся на спинку скамейки и повернулся к Картману, разглядывая его в профиль. Маленький нос, круглый подбородок, низкий лоб — на самом деле, ничего особенного. Картман обладал абсолютно заурядной внешностью, и лишь непоколебимая уверенность, исходящая из всего его нутра, твердость во всех своих действиях и хитрая лисья улыбка тонких губ делали его таким уникальным, может быть, отталкивающим, но таким харизматичным. Кайл не будет удивлен, если через десять лет выяснится, что он теперь какой-нибудь глава мафиози или политик, сделавшим себе имя не совсем легальными средствами, а, может быть, все пойдет по-другому, и он будет работать где-нибудь на заправке в нищете и голоде, забитый собственными амбициями и наживший себе врагов, бросивших его на дно. Или Кайл просто сгущает краски, и из Картмана получится обычный честный гражданин. Но в это верилось с трудом, потому что Эрик Картман был из таких людей, которых ждет либо слава, либо тюрьма. Он не захочет идти по растоптанной дорожке и свернет в другую сторону, куда-то вглубь леса, пробивая себе дорогу среди густых и мрачных деревьев. — Мы с тобой сильные личности, Кайл, — вдруг разрушил молчание Эрик. — Этим мы всегда отличались от остальных. — Сочту за комплимент. — С самого детства были только ты и я. Стэн, Кенни и прочие были лишь массовкой. Кайл покачал головой: — Картман, ты идиот. — Но скажи, ведь мы неплохо вместе побегали. Как в старые времена. Иногда я скучаю по нашей четверке, все-таки было чертовски весело. — Мы просто повзрослели. — Да, — сказал Картман как-то горько. — Взросление. Ты, скорее всего, не поверишь, но мне стыдно за некоторые вещи, которые я делал, хотя тогда это не казалось проблемой. И я ненавижу то, что я повзрослел, потому что наконец-то узнал, что такое совесть и стыд. Глаза раскрылись, чтоб его, как у этого гребаного Эдипа. Иногда тоже хочется выколоть себе глаза, чтобы не видеть, что ты уже успел натворить за столь короткую жизнь. Кайл удивленно уставился на него. Никогда не ожидал услышать такие слова от Картмана, но хорошенько подумав, на самом деле, можно было заметить, что Эрик изменился: стал более спокойным и…грустным? Разочарованным? От чего ты бежишь, Картман? От прошлого, которое не изменить, или от настоящего, в котором прошлое играет большую роль, чем сама реальность? Но жизнь все крутится и крутится, заставляя их обоих натыкаться на то, чего они хотят ненавидеть, но не могут. На друг друга. Кайл допил свой напиток, и как все хорошее, он оставил после себя пустую насыщенность. — Чем будешь заниматься после выпуска? — спросил он Картмана. — Пока не уверен. — У тебя явно есть талант к актерству. Не хочешь себя попробовать? — Актерству? — лицо его перекосилось. — Клоунствовать на потеху публики и унизительно подбирать за ними деньги? — Предпочитаешь отбирать? Он лукаво улыбнулся Кайлу. — Одни рождаются травоядными, а другие — хищниками. Ты тоже мог бы стать хищником, но выбрал путь травоядного. Ты лиса в шкуре кролика. Вместо ответа — тишина. После нескольких минут Картман снова заговорил: — А ты? Ты куда пойдешь? Наверное, в какой-нибудь вуз? Что-то вроде ученого или юриста? Только, пожалуйста, не иди на юриста! Куда-угодно, но не к этим крысам! — Да, успокойся, — перебил его Кайл. — Собираюсь на инженерный факультет в Вашингтон или даже в Нью-Йорк. — А я хочу в Лос-Анджелес или в какой-нибудь Сан-Франциско. Короче, в большие города! У моего дяди есть связи. — Того самого дяди, который в тюрьме сидел? — Может быть, — усмехнулся Картман. — Мне плевать куда, главное уехать из этого города. — С каких пор Южный парк стал тебе нелюбим? С тех пор, когда наша четверка распалась. — С возрастом начинаешь видеть всю чернуху, царящую вокруг. — Тебя взрастила эта чернуха. Ты не сможешь убежать от самого себя. И Картман был прав. Кайл очень сильно старался возненавидеть этот город, и в общем-то, дело это было не из сложных, он успешно с этим справлялся. Но за слепой ненавистью он не углядел одного — он был частью этого города, таким же безумным и сломанным. И если он все-таки уедет из Южного парка, то сам Южный парк еще долго будет его преследовать, пока Кайл, истощенный и измученный, не сядет в кресло перед психологом, и тот не посоветует ему взглянуть прошлому в лицо. И снова все закрутится с начала: боль, самокопание и воспоминания, множество воспоминаний… — Давай уже по домам, — устало сказал Кайл. — Я вернусь в команду, да я и хотел извиниться, что вспылил. Они поспорили, кто быстрее переплывет Старпруд. Самым быстрым ожидаемо оказался Кенни. Он с нескрываемой усмешкой наблюдал за хилыми телодвижениями приятелей, Картман и то застрял в самом мелководье. "Давай, жиртрест, хотя бы до центра дотяни! Стэн, ты плаваешь, как девчонка, смотри не утопись, ну Кайл, ты меня, конечно, разочаровал. Разве ты не спортсмен?!" Жаркий июнь, белые ночи, песок, липнувший к влажной коже, им по двенадцать и впереди все лето. Картман перестал читать с листка. И каждый раз, когда он кидал понимающий взгляд в сторону Кайла, терпя бесчисленные похвалы Эла, Брофловски улыбался, но так — чуть-чуть, краешками губ. Репетиции все текли и текли, пока не настал день премьеры. И как бы сильно Кайл не кусал губы, срывал горло, отдавая приказы, страдал ночными кошмарами, где их закидывали протухшими помидорами, все прошло отлично. Директор аж встал, хлопая, мистер Маки потом подошел к Картману, чтобы сказать, что второй год ему не грозит. Сам Эрик грелся в лучах заслуженной славы, но Кайл видел, что она была ему не нужна. После слов Маки он пару раз для вежливости натянул на себя улыбку и скрылся в зимнем тумане. Кайл смотрел ему вслед через заснеженное и грязное окно школьного коридора, и он казался расплывчатым пятном на белом фоном, такой же непонятной и огромной каракулей как в его жизни. На соседнюю скамью сел Кенни, чтобы завязать шнурки на своих кроссовках. — Тебе не холодно в них? — вдруг выпалил Кайл. Кенни молчал, занимаясь шнуровкой, потом повернулся и ответил: — Потеплело уже. Скоро весна. — Февраль же. Рановато для весны. — Да похуй. Повисла пауза, но Маккормик почему-то не спешил уходить. Кайл решился: — Ну, чувак, как дела? — А тебе реально интересно? — насмешливо переспросил его Кенни. Он натянул на себя капюшон своей оранжевой куртки и выглядел таким далеким и чужим, что у Кайла сжалось сердце. Почему они перестали общаться? Неужели их дружба была такой зыбкой, что она рассыпалась всего лишь из-за разных уроков и жизненных ориентиров? — Да, Кенни, — серьезно ответил Кайл, — мне интересно. — Да ничего такого невероятного, Кайл. — Уже давно с нами не происходит ничего удивительного, да? — Это да, — протянул Кенни. — Только экзамены да уроки. Они отчасти грустно засмеялись. — Уезжай отсюда, Кайл. Беги со всех ног…У тебя еще есть шанс выбиться в люди, а у меня нет ни возможностей, ни денег. И забудь про нас, наша так называемая дружба была не крепче карточного домика. Кенни не любил смотреть в глаза, но в этот раз посмотрел. На правой щеке, словно лунные картеры, расположилась угревая сыпь, на лбу красовался длинный шарм, и нос, казалось, искривился. Взгляд сквозил равнодушием, как у человека, который видел столько дерьма, что уже абсолютно плевать на чужое. И он ушел. После этой беседы Кайл чувствовал проступающее ядом огорчение, какое бывает после несбывшихся надежд. На школьном дворе он встретился со Стэном. — Отличная была пьеса, дружище. Вы хорошо поработали. Кайл искренне поблагодарил его. — Не ожидал от Картмана такой игры, если честно. Ты его тащил, или он сам по себе такое выдал? — Не поверишь, но сам по себе, — улыбнулся Кайл. — Да, редко мы его видели. Невольно его лицо напоминает мне о наших старых днях… — пробормотал Стэн. — Хочешь завтра в кино? Я, ты, Венди и Бебе. Если вчетвером, то только ты, я, Кенни и Картман. — Извини, но настроения для свиданий вообще нет. И, честно говоря, я собираюсь порвать с Бебе. Стэн изумленно вскинул брови. — Объяснишь? — Просто устал от этих отношений, да и после школы все равно придется разойтись. — Что, даже до выпускного не протянешь? — воскликнул Стэн. — Нет. — Ну тогда мистер и мисс школы получим мы. — Берите, — сказал Кайл, дружелюбно, но устало улыбаясь. — Мне не жалко. Школа продолжалась, а Картман снова пропал. Кайла бросило в тяжкую, но привычную рутину. Его все еще подбрасывал Стэн, Бебе кидала издалека злые взгляды, и иногда в глубине школьных коридоров мелькали черная кожанка и оранжевая парка. И Кайл изо дня в день говорил себе, что так все и должно быть, и наконец-то будни вернулись на круги своя, и он все так же успешно совершал свои ежедневные ритуалы. Но что-то изменилось. Мимолетно, но неисправимо. У Кайла внутренности словно потяжелели, и каждый раз становилось все труднее вставать с постели, невыносимым стал вид таящей заброшенной машины. Заснеженный он был красивее и таинственнее, а сейчас, среди весенней грязи, миру предстал убогий и разваленный драндулет. Экзамены прошли, и полученные Кайлом баллы могли обеспечить его поступлением в ведущие университеты страны. Ликования не было, лишь приятное удовлетворение: результат был закономерен, как грибы после проливных дождей. Он знал, что сможет, и он смог — вот и все. Кайл пришел на выпускной один. Фиолетовое платье, роскошное и утонченное, прекрасно сидело на подтянутой фигуре Венди, и Стэн весь вечер гордо держал свою девушку за талию. — Прекрасно выглядишь. — Спасибо, Кайл, — ответила Венди, одарив его белозубой широкой улыбкой. Ее обычно напряженное и воинственное лицо в этот раз осветилось нежностью. Стэн, наверное, впервые за вечер перевел свой взгляд с Венди на какого-то другого. — Пригласил бы какого-нибудь для приличия. Думаю, что в школе нашлась бы хотя бы одна девушка, которая согласилась бы с тобой пойти. — Последнее время ни на кого не тянет. — Каким-то чудаковатым ты стал, — со смехом сказала Венди, и парочка пошла танцевать. Возле буфетного стола стояла Ред в пышном огненном платье. Он не мог не заметить ее призывный взгляд и округлые, как спелый персик, губы, расплывшиеся в кокетливой улыбке. Неохотно он направил к ней свои шаги, но на пол пути заметил только вошедшего в зал Картмана и, неловко замешкавшись, сменил свой курс направления. — Тоже нет пары? — спросил Кайл, неуверенно подойдя к нему. Картман без слов покачал головой, а потом произнес: — Я тут не на долго. В принципе я получил свой аттестат и делать мне тут нечего. — Тогда зачем пришел? — Да, так, — усмехнулся он и наконец-то повернулся к нему. Он нервничал, испытывающим взором изучая лицо Кайла. — Пришел к тебе. — Ко мне? — изумился Брофловски. — Выйдем. Хочу поговорить с тобой. Они вышли в пустое школьное фойе. — Ну, Кайл. Что чувствуешь с окончанием школы? — спросил его Картман и сам ответил: — Давай я угадаю? Тоску? Разочарование? Горечь? — Скорее, это твои чувства. — А твои? Кайл задумался и понял, что чувствовал ничего. Это он и сказал. — Значит, опустошение, — заключил Картман. — Слушай, — не выдержал Кайл, — к чему ты ведешь? — Не странно ли, что в такой торжественный день ни трепета, ни воодушевления перед будущим мы не испытываем? — Наверное, ты прав. Но и что с этого? Я знаю свое будущее, вот и все. — И, как видно, ты уже его ненавидишь. — Бред, — буркнул Кайл. — Да, ладно, я не пришел к тебе, чтобы изводить. Просто тебе стоит знать, что я люблю тебя. Еще с детского сада ты казался мне близким по духу и потому ненавистным, потому что себя я считал единственным достойным. Мы были одного поля ягоды, я чувствовал это, я знал это! Большинство рождаются рабами, а мы родились правителями, Кайл. Понимаю, звучит странно и неряшливо, я сам долго привыкал к этой мысли. К мысли, что ты и я могли бы встать в одну линию, а не бороться в противостоящих баррикадах. Но я смог, а потом я достиг более глубокого чувства. Когда ты стал игнорировать меня, а я не сделал ничего лучшего, чем ответить тем же самым, я понял, что мне не хватает твоих резких слов, твоего яростного сопротивления. Да, я ненавидел твою сильную личность, но потом осознал, что в этом тупом городе ты был единственным, кто когда-либо мог бы меня действительно понять. Кайл ошалело открыл рот, пытаясь подобрать правильные слова, но эта хаотичная, не совсем понятная речь, неистовство, с которым он говорил, и все те противоречивые чувства, которые он вложил в свой голос, выбили из него весь дух. — Я не требую взаимности, — поспешил заверить Картман. — Тогда…Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? — Всего лишь одно слово. Я хочу спросить тебя: уедешь со мной? Да или нет? Кайл то ли в шоке, то ли в испуге замер. Он представил себе это: катать по ночным улицам где-то в Сан-Франциско с Картманом за водительским сидением, считать деньги, которые они не заработали, стирать кровь с ладоней Эрика, убегать от полицейских, страдать бессонницей из-за пылающей совести, ссориться и предавать друг друга, пока их обоих не бросят за решетку или не пристрелят союзники. И как бы весело и по запретному желанно все это не звучало, как бы сильно его не тянуло к Картману, согласиться на это означало бы отказаться от самого себя, от своих принципов, от всего, ради чего он просыпался утром. Это не его будущее и не его жизнь. Оба они подавляют, и оба они никогда бы не смогли уступить друг другу, потому что честь всегда важнее здравого смысла — в этом и было их несчастье, обреченность любых их взаимоотношений. Картман понял все по его лицу, глубоко углубленному в мыслях, а затем прояснившемуся и уверенному. Кайл покачал головой. — Нет. — Я знал это. За лживой усмешкой Кайл распознал в Картмане досаду и беспомощность. — Ну тогда, пока, Кайл. Его тяжелые шаги напоминали ему о той пятнице — дне кастинга, а Картман все шел дальше и дальше. Кайл сорвался с места. — Жиртрест! — крикнул он. — Иди сюда, придурок! Он поймал его на первом этаже, почти что у выхода. С плескающейся, как тягучая лава, злостью Кайл схватил его за плечо и повернул к себе, а затем припал к нему губами. Это был животный поцелуй с укусами и борьбой за инициативу, впрочем как и все, что их связывало. — Вот теперь прощай, — сказал Кайл. — Когда я встану на ноги, я найду тебя и приеду за тобой. — Приезжай. И весной в Южном парке стоял холод, туман редкими облаками собирался на школьном дворе. И даже за тысячи километров отсюда Кайл никогда не посмеет забыть то, что породило и создало его, лица, которые ненавидели и любили, и самого себя, маленького красноголового еврея, любившего играть после школы с безумной компанией. Они стоят под его окном, растрепанные, ошалелые от их буйного детства и такие веселые. "Выходи, Кайл, твою мать! Придурки, не ругайтесь, мама дома! Да похуй на твою мамашу, у нас тут интересное дельце надвигается." И Кайл смеется в кулак от их красных и разгорячившихся лиц.