В стогу

Жермон едет чуть позади и не таясь любуется своей Рэни. Полное имя его жены произносится как «Ирэна», но строгий, как парадный корсет, набор звуков не идёт ей совершенно. Зато очень подходит древний смысл имени — «мир, спокойствие». Иногда подходит… Но прямо сейчас созерцание супруги навевает Жермону отнюдь не спокойные мысли. Она похорошела после третьих родов несказанно: все крупные формы округлились ровно так, как он мечтал, а вот детали — шея, плечи, кисти рук и, конечно же, всё, что ниже — по-прежнему безупречно изящно. Да ещё локоны эти! Граф нетерпеливо подкручивает ус и барабанит пальцами по луке седла. Ну как тут остаться спокойным? Несколько каштановых прядок вновь кокетливо выбились из-под шляпки Рэни, и теплый летний ветер играет с ними, вплетая жаркие солнечные лучи в самые прекрасные волосы на свете. Невозможно соблазнительная картина! Жермон уже прикоснулся к коварным прядкам пару раз, якобы пытаясь поправить, и теперь не знает, как дождаться конца прогулки, потому что кое-что мешает сидеть в седле. И особенно мешает, когда он возвращается взглядом к локонам и тому, что под ними. Едва ли найдется в этой жизни что-то более волнительное, чем видеть свои пальцы, сомкнутые на этой фарфоровой шейке — очень бережно, но властно. Эх! Он снова терзает ус, не выдерживает и начинает озирать окрестности на предмет подходящего места. Вокруг, как на грех, чисто убранное поле. Остолопы крестьяне! Не могли оставить парочку стогов, чтобы графу было где… Хотя постойте… Жермон привстаёт в стременах, чуть прищурившись, и к большому своему удовольствию обнаруживает искомое. Весьма и весьма многообещающие стога, вернее, их макушки, торчат на самом краю поля, которое, очевидно, спускается в том месте к речке. — Милая, если не ошибаюсь, во-о-он там течет река. Давайте взглянем? — Почему бы нет? — супруга поправляет шляпку. Ещё несколько тонких завитков попадают во власть ветра. — Я люблю проточную воду. — Вот и я подумал о том же! — не моргнув глазом отвечает Жермон и, повернув коня с тропинки в поле, пускает рысью. Дразнит: — Догоните? Но это лишнее, потому что через несколько минут Рэни уже впереди. Она великолепная наездница, и это так естественно — какой ещё быть жене генерала авангарда, а теперь маршала? Они идеальная пара. Вскоре оба переходят на кентер, и вот уже и край поля, и поросший изумрудной травой берег ручья, и пышные золотистые стога — только и ждут, чтобы их примяли. — Сударыня. Рэни соскальзывает в объятия мужа. Разгорячённая, зарумянившаяся, счастливая жена первой дарит ему поцелуй. А потом, слегка отстранившись, оглядывается по сторонам и с очаровательной улыбкой замечает, что место очень красивое. — Как хорошо, что мы здесь, и вдвоём. Правда? — Лучше и не бывает, дорогая. Птички поют, цветы цветут — всё, как вы любите. А я люблю вас. С каждым днём, и даже часом — всё сильнее. Жермон чуть крепче стискивает пальцы на талии супруги, Рэни взволнованно вздыхает и вновь дарит его поцелуем. Если это не намёк на то, что она согласна, то зря. Потому что остановиться будет трудно. Граф перехватывает инициативу и теперь уже не она его целует, а он её — напористо, страстно, между делом избавляя прелестную головку от шляпы. — Жермон, Жермон, что вы… Зачем вы… — Рэни протестует, но не слишком усердно, слегка. — Прическа пропадёт… — Да и пусть пропадает! — зарывшись носом в хитросплетение каштановых кос, вкусив нежного, будоражащего запаха любимой женщины, он уже не в силах себя сдерживать. Несколько быстрых шагов, и они у ближайшего стога. Приласкав шею и грудь возлюбленной, Жермон разворачивает ее спиной, задирает юбки так, чтобы обнажённая кожа не соприкасалась с колючим сеном, и бережно укладывает на него. Взору открываются ослепительно прекрасные виды, и даже на глаз распалённый граф без труда определяет, что супруга желает его не менее, чем он ее. Встав на колени, он приникает ртом к влажно поблёскивающему лону. Работая языком и губами, Жермон увлажняет его ещё сильнее. Раздвинув набухшие складочки двумя пальцами, он ласкает Рэни до тех пор, пока она не начинает громко, беспомощно и бесстыдно стонать. Происходит это очень быстро, потому что он точно знает, как доставить радость любимой. Дождавшись громкого протяжного вскрика, означающего, что жена своё наслаждение получила, Жермон молниеносно вскакивает и высвобождает окаменевший от предвкушения клинок. О, долгожданное и лучшее на свете удовольствие! — вновь сделать её своей. Он не может удержаться от того, чтобы не подразнить Рэни напоследок и не насладиться тем, как податлива она теперь, после его ласк. Провести вверх и вниз по скользким, гостеприимно раскрытым складочкам, покружить головкой у входа, слегка проникая в него и тотчас отступая. Смазать собранной влагой тугое, но вовсе не такое уж неприступное заднее отверстие… — Жермо-о-он! Было время, когда Рэни стоически молчала в ответ на такие заигрывания, но не теперь. Выпутавшись из юбок, прелестно растрёпанное создание сердито шипит: «Возьмите же меня, Жермон! Будьте смелее!». Граф хохочет, а Рэни, ухватив его за руку, сама водружает ее на свою нежную шейку и требовательно подаётся бедрами назад. Не остаётся никакой возможности для маневров — Жермон всаживает клинок в ножны, возлюбленная вторит ему сладким протяжным стоном, и свет меркнет для них двоих. Сначала он берет ее сильными глубокими рывками, сильно стискивает пальцы на шее, хлещет по ягодицам другой рукой. Насытив первый голод и утвердив свою власть настолько, что Рэни уже и не стонет даже, а лишь тонко, прерывисто скулит, Жермон быстро разворачивает жену к себе и вновь входит в неё, но уже медленно и нежно, покрывая поцелуями шею и грудь, шепча в приоткрытые губки слова любви. От ослепительного взаимного счастья их отделяет всего ничего. Он опускает руку вниз, между их соединёнными телами. Над тем местом, где он толкается в мягкое, хлюпающее влагой лоно, легко обнаружить напряжённый комочек плоти. Деликатно прикоснуться к нему, погладить, надавить раз, другой, тре… тий. И сплетаясь, сливаясь, прячась друг в друга, полететь в Рассвет. — Это было волшебно, — шепчет Рэни некоторое время спустя. — Такие волшебства — хоть десять раз на дню, дорогая, — не размыкая век, отзывается Жермон и суёт в зубы соломинку, наощупь извлечённую из ее волос. Его немного клонит в сон, но растрёпанная головка жены приятно давит на грудь, не давая забыться. Причёске конец — пальцы лениво плутают меж прядей и то и дело натыкаются на острые шпильки. Те словно мстят Жермону за наведённый беспорядок. Ну и пусть. Главное, что их хозяйка всем довольна.