жить.

Еле-как просыпаюсь. Вновь снились кошмары, и я не мог уснуть на протяжении всей ночи. Также не покидало чувство, что кто-то следит за мной, хотя моя комната находилась на втором этаже нашего дома. Я проснулся, и первая же мысль была: Я должен убить себя. Отказываться от своих мыслей я не собирался.

***

Пробираюсь в ванну, слишком долго и внимательно смотрю на ванну, и наконец беру зубную щетку. Тело адски болит, словно меня избивали. Усмехаюсь. Почти правда. Касаюсь синяка на ребре, стону от боли и опускаю футболку. Слышу, как Соня кричит на родителей, вновь прося деньги или на ночевку к подруге. Родители ей верят, но я-то знаю, что она гуляет в очередном клубе и подставляет свой зад какому-нибудь мало знакомому парню. Хоть мы с ней и брат с сестрой, родной я не мог её назвать. Просто ещё один человек, живущий в доме и смотрящий на меня пустыми глазами, когда я лежу на полу, защищая свою голову от ударов отца. Соню не тронут, тронут меня. Игрушкой для битья в семье являюсь я. Хочешь сорвать на мне весь гнев, накопившийся за день? Да без проблем, конечно. Шучу. Меня никто не спрашивает, когда собираются избить только за то, что я не тщательно протер посуду. — Ньют! — кричит мать с первого этажа. Черт, это мне придется заставлять себя завтракать перед ней? Кажется, она поняла, что я не питаюсь в школе, а по вечерам отказываюсь от ужина, чтобы быть подальше от семьи. Что за параноидальное желание сделать нас каким-то жалким подобием семьи? Мы никогда ею не были и не будем. Нужно было пользоваться противозачаточным, мамочка, чтобы в свои тридцать с лишним не просиживать задницу на нелюбимой работе и терпеть срывы мужа. Вспоминаю недавние слова о том, что лучше бы я нахрен сдох, чем родился. Скоро исправим. Одеваюсь, проверяю наличие сигарет в рюкзаке, закидываю его на плечо и спускаюсь. Главное — не показывать свою излишнюю радость, Ньюти. Раз уж у меня хорошее настроение (смертельно хорошее, хи-хи), то его не должны испортить. Как говорится, не смотри в глаза учителю — он почует твой страх и вызовет к доске. Так и тут. Не показывай свое настроение — тебе его испортят. — Привет, — сухо говорит Соня, когда замечает меня на кухне. Выдавливаю сухую улыбку и беру яблоко в руки, уже собираясь выйти. — Исаак, — строго начинает мать. Использует фамилию — все херово. Если вовремя не подчиниться, то можно и получить заряд плохого настроения на весь день. Сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Скоро прекратятся наезды матери на меня, — поешь. — Я яблоко взял, — отвечаю и кошусь на лестницу. Отец уже встал и оделся. Страх сковывает меня, я не могу пошевелиться. Черт, как же я боюсь этого мужика. Синяк на ребре напоминает о себе, доставляя боль. Чувствую, что сейчас упаду в обморок, а если он коснется меня — то сразу зарыдаю. Какой же я слабый. — Возьми ещё чего-нибудь, — она на удивление сдается сразу. Видимо, заебал её уже ненужный сынок. Киваю отцу в знак приветствия и как можно быстрее выхожу из дома. Нужно успеть покурить. До школы добираюсь без приключений, смог покурить и запах почти выветрился. Даже поел впервые за несколько дней. Желудок, учуяв еду, потребовал ещё. Потерпи, малыш, больше не будешь страдать. В школе встречаю Томаса, который очевидно ждал Галли. Внутри что-то колет, но смахиваю все на свои раны и иду к нему. — О, Ромео, — усмехаюсь и здороваюсь. — Курил? — вместо приветствия говорит Томас с заинтересованными глазами. После моего кивка продолжает: — Есть ещё? — Так ты ведь пай-мальчик, — смотрю с огоньком в глазах. Неужто невинный Томми не такой невинный, как казалось? — скоро первый урок, учитель спалит. — Можем прогулять. Отказать в этом я, конечно же, не могу. Томас так и не дожидается Галли, и мы вместе идем в укромное местечко возле школы. Скорее всего, его паренек лежит и дрыхнет после очередной тусы. Раз уж Томас тут свеженький и бодрый, он не ходил туда. — Какие планы на сегодня? — спрашивает он, пока я достаю из рюкзака сигареты с зажигалкой. — Сдохнуть, — ровным тоном отвечаю я. — Да ахринеть, только начало недели, а уже несколько контрольных, — хмыкает Томас и берет одну сигарету. Он знает, как вообще курить? — Да, заебался немного, — таким же безразличным голосом говорю, помогая зажечь сигарету. Не то чтобы я притворяюсь в разговоре с Томасом. Действительно заебался. Действительно устал и не могу больше жить. И безразлично к этому отношусь. Умру — и умру. Никому не будет до этого дела. — Тебя Галли научил курить? — а вот это уже получается как-то с запинкой. Черт, мне ведь нет дела до этого парня. — Минхо, — отвечает Томас, затягиваясь. Видимо, плохо научил, раз уже через несколько секунд он кашляет и выдыхает дым. Надо бы научить как правильно, блаженно затягиваясь и выдыхая дым, ощущая, что вместе с ним выходят все другие проблемы. А ещё после курения кружится голова, и однажды я так чуть голову об дверь не сломал. В голову приходит мысль насчет паровозика, из-за чего я смеюсь и ещё раз затягиваюсь. А идея, на самом-то деле, отличная. — Я думаю, с Галли расстаться, — как гром среди ясного неба спокойно произносит Томас и смотрит на меня. Что он от меня ожидает? Какого ответа? Поддержку, что все будет хорошо, может не стоит этого делать? Думаю, что стоит, надо рвать с этим дебилом. А врать ему совсем не хочется. Или эти слова должны были означать началу действии с моей стороны? Что ты хотел этим сказать, Томми? — Все к лучшему, — неловко переминаюсь с ноги на ногу, не зная, что ответить, — почему? — Кажется, он мне изменяет, да и характером не сошлись, — пожимает плечами он и затягивается. Кашляет. Господи, ребенок, его действительно нужно обучить правильно курить. Ну, или вообще запретить ему, такой невинный мальчик. Я киваю, словно понимая. Мне семнадцать лет, а я даже в отношениях не побывал. Томасу только шестнадцать, а он уже расстается со своей первой любовью? А была ли у меня первая любовь? Смотрю на Томаса. В голове идут флэшбеки от нашего знакомства в школьном коридоре до курения неподалеку от школы. Хорошее время. Внутри что-то очень серьезно раскалывается, что-то намного важней костей, но я игнорирую эту боль, лишь слегка жмурюсь и скидываю все на усталость и недосып. Все скоро забудется. — Кажется, нам пора, — отвечаю, смотря на часы. Второй урок скоро начнется, а еще до школы дойти нужно. Туда мы идем молча на свои уроки. Иногда я жалею, что мы находимся в разных классах. Возможно бы сидели вместе на уроках. Я бы не скучал в одиночестве на каждом уроке. На перемене после третьего урока вновь встречаю брюнета, но уже в компании того самого азиата, Минхо. Чем я думал, когда решил, что Томас будет общаться с мной в школе? У него своих друзей полно, а отброс общества никому не нужен. Он улыбается мне, я отвечаю тем же и отворачиваюсь. Даже когда Галли нет, у Томаса есть Минхо, у моей матери психованный отец, у Сони кучи неизвестных парней, даже у той новенькой Терезы теперь подруга Бренда, а у меня никого. Нет никого, кому бы я рассказал, как мне бывает плохо и трудно дышать после побоев отца, а таблеток ведь никто не даст, мать с сестрой лишь смотрят с укором, прямо говоря, что заслужил. Нет того самого друга, к которому я бы ворвался со смехом, поздоровался бы с его родителями, словно со своими корешами и ворвался бы в комнату, наплевав на все законы приличия, а в ответ пошел бы благой мат, но радость, что я пришел. Нет элементарно обычного человека, который бы спросил, как я провел свой день, не плакал ли по ночам, боясь каждого шороха, не думал ли о суициде. Я бы ответил ему. Черт возьми, я боюсь, что отец напьется после трудного рабочего дня и обычных побоев ему не хватит, и он сделает что похуже. Я ненавижу отражение в зеркале настолько сильно, что готов разбить его. Слишком худой, но засунуть в себя еду трудней, чем кажется. Любое действие для всех — легко, для меня — лабиринт, из которого сложно найти выход. С волосами вечный бардак и не такой, как в фильмах, от которых тащатся девчонки, тут все хуже. Угри по всему лицу, которые никак не уходят. Я бы рассказал, как мне бывает трудно встать с кровати, как хочется в ней лежать без особой на то причины. Хочу почувствовать себя хоть раз, по-настоящему, счастливым, широко улыбаться и наслаждаться собой в компании, хочу иметь друзей. Я хочу быть в порядке, я просто хочу быть в порядке. Хочу услышать от того самого единственного друга, что моя жизнь важна, я важен ему, и он боится потерять меня. Но штука в том, что в действительности я никому не нужен. Никто никогда не подумает обо мне в первую очередь, когда проснется или пойдет спать. Никто никогда не посмотрит на какую-нибудь милую вещь, думая, что это бы подошло мне или я бы порадовался бы такому подарку. Никто не спросит у меня совета, зная, что я разбираюсь в этой ситуации. Реальность такова. Я ничтожный никому ненужный кусок говна, чувствующий боль с одиночеством буквально на протяжении нескольких лет, и это никак не прекратится, пока я жив. Каждый божий день просыпаться с мыслью, что я давно не высыпался, что с таким хуевым организмом уже давно пора обратиться в больницу, что всегда первой мыслью при пробуждении — желание сдохнуть. Вбегаю в туалет, куда-то кидая рюкзак. Становлюсь у раковины, пытаясь остудить себя. Руки трясутся, очередной срыв прямо в школе, прекрасно, Ньют, ты такое говно. Внутри болит. Очень сильно болит, что я готов блевать органами до тех пор, пока не сдохну или перестанет болеть. Это чувство подавленности вновь со мной. Я готов возненавидеть этот момент, когда чувство подавленности появляется резко, без всяких причин и атакует тебя, обрушивая весь свой гнев. Ухожу после случая в туалете домой, отпрашиваясь у медсестры. Показываю синяк на теле, надеясь, что она поверит, что я так упал. По глазам вижу, не верит, но отпускает. Иду домой, еще раз решив закурить. В голове мысли, как же я устал. Устал от жизни, устал от самого себя. Захожу домой, внутри радуясь, что никого нет. Никто мне не помешает. Медленно раздеваюсь, не тороплюсь, словно кто-то меня может остановить. Кидаю рюкзак в угол комнаты и ложусь на кровать. Скорее всего, это единственное, по чему я буду скучать. Я любил проводить бессонные ночи с тобой, ты была такая мягкая. Открываю тумбочку возле кровати и, не глядя, ищу лезвие. Вот и оно. Улыбаюсь и захожу в ванную. Чтобы не доставить ещё больших проблем, оставляю дверь открытой. Не хватало, чтобы отец выбивал её. Интересно, он даже в это время будет кричать на меня? Наполняю ванну. Черт, забыл. Холодная или горячая вода? Пусть будет горячая. Пока вода наполняется, кладу лезвие на один бортик. Нахмурившись, кладу ещё одно с другой стороны. Если вдруг руки ослабеют и одно лезвие упадет. Невольно вспоминаю, что резать нужно вертикально, кровь в таком случае трудней остановить. Беру телефон и удаляю историю браузера, ведь нет того, с кем я шутил, что при моей смерти нужно удалить историю поиска, а то найдут гейское порно и даже похорон тогда не будет. Прощальные письма. Да зачем они? Мне есть кому писать? Если бы был хотя бы один человек, я бы не решился на такое. Усмехаюсь и блокирую телефон. Залезаю в ванну, которая уже наполнилась наполовину. Нет ни капли страха. Впервые я не чувствую это липкое чувство, которое не позволяло мне спокойно дышать полной грудью. Сейчас я полностью уверен в своих чувствах. Отключаю воду. Скажи пока, Ньюти. Руки дрожат. Неужто в последний момент решил разочаровать самого себя и сдаться? Будь храбрым хотя бы в последний момент, черт возьми. Беру лезвие. Все случается слишком резко, провожу им по коже, в глазах резко мутнеет и вижу лишь кровь. Слишком много крови. Но ты ведь этого хотел, Ньюти? Кровь все идет, течет рекой, почти нет сил, чтобы провести лезвием по второй руке. Вспомнил, какая все-таки прекрасная была сегодня погода. Той самой рукой, с которой обильно течет кровь, беру лезвие и резко провожу по другой руке. У меня нет сил кричать. Я вспомнил, как в шутку ругался с Соней и получил двадцать баксов, выиграв спор, и мне это нравилось. Я ничего не чувствовал. А дальше последовала адская боль, которая разливалась по всему телу. Я внезапно вспомнил, какое все-таки вкусное яблоко я сегодня съел. Понял это восхитительное чувство кайфа после курения. Как прекрасно было лежать на кровати после трудного дня. Понял, как же весело бывало на уроках. Вспомнил, как ждал премьеру фильма, который выйдет уже вот-вот. Какой же вкусный кофе я себе готовил по ночам. Вспомнил, как искал университеты подальше отсюда и даже нашел несколько вариантов. Я не дочитал ту книгу, которая сейчас лежит на рабочем столе. На ноутбуке включен сериал, который я не успел досмотреть. Ничего не вижу. Везде одна сплошная кровь. Белоснежная ванна окрасилась в кровавый цвет. Вода смешалась с красным. Когда лезвие упало на пол, я понял, как сильно влюблен в Томаса. Глаза медленно закрываются. Что я натворил? И в последние секунды своей жизни я понял, как же я все-таки люблю жи…