Белый кит в заливе Лоуэр-Бей

Скотт Лэнг редко думал о смерти. И уж точно ему никогда не приходило в голову, что его убьет красивая и опасная рыжая женщина. Наташа Романова умела держать себя в руках так, как многим и не снилось. Она оставалась холодно-спокойной, даже когда говорила с тем недодиктатором из Африки, который раздобыл где-то атомную бомбу и обещал разнести полконтинента. В итоге голову разнесли ему самому — один чертовски точный выстрел из снайперской винтовки. «Анонимный доброжелатель, — процедила Наташа в ответ на вопрос Стива. — Узнаешь почерк?». Щелкнула зажигалкой, затянулась горьким дымом. Скотт, сидевший сбоку, заметил в уголке глаза у нее одинокую слезинку, но спрашивать не стал. Крепкие у нее сигареты. «Пора бы уже поговорить с этим доброжелателем, — сказал Стив. — Мы собираем старую команду». И спустя пару дней Наташа вернулась из Токио вместе с Клинтом Бартоном. Вернее, с его неупокоенной тенью. Она ведь предупреждала Скотта. Пыталась предупредить. «Люди меняются, — невнятно сказала она, отправляясь в Токио. — За эти пять лет многие очень изменились, Скотти». Но он не понял. Всегда плохо разбирался в намеках и в умных женщинах. Какое там «изменились», ведь это же Клинт! *** 7 лет назад он просто позвонил в дверь старой квартирки Луиса. Скотти ждал доставку из интернет-магазина, жарил блинчики и пошел открывать, как был, в старых трениках и с блинчиком, намазанным вареньем, в руке. Стоявший за дверью человек показался знакомым, но очень смутно. Как будто видел его где-нибудь мельком. Жестковатое лицо, взъерошенные волосы. Собранный, серьезный, спокойный, — он за секунду окинул Скотта цепким оценивающим взглядом — от тапочек с зайчиками до липких от варенья пальцев. Скотти почувствовал, как начинают гореть уши, и разозлился. — Ты кто такой? — Я Клинт. Приятель Сокола, который как-то навешал тебе по шее. — Да это я ему! — возмутился Скотт. — Тоже было, — он вдруг улыбнулся, и эта озорная мальчишеская улыбка вдруг сделала его лицо моложе. — Я слышал, ты хотел стать Мстителем и не боишься чуток нарушить закон. Считай, что я их эйч-ар на полставки. — Ты меня как будто в молодежную банду вербуешь, — улыбнулся Скотт. — Заходи. — Ну, сейчас мы несколько вне закона, — коротко поморщился Клинт, вешая на крючок свою кожаную куртку. — Но времени разбираться с этим нет. Кэпу нужна наша помощь. Дело серьезное. И даже опасное. Подумай хорошенько. — Я в деле! Конечно, я в деле, чувак. — Тогда у тебя полчаса на сборы. — Клинт деловито окинул взглядом бардак вокруг, кухню, заляпанную тестом и дымящуюся на огне сковороду. — А твои блинчики я дожарю, пока ты собираешься. Чего добру пропадать. Скотт ошарашенно на него уставился — и наконец, файлы у него в голове совпали. — Постой! А ты случайно не тот парень с луком, который сигает с высоких точек и попадает стрелой в анус Сатаны с расстояния стотыщ километров? — Анус Сатаны, матерь божия, — Клинт рассмеялся. — Это лучшее описание нашей привычной рабочей обстановки. Иди, собирайся, Скотти. В его серых глазах плясали крохотные золотые искры смеха. И Скотт вдруг понял, что пойдет за этим парнем, Мстителем без чудо-щита, летающей брони или волшебного молота, — куда угодно. Хоть в... лучшее описание его рабочей обстановки. *** Клинт оставался собранным и надежным — всегда. За штурвалом джета над Атлантикой («прочитай ориентировку на суперсолдат и вздремни, Скотти. Если сравнивать джетлаг и советских киборгов-убийц, джетлаг я не люблю больше»). И в аэропорту Лейпцига, когда стало ясно: так просто их не выпустят, придется драться со своими. И даже когда полыхнул взрывом бензовоз — так, что Скотт аж пригнулся. «Ну ты жжешь, брат, — сказал в наушнике спокойно-насмешливый голос Бартона, выводя его из ступора. — Не зевай». Какое там зевать — этот голос будил что-то забытое, из школьных лет. Щекочущее в груди, мальчишеское желание пройтись на руках, бросить водяную бомбочку с третьего этажа директору прямо на лысину — чтобы увидеть в глазах одноклассника веселый восторг с капелькой ужаса. Азартный ветер боя нес его вперед, пока голос Клинта не надломился в наушнике на словах: «Иногда бойцами жертвуют, чтобы капитаны могли уйти». Сразу после этого Бартон перешел на личный канал Лэнга. — Скотти, двигай отсюда. — А ты? — А я — как-нибудь. Треск в наушнике — Клинт пропустил от ТЧаллы мощный удар в голову и рухнул на землю. — Обойдешься, — буркнул Скотт и мстительно пнул его Высочество наследного принца Ваканды пониже спины. *** В Рафте было то еще веселье. Но и в подводной тюрьме, и в джунглях Ваканды (великодушный ТЧалла тот пинок Скотту ни разу не припомнил) Клинт... оставался Клинтом. Тем, с кем надежно. Это щекочущее чувство — желание видеть искры смеха в его серых спокойных глазах —с самого Лейпцига поселилось у Скотта в груди. И когда они вместе месили вакандские болота, охраняя драгоценные вибраниумовые рудники, и даже когда Скотт слег с какой-то тропической лихорадкой. Жар у него был под сорок, и он сквозь бред пытался шутить, рассказывать анекдоты. Клинт с Вандой и Сэмом посменно кормили его безвкусным бульоном и горькими таблетками. Местный врач хмурился, иссиня-черная кожа на лбу шла глубокими складками, он качал головой — осуждающе, так казалось Скотту. Говорил что-то, неразличимое сквозь звон в ушах — бубубу, — но Клинт вдруг резко побледнел сквозь свой бронзовый загар. Скотт хотел сказать врачу, чтобы не смел обижать Клинта, но провалился в горячую и влажную вату беспамятства. Он очнулся глубокой ночью, весь в холодном поту, слабый, как котенок, от того, что кто-то гладил его по лицу — осторожные, чуть шершавые прикосновения. Из тишины выплыл шепот Клинта: «Ну давай же, Скотти, не сдавайся». Скотт поднял руку — медленно, как сквозь глубокую воду, и прижал чужую ладонь к щеке, и сам прижался к ней лицом. Стало спокойно, как на руках у бога. Только лихорадкой можно объяснить то, что Скотт поцеловал кончики чужих пальцев. Болезненно-сухие губы укололи крохотные, жесткие мозоли от оружия. И, наверное, лихорадка была заразная. Потому что его осторожно и коротко поцеловали в ответ. Утром он не мог бы точно сказать — не приснился ли ему вкус чужих губ — кровь, порох и пряные запахи джунглей. Это было в Ваканде и осталось в Ваканде. Через две недели по секретному каналу они получили предложение пойти на сделку с законом. «Сдавайтесь, — вздохнул Стив. — У вас там семьи, так будет безопаснее им и легче вам. Я не знаю, когда мы вернемся. Может быть, и никогда». И пока тянулся суд — муторный и долгий, — Клинт оставался спокойно-собранным. Рядом с ним легко было поверить, что они все решили правильно, что все будет, как надо, и скоро Скотт увидит свою дочь. Только один раз Бартон сделал что-то совсем неожиданное. — Ваша честь, — сказал он судье, когда гособвиненитель допрашивал Скотта о том, как тот оказался в команде изгнанников. — Разрешите уточнить один момент. Скотт Лэнг, когда присоединился к нам, не знал, что мы вне закона. Собирая команду, я намеренно ввел его в заблуждение, чтобы он не передумал. У обвинителя азартно задрожали ноздри, как у гончей. В наступившей тишине адвокат Клинта — слепая звезда юриспруденции, Мэтт Мёрдок, уронил на пол свои дорогущие темные очки. — Вы готовы подтвердить это под присягой? — спросил пожилой судья, как-то странно глядя на Клинта. — Включая то, что вы занимались организацией преступной группы? — Безусловно, — взгляд у Клинта был безмятежный, как у человека, который ни разу в жизни даже бумажку мимо урны не бросил. Скотт открыл рот — и закрыл. Добавлять к списку статей Клинту еще и ложь под присягой явно не стоило. Скотту дали два года домашнего ареста. Клинт получил пять лет одиночного заключения в в Рафте. И это еще называли чудом — и успехом его знаменитого адвоката... У Скотта, когда он это услышал, было такое чувство, как будто его двинули под ложечку. — Да брось, не все так плохо, — сказал Бартон, когда они встретились у выхода. У двери ждала орда журналистов, фотовспышки разбивали мир на острые углы и тени, и может быть, поэтому у Скотта так резало в глазах. «После первого года в Рафте будет право на апелляцию, — сказал Мэтт Мёрдок. — Мы вцепимся в него, как бульдоги. Попытаемся заставить их заменить тюрьму домашним арестом. Общественное мнение на нашей стороне, журналисты тоже». — Я собираюсь вести себя хорошо и освободиться досрочно, — подмигнул Клинт. — Ты тоже будь паинькой. Скоро встретимся, Скотти. И вышел первым в орущую, жадную до сенсаций толпу. Он шагал легко, как будто ему не мешали ни наручники, ни эти неуклюжие ножные кандалы, как у каторжников со старинных картинок. Сквозь пелену слез Скотт смотрел в его прямую спину, пока за ней не сомкнулось бушующее людское море. *** Кто же знал, что они встретятся совсем не скоро. Скотт как раз был на базе, когда Наташа привезла Клинта из Токио. Что он делал в Японии, чем вообще занимался последние пять лет? Об этом предпочитали не говорить вслух, отмалчиваться — но это умолчание зияло, как открытая рана. Скотт решил не расспрашивать. Ему было страшно. И вообще, Клинт расскажет сам, когда вернется. Но Бартон только глянул сквозь него, льдисто и незнакомо, как будто видел в первый раз. Еле заметно кивнул — а может, Скотту и показалось. И они с Наташей пошли к базе, а Скотт остался стоять на посадочном поле, как дурак. Чужой. Как будто этого всего и не было: Лейпцига, Рафта, Ваканды. Голоса в наушнике, смеха, бесконечных рейдов по джунглям и болотам плечом к плечу. Ощущения колючих, горьковатых губ сквозь жар. Прощальной улыбки у дверей суда. Из Токио вернулся не Бартон, а кто-то чужой, незнакомый и страшный. И то, что он был похож на Клинта — на его выцветшую, ледяную тень — одновременно пугало и бесило до чертиков. Кэрол говорила — есть такие инопланетяне — скруллы. Они умеют принимать любой облик. После ее рассказа Скотт даже всерьез задумался, не подменили ли Клинта скруллом. Этот его взгляд — вечно как будто сквозь тебя, за плечо. Это равнодушное молчание, которым он встречал любые расспросы и попытки поговорить. «Да, спасибо» — когда Скотт на кухне пододвигал к нему чашку крепкого свежесваренного кофе и бутерброд. «Моя смена — в полтретьего ночи», — когда назначаются дежурства. И всё. Он весь — наглухо закрытая дверь. Не пробиться. Да в конце-то концов. Скотт не нанимался за ним бегать! Тем более, что работы у него было валом — в лабораториях на Базе и не только. Уже третий месяц они дорабатывали установку для перемещения во времени. А кроме того, у Скотта был и свой секрет, которым он не готов был делиться ни с кем на Базе. Потому что... ну, они тут мир спасают. В общем, все очень серьезно, а он каждый день на несколько часов сваливает в город, чтобы... Хотя Стив Роджерс, наверное, его бы одобрил. Скотт возвращался после обеда — и снова впрягался в конструкторскую работу, как бешеный. Они с Тони и Брюсом трудились сутками напролет, засыпали на рассвете, жили на кофе и белковых батончиках. Тони как-то прикорнул прямо за столом-проектором, уткнувшись лбом в руки, а вокруг головы у него, как нимб, медленно крутилась голографическая модель замкнутой временной петли. *** Для создания платформы отправления-прибытия понадобились все бумаги, все чертежи и файлы, оставшиеся после Хэнка Пима. Тони и Брюс были великими умами. Но только Скотт работал раньше с Хэнком и бывал в квантовом мире. Немного поколебавшись, он решил, что раз Хэнк и Хоуп... пока не здесь (даже мысленно он не мог заставить себя сказать «погибли») то он вроде как их наследник. И значит, вломиться в дом Хэнка вроде как и не кража. Клинт и Наташа вызвались «подбросить» его до Фриско и обратно: оба отлично пилотировали джет. Под ровное гудение турбин Скотт задумался — а вдруг кто-то другой поселился в доме Пима? Вдруг он выбросил все бумаги на помойку? Но знакомый дом встретил его запустением. Забор обвалился в нескольких местах, крыша просела. Хэнк жил на окраине Сан-Франциско, а после Катастрофы Таноса целые районы так и остались заброшенными. В больших городах оставшиеся в живых перебирались ближе к центру. Скотт открыл дверь своим ключом, невесело усмехнулся, вспомнив, как впервые вломился сюда, пытаясь ограбить Пима. Клинт и Наташа остались ждать на крыльце. Скотт прошел по гостиной — почему-то на цыпочках — и тихонько толкнул дверь в кабинет Хэнка. Он думал, в доме будет пахнуть плесенью и гнилью. Но почему-то запах был все тот же, который он помнил, и от этого вдруг резко, почти невыносимо сдавило грудь. Пахло старыми книгами, сухим деревом, чаем и вишневым табаком Хэнка — c тонкой, призрачной ноткой ментола. Хоуп пошла не в отца. Она любила ментоловые сигареты и кофе по утрам. Скотт медленно опустился на продавленный кожаный диван и заплакал. Время куда-то делось. Время вообще сотворило с ним странные и страшные вещи — отобрало всех, кого он любил. Он не мог бы сказать, сколько так просидел. Что-то заставило его поднять глаза — не звук, скорее, легкое движение в застоявшемся воздухе. В дверях стоял Клинт и как-то странно на него смотрел. Неприятно и даже страшновато. Как будто из-подо льда на тебя глядит черным зрачком полынья. — Ты... зря тут расселся, — хрипловато сказал Клинт. —Забирай бумаги и полетели. Я хотел сегодня быть на Базе до десяти. И Клинта тоже отобрали. А этот незнакомец только притворялся тем, кого Скотт знал и... В голове зазвенело от гнева и какой-то детской обиды. — Заткнись, ты, киборг чертов! — подскочил Скотт. — Не умеешь плакать сам — не мешай другим. И что, в вашей стране оживших мертвецов в дверь стучаться не принято?! Россыпь белых звезд у него перед глазами взорвалась, кажется, раньше, чем он увидел движение, и в его челюсть врезался дьявольски твердый кулак. Когда надо, Наташа умела двигаться так, что глаз за ней не успевал. Она отшвырнула полуоглушенного Скотта к стене — и он понял, что все байки про сыворотку суперсолдат — правда. Нечеловечески сильная и яростная, она правой рукой накрыла его горло, прижимая к стене. Скотти совсем рядом увидел ее красивые и страшные глаза. Когда-то на ярмарке попугай вытащил ему за десять центов билетик с предсказанием. Там было написано что-то про удачу, приключения и веселую жизнь. Маленький Скотти сунул его в карман и больше никогда не сомневался, что жизнь у него будет долгая и счастливая. Но в предсказании ничего не было о том, что его убьет бывшая русская шпионка, ныне глава Мстителей. — Послушай, ты, — прошипела она. — Клинт — мой лучший друг, он мне как брат. И если ты еще раз... ты же просто не знаешь, о чем болтаешь... У него же вся семья... Лучше бы убила. *** Всю обратную дорогу Скотт машинально ощупывал подбородок — там выдувался здоровенный кровоподтек. Но чувство было такое, как будто он не получил разок в челюсть, а врезался всем лицом в ледяную стену. И Наташа Романова не имела к этому никакого отношения. Наверное, только сейчас он понял — всей шкурой, до печенок, что Хоуп и Хэнка больше нет. Что они погибли, точно так, как если бы их сбил грузовик. Они умерли, так же, как и половина людей на Земле. И вот что лежит сейчас на весах — миллиарды жизней. Если им удастся все исправить — это будет редкостная удача. Каковы шансы на успех? После возвращения из квантового мира у него не было ни времени, ни желания задумываться над всем этим. Он нашел Кэсси — до ужаса повзрослевшую, мало похожую на прежнюю папину принцессу. Они полночи просидели на кухне — Кэсси рассказывала про жизнь после Катастрофы, а он держал ее за руку и гладил по голове, как маленькую. — Ты отпустишь меня? — спросил он утром, когда понял, что даже засыпая, она цепляется за его ладонь. — Отпустишь меня еще раз? Я знаю, как все исправить, честное слово. Я должен. Она приподнялась на локтях, вцепилась в его руку, прижалась к ней щекой. А потом оттолкнула. — Иди, пап. Она хотела сказать что-то еще, но только по-взрослому жестко сжала губы. И вместо того, чтобы взять его за руку, стиснула ладонь в кулак. — Я в порядке. — Я вернусь, напарник, — серьезно сказал Скотт и ткнул в ее кулак своим. Утром он рванул через весь континент в Нью-Йорк, запрещая себе даже думать о Хэнке, Хоуп и всех остальных в прошлом времени. И трясясь в болтанке в старом «Боинге» где-то над Канзасом, он боялся только одного: если самолет рухнет, никто никогда не узнает, что он везет всем надежду. На базе его встретил Стив Роджерс собственной персоной. От этого Скотт вдруг окончательно успокоился и поверил: все получится. А потом они вытащили из леса Тони — гениального, ехидного Тони — и все завертелось. Только сейчас, прижимая к себе старый портфель с бумагами Пима, глядя в затылки Клинта и Наташи, сидящих в пилотских креслах, Скотт задумался о том, как они все жили эти пять лет. У них уже была одна попытка все исправить. Она провалилась. Каково им теперь пытаться снова? Может, Клинт просто боится надеяться? Может, Клинт знал, что делал, когда не давал ему рассиживаться на старом диване в доме Пима? Надо поговорить с ним, когда они прилетят на базу. Но на базе Скотта с порога взяли в оборот Тони и Брюс. Они вцепились в драгоценный портфель, как два клеща, уволокли в лабораторию и принялись азартно рыться в бумагах и файлах. В общем, как обычно — не успеешь моргнуть, а на часах уже за полночь, хочется жрать, и кто-то загадочным образом опустошил весь кофейник. *** На кухню Скотт забрел за чаем и в надежде на бутерброд, но получил почти настоящий хот-дог. Стив жарил на здоровенной сковороде колбаски, усталая Наташа в углу терзала свою порцию вилкой. — Извини, — она виновато, коротко глянула на его подбородок. — В морозилке есть куча пакетов с полуфабрикатами, приложил бы холодное. — Да уже поздно, — Скотт махнул рукой и потянулся за горчицей. — Забей. — Кстати, вы слышали? — сказал Стив. — Говорят, в заливе Лоуэр-Бей видели белого кита! Совсем недалеко от Манхэттена. — Городская легенда, — фыркнула Наташа. — Киты-альбиносы безумно редкие — один на миллион. Кто, интересно, выдумывает эти россказни? — Может быть, те, кому хочется жить в мире, который хоть чуть-чуть получше, чем сейчас, — тихо сказал Стив. — Те, кому надо во что-нибудь верить. Хотя бы в белого кита в Лоуэр-Бей. *** Они все еще спорили про китов, когда Скотт с чашкой чая в одной руке и хот-догом в другой убрался с кухни. Ему очень хотелось побыть одному. В своей комнате он с наслаждением сбросил ботинки и босиком вышел на балкон, прихватив с собой чай. Узкие балконы в жилых комнатах, каприз неведомого архитектора базы, не вмещали даже столик. Но сейчас приятно было просто стоять здесь, босиком на еще не остывшем полу, облокотившись на поручни из стекла и металла. Просто пить чай и смотреть в темноту. Над Нью-Йорком сгущалась душная предгрозовая ночь. Вдалеке даже погромыхивало, но дождя еще не было. Что-то мелькнуло ниже и левее его, на грани видимости — даже не движение, а его неясный призрак. Скотт прищурился — и чуть не выпустил чашку из рук. Человек был почти не заметен. Он стремительно спускался по стене, лавируя между пятнами света, чтобы все время оставаться в тени. Но тонкий стальной трос выдал его, предательски блеснув на свету. Он уходил наверх, в окно Клинта двумя этажами ниже. У Клинта тоже была своя тайна! Очутившись на земле, Бартон надвинул на лицо капюшон и тенью скользнул в кусты, минуя камеры слежения. Трос с легким жужжанием втянулся обратно в окно. Только тогда Скотт, роняя чашку и остатки хот-дога, рванул в комнату — за костюмом и передатчиком. *** Через пять минут с заброшенной парковки недалеко от Базы выехала неприметная, потрепанная жизнью темная машина. На задних номерах примостилась живая черная точка. Впрочем, в скудном уличном освещении заметить ее было почти невозможно. Чуи Первый — крылатый муравей, которого Скотт успел неплохо объездить за последний месяц, едва заметно подрагивал жесткими хитиновыми боками, вцепившись всеми лапками в верхний край номерной таблички. Скотту казалось, что это дрожь азарта, которая передается и ему. «Я вот-вот узнаю твою тайну». Машина петляла по узким улицам, удаляясь от центра. Чем дальше, тем меньше вокруг было исправных фонарей и больше — мусора и заброшенных зданий. Как и во всех крупных городах, окраины Нью-Йорка опустели. Выжившие переселялись в центральные районы — там было светлее и безопаснее по ночам. Иногда это не зависело от расположения: из двух соседних районов один мог оказаться населенным, а другой заброшенным. Как только оттуда начинали уходить люди, закрываться мелкие магазинчики и конторы — район был обречен. Например, Хемпстед стремительно опустел, когда там обосновались китайские триады. В доки Адской кухни страшно было соваться даже днем: там правил отмороженный на всю голову Кингпин. Организованная преступность была как гидра: отрубишь одну голову, вместо нее вырастет десять. И рубить эти головы просто не хватало рук — ни у полиции, ни даже у Мстителей. *** Клинт оставил машину в глухом темном закоулке, на задворках заброшенного торгового центра. Провалы разбитых окон зияли чернотой. Он нырнул в какое-то узкое боковое окно — быстро, как змея, так что, если бы не инфракрасные визоры костюма, Скотт бы ни за что не уследил за ним. Клинт прошел подземный этаж насквозь, вынырнул на другой стороне, на секунду замер, чуть склонил голову набок, будто вслушивался в темноту за своей спиной. Проверяет, нет ли «хвоста», — понял Скотт. Вдалеке все явственней погромыхивало, влажную духоту прорезали первые порывы холодного грозового ветра. В разрыв между толстыми, как ватное одеяло, облаками на секунду выглянула луна. Только сейчас Скотт толком разглядел Клинта: глухой капюшон, закрывающий голову и лицо, странный кожаный доспех, защитные накладки на груди и на руках. И два тонких меча в чехлах за спиной — короткий и длинный. Удивляться не было времени: Клинт двинулся вниз по улице. Порывы ветра швыряли Чуи Первого в воздухе, как семечко клена, так что Скотт с трудом удерживался в седле. Там, внизу, Клинт свернул на перекрестке направо — в узкий переулок между домами, больше похожий на темное ущелье. Единственный фонарь в этом богом забытом месте был явно изготовлен уже после Катастрофы. Лампочка под жестяной плоской блямбой болталась на проводе под порывами ветра. По грязной мостовой скользил туда-сюда желтушный круг света, выхватывая мусор и шмыгнувшую к стене крысу. Окна хищно щерились неровными осколками стекла. Клинт остановился сразу за фонарем, вглядываясь в темноту. — Я пришел, — спокойно сказал он. Темнота шевельнулась. Скотт наконец-то сумел направить Чуи к ближайшему краю крыши и приземлиться. Сверху ему хорошо было видно и Клинта, и невысокого, сухощавого человека, который появился в дальнем конце улицы. Заброшенная улица словно ожила. Плохо различимые в полутьме фигуры выступали из-за мусорных баков, появлялись из темных дверных проемов и окон. Тускло блеснула сталь. Ствол, и не один. Богатая банда — огнестрельное оружие было на вес золота, банды помельче довольствовались ножами, битами и кастетами. — Ты сумасшедший, если пришел один, — человек, приближавшийся с другого конца улицы, говорил с мягким, щебечущим азиатским акцентом. — У меня есть только один вопрос. Кто тебя нанял? Клинт чуть ссутулился, сунув руки, словно в карманы, под ремни, пересекающие его кожаный доспех. — Малыш Арчи. — Тут ты промахнулся, — тьма в дверном проеме напротив фонаря колыхнулась — и родила живую гору. Гигантскую тушу с волосатыми ручищами-окороками. — Я себе не враг ссориться с мадам Гао. Мы всегда сумеем договориться. На перекрестке за спиной Клинта появились, вынырнув из теней, еще пятеро. «Покоряй, сея разлад», — покачал головой азиат. — Так говорил Сунь Цзы. Ты пытаешься стравить нас, чтобы мы убивали друг друга вместо тебя. И я повторю свой вопрос. На кого ты работаешь, Ронин? Чего ты хочешь? — Исправить ошибку. — Какую? — Миллиарды людей умерли, а вы остались жить, вы, плесень, — глухо сказал Клинт. — Я это исправлю. Он двинулся вперед — медленно, спокойно — и его собеседник отшатнулся, скрываясь за спинами своих телохранителей. Наверху Скотт в ужасе вцепился в выщербленный край крыши. Внизу один человек шел на десятки противников, но страшно было не ему, а им. — Брать живым! — завопил Малыш Арчи — и все словно сорвалось с места. Будто кто-то перерезал растянутую до предела резинку. Клинт крутнулся вокруг своей оси, коротко и странно плеснув обеими руками — как будто стряхивал с пальцев воду. Скотт увидел, как почти прямо под ним, хрипя, оседает на землю здоровяк-автоматчик. Глубоко в горле у него засела метательная звездочка-сюрикен. На другой стороне улицы несколько фигур мешками рухнули на мостовую. Первыми Бартон уложил тех, кто был со стволами. — Живым! —надрывался Арчи. Внизу пронзительно визжали на китайском, матерились, хрипели. Клинт сорвался с места — Скотт и не заметил, когда в его руках появились два клинка — короткий и длинный. Он двигался как сухой лист, слетевший с ветки, — нечеловечески плавно и быстро, непредсказуемо, меняя направление каждую секунду, — и в то же время целеустремленно, как если бы его нес невидимый ветер. Внизу грохнуло несколько выстрелов — пули высекли искры из стены, гулко ударили в мусорный бак. Мимо, все мимо. Клинт не замедлялся ни на секунду — лист на ветру, живой вихрь стали. Два клинка пели в его руках, превращаясь в единое целое с владельцем. Каждое скупое, экономное движение несло смерть. Главарь китайцев рухнул на колени, зажимая рассеченное горло, — Клинт, крутнувшись на обратном движении, рубанул катаной по чьей-то руке с пистолетом, а короткий клинок-вакидзаси вогнал под ребра кинувшемуся на него бандиту с навахой. Выстрел грохнул близко — прямо у Скотта над ухом, — и он увидел, как Клинта ударом в грудь отбросило к стене. На другом конце крыши человек с винтовкой передернул затвор и снова приник к прицелу. Прозевал снайпера! Конечно, если они готовили засаду заранее, то позаботились и о прикрытии на крыше! Коротко взвыв от ужаса и злости на самого себя — самого бесполезного в мире ушлепка, — Скотт кинулся в атаку. Он врезался в стрелка бешеной крошечной пулей, сбил с ног, вдавил кнопку на своем костюме — и вернулся обычному размеру. Они покатились по колючему покрытию, яростно молотя друг друга и пытаясь добраться до горла. Скотту попался крепкий противник, но ужас и ярость гремели в его крови, придавая сил, и он сумел сначала удачно попасть коленом в пах, а потом — кулаком в висок. Бандит обмяк и затих. Скотт кинулся к бортику крыши. Внутри было тошно и пусто от мысли о том, что он сейчас увидит. Может быть, Клинт только ранен, а не убит? Может, его не добили, а попытались взять живым? Это его, Скотта, ошибка, он не уследил, не увидел стрелка, он должен... Внизу было очень тихо. В круге желтого света, устало пошатываясь, стоял человек в кожаном доспехе. Единственный живой на этом поле боя. Из темноты вынырнула худая бродячая собака, принюхалась, опустила голову и лизнула темную и блестящую лужу. — Иди, — сказал ей человек. — Иди отсюда. Он не поднимал голову, но Скотту на секунду показалось, что Клинт смотрит прямо на него. Ему остро захотелось немедленно убраться отсюда, забыть обо всем, что он видел. Забыть, как сюда спустился ангел смерти. Но человек внизу, хромая, вышел из круга света и, тяжело дыша, оперся рукой о стену. Скотт сверху увидел, как вздрагивают его плечи — и кинулся к двери на лестницу. *** На улице тяжело, солоно пахло кровью. Казалось, что весь мир тонет в этом запахе. Вблизи все выглядело еще хуже, чем сверху. В глазах поплыло — чья-то отрубленная кисть отдельно от тела, рядом тупорылый, короткий пистолет-автомат в смолисто-черной подсыхающей луже. Скотт старался не оглядываться по сторонам. Клинт сидел, привалившись к стене спиной, опустив голову. Скотт запнулся и чуть не грохнулся, ему показалось — мертв. Но Бартон с трудом поднял руку к лицу, сбросил назад кожаный капюшон и стянул на шею плотную маску-балаклаву, закрывавшую лицо. Он дышал сипло и трудно, сквозь стиснутые зубы. Обжег Скотта злым взглядом. — Ты что тут забыл? — Я м-между п-прочим тебя спасал! — непослушными губами выговорил Скотт, опускаясь на колени рядом. — Куда тебя? Легкое? — А, стрелок на крыше... — Клинт вязко сплюнул в ладонь, посмотрел. — Крови нет. Значит, не легкое. Крови не было и на расколотой защитной пластине на груди — видимо, она остановила пулю. А вот на бедре была, и много — кевларовая ткань намокла и прилипала к телу. — Ножом достали, — хрипнул Клинт, откидываясь затылком к стене и закрывая глаза. — Перевязать есть? — Нет. — У меня тоже. — Поехали на Базу, там перевяжут. Здесь оставаться нельзя, — сказал Скотт. — Вдруг еще кто явится. — Нет. Н-нельзя на Базу, — пробормотал Клинт, не открывая глаз. — Они все не... знают. В неровном желтом свете его лицо показалось Скотту усталым и как-то разом постаревшим. Жестко очерченный рот надломился не то в усмешке, не то в саркастичной гримасе. — Это... не для них. Не надо им... Только я. — А Наташа? — Она думает, я остановился. Но я... не могу. Он открыл глаза — болезненно-блестящие, с расширенными зрачками. И Скотт вдруг понял: ему же больно, очень больно, и сейчас, и все время, каждую секунду, как он только не сошел с ума за эти пять лет. Это амок. Бег по замкнутому кругу, война против всего мира. Иначе своя же боль убьет его раньше, чем чужие пули. Он не верит в то, что хоть что-то можно исправить. В его мире просто не осталось надежды. — И не для тебя, — прошептал Клинт. — Не надо, Скотти. Шел бы ты. — Тебя вот не спросил! В больницу ты тоже не поедешь, я правильно понимаю? — Мне бы... просто отлежаться. Скотт задумчиво пожевал губу и через пару секунд решительно сказал. — Ладно. Есть у меня одно место. Не так далеко отсюда. — У тебя? Есть лежка? — Не совсем. Там увидишь. Только особо не удивляйся. — Ну ты же не удивился. И не сбежал. *** Рану на бедре в итоге зажали скомканной матерчатой маской, перехватив поверху ремнем. Эта пародия на перевязку постоянно съезжала набок, пока Клинт, досадливо морщась, хромал к машине. Вначале он отказался от помощи, но чем дальше, тем сильнее подволакивал ногу, и наконец, сдался. Скотт перекинул его руку через плечо и принял на себя часть веса. Дело пошло быстрее. *** Через полчаса они запарковались на маленькой улочке со старыми кирпичными домами. Фонари здесь светили, хотя и через один: этот район был на границе криминального Брайтон-Бич, откуда до сих пор не могли выбить русскую мафию, и относительно благополучного Грейвсенда. Скотт открыл ключом дверь рядом с небольшой витриной, закрытой на ночь стальным роллетом. — Ух ты, это же Тони с Брюсом, — пробормотал Клинт: роллет был сверху донизу расписан граффити. На рисунке Железный человек целился в зрителя из репульсора, а Халк разрывал пополам машину. — Брюсу бы точно не понравилось. — Он вообще не любит современное искусство, — заметил Скотт и, повозившись в темноте, наконец нашел выключатель. — Заходи. Клинт закрыл за собой дверь, задвинул тяжелый засов, осмотрелся и присвистнул. — Что это за место, Скотти? «Только сегодня! Гигантские радиоуправляемые мравьи за полцены!» — гласил плакат, висящий на ближайшей стенке. Сверху над словом «мравьи» кто-то от руки вставил корявую букву «у». — Эээ, у нас там есть подсобка с диванчиком, пойдем-ка посмотрим, что с твоими ранами, — уклончиво пробормотал Скотт. — Где-то здесь была аптечка, погоди. Он нырнул под широкий деревянный прилавок, за которым примостился кассовый аппарат. Прилавок и стол рядом с ним были завалены разноцветными проводками, отвертками, кусачками, батарейками и мелкими радиодеталями. А вокруг на витринах и стеллажах стояли, лежали и висели всякие странные вещи. — Будильник «Родина зовет тебя, сынок». Просыпайся с голосом Капитана Америка, — вслух прочитал Бартон надпись на коробке. — «Очки Тони Старка для нудных уроков и скучных собраний». Что, правда помогают? — Клинта повело, будто пьяного, но он удержался на ногах, чудом не врезавшись в стекло витрины. — Ну, там микрокамера, которая снимает видеоизображение глаз, процессор и нанопленка-экран с односторонней прозрачностью — глухо отозвался из-под прилавка Скотт. На свет божий вылетело несколько отверток, спутанный ком проводов, пара старых маек и наконец, замызганная белая сумка с красным крестом. — Короче, они показывают наружу изображение твоих открытых глаз, а сам ты можешь спокойно дрыхнуть. Картинка очень реалистичная, между прочим. Глаза даже время от времени моргают. — В общем, — Скотт вылез из-под прилавка, смахнул пыль с колен и выпрямился, — это мой магазинчик. Мой и Луиса. Название придумал Луис, я здесь ни при чем. «Чудеса и нежданчики. Магазин приколов» — гласила длинная, от руки нарисованная растяжка над кассой. — Эй, эй, вот в обморок у нас посетители еще не падали! Это не те нежданчики, которых мы хотели! — Скотт еле успел подхватить Клинта, которого опять повело, да так сильно, что он ударился плечом о шкафчик. — Давай-ка будем тебя штопать. В тесной подсобке еле умещался продавленный диван, накрытый старым пледом, раковина с краном и колченогий стол с чайником и парой стульев. Скотт осторожно уложил Клинта и встревожено вгляделся в его посеревшее лицо. Лоб у него покрылся бисеринками холодного пота, под закрытыми веками беспокойно дергались глазные яблоки. Все-таки он потерял довольно много крови. — Надо снять с тебя все эти... доспехи, — нерешительно сказал Скотт. Но Клинт в ответ только пробормотал что-то невнятное и затих. И это было так страшно, что Скотт кинулся отстегивать все эти бесконечные налокотники и наколенники, ремни и пряжки, грудные пластины и хитрые крепления для сюрикенов. Оказалось, что пуля, ударившая Бартона в грудь, расколола защитную пластину, но застряла в плотной кевларовой ткани костюма — он брезгливо подцепил ее пинцетом, и отбросил в сторону, как ядовитую тварь. На этом месте на груди у Клинта наливался огромнейший кровоподтек, возможно, треснули пару верхних ребер, но это не смертельно, и он будет жить, жить, жить. Приложив два пальца к горлу Клинта, слева, как учили на курсах первой помощи, Скотт вдруг понял, что облегченно всхлипывает почти в голос, и что его трясет крупной дрожью, как будто его догнали одновременно и пережитый страх, и облегчение. Под пальцами бился ясный и сильный ток крови. Лежащий перед ним человек без костюма показался Скотту худым и каким-то беззащитным. Скотт провел пальцами по его груди, обходя огромный синяк. Побелевшие от времени резаные рубцы, круглые шрамы от пуль, нервное пятно старого ожога на боку... Что-то вдруг тяжело и горячо толкнуло его в грудь изнутри, и он, покосившись на спокойное лицо Клинта, лежавшего с закрытыми глазами, коснулся губами самого большого и страшного шрама, слева, под самым сердцем. «Спасибо, что не убил его». — Я... живой. Только немного... полежу, — пробормотал Клинт, и Скотт отвернулся, чувствуя, как начинают пылать щеки. Колотая рана на бедре оказалась небольшой, но глубокой, кто-то не просто «достал» его ножом, но глубоко вогнал лезвие в боковую поверхность бедра. Скотт обработал все вокруг антисептиком, достал из аптечки хирургический степплер, чтобы наложить пластиковые скобы, нерешительно повертел в руках. — Чего ждешь? — прошелестел Клинт, поворачиваясь на бок, чтобы ему было удобнее. — Сведи края раны и скрепи этой штукой. Скотт стоял над ним, смотрел на его тело, словно сплетенное из жестких стальных тросов, на все эти шрамы, — и понимал, что просто физически не может сделать ему больно еще один, лишний раз. — Погоди, — он кинулся к аптечке, достал оттуда шприц-тюбик. — Давай сначала обезболим. — Роскошь, — фыркнул Клинт, но локтевой сгиб подставил. От обезболивания глаза у него заблестели и быстро сделались сонными и осоловевшими. Зато Скотт спокойно наложил швы. Потом накрыл его пледом — где-то читал, что от потери крови люди начинают мерзнуть — и шагнул к раковине — вымыть руки от крови и налить воды в чайник. — Так это сюда ты сбегаешь каждый день? — тихо спросил Клинт у него за спиной. — Иногда мы тут и ночуем, особенно Луис. А днем дежурим за прилавком по очереди. Это все Луис придумал, если честно. Скотт бухнул на стол полный чайник воды, щелкнул кнопкой включения. — Тот твой болтливый забавный дружок? — Он. Знал бы ты, как я обрадовался, когда оказалось, что он пережил Катастрофу. — Могу себе представить... — За пять лет, пока меня не было, они с Куртом перебрались в Яблоко. Поселились у бабушки Курта, тут, рядом, на Брайтоне. Подрабатывали тем-сем. Скотт развернул обшарпанный стул и уселся на него верхом, положив локти на спинку. — Луис, когда увидел меня, аж расплакался. Он-то пять лет считал меня мертвым. Мы разговорились. Ну и вот так, слово за слово... Мы решили открыть это место, благо аренда тут стоит копейки. — А что так? Проблемы с русскими? — Ребята в трениках заходили пару раз, — кивнул Скотт. — Хотели с нас дань. Один раз Луис пуганул их из дробовика. Другой раз они пришли ночью — и нарвались на меня. После того случая их здесь не видели. Я, видишь ли, оставался дежурить в костюме, спал прямо в нем здесь на диване. Знал бы ты как от него потом все чешется. Аж сейчас зачесалось. Скотт передернул плечами, вытащил из-под стола какую-то длинную золотистую штуку на палочке и с наслаждением почесал себе между лопатками. — Погоди, это что, игрушечная перчатка Таноса? — Клинт даже приподнялся на локтях. «Чесалка для раздутого эго и других больных мест» — процитировал Скотт и повертел игрушку в руках, любуясь. — А еще она умеет складывать из пальцев разные комбинации. В основном, неприличные. Ее неплохо покупают, ты знаешь. Но самый хит — подушки-пердушки с Таносом — «Сядь ему на лицо». Разметают, как горячие пирожки. — Ты думаешь, это смешно? — тихо спросил Клинт. Скотт заставил себя посмотреть ему в лицо. Бартон сел спиной к стене и выпрямился, пронзительно глядя на Скотта. Скотт вздохнул и поднялся со стула. — Это — правильно, — твердо сказал он. Прошелся туда-сюда по комнате — Клинт следил за ним непроницаемым темным взглядом. В его глазах, с облегчением понял Скотт, не было гнева. В них, скорее, плеснулось что-то, похожее на любопытство. — Как бы тебе объяснить. — Скотт присел на край дивана. — У меня был лучший в мире дедушка. Он был веселый и добрый человек, я его очень любил. Все его любили. Соседи, покупатели — у него была бакалейная лавка — дети, собаки на улице, медсестры в больнице. Он умирал от опухоли в гортани, мой дедушка. Врач сказала — можно попробовать сделать операцию, удалить часть гортани и язык. Но качество жизни — она так и сказала — «качество жизни» сильно ухудшится. И знаешь, что он ответил? «Да хрен с ним с языком, милая. Мне хватит одних глаз, чтобы любоваться такими красотками, как ты. А жизнь — она как вино: хорошо, конечно, когда качественное, но если осталась одна кислятина — пить все равно не бросим». Скотт вздохнул. — Мой дед родился в Восточной Европе. В 1941 пришли немцы и отправили их семью в гетто. У него было пятеро братьев и сестер, выжили трое. По ночам они с другими детьми пролезали под колючей проволокой и выходили в город, менять вещи на хлеб. Если бы его заметили, то убили бы. Страшные времена. Но знаешь что? Все это время в гетто он рисовал. Карандашом, углем. Рисовал карикатуры и неприличные картинки. Там был грустный Гитлер с пейсами и длинным носом. Толстяк-надзиратель, трахающий свинью. Геббельс с носом, как у Пиноккио, застрявшим в радиоприемнике. Иногда эти картинки даже покупали. Люди отдавали за них хлеб, который был дороже золота. — Когда людям смешно, — тихо сказал он, глядя в глаза Клинту, — им не так страшно. Смех — это ведь тоже оружие. Жизнь побеждает, смеясь в лицо смерти. На столе пронзительно засвистел чайник. *** — Из сладкого у нас только пончики с предсказаниями, — сказал Скотт, поднимаясь. — Их печет бабуля Курта. Печеньки она просто не умеет, так что пихаем бумажки в пончики. Он вытащил из шкафчика над столом пару пузатых кружек и тарелку с подмятыми, кривобокими пончиками, густо засыпанными сахарной пудрой. — Давай. Тебе нужно поесть сладкого, я читал, это помогает при потере крови. Глаза у Клинта как-то странно, почти весело блеснули, он завозился, устраиваясь поудобнее. — В общем, помогает, — его губы дрогнули в бледном намеке на улыбку. — Давай. Посмотрим, что мне предскажут ваши пончики. Он разломил слегка сплющенный жирный кругляш — сахарная пудра перепачкала пальцы и обильно просыпалась на плед. Клинт вытащил из теста маленькую промасленную бумажную трубочку. — «Ты не верил в дурные пророчества, в снег не лег ни на миг отдохнуть. Твой шанс еще впереди». А у тебя? Скотт взял с тарелки самый большой пончик, вгрызся в сахарный бок. — «От скромности ты не умрешь». Ну, я считаю, это хорошее предсказание. Не умру же! — Да уж постарайся, не умирай, — глухо пробормотал Клинт, глядя куда-то в сторону. — Эй, что это?! Чай у него в кружке вдруг засветился ядовито-зеленым изнутри, зашипел и начал пениться. «Прости, кажется, ты теперь тоже Халк», — механическим голосом сказала кружка. — Луис! — завопил Скотт. — Опять подсунул мне эту кружку! Луис клепает их десятками, припахивает к этому делу местных пацанов. Мы рассчитываемся с ними своим товаром, так что, боюсь, родители скоро придут к нам с вилами и факелами. Хотя с другой стороны, дети заняты делом, а не барыжат на улице наркотой, так что... Он остановился. Звук был странный и сухой, похожий на кашель, но нет. Клинт, откинувшись затылком к стене, не кашлял. Он смеялся. Смех как будто поднимался откуда-то из груди и прорывался сквозь заржавевшее горло сухими, сиплыми толчками. Плечи у него ходили ходуном, и он сунул Скотту в руки кружку, чтобы не расплескать. Смеяться ему, видимо, было больно: он растирал синяк на груди, а на глазах выступили слезы. И сквозь эти слезы в его глазах плясали знакомые золотые искры, совсем такие как раньше. Скотт поставил кружки на пол, нагнулся к нему и быстро, чтобы не передумать, поцеловал в смеющийся рот. — Ого! — выдохнул Клинт ему прямо в губы. И не оттолкнул, а медленно притянул к себе. — Выруби свет, — шепнул он. *** За окном грохотала и вспыхивала нестрашная летняя гроза, которую так долго ждал этот город. Раскалывала мир — и собирала заново. Белые вспышки молний выхватывали из темноты отдельные осколки, мгновенные снимки, куски какого-то невероятного паззла. Мокрое от пота плечо Клинта. Закрытые глаза, бледные синие тени от ресниц. Пальцы, вцепившиеся в ткань пледа. Жесткие, собранные мышцы пресса. Открытое горло. Не сделать ему больно, только не сделать ему больно... Каждое прикосновение было шагом по неизвестной земле. Открытием. Мир переворачивался на глазах, чтобы никогда уже не стать прежним. Внутри разгоралось сияние. Неназываемое, огромное, золотое, о котором нельзя в словах, да и слов таких не бывает. *** — Подъем, сынки! Родина ждет! — сказал голос Стива, и Скотт не сразу сообразил, что он не на базе, и это не совсем Стив. — Чертов будильник, — прохрипел он, разлепляя глаза. Было уже совсем светло, и дождь прекратился. Скотт даже не помнил, как он заснул глухим сном смертельно уставшего солдата, обняв Клинта со спины. Он осторожно поцеловал его между лопатками. — Подъем, сынки! Не спать на посту! — повторил будильник. — У Стива же не такой противный голос, — сонно пробормотал Клинт. — Как вы это сделали? — Прогнали запись через фильтры, — отозвался Скотт, перелезая через сонное тело. — Когда-нибудь я грохну его об стену, в смысле, будильник, а не Кэпа. Правда, получилось мерзко? — Зато точно проснешься, — сказал Клинт, переворачиваясь на спину. — Который вообще час? — Восемь утра. Скоро явится Луис, так что нам пора. Едем на Базу? — Да. — Скажем, что пошли по пабам, — хихикнул Скотт. — Только не забудь показаться Хелен Чо, пусть посмотрит швы и твои ребра. — Ничего нового она там не увидит. Она на мне и не такое видела, — пробурчал Клинт. — Хорошо, покажусь. *** Снаружи все еще сеялся сонный и теплый летний дождик. В луже на углу плавал осыпавшийся липовый цвет. Тонко, медово пахло липой — и свежей выпечкой. — Мистер Лэнг! Стаканчик кофе с булочкой для вас и вашего бойфренда? Из двери напротив высунулся худой усатый человек в белом колпаке и приветливо помахал рукой. — Это Билли, он две недели назад открыл здесь пекарню, — объяснил Скотт, закрывая дверь ключом. — С тех пор, как мы погнали отсюда русскую мафию, люди начали возвращаться. Он ждал, скажет ли Клинт что-нибудь про «бойфренда», но тот ничего не сказал. Вместо этого Клинт осмотрел его с ног до головы — и рассмеялся. — Ты себя-то видел? Да мы сами сейчас похожи на русских бро в трениках, — сказал он. — Ну, что оказалось под рукой, то и надели, — отозвался Скотт. Клинт в спортивных штанах и линялой майке цвета хаки выглядел бы вполне мирно — если бы не его татуированная от плеча до запястья рука. — Лично мне очень не хотелось снова лезть в костюм, а твои доспехи вообще нуждаются в починке. Они уложили в багажник всю амуницию — на самое дно Клинт бережно примостил два меча — и зашли к Билли за обещанным кофе. Сверху на пенке капучино Билли нарисовал два кривобоких сердечка. А денег не взял — «по-соседски», сказал он, угощая их чуть пригоревшими пирожками с вишневым вареньем. Они сидели за стойкой, пили кофе и смотрели, как Луис открывает дверь магазинчика и поднимает роллеты, как у витрины с «Очками Тони Старка» и «Руками Халка» появляются первые детишки. — Эй вы, чего глазеете? Заходите! — Луис высунулся из двери и поманил пальцем двух пацанов и девчонку в драных джинсах. — У нас сегодня много работы. *** На обратной дороге на мосту Верразано Клинт вдруг прищурился, глядя на сияющую от солнца воду и сказал: — Скотти, останови! Они съехали к краю и вышли из машины. — Что там? — спросил Скотт, подходя к перилам. — Я что-то видел. — Ты уверен, что... Ох, итическая сила! Неясный продолговатый силуэт поднимался из глубины, превращаясь из призрака в явь. С каждым мгновением все виднее становилась белая спина, огромная голова и могучий хвост, с плавниками, похожими на крылья. Невероятный, как один шанс на миллион, прекрасный, как чудо, для тех, кто уже почти отчаялся, белый кит-альбинос вынырнул из воды посреди залива Лоуэр-Бэй и шумно выдохнул искрящийся фонтан воды.