Это как...

Дверь кабинета, который им любезно предоставили для переговоров, совсем тонкая, но всё-таки создаёт иллюзию безопасности. Обособленности от прочего мира и снующих по коридору служащих. Особый отдел и всё такое. Чарльз помнит о них. Помнит, и если сосредоточится, то услышит мысли каждого в этом здании. Только дело в том, что ему сейчас вовсе не до чужих чаяний о коротких юбках, пончиках или бейсбольных матчах. — Нет, ты не понимаешь, это будто бы… — Чарльз никак не может успокоиться, не может взять себя в руки и носится из одного угла маленького офисного кабинета в другой. Его будто подталкивают в спину и никак не отцепятся. Чарльз всё никак не отойдёт от первого запуска волшебного «Церебро» и не знает, куда выплеснуть целую прорву эмоций. — Будто бы тебе перепадали только крошки с чужого пирога, а тут ты просто… — Не находит слов, пытается компенсировать это, махая руками, но, наткнувшись на взгляд замершего около дверного косяка Эрика, нарывается только на довольно насмешливую подсказку: — Что, утащил целый кусок? Насмешливую, потому что всё это действительно забавно со стороны. Все эти мельтешения и детский восторг в глазах целого профессора. Профессора, который порой ведёт себя куда безрассуднее иных детей. — В том-то и дело, что ты получил его весь! — Чарльз даже не замечает подначки и всё никак не оставит в покое свои волосы, за которые то и дело хватается. Не так часто, как теребит рукав рубашки, которую вот-вот просто лишит пуговицы на манжете. — Понимаешь? Чарльз действительно пытается объяснить и донести. Хотя бы потому, что иначе его разорвёт на несколько сотен маленьких профессоров от накативших эмоций. Хотя бы потому, что Эрик был там, вместе с ним, и кажется искренне заинтересованным. Чарльз не читает его мыслей, но безумно, до помешательства и самовнушений хочет верить, что они делают одно дело. Что голова Шоу — это не всё, к чему сводится смысл чужой жизни. А если и так, то Ксавье верит, что не сразу, но сможет помочь Эрику обрести новый. Десятки новых смыслов. Если тот позволит ему, конечно. — Пытаюсь понять, но если всё так, как ты говоришь, то в чём отличие, если вкус крошек ничем не отличается от вкуса пирога? Если тот перестанет быть таким буквалистом, конечно. — Да в том, что теперь их много, понимаешь?! — Чарльз едва не врезается в стол и снова оборачивается к занимающему львиную долю стены окну. Глядит на столь поразительный прибор и никак не может перестать восхищаться им. — Целые горсти, куски спрессованных между собой крошек! — А как же начинка? — Эрик будто и понимает, и нет. Эрик будто нарочно задаёт весьма странные вопросы, но Чарльз дошёл до того, что начал понимать уже и это. Начал видеть второе дно и второй смысл. — А начинка, друг мой, своя у каждой крошки. Чарльз всё ещё глядит вперёд и вдруг осознаёт, что Рэйвен осталась там, внутри сферы, чтобы помочь Хэнку. Понимает, что они ушли только вдвоём для того, чтобы обсудить предстоящий роад-трип и прикинуть все временные и финансовые расходы. Они ушли для того, чтобы обсудить техническую сторону поисков, а в итоге разговаривают о крошках, потому что это было первым, что Чарльз выпалил, едва Эрик прикрыл за собой тонкую, совершенно не мешающую подслушивать их, если вдруг кому-то захочется, дверь. — И что за мешанина тогда получается? — Да нет никакой мешанины, Эрик! — Оборачивается наконец, но так и остаётся стоять рядом с креслом, понимая вдруг всю тщетность этого разговора. Понимая, что начал на эмоциях и надо бы заканчивать. Переходить к более важному делу. — Ты просто разом пробуешь их все, все эти крошки, но их вкусы не смешиваются у тебя во рту и не вызывают тошноту. Надо бы заканчивать, но Эрик так покорно задаёт встречные вопросы, что не удержаться. Эрик вообще единственный настолько же взрослый, как и Чарльз, во всём этом бардаке. Взрослый не столько физически, сколько мыслями. Очень давно взрослый. — А что вызывают? Взрослый, проницательный и жёсткий. И манерой держаться, и взглядом, который порой смущает Чарльза и заставляет менять интонации с утверждающих на осторожные вопросительные. Порой… Знакомы всего ничего, а кажется, будто Эрик смотрит на него вот так уже много лет. — Восторг? — Чарльз предполагает и тут же подвергается новой насмешке: — Так это всё, что тебе нужно для восторга? Насмешке, которая заставляет его фыркнуть и в тысячный раз одёрнуть рукав рубашки. — Пару сотен крошек? — Ты так ничего и не понял. — Чарльз чопорно поджимает губы и едва пересиливает себя, чтобы не задрать нос. — И пару миллионов крошек, если угодно. Можно было и без уточнений, но кто же тут выдержит? Точно не Чарльз Ксавье. Он никогда не выдерживает и потому лезет туда, куда не просят. Всегда лезет. И решать чужие проблемы, и в ледяную воду, если угодно. В споры вот тоже, несмотря на то что должен был давно перерасти их. Хотя бы потому, что слишком умён для того, чтобы опускаться до них. Но как же ему порой нравится! Нравится позволять поймать себя вот так, подловить, а после зацепиться. Ему кажется, что с Эриком он смог бы часами. Спорить. Ему кажется, что мысли уже текут совершенно не в том направлении. — Ладно… — Чарльзу кажется, что он даже немного хрипнет. Переводит взгляд на Эрика, приподнимает бровь, будто спрашивая, насколько тот готов к продолжению. — Попробуем другую аналогию. Эрик копирует его движение и выглядит весьма заинтересованным, с замершей в глазах ехидцей. Эрик только и ждёт новой возможности прицепиться. У них будто одни раунды, и неизвестно пока, кто возьмёт этот. — Ладно… — Чарльз проходится языком по губам, развернувшись, стремительно приближается к своему оппоненту и, пока тот не очухался, хватает его за плечи и разворачивает так, чтобы, попятившись, самому оказаться прижатым спиной к стене. — Представь, что ты встретил девушку. Очень-очень красивую девушку. Эрик выглядит крайне заинтересованным. Настолько, что даже и не думает перебивать. Слушает, чуть приподняв уголок рта, и только. — Так вот… — Чарльз думает, что надо бы найти куда смотреть, но почему-то ничего лучше квадратного подбородка и высокого ворота водолазки не находит. — Ты встретил девушку, и она тебе понравилась. Но максимум, который ты можешь получить, — это прикосновения к кончикам её пальцев. Ничтожно, согласен?.. Эрик согласен полностью и потому не перебивает. Эрик согласен, но руки, что всё ещё на его плечах, медленно отцепляет и опускает вниз. Чарльз уже решает, что ему неприятно, но его ладоней всё ещё касаются. Едва, как он сам и сказал. — Но после происходит большой бабах и… — Чарльз сам тихонько смеётся над своим же сравнением, но не отвлекается надолго. Не отводит взгляда от лица напротив. — И ты можешь получить её всю. Можешь касаться где угодно и как угодно. Ты просто можешь… дотянуться до всего, понимаешь?.. Чарльз уже шепчет, доверчиво заглядывая в чужие глаза, и не делает ни единого шага в сторону, ни единого чёртового маленького шажка, когда руки, которым нельзя было ничего в этой его аналогии, оживают и берутся уже за бока. Скользят по ним, поднимаясь выше, и останавливаются на рёбрах, чуть ниже подмышек. Ещё полшага, и всё — Чарльз упрётся лопатками. Ещё полшага, которые он тут же делает. Делает всё сам. Делает всё для того, чтобы в итоге оказаться пойманным. — Так говоришь… — Эрик будто всё ещё в задумчивости, будто всё ещё играет в эти самые аналогии и видит перед собой красотку с длинными локонами и упругой грудью, а не профессора Ксавье. — Всю? — Всю. Подтвердить совсем не сложно — нужно просто кивнуть. Подтвердить совсем не сложно — нужно только осторожно стащить со своего бока чужую руку и опустить её. Можно немного посмеяться в конце, как над шуткой. Но они оба слишком умны, чтобы списывать всё на шутки. Чтобы просто это списывать. Чарльз смотрит на него так, будто беззаветно верит в каждое слово и правильность взглядов. Эрик же гадает, что входит в это вот «всё». Эрик ищет для себя если не выгоды, то каких-то приятных авансов. Эрик ищет избранности, которой не будет у других. Чарльз же ещё не разобрался, хочет только попробовать или… Эрик наклоняется уже даже, но вместо чужих губ находит вытянутые, приставленные к своему подбородку пальцы. Останавливающие его в каком-то сантиметре. Смотрел вниз, теперь же поднимает глаза, и всего один вопрос во взгляде. Чарльз отвечает ему, едва-едва изогнув губы, сложив их в подобие улыбки, и прикусив щёку с внутренней стороны: — Сначала дела, друг мой. Смаргивает раз, второй, и коротко кивает, показывая, что принимает. Это звучит как минимум обещанием, и Эрик покорно делает шаг назад. Это звучит как оговорка, но Эрик знает, что ему сказали именно то, что хотели сказать. Чарльз же всё никак не может прекратить кусать губы. Ни собирая вещи в дорогу, ни пригибая голову, чтобы не расшибить лоб, когда усаживается в низкое такси. Чарльз старается не лезть в чужие головы без разрешения, потому что так неправильно. Чарльз жалеет, что всего на миг, на секунду, сунулся в эту. В голову человека, что пролистывает прихваченную со стойки администратора газету и изредка поглядывает на часы. Чарльзу и страшно, и любопытно от того, что с ним могут сделать. Чарльза определённо не хватит на ещё один отказ.