Свора

But this dream is ending soon Don't you scream when all the wolves come find you Underneath this bleeding moon

      Они отдавали ему свою кровь — благодарили за спасение.       Переполненная человечностью: их словами, их молитвами, их шепотом восхищения — она исцеляла его раны.       Заставляла болезнь раненным зверем отступить.       Была лекарством.       Другие охотники сторонились его, приказывали остановиться до того, как об этом узнают «Охотники на охотников».       Почему?       Они завидуют тому, что он нашёл лекарство? Разве они не понимают, что он прав?       Жители Ярнама дарили свою кровь — неужели взять больше предложенного такой непростительный грех?       В болезни он видел спасение.       В тот день, когда напарник предложил ему отдать глаза ведьме и навсегда забыть о царапающем разум безумии, он согласился.       Его партнер был наивен.       Его путь к призрачному освобождению оборвала пила-топор — лезвие легко вошло в плоть рассекая яремную вену и цепляя сонную.       Глупый мальчишка, который посчитал, что лишение глаз заставит болезнь оставить их — спасет от превращения в чудовищ.       Его кровь послужит лекарством.       Тошнота подступает к горлу.       Это оказалось не так легко.       Убить просто — убить, как зверя.       Он рано или поздно все равно стал бы им.       Он должен быть благодарен ему за быструю смерть — принести в дар свою кровь.       Дрожащие руки тянутся к блестящей в свете луны крови, она кажется черной, больной, проклятой самим небом — пальцы вязнут в ней.       Движения ломанные, жалкие, словно умирающий от голода нищий пытается заполнить свое брюхо водой — язык оплетает пальцы, слизывая еще дымящуюся влагу — тошнотворная ложная сила расползалась по телу.        — Охотник не должен уподобляться зверю        — Охотник не должен уподобляться зверю        — Охотник не должен уподобляться зверю       Одиночество. Тишина прокаженных улиц — люди прячутся, отворачиваются, скрывая лица, они не скрывают своего отвращения, это слышится в небрежном шорохе тяжелых штор.       Зараженных избегают.       Зараженных убивают Охотники.       Кто убьет зараженного Охотника?       Он вылечится, он уверен. Крови человека недостаточно — кровь зверя должна помочь ему.       Верно?       Без неё ему становится хуже. О, падшие Боги, когда на щеках успела проступить шерсть? Почему кости так ломит?       У его ног кружат собаки, в беззвучном вое поднимая головы — они стали его спутниками, хранителями — звери тянулись к нему, умирающие, зараженные, больные бешенством — их становилось все больше и больше.       Сначала они сторонились, наблюдали за тем, как он одержимый жаждой разрывает чудовищ, припадая к ранам — с каждой ночью они приближались, следуя за ним они умирали, оставались позади — их сменяли новые те, кто сумели выжить — вороны и крысы.       Они ели то, что он оставлял им.       Другие охотники нападали на него.       Они становились добычей.       Едой своры.       Их кровь больше не приносила исцеления.       Юный принц явился ему в свете алой луны, открыл ему правду — показал путь сквозь Кошмар, дал то, что другие называют спасением.       У Юного принца много лиц: люди в белой одежде; безумец с клеткой на голове; оставивший церковь священник; искаженный лорд — они разные, но указывают на одно.       Лекарство.       Кровь Первого охотника.       Кровь сильнейшего.       Но никто не сказал, как выглядит Первый Охотник.       Свора не знала его запаха.       Бездумно рыскала по мертвым улицам, встречая оскалом Охотников.       Старый монастырь стал их убежищем.       Монастырь, окруженный чудовищами.       Сворой.        — Охотник не должен уподобляться зверю       Холодный ветер доносил до ноздрей опьяняющий запах крови — у них гости. Два Охотника переступили мост, убив его хранителя.       Один из них был «Охотником на охотников».       Они избегали ловушек своры.       Прокладывали себе путь сквозь туши зверей, переступали через тела низших и безумных охотников — они приближались.       Он выйдет к ним.       Явит истинный вид Своры.       Он шёл медленно, царапая лезвием пилы-топора каменную стену — этот звук подхватило множество голосов: рев, визг, карканье, истошный крик.       Они приветствовали его, как стая восхваляет вожака.       Ворвавшийся вместе с охотниками ветер цеплялся за тяжелую ткань бывшего когда-то оранжевым плаща и трепал черную шерсть, открывая лицо — человеческая половина смотрела на них, слизывая длинным языком слюну с по-волчьи вытянутой части.       Охотник стал зверем.       Зверь стал охотником.       Охотник в маске ворона направил на него мушкет.       Блеск металла вонзился в воспаленные глаза, боль алым цветком распустилась в сознании, заставляя с визгом броситься вперед.       Когти царапали пол, оставляя глубокие порезы на камне — сломленная фигура металась по залу, опираясь на массивные пилы.       Охотники тенями ускользали от него.       Черными, грязными катарактами зараженных прятались в уголках глаз, обжигали его освященными ртутными пулями, рвали клыками клинков.       Он огрызался зубьями пил, вспарывая ткань плащей.       Охотник в маске ворона оступился — Свора почувствовала слабость — рывком она повалила его, грудью вдавливая в пол монастыря. Звероподобные зубы сжимали плащ, пронзали, прорываясь к плоти.       Удар секирой обернулся скрипом о выступающие позвонки Своры — второй Охотник. Нанеся удар, он оттолкнулся и заскользил, отходя, отвлекая — неуверенно, переступая на дрожащих ногах, словно это была его первая охота.       Но Свора видела.       Видела, кто скрывался за маской.       Охотник не был похож на других — его кровь пахла иначе, пахла силой, обещала избавить от боли.       — Первый Охотник       Губы Своры коснулась улыбка — улыбка человека. Слова сорвались с них трепетным собачьим скулежом — тело дрожало, предвкушая исцеление. Он нехотя, борясь с соблазном разорвать горло Охотнику в маске ворона отстранился, медленно развернулся переступая ладонями — одного толчка изменившихся ног было достаточно.       Свора застыла перед Охотником.       Охотник и жертва менялись местами — кружа в безумном танце жизни на костях убитых Сворой.       Свора изучала, присматривалась, вдыхала запах — она не сомневалась перед ней тот, кто в своих венах носит кровь Первого Охотника.       Когти сталкивались с лезвием.       Зубы щелкали у рук Охотника.       Свору отталкивали — большое оружие — плохая тактика против ловкого противника.       Свора должна спешить. Поджимая костяной отросток, она припала брюхом к холодному каменному полу, подбиралась ближе, внушая страх — Свора цеплялась за стальное древко секиры, обхватывая его над лезвием, она тянула, перебирая руками, поднимаясь, вырывая оружие из рук — Охотник опустил лицо, его глаза встретились с пульсирующими от бесконечной жажды крови зрачками Своры — рывок.       Охотник выпустил секиру из рук, позволяя Своре отбросить её ударом лапы.       Зелёные глаза Своры притягивали, манили, бросали вызов.       Охотник невольно шагнул навстречу судьбе.       Один прыжок.       Она прижала Охотника к полу — одной лапой она удерживала его за горло, а второй сохранившейся рукой замахнулась — Свора на мгновение задержала удар, казалось она милостиво позволяет жертве увидеть, что убьет её.       Разве смерть от когтей чудовища не благородна?       Удар.       Выстрел.       Две крови смешались.       Встревоженные вороны взметнулись в воздух — их тела черными язвами порочили чистоту бледной луны.       Где-то взвыло Церковное чудовище.