Камень в моей груди

но кто-то должен быть по эту сторону границы кто-то должен быть по эту сторону границы кто-то должен должен быть Немного Нервно

      Попасть в мифический Лабиринт в мужском костюме, со шпагой и отцовским кинжалом, пожалуй, было, самым удачным событием, случившимся с нею лет с тринадцати. Еще был разряженная пара пистолетов, но их Рейчел сразу сбросила с пояса. Таскать такую тяжесть она была готова только ради вклада в счастливое будущее. Дыры от пули в груди как будто и не было — женщина задумчиво потрогала порванный колет и нежную кожу. Не слишком красивое, скуластое лицо пересекла короткая, жесткая усмешка. Ее жизнь, потасканная как портовая шлюха, явно не могла закончиться Рассветными Садами. Но она надеялась на Закат и компанию Повелителя Кошек, а не подобную экзотику.  — Чудно, — Рейчел сняла шляпу и зачесала выбившуюся из плена жесткого, прилизанного узла, пепельную челку. В подобном костюме в ней сложно было распознать женщину. Тугие бинты стягивали небольшую грудь, узкие бедра не несли в себе и капли женственности, а ширину плеч компенсировали подложные плечи. Лицо, не красило выражение, подошедшее, скорее, дуэлянту, вышедшему в Ноху против семерых, нежели прекрасной эрэа. Резкие скулы, бледные губы, нос с горбинкой, белесые брови и ресницы. В детстве, вглядываясь в собственное отражение, она думала, что родись она юношей, то была бы красивой. А так ее и хорошенькой можно было назвать с трудом. Но это не помешало в будущем кружить головы. Рейчел нащупала цепочку на шее и вытащила подвешенный на цепочку камешек — обычная галька из реки, с проделанной природой дырочкой в центре. У таких камней была особая сила, особенно у тех, что породили горы дома. Она погладила гладкое и теплое тело камня. Его шепот был почти не слышен, будто старый друг захлебывался и задыхался.  — Эй-эй, дружище, — прошептала она по-простому. — Помоги мне, а? Поборемся в последний раз. Он засветился жутковатым, зеленоватым светом, показывая ей дорогу. Она бесстрашно шла вперед, сомневаясь, что ее дорога когда-нибудь закончиться. Пожалуй, это было стоящим наказанием для ее грешной души — получить после смерти бессмысленный, бесконечный путь. Рэйчел не чувствовала голода и жажды. Несколько раз она насадила на шпагу каких-то уродцев с горящими глазами. Один был симпатичнее, но все пытался наслать на нее какой-то морок — ей все чудились сестры, брат, мать и отец. Все сидели за одним столом и смеялись. Рэйчел ненавидела вранье. Никого уже не было. Отца прирезал Ворон, ее сумасшедшую мамашу и любимых сестре сожрал Надор, а глупого братца она сама и пристрелила. Если не добила, а могла и промазать, с пулей в легком не прицелишься — Арона, ее брата и ее убийцу, прикончил Никола. А еще тварь походила на Альдо, как потерянный в детстве близнец. Так она исполнила свою мечту — двенадцать ножевых украсили чужое тело лучше, нежели белые одежды и золотые украшения. Но с тварями приходилось нелегко — они все норовили ожить, и приходилось разделывать их как свиней и оттаскивать части тел подальше друг от друга. Мельком она увидела Ворона. Он стоял и смотрел на нее издалека. Рейчел не могла толком разглядеть его лицо, вот только чутье никогда не обманывало ее. Тварь рядилась именно в шкуру того человека. Не подходила, правда, просто наблюдала. К лучшему, не будет лишних искушений. Когда-то Рейчел Рокэ Алву ненавидела. Потом ей стало все равно. Позже она просто хотела, чтобы этот человек никогда не появлялся в ее жизни. И сейчас она просто отвернулась и пошла в своей бессмысленное «вперед» с мыслью: «Пожалуйста, исчезни». Женщине почудился чужой смех ей вслед, но она лишь ускорила шаг.  — И почему мы просто не исчезаем после смерти? — спросила себя она, когда путь осел тяжестью на плечах. Она прижалась спиной к стене и сползла вниз, поглаживая камушек цепочке. Он шептал что-то, но Рейчел теперь ничего не понимала. Но отчего-то становилось легче. Больше женщина никого не встретила, словно Лабиринт понял, что для нее нет ничего страшнее бездействия и одиночества. В голове копошились мысли и воспоминания. Все, что ей не хватило ни времени, ни сил обдумать. Воспоминания, которые не промелькнули перед глазами в предсмертной агонии, решили ожить только сейчас, выбираясь из своих могил. Рейчел думала, что скучает по весне — той самой весне из детства, когда брат был просто братом, балованным и любимым. Когда отец не думал о восстании и смерти, когда он еще часто бывал дома. Он любил ее, баловал, смеялся и хвалился друзьям об интересе к отцовской шпаге и кинжалу, не думая о том, что это странно и не подходит его старшей дочери. Она безумно его любила. Весной в Надоре цвел яблоневый сад. Рейчел предвкушала вкус кисло-сладких плодов, сладость сидра на языке и это предвкушение нравилось ей больше всего. И шерсть волкодавов по ее рукою казалась нежнее шелка и мягче бархата. Много позже от яблонь остались лишь почерневшие остовы, псарни были разрушены и разорены. Щенков забрали, а выученных, преданных псов пристрелили. Они не только грабили — они глумились и издевались. Отца привезли в деревянной повозке, холодного и мертвого. Мама, прежде просто строгая и набожная, сошла с ума. Брат, наверное, тоже стал сумасшедшим, превратившись в кого-то совершенно чужого. Один пьяный солдат задрал ей юбку и изнасиловал прямо в коридоре, у холодной стены. Ей только исполнилось пятнадцать лет. Рейчел никому об этом не сказала. Кроме Нэн. Через несколько месяцев она уехала из Надора и стала фрейлиной королевы. Встретив того солдата, мелкого барона, через несколько лет, она отомстила ему, как сумела — он, к слову, даже ее не узнал. Ей было двадцать два года, когда брат выстрелил ей в спину, выхватив пистолет из-за пояса, зазевавшегося подчиненного Николы. Арон тоже ей мстил. До того, как пуля продырявила ее насквозь, женщина думала, что будет жить — где-нибудь в Придде или в Эпинэ. Главное, чтобы подальше от столицы и не на юге. Думала о том, чтобы одним глазком увидеть море. Выйти замуж за кого-нибудь простого, далекого от королей и чтобы этот кто-то не любил ее — чужой любви она хлебнула вдоволь — чтобы просто уважал и ценил. А первенца она назвала бы Эгмонтом и никто бы ей не запретил. Но Арон выстрелил. Рейчел нашла в себе силы перевернуться и сесть на земле. Она почти не чувствовала боли, а в ушах звенело от воплей Николы и полного горя крика камней. Она даже попыталась засмеяться над своими несбывшимися мечтами, но только хрипела и булькала. А потом, отмахнувшись от чужих рук, тоже отомстила. Месть она такова. Нет ей ни конца, ни края. Рейчел перебирает воспоминания как те разноцветные камни черном бархатном мешочке. Они блестели на солнце и нашептывали ей разные глупости. То письмо она так и не вскрыла — маленькие драгоценные ябеды рассказали ей все вместо чернил и дорогой, тонкой и пахнущей пряными благовониями бумаги. Рубины кричали ей о любви и страсти, сапфиры обещали покой и защиту, а изумруды робко рассказывали о своих надеждах. Рейчел и письмо, и камни отослала обратно. Но у памяти не было обратного адреса. Когда сидеть недвижимо стало столь же невыносимо, как и идти, женщина поднялась. И тут же остановилась. На расстоянии несколько шагов от нее стоял мужчина, облаченный в простую одежду путешественника. Его волосы, похожие на жидкое золото, гладкими змеями стекали по плечам и спине, а глаза горели как у кошки, которую она прикармливала в детстве, тайком от матери. Бледное лицо чертами походило на Ворона, и это было самое болезненное для нее сходство. Рейчел, конечно же, не любила Алву. И ненависть ее тоже не терзала — она умерла там, у холодной стены замка. Теперь она мечтала, чтобы все мужчины на земле умерли. Все, кроме отца и брата.       Ей еще не исполнилось шестнадцати, когда она увидела его впервые — он спал с королевой. Тогда Рейчел была дерганной, злой девчонкой. Она боялась, когда к ней близко подходили мужчины, а когда они трогали ее — начинало тошнить, и мучила мигрень. Каждый раз, когда ее касался мужчина, она вспоминала как ей было тошно и больно, как изо рта того ублюдка пахло луком и касерой, какой холодной и чужой казалась стена родного замка и как она боялась кричать, потому что для дочери герцога уличение в подобном было хуже, чем смерть. По крайней мере, так ей внушала мать. И о том, какая агония была после — когда Нэн трясущимися руками дала ей свое колдовское зелье — она умела. Между ног все было в крови, ее рвало, а старая, преданная только ей няня плакала и гладила ее по спине.       Алва бесцеремонно шагнул в приемную. Рейчел расчесывала длинные, белокурые волосы — королеве нравилось, какие у нее получаются прически, а она, все детство провозившаяся с сестринскими локонами, не считала такую работу зазорной. Услышав шаги, она обернулась и, напрягшись, стиснула зубы.       Тогда она не думала, что Рокэ Алва убил ее отца. Она видела, что перед нею мужчина.       А Ворон, увидев ее, вдруг замер на полушаге — поза его была почти смешной, если бы тут были зрители, готовые смеяться. Несколько секунд он смотрел, не отрываясь. Изучал ее бледное худое лицо, настороженные глаза, закрытое как у монашки платье — ее доспех, над которым все фрейлины смеялись, пепельные волосы, убранные в простую прическу, ничем не напоминающие модные ныне высокие, как башни. У него была бледная кожа и горящие синие глаза. Длинные, черные как уголь ресницы. Тяжелые черные пряди лежали на плечах, походя на змей. И, кажется, Ворон был немного пьян.       Больше обычных мужчин, Рейчел боялась только пьяных.       Никто не удивился его бесцеремонности. Он подарил королеве дорогие серьги, уронив пару оскорбительных фраз. Долго смотрел на нее, когда Рейчел представили, но ничего не сказал в ответ. Королева, приложив серьги к ушам, почти игриво спросила ее:  — Нам идет, Рейчел?  — Вы, безусловно, прекрасны, — ответила она. И отступила на шаг дальше от Алвы, который, как ей казалось, был слишком близко. Невольно обняла свои плечи и следила за ним как раненая волчица до тех пор, пока он, наконец, не ушел. Позже она стала носить кружащие голову платья, улыбаться, двигаться и говорить так, что мужчины падали у ее ног. Ее называли прекрасной и роскошной, ядовитой змеей и убийцей, но никогда ее не назвали уродливой, хоть, если быть честной, она была самой некрасивой женщиной в королевском дворце. Она стала носить нож в корсаже и яд в серьгах. И мстить научилась так, как никто не умел. Рокэ Алва влюбился в нее, когда Рейчел была пятнадцатилетней девчонкой с взглядом раненой волчицы, в платье монашки и прыщами на щеках. И продолжал любить Надорской Гадюкой, в роскошных платьях и кинжальной улыбкой. Все, кого любил Ворон, становились или предателями, или мертвецами. Рейчел не хотела себе ни того, ни другого. Но смерть ее все же догнала. Мужчина с кошачьими глазами изучал ее со странной улыбкой смирения. Его длинные пальцы играли с золотой прядью волос.  — Какая ирония! — наконец, зааплодировал этот чудак. — Как будто мир сговорился и в любой реальности каждого Повелителя Скал ждет один конец.       — Повелительницу, будьте любезны, — чопорно поправила его Рейчел, сняв шляпу и совершенно по-мужски поклонившись. — Чем обязана самому Чужому? Брови удивленного Повелителя Кошек исчезли под покровом золотистой пушащейся челки. Женщина же осталась совершенно невозмутимой. В конце концов, не с ее жизнью удивляться подобным мелочам. Он молчал, теперь присматриваясь к ней внимательнее. От его взгляда не укрылись мозоли на тонких пальцах, поглаживающих рукоять кинжала, циничный взгляд дворцовой акулы, пережившей двух короле и злая улыбка.       — Неужели, — наконец, нарушила она молчание. — Все мои двойники погибают от пули родного брата?       — Нет, — ответил ей Чужой. — Пожалуй, вы то самое исключение, которое я искал, герцогиня Окделл.       Мужчина вдруг низко поклонился ей.       — Герцогиня? — переспросила она. — Нет уж. Мертвецу не к лицу титулы и звания. Можете обращаться ко мне по имени. Рейчел.       — Вот как, — Чужой улыбнулся. — Тогда окажите мне ответную любезность, и называйте меня Рино.       Рейчел прижалась к стене и рассмеялась. Происходящий абсурд ей начинал нравиться. Наверное, от того, что женщине стало все равно, что будет после.       — И что же вам нужно от призрака, Рино? — она равнодушно смотрела в темноту, стараясь не разглядывать отвратительно знакомое лицо.       — В каждом варианте бытия Повелитель Скал умирает предателем и убийцей на камнях разрушенного дома. Всегда. Вы когда-нибудь нарушали клятвы, Рейчел?       — Чтобы нарушать клятвы, нужно клясться, — ответила она. — Я чаще убивала своих врагов подло и исподтишка, нежели лицом к лицу. И я стала братоубийцей, когда Арон всадил мне пулю в спину. И умерла на камнях разрушенного Надора.       Рейчел закрыла глаза. В мире, где она родилась, случилось два Повелителя Камней — одна оттого, что ее любили камни, а второй — потому что так было нужно. Но мир это все равно не спасло.       — Если так продолжиться дальше, Кэртиана погибнет, — сказал ей Чужой.  — Из-за глупого мальчишки? — усмехнулась она.  — Мир не может умирать раз за разом, — мягко ответил Рино. — От бесконечной боли люди сходят с ума. Миры они почти как люди. Ей нужен якорь, за который она может зацепиться. Реальность, в которой Повелитель Скал исполнит свою роль и встанет подле своего короля.  — Вы предлагаете мне прожить новую жизнь? — усмехнулась Рейчел. — Мне она, пожалуй, без надобности — я не хочу ничего менять. Быть спасителем мира не по мне.  — И вы готовы терпеть это бесконечно? — Рино обвел ладонью пространство, полное пустоты и одиночества. — Всем, ступившим в Лабиринт, дается выбор. Но вы проигнорировали и первую дорогу, и вторую. Очень давно третий путь вел к забвению, но не теперь — сейчас он ведет лишь в никуда.  — Значит, и теперь нет никакой альтернативы, — Рейчел коротко качнула головой и по-плебейски фыркнула. — Как знакомо.  — Миры умирают, — Чужой улыбнулся почти виновато. — Но этот мне особенно дорог. Простите меня за мою слабость. Если бы я мог что-то изменить… Судьбу мира могут менять только люди. Я же могу только смотреть — и провести вас в новую жизнь. Рейчел протянула ему руку и сказала:  — Я не обещаю ничего.  — Это ваше право, — серьезно ответил ей Повелитель Кошек, бережно обхватив пальцами ее ладонь. У него оказались вполне человеческие руки. Теплые, сухие и мозолистые. Он коротко склонился перед нею и коснулся тонких пальцев губами — словно приносил присягу. У нее даже не кольнуло в висках — как бывало обычно, когда ее касался мужчина. Он повел ее по запутанным коридорам Лабиринта.  — Мне интересно, — вдруг спросил он. — Всех Повелителей Скал судьба связывала с Рокэ Алвой весьма запутанными узами. Что же было в вашей жизни?  — С Вороном мы обменялись двумя фразами, — усмехнулась Рейчел. Чужой замолчал на мгновение, но не обманулся ее беззаботным голосом.  — И какими же?  — Он сказал мне: «Останься со мной». А я ответила: «Оставь меня в покое». Вот и все. Рино больше ничего не спросил. Камешек Рейчел потух, и она закрыла глаза. Когда она распахнула веки снова, ей было тринадцать лет.       Она стала мужчиной.       И отец был снова мертв.